Мэри Уолстонкрафт, «В защиту прав женщин», 1792 с. 90

Солнце светит только для того, чтобы её кожа блестела, а волосы казались позолоченными; ветер дует только для того, чтобы на её щеках был румянец; море стремится умыть ее; цветы с удовольствием умирают для того, чтобы её кожа могла блаженствовать во всей их сущности.

Она – венец творения, настоящее произведение искусства.

Глубины моря существуют для воровства жемчуга и кораллов, что украсят ее; недра земли открыты для нее, чтобы она могла носить золото, сапфиры, бриллианты и рубины. Детеныши тюленей до смерти забиты палками; ещё не рождённые ягнята вырваны из самого чрева их матери, миллион кротов, ондатр, белок, норок, горностаев, лис, бобров, шиншилл, оцелотов, рысей и других маленьких милых существ умирает преждевременной смертью только ради того, чтобы она могла носить шубку. Цапли, страусы и павлины, бабочки и жуки даруют ей свое оперение. Мужчины рискуют своими жизнями, охотясь на леопардов, чтобы она могла носить шубы из их шкур, и на крокодилов, чтобы она могла носить сумки и обувь из их кожи.

Миллионы тутовых шелкопрядов предлагают ей свою рабочую силу, даже швеи делают швы и сшивают кружево вручную, чтобы она могла быть одета в самое лучшее, что можно купить за деньги.

Мужчины нашей цивилизации лишили себя пышных нарядов, что даровала им земля, так что теперь они могут работать больше, свободно грабя вселенную ради сокровищ, которые украсят их женщину. Новое сырье, новые процессы, новые машины – все это было доставлено ей на службу.

Именно поэтому моя леди должна быть как главной расточительницей, так и главным символом способности тратить деньги и денежного успеха.

Когда ее супруг трудится на своем заводе, она шатается по изящным улицам и шикарным отелям с целым денежным состоянием мужа на спине, груди, пальцах и запястьях, продолжая тратить деньгив его доме, который для нее – еёрамки и её окружение. Она наслаждается этой шелковой бесполезностью, которая является необходимым условием для поддержания престижа её супруга и еёспособности продемонстрировать это.¹

Когда-то давно только аристократическая женщина могла претендовать на звание венца творения: только ее руки были достаточно непорочными, ножки достаточно крошечными, талия достаточно узкой, волосы были длинными и достаточно золотистыми; но каждая жена зажиточного мещанина настраивалась на то, чтобы подражать «моей леди»и следовать моде до тех пор, пока «моя леди» не была вынуждена выставить себя напоказ, как позолоченную куклу, покрытую чудовищными рубинами и жемчужинками, похожими на голубиные яйца.

В наши дни Королева Англии до сих пор считает это частью своей королевской женской роли – щеголять таким количеством семейных украшений, какое она сможет надеть за раз, на всех публичных событиях, хотя монархи мужского пола сбежали от этой выставочной обязанности, которая перешла исключительно к их жёнам. В то же самое время, когда женщины становились витриной для богатства и касты, пока мужчины впадали в относительную анонимность и «не тот хорош, кто лицом пригож, а тот хорош, кто для дела гож», она становилась главным символом западного искусства. Для греков мужское и женское тела обладали человеческой красотой, не обязательно сексуального плана; в действительности же они могли в некоторой степени отдавать предпочтение форме молодого мужчины как самой сильной и идеально пропорциональной. Точно так же римляне не проявляли никакой склонности к изображению женственности в их преимущественно монументальном искусстве. В эпоху Ренессанса женская форма начала преобладать, не только как мать в превалирующей символике Мадонны с младенцем, но и как эстетическое изучение самой себя. Сначала обнаженные женские формы опробовали свои шансы в массовых сценах или диптихах Адама и Евы, но постепенно Венера заявляет права на господство, Мария Магдалина перестает быть сморщенной и истощённой и становится цветущей и восторженной, портреты анонимных молодых женщин, выбранных только за их красоту, начинают появляться, постепенно лишаются одежды и переименовываются во Флору или Примаверу. Художники начинают рисовать своих собственных жён, и любовниц, и королевских супружниц, как сладострастных красавиц, снимая с них одежды, если хочется, но оставляя украшения. Сюзанна оставляет свои браслеты надетыми, принимая ванну, и Елена Фурман также держится за свой мех! То, что происходило с женщиной на картинах, случалось с ней и в поэзии. Её красота воспевалась с помощью богатств, что были собраны вокруг неё: её волосы были золотыми нитями, её лоб – слоновой костью, её губы – рубином, её зубы – рядами жемчужин, её груди – алебастром с венами из лазурита, её глаза черны как смоль².Хрупкость её очарования подчеркивалась неизбежными сравнениями с розой, и её побуждали использовать свою красоту в занятиях любовью прежде, чем она увянет на стебле³. Она была для потребления; другие виды образов говорили о ней через призму вишни и сливок, губы сладки, как мёд, и кожа белая, как молоко, груди, как несвернувшиеся сливки, твёрдые, как яблоки.⁴ Некоторые воспевания посвящались и её нарядам, её батисту, что прозрачнее, чем утренняя дымка, её кружевам, таким тонким, как паутинка, безделушкам, с которыми она играла, и знакам внимания, что она оказывала⁵. Даже сейчас мы находим героя боевика, описывающего элегантные костюмы его утончённой дамы, дерзкие шляпы, хорошо подобранные аксессуары и обувь; образы больше не сосредоточены на украшениях и цветах, но потребительский акцент остаётся тем же. Робкая секретарша превращается в женственный стереотип, когда красит свои губы, распускает волосы и надевает что-нибудь вычурное. В наше время от женщин не ожидают, если они не Паола ди Лиеги или Жаклин Онассис, и то лишь в торжественных случаях, появления с выкупом для короля на их телах, но они должны выглядеть дорого, модно, ухоженно и не быть замеченными в одном и том же платье дважды. Если долг немногих и стал менее обременительным, он также стал долгом многих. Стереотип руководит армией служанок. Она снабжена косметикой, нижним бельём, корсетом, чулками, париками и укладкой, равно как и её верхней одеждой, её украшениями и мехами. Эффект заключается в том, чтобы выстраиваться слой за слоем, и это дорого. Великолепие уступило место форме, линии и контуру. Необходимо поддерживать дух конкуренции, так как всё больше и больше женщин стремятся к высшему обществу, чтобы индустрия моды могла рассчитывать на расширение рынка. Более бедные женщины блефуют, пародируют, нагоняют моду лишь спустя сезон, используют аляповатые эффекты, ошибочно принимают штрих, сияние, лоск высококлассной статьи за броский симулякр. Бизнес настолько сложен, что им должен заниматься эксперт. Образцы стереотипа должны быть одеты, причесаны и накрашены экспертами и законодателями стиля, хотя их могут поощрять к тому, чтобы они подбадривали домохозяек, изучающих их жизни в журнальном чтиве, заявляя о неизменной верности своим собственным волосам, мылу и воде. Хвастовство чаще обескураживает, а не наоборот, к сожалению. До тех пор, пока она молода и миловидна, каждая женщина может лелеять мечту о том, что она может подняться по социальной лестнице и затуманить сияние роскоши чистой природной красотой; несколько примеров такого подвига хранятся перед глазами общественности. Горящие надеждой, оптимизмом и амбициями, молодые женщины изучают самые свежие формы стереотипа, изложенные в Vogue, Nova, Queen и других глянцевых изданиях, где манекенщицы таращатся с реклам роскошной недвижимости, мехов и украшений. В настоящее время на единообразие моды года сильно влияет появление в Британии дерзких дизайнерок, которые направляют свой интерес на работающую девушку, подчеркивая разнообразие, комфорт и простые, выразительные эффекты. Больше не существует единственного лица года: даже Твигги пришлось уйти в маркетинг и ограничить личные появления, в то время как theShrimp работает преимущественно в Нью Йорке. Тем не менее стереотип всё ещё является главенствующим. Она лишь позволила себе чуть больше вариаций. Стереотип – это Вечно Женственное. Она – Сексуальный Объект, желанный всеми мужчинами и всеми женщинами. Она ни того, ни другого пола, поскольку у неё вовсе его нет. Её ценность подтверждается спросом, который она вызывает у других. Всё, что она должна пожертвовать – её существо. Ей ничего не нужно достигать, ведь это она – награда за достижение. Ей никогда не нужно давать позитивных свидетельств своего морального облика, потому что добродетель подразумевается под её красотой и её пассивностью. Если любой мужчина, что не имеет на неё прав, будет найден с ней, её не накажут, ведь она, фактически, беспола. Дело исключительно в мужском соперничестве. Она может невинно довести мужчин до безумства и войны. Чем больше проблем она приносит, тем выше растут её акции, ведь обладание ею имеет тем большее значение, чем больший спрос она вызывает. Никто не хочет девушку, чья красота непримечательна для всех, кроме него; и потому мужчины одобряют стереотип, потому что он направляет их вкус в самую общепризнанную сферу ценностей, хотя они могут протестовать, потому что некоторые его аспекты не совпадают с их фетишами.

Миф о сильной черной женщине – это обратная сторона монеты мифа о красивой глупой блондинке. Белый мужчина превратил белую женщину в слабоумную, обессиленную, хрупкую сумасбродку, сосуд для секса, и воздвигнул ее на пьедестал; он превратил черную женщину в сильную, самодостаточную амазонку и поместил ее на своей кухне… Белый мужчина превратил себя во Всемогущего Управляющего и воцарился в Главном Офисе.