Район выдачи казаков в Австрии

 

Многие ясно не представляют, где происходила выдача, и все, связанное с ней, именуют Лиенцской или Лиенцевской трагедей. Выдача происходила в южной Австрии, в провинции Кернтен (Коринтия), но в двух районах, отстоящих примерно в 120 километрах один от другого.

Группа, возглавляемая Походным атаманом Домановым, именуемая Казачьим Станом, вышла перед концом войны из Италии и по указанию английского командования расположилась на реке Драве между городами Лиенцем и Обердраубургом. Здесь же, у последнего пункта, были и горцы.

Лиенц являлся военно-административным пунктом этого района. В нем помещалась английская комендатура и штаб Походного атамана. Вблизи этого города находился лагерь Пеггец, в котором 1 июня разыгрались кровавые события, связанные с насильственной выдачей казаков и их семейств. Восточнее Лиенца, по обоим берегам Дравы, стали казачьи станицы и воинские части, которые и были вывезены для выдачи из мест их расположения. Из самого города Лиенца были вывезены 1 июня офицеры и чиновники, во главе с генералом П. Н. Красновым, а также штаб Походного атамана и чины команд, стоявших в городе.

Район расположения Казачьего Стана находился примерно в 30 километрах западнее города Шпиталя; километров семьдесят чуть северо-восточнее его, в районе села Альттофен, находились части Казачьего корпуса (расстояние указано по прямой). Отсюда до Клагенфурта, лежащего южнее, было около 25 километров.

Из этого района был выдан командир корпуса, немецкий генерал фон Паннвиц, его штаб, казаки и офицеры частей корпуса.

Выдача происходила по заранее выработанному английским командованием плану. Офицеры Казачьего Стана горцев и Казачьего корпуса были отделены от казаков и вывезены для передачи большевикам в один день — 28 мая 1945 года.

В последующие дни происходил насильственный вывоз казаков и их семейств Казачьего Стана и казаков Казачьего корпуса. Ко времени выдач, между обеими казачьими группами не было никакой связи, они не знали о месте нахождения друг друга и что у кого происходит.

В. Г. Науменко

 

«Лучше смерть здесь…»

 

Под свободные знамена

Добровольческих полков

С Терека, Кубани, Дона

Шли отряды казаков.

За поруганную церковь,

За растрелянных отцов,

За погибших в тридцать третьем

Всех Кубанцев и Донцов.

За казачий край спаленный,

За станицы, хутора

И за ссылку в край холодный

Отомстить пришла пора.

Для последней, смертной брани

Собрались в отряды мы —

Дона, Терека, Кубани Православные сыны.

Из доклада на собрании, посвященном памяти жертв Лиенца, в русском лагере Келлерберг 31 мая 1949 года:

<…> В 11 часов утра 28 мая было получено распоряжение всем офицерам собраться в канцелярии Казачьего штаба к 13 часам, где им будет объявлено какое-то распоряжение британских властей.

К 13 часам к зданию штаба были поданы грузовики и большой автобус. Прибыл майор Дэвис и через переводчика попросил офицеров занять места в машинах для поездки «на конференцию».

Генерал Соламахин, как начальник казачьего штаба, скомандовал офицерам: «По машинам!» Появившиеся вначале несколько английских солдат с автоматами куда-то исчезли. Офицеры спокойно погрузились. Прибыл больной старик генерал П. Н. Краснов. По знаку майора Дэвиса колонна помчалась по улицам Лиенца на восток, по направлению Обердраубурга.

Семьи провожали своих родных: мужей, отцов и братьев. Томило каким-то страшным предчувствием, сжималось не одно женское сердце…

Майор Дэвис, оставшись в толпе женщин, был ласково любезен и на тревожные вопросы, куда и зачем увезли родных, уверял, что они вернутся, что они поехали в ближайшее село и к 4–5 часам вечера все вернутся, а потому не о чем беспокоиться, а следует возвращаться домой и ждать своих к вечернему чаю.

В томительном ожидании заканчивался день. Казаки, хотя и безоружные, по-прежнему охраняли штаб.

Но вот поползли тревожные слухи и предположения. Спускались сумерки. Многие женщины бросились к Дэвису узнать правду. Он, как и всегда, был любезен и ласков и, глядя в упор в глаза каждой казачке своими слегка насмешливыми глазами, старался их успокоить.

Утром 29 мая майор Дэвис объявил, что офицеры в Лиенц не вернутся, но что они находятся в очень хорошем месте, а где именно — военная тайна (как раз в это время офицеров вывозили из лагеря Шпиталь, где они ночевали, и в тот же день передали большевикам). Посылать им из провизии ничего не надо, так как они сыты, но, если кто хочет послать вещи, он отошлет их с английской машиной.

К вечеру поползли слухи о передаче всех офицеров советам. Майор Дэвис категорически это отрицал, оставаясь по-прежнему ласковым. Но когда скрыть истину было уже невозможно, он со слезами на глазах стал уверять, что сам был обманут своим начальством, что ему очень тяжело быть в роли лжеца перед оставшимися казаками и казачками, которых он уже успел полюбить, но вступать в пререкания он не посмел, так как… его тогда послали бы на японский фронт.

Прошла мучительная бессонная ночь. Мысли и души содрогались от ужаса предательства.

Утром 30 мая майор Дэвис объявил казакам и оставшимся семьям, что

1 июня все казаки и вообще все русские, находящиеся в долине Лиенца, будут отправлены в Советский Союз. Он стал вдруг сух и совсем нелюбезен. В его глазах сверкали огоньки злого торжества и жестокости.

Люди заметались. Обезглавленные казаки не находили выхода из создавшегося положения. Они знали одно — возвращение «домой» равносильно смерти физической или духовной.

И вот в эти минуты страшного смятения какой-то молодой казак-урядник громко объявил себя Войсковым атаманом. С пылом юности и неудержимым стремлением спасти казаков от советского ада он энергично принялся организовывать растерявшихся людей и вливать в них стойкость сопротивления. Им были переданы майору Дэвису кипы петиций от групп, организаций и отдельных казаков и казачек на имя английского короля Георга, епископа Кентерберийского, английского и американского парламентов, на имя короля сербского Петра II, главнокомандующих и маршалов западных союзников. Майор Дэвис петиции эти принимал, но, вероятно, дальше его корзины для ненужных бумаг эти кровью написанные прошения, не пошли. Майор Дэвис ни на йоту не отступал от данного ему приказания.

Казаками было принято решение объявить голодовку. Это решение было воспринято большинством казаков и особенно казачек, как Великий пост перед предстоящими им страданиями. Казачки не давали еды даже своим детям. Привозимые англичанами продукты никто не выгружал, и они сбрасывались с машин на поляну среди лагеря. Но никто не прикасался к продуктам, и только над кучею хлеба и консервных, банок развевался воткнутый казаками черный флаг.

На всех бараках лагеря Пеггец, по дорогам и даже на отдельных палатках казачьего бивака реяли черные флаги, а во многих местах были выставлены плакаты на английском языке: «Лучше смерть здесь, чем отправка в Советский Союз!».

Урядник, взявший на себя роль атамана, объявил майору Дэвису решение казаков: не исполнять приказания и добровольно не идти на погрузку. Люди сбивались в кучи, и даже толпы, шумя весь день, как встревоженный рой пчел. Женщины плакали, дети в страхе жались к юбкам матерей. Казаки с хмурыми лицами возбужденно доказывали друг другу, что насильственной отправки быть не может: «Ведь это демократы!» Но что бы ни было, все же ехать нельзя и лучше умереть!

Поздним, вечером в лагерь прибыл майор Дэвис в сопровождении переводчика и объявил собравшейся толпе, что завтра, 1 июня, в восемь часов утра будут поданы машины и все должны грузиться; грузовики доставят их на железнодорожную станцию, а оттуда поездами их направят в СССР. На заявление атамана, что добровольно никто из казаков не поедет, майор Дэвис посоветовал не сопротивляться, иначе британское командование применит силу. Под крики, проклятия и истерический плач женщин и детей майор Дэвис укатил в город.

Организованное тут же общее собрание казаков вынесло решение: твердо оказывать пассивное сопротивление, избегать инцидентов, могущих принять характер бунта. Всю ночь люди провели перед походной церковью, где беспрерывно шла служба Божия. Многие исповедовались, как перед смертью.

В пять часов утра 1 июня духовенство с Крестным ходом вышло на лагерный плац. Началась литургия и молебствие. Со стороны Обердраубурга подходили с Крестным ходом строевые казаки. Прибыли юнкера Казачьего военного училища. Казаки и юнкера заключили в тесный круг стариков, женщин, детей и инвалидов.

Шла торжественная служба Господу Богу. Пели несколько казачьих хоров. Во время молебна многотысячная толпа, подняв руки кверху, причем некоторые женщины поднимали своих детей, с фанатичной верой в милость Божию молилась за Святую Русь, за свои родные края, готовая исполнить долг верности перед ними и, если нужно, принять смерть. Слова молитвы «Пресвятая Богородица, спаси нас!» — возносились к небу.

В восемь часов утра в лагерь стали вкатываться английские грузовики, покрытые желтыми брезентами. Толпа заколебалась, но служба Божия продолжалась. Хоры пели. По толпе пронеслось: «Молитесь Богу! Не бойтесь! Спасет нас Матерь Божия — силою не возьмут!..»

И с еще большим энтузиазмом понеслось к небу: «Пресвятая Богородица, спаси нас!» Еще крепче сжалось кольцо казаков вокруг своих родных, стариков, инвалидов.

Из грузовиков, остановившихся вдоль всей площади, стали выходить английские солдаты, вооруженные автоматами и палками. Они обходили толпу, беря ее в кольцо.

Духовенство продолжало литургию, и в тот момент, когда началось причастие, солдаты с грубой руганью на английском и русском языках бросились на толпу. Ударами палок и прикладами винтовок они старались разорвать цепь казаков, крепко державших друг друга за руки. Раздалась трескотня пулеметов, полилась кровь. Падали мертвые и раненые. «Долина смерти» — так названо это место со времен Суворова — огласилась страшными воплями женщин и детей, слившимися с вдохновенными песнопениями молитв.

Солдаты хватали их и бросали в грузовики. Казаков, падавших на землю, били палками, прикладами, стреляли в них. И мертвых, и раненых, и живых, как дрова, бросали в машины. Когда грузовики наполнялись, они под конвоем мчались к железнодорожной станции, где людей тем же способом перебрасывали в товарные вагоны, которые когда наполнялись, немедленно пломбировались. Когда толпа под натиском солдат стала отступать, она свалила забор лагеря и вышла на поляну за ним. Но здесь она была окружена танками.

Звонкий голос урядника-атамана скомандовал: «Теснее в круг! Долой головные уборы! На колени! Пой молитву Богородице!» Прижавшись друг к другу, все опустились на колени и еще с большей силой понеслись молитвы из тысяч уст.

Горячее альпийское солнце нестерпимо жгло обнаженные головы коленопреклоненной толпы. Губы пересохли и почернели от внутреннего огня и страшной жажды. Изнеможенные лица обливались потом, но люди пели одну молитву за другой, обращаясь к матери Господа. Священники с крестом протискивались в толпе и крепили дух людей и их веру. Ветер, проносившийся временами над долиной, развевал над толпою хоругви.

Английские танки замерли в 50—100 метрах от толпы. Грузовики притаились длинной колонной за бараками лагеря, и только кое-где в просветах между бараками были видны с поляны их желто-бурые брезенты.

И вот по чьему-то распоряжению последовала отмена погрузки. Только за Дравой, в лесу, на склонах гор, раздавалась еще стрельба автоматов: это преследовали успевших бежать. Позже в этих лесах были найдены трупы убитых и покончивших самоубийством.

Приняла жертвы и Драва: казачки привязывали к себе детей и бросались в ее бурные воды, чтобы не дать себя и их на муки и издевательства в советских застенках.

Так «демократический запад» встретил и проводил «домой» казаков, тех казаков, которые боролись против коммунизма, чтобы спасти мир…

М. Н. Леонтьева

 

Выдержки из письма терца

26 апреля немецкие части, находившиеся в Италии, прекратили борьбу. 27-го повстанцы арестовали Муссолини.

28 апреля в Томеццо, в штаб Доманова, прибыли три офицера итальянской национальной гвардии и потребовали немедленного ухода из Италии всех казачьих частей, предварительно сдав оружие.

Доманов оружие сдать отказался, но обещал увести казаков из Италии.

Первого мая казачьи части потянулись походным порядком из Италии в Австрию. Что тут происходило, трудно описать. Почти каждый казак имел своих лошадей с повозкой или бричкой, частью привезенных еще из дому, частью взятых в Польше, а те, кто не имели, брали у итальянцев. Но все те семьи, которые были привезены в Италию одиночным порядком и группами, не имели никаких перевозочных средств. Люди брали у итальянцев тачки, двуколки и даже детские коляски, впрягались в них и сами волокли свой скарб.

Путь был ужасен! Десятки тысяч людей шли, ехали, перегоняли друг друга, и все это стремилось на север — в Австрию.

Достать что-либо для еды было невозможно, так как шедшие впереди, у которых лошади были получше — посильнее и выносливее, все на своем пути уничтожали как саранча. Я прошел пешком 62 километра, пока получил возможность отдохнуть. Наш путь был следующий: Толмеццо, Палуцца, Мау-тен, Кечах, Обердраубург, Лиенц.

Все части стали биваком на линии Обердраубург — Лиенц длиной в 21 километр. Все ночевали под открытым небом или в палатках.

Я пришел в Обердраубург 4 мая. Всех казаков взялся кормить английский Красный Крест. Постепенно части разместились по полям и лесам, более или менее сносно. Каждый день прибывали все новые и новые группы.

16 мая стали разоружать казаков, но у офицеров оружие не отбирали. 23 мая пришла последняя часть — это 5-й Запасный полк из Цветля. 27 мая отобрали оружие у офицеров. 28 мая англичане пригласили всех офицеров собраться для участия в совещании. Собрав всех офицеров, даже дежурных, их на грузовиках отвезли в направлении на Клагенфурт.

30 мая казачьи лагеря посетили советские агитаторы, которые звали казаков добровольно ехать домой, иначе грозили отправить их силой. Об офицерах сказали, что передали их Сталину. Среди казаков поднялась паника.

31 мая явились несколько человек в английской форме и сказали, что завтра, 1 июня, придут машины и казаки должны ехать в СССР. Кто будет сопротивляться, будет наказан. Оставшиеся сами, без офицеров, казаки заволновались. В ночь с 31 мая на 1 июня многие ушли в горы.

Рано утром 1 июня собрались все женщины на площади лагеря. В середине поставили иконостас (по-видимому, помост, на котором совершалось Богослужение. — П. С), у которого расположились священники и хор. Кругом стали казаки, и пришла часть юнкеров, решивших защищать женщин и детей от насильственной погрузки. Началась служба Божия.

Около восьми часов пришли грузовики и танки с солдатами, среди которых было много говоривших по-русски. Танки окружили толпу молящихся и, постепенно суживали круг, прижимали людей к центру. С них раздавалась площадная брань.

Народ без единого крика, молча теснился. Когда же люди сжались до предела, послышались первые крики женщин и плач детей, в то же время затрещал и рухнул иконостас, стали падать хоругви…

Английские солдаты набросились на казаков и, оглушая их дубинами или прикладами ружей по головам, подхватывали падающих без сознания и бросали в грузовики, увозя на станцию, а там их запирали в товарные вагоны.

Тут произошло что-то невероятное: женщины бросали своих детей под гусеницы танков, потом сами бросались за ними. Были случаи самоубийства.

Некоторые английские солдаты растерялись. Тогда вышел какой-то толстый солдат в форме английского сержанта и стал говорить, что нечего бояться, что никому ничего не сделают, что надо уезжать домой, что здесь все равно нечем кормить и т. д.

Пока он говорил, народ немного пришел в себя и вдруг с диким ревом рванулся в сторону леса, пробив кордон, и бросился бежать. Некоторые женщины привязывали к себе детей, бросались в реку и утонули. Одна — с двумя малыми ребятами.

Много казаков ушло в лес, и там некоторые повесились. В следующие дни почти то же происходило в каждом полку. Когда приехали забирать 3-й Кубанский полк, казаки стали на колени и запели «Христос Воскресе!». По ним был открыт огонь.

Когда все закончилось, то от самого Лиенца до Обердраубурга на протяжении 21 километра остались стоять длинными рядами казачьи повозки. Тысячи коней разбрелись по горам. Жители стали ловить лошадей, а потом грабить казачьи лагеря. В течение месяца я наблюдал, как местные жители растаскивали чемоданы, корзинки, мешки, катили велосипеды, повозки, двуколки и т. д.

Католические священники каждый день держали в церквах проповеди, укоряя жителей в грабежах, и призывали их не трогать казачьи лагеря, политые еще не высохшей кровью. Однако это не помогало и жители продолжали таскать вещи с утра и до вечера.

Тяжелую картину представлял лагерь на всем своем протяжении от Лиенца до Обердраубурга. Брошеные кибитки и палатки стояли безмолвными рядами вдоль шоссе. Между ними бродили оставшиеся кони, худые, грязные, и уныло смотрели на проходившие автомобили. Между повозками и шатрами валялись кучами разбитые, порванные и взломанные чемоданы, тюки, ящики, из которых все вещи были вынуты и самое ценное взято, а грязное белье, фуражки с кокардами, погоны, военное обмундирование, поношенная обувь, письма, альбомы, фотографии, посуда, закопченная на кострах, русские хомуты и дуги — были кучами разбросаны по полям и лесам.

Вот это все, что осталось от Казачьего Стана, еще недавно жившего лихорадочной жизнью. Здесь, в долине Дравы, около Лиенца, были англичанами добиты последние казаки.

А. В. Ф.

 

Из письма есаула

Этот офицер относился с большой осторожностью ко всему, что происходило в Италии по пути и на Драве. Он воздержался от поездки 28 мая на «конференцию», что его и спасло.

<…> Голые, больные, голодные шли весь путь от Толмеццо до Лиенца. Многие стрелялись, другие бросались в пропасти и гибли от холода.

Когда мы прибыли в Австрию, для меня было ясно, что нас предали. Так оно и случилось. Под видом конференции увезли наших лучших офицеров невозвратно. На все старания отыскать их след, это до сего дня не удалось.

1 июня и дальше были кошмарные дни, которые трудно описать. С детьми матери бросались в Драву, целые семьи стрелялись в лесу и вешались.

Упокой, Господи, души их, невинно и преждевременно погибших.

В. Н. М.

 

Рассказ казака станицы Бейсугской

Казак Иван Константинович Зубенко пережил и наблюдал все, происходившее на берегу Дравы 1 июня и в последующие дни.

<…> 27 апреля итальянские партизаны предъявили казакам во второй и последний раз требование сдать оружие. Доманов и Лукьяненко (полковник Лукьяненко возглавлял кубанцев в Казачьем Стане) повели с ними переговоры и в результате добились права уйти в течение трех дней с территории Италии с оружием в руках. В это время партизаны, подойдя к Коваццо, заняли над ним командующие высоты.

В 12 часов ночи на 28 апреля начался отход из Коваццо на Палуцца и далее, к австрийской границе. Шли в таком порядке: штаб Походного атамана, мастерские, станицы — сначала донские, за ними кубанские и в хвосте терские. Доманов, с конвойным полком и Лукьяненко, остался в Толмеццо, ожидая там подхода строевых частей (строевые части находились в районе города Удино и севернее).

Ввиду того, что не было достаточно подвод, 300–500 семейств донцов и кубанцев остались в Коваццо. Они рассказывали, что утром того же дня, со стрельбою в воздух, в село вступили партизаны, искали оружие, у некоторых забрали ценности, согнали всех в школу и поставили стражу. Их выручили строевые казачьи части, подошедшие туда на следующий день. Партизаны, оставив это село, ушли в горы. Захватив эти семьи, казаки двинулись дальше, на Толмаццо.

Станицы шли, не подвергаясь нападению партизан, на хвост же наших строевых частей нажимали части бадольевской армии.

30 апреля и 1 мая станицы и части перешли через перевал, по которому проходила австро-итальянская граница и 1-го же мая спустились к селению Кетчах. Там оставались до 5 мая и в этот день, перейдя небольшой перевал, спустились в долину реки Дравы и направились к Лиенцу.

К этому городу подошли 6 мая и стали восточнее его по полям и лесам лагерем, по Войскам и отделам. Кубанцы были верстах в четырех от города. Питались в эти дни, кто чем мог.

Девятого мая вступили в Лиенц части английской армии. На казаков они не обращали никакого внимания. Здесь же, ближе к Обердраубургу, стали лагерем кавказские легионы (черкесы, кабардинцы, карачаевцы и другие северокавказцы, калмыки), которые ушли из Италии несколько раньше казаков.

10 мая казачье командование обратилось к английскому с просьбой выдавать продовольствие. Но оттуда ответили, что пока ничего давать не будут. Числа 15-го стал выдавать продовольствие Красный Крест. Первую неделю давали немного: 150 граммов галет, консервы, сахар и другие продукты. Через неделю стали давать: галет 400 граммов и ежедневно сахару 110 граммов, увеличили количество мясных консервов, масла и смальца. Лагерь жил самостоятельной жизнью. Англичане не появлялись.

Во время стоянки лагерем у Лиенца в 4-й Терско-Ставропольский полк, в котором тогда состоял казак Зубенко, приезжал командир бригады генерал Тихоцкий.

Командир 7-й сотни спросил его об отношении англичан к казакам. Тихоцкий ответил, что англичане сказали, чтобы казаки продолжали занятия, что они скоро понадобятся.

25 мая англичане предложили казакам сдать оружие, причем разъяснили, что так как оно устарело, то будет заменено новым — современным. Офицерам оружие оставили, но 27 мая отобрали и у них.

28 мая все офицеры были вызваны «на совещание» в Шпиталь, как говорили, для обсуждения вопроса реорганизации Казачьей армии. Были поданы машины и на них увезено свыше двух тысяч офицеров казачьих и кавказских легионов, как строевых, так и проживавших с семьями. Лишь незначительное число офицеров не уехало, главным образом, это были из числа живших в станицах и не одетых в военную форму.

В тот же день, 1 июня, когда состоялся вывоз казаков и их семейств из района лагеря Пеггец, то же самое происходило и в терских станицах, расположенных дальше от Лиенца. По мнению Зубенко, оттуда удалось убежать, примерно, десяти процентам состава.

Местность, на которой это происходило, представляет собой долину шириною два-три километра, покрытую лугами, редким лесом и кустарником. Непосредственной английской стражи не было, но все выходы из долины были заняты их заставами, так что большинство бежавших попадали им в руки.

1 же июня грузились для выдачи советам казаки 1-го и 2-го Донских полков (вывоз казаков 1-го и 2-го Донских полков состоялся не первого, а 3 или 4 июня). Они грузиться отказались. По ним был открыт огонь из пулеметов. Было много убитых и раненых. Как и в станицах, на них были направлены броневики. Были раздавленные и искалеченные. Казаков гнали к вагонам и грузили в них.

Как потом слышал 3., 1 и 2 июня происходило то же у горцев. Второго утром началась погрузка 3-го Кубанского полка (в пять часов утра), Артиллерийского дивизиона и Запасного полка. Опять та же картина…

В этот день Зубенко бежал из лагеря и со скал наблюдал в бинокль, что происходило в долине. Вместе с ним была небольшая группа казаков. Он видел, как было приступлено к погрузке Терско-Ставропольского полка. Потрясенные всем происшедшим, казаки не оказали сопротивления. В этот день была вывезена половина полка. Было объявлено, что остальные будут вывезены завтра. В течение ночи большинство их разбежалось.

Третьего июня грузились остатки полков, а 4-го — беглецы, которых вылавливали англичане при помощи своей авиации, открывавшей огонь по уходившим.

Имущество казаков забирали местные жители. Лошадей — англичане. Для присмотра за ними и для выпаса были назначены казаки, по расчету один на двадцать лошадей. Лошади паслись на полях, казаки помещались без всякой стражи в сараях. Некоторые из них уходили.

После 4 июня вывоза не было, а всех пойманных беглецов-казаков и горцев помещали в лагерь при Лиенце, сначала в поле, а потом заплели проволокой. Охраняли англичане. Уйти из этого лагеря было довольно легко, но трудно было выбраться из долины.

Зубенко с группой казаков вышел со скал, направляясь на юг. По пути группа постепенно увеличилась — до 60 человек. У итальянской границы они повернули, беря направление на Инсбрук. В целях обойти английские заставы, казаки шли снегами и временами пересекали заснеженные поляны.

11 июня, при переходе одной из них, они были обнаружены английским самолетом и обстреляны, причем один казак был ранен. Казаки скрылись в скалах. Самолеты улетели, но когда беглецы продолжили путь и перешли перевал, то вновь появились воздушные разведчики и дальше следили за ними. Когда же казаки вышли из полосы снегов, то наткнулись на большую английскую заставу и принуждены были сдаться.

Англичане спустили их с гор, усадили в грузовики и доставили в Лиенц.

Заключенный в лагерь, в который потом привезли и «остов», желавших вернуться на родину, Зубенко через несколько дней бежал и благополучно прибыл в Зальцбург.

Записано со слов И. К. Зубенко

 

Трагедия Казачьей Силы

 

(журнал «Часовой» № 284/4, апрель 1949 года)

Полки Походного атамана генерала Т. И. Доманова прибыли в австрийский Тироль, имея с собой табор казачьих семей и огромный обоз русских беженцев, всего около 32 тысяч человек. Полки в полном порядке расположились в узкой долине по реке Драве в районе Обердраубурга-Лиенца. Беженцы также разделили участь строевых частей и остановились под открытым небом, только небольшая часть заняла известный впоследствии лагерь Пеггец. Там же расположились некоторые учреждения. Штаб Походного атамана первые пять дней мая 1945 года стоял в Котчане (Кетчахе), но потом перешел в Лиенц, куда прибыл и генерал П. Н. Краснов с супругой Лидией Федоровной. Он был устроен в вилле, предназначенной англичанами для генерала Доманова, но уступленной последним генералу Краснову.

Генерал Краснов и генерал Доманов нередко навещали друг друга, и их отношения были самые дружеские: оба они беззаветно любили казачество. Никогда не было слышно, что между ними происходят разногласия, наоборот, все важные решения генерал Доманов согласовывал с П. Н. Красновым.

В Австрии генерал Краснов уже не имел официального положения и никаких сношений с англичанами не поддерживал. Это не исключало интереса П. Н. Краснова ко всему, что касалось казачьих дел. Поэтому он и написал свое первое письмо британскому фельдмаршалу Александеру (Главнокомандующему армией), обращая его внимание на особое положение казачьих войск; ответа он на это письмо не получил.

Поведение англичан было настолько загадочным, что тогда еще не вызывало ни у кого подозрений. Они не тревожили казаков, в полках царили порядок и дисциплина. Незадолго до ужасного 28 мая 1945 года британский генерал-лейтенант инспектировал казачье военное училище и остался восхищенным порядком в нем, шутил, смеялся, говорил о будущей России, пробовал пищу казаков и приказал увеличить паек. Вдруг, за четыре дня до выдачи, отношение резко изменилось. В ответ на жалобу генерала Доманова на то, что английские солдаты берут без разрешения казачьих лошадей, тот же генерал заявил: «Здесь нет казачьих лошадей. Они принадлежат английскому королю, вместе с пленными казаками». До этого времени термин «пленный» к казакам англичанами не применялся.

Извещенный об этом генералом Домановым, П. Н. Краснов немедленно написал второе письмо фельдмаршалу Александеру, которого знал еще в бытность его молодым офицером, как друга Русской Армии, каковым раньше считал себя фельдмаршал — с просьбой спасти казаков. И на это письмо ответа не было.

А вместо ответа пришел приказ: «всем офицерам, носящим оружие, сдать его к 12 часам дня 27 мая 1945 года по районам своих частей». Оружие было немедленно сдано.

На другой день, то есть 28 мая, к генералу Доманову явился английский майор Девис и приказал от имени британского командования явиться всем офицерам к часу дня «по месту сдачи оружия» для поездки в Шпиталь на совещание. Переводчиком этого разговора был подъесаул Бутлеров. Увидев стоявшего здесь военного чиновника, надворного советника Д. с узкими чиновничьими погонами, Девис неожиданно прибавил по-русски: «и чиновников».

Приказ о явке по месту сдачи оружия имел целью учесть всех офицеров, на которых были составлены соответствующие списки.

Походный атаман немедленно разослал приказ всем командирам частей и Окружным атаманам явиться к 11 часам утра 28 мая в его штаб. После этого в гостиницу генерала Доманова явился английский генерал высокого роста и еще раз подтвердил приказ, данный майором Девисом, и добавил: «Пожалуйста, не забудьте передать мою просьбу и старику Краснову. Вас очень об этом прошу». Кто мог думать тогда, что под этой просьбой британского генерала скрывается такая жестокая западня, тем более, что генерал тут же выразил Доманову, в самой лестной форме, благодарность за образцовый порядок в казачьих частях. Нет, русские офицеры, воспитанные на благородных традициях Императорской армии, думать о предательстве в тот момент не могли.

В 11 часов утра 28 мая 1945 года в штабе собрались все командиры частей и Окружные атаманы. Генерал Доманов, внешне спокойный, ровным и бесстрастным голосом изложил приказ британского командования. Воцарилось молчание, потом посыпались вопросы. Вот некоторые из них: «Можно ли брать вещи? — Нет. — Что делать с теми офицерами, которые не поверят и начнут уходить в горы?» Генерал Доманов посмотрел на полковника, задавшего этот вопрос, и тем же ровным голосом, не меняя выражения лица, ответил: «Вы командир полка. Вы меня поняли? — Так точно, господин генерал. — А что же нас ждет? — спросил кубанский генерал Т-о. — Хорошего мало. Наверное — проволока», — ответил атаман.

Итак, поехали все, за малым исключением, поехали не только офицеры, но и священники: о. Александр и о. Иоанн (были выданы тоже), журналист Тарусский, живший в стане как частное лицо, чтобы разделить участь его братьев-офицеров.

В час дня к штабу были поданы английские машины, в одну из них сели генералы Краснов и Доманов, к ним попросился английский офицер, которого они радушно пригласили. «Я верю в Бога и Его милость» — прошептал Краснов, отъезжая.

Остались в Стане лишь больные офицеры, инвалиды и дежурные, которые на следующий день были выловлены (обыски в квартирах) и отправлены дополнительно. Совершенно ясно, что англичане решили схватить и выдать всех без исключения, ибо через пять дней начались уже поголовные облавы беззащитных людей, без различия пола и возраста. В том, что большевикам нужен был генерал Краснов и что они удостоили англичан этой просьбой, нет сомнения. Это доказывала и фраза британского генерала: «Не забудьте сказать и старику Краснову».

Полковник Б. Степной

Полковник Степной (псевдоним) — бывший штаб-офицер для поручений при Походном атамане генерале Доманове, состоявший при нем до часа дня 28 мая 1945 года.