Первый священный ключ. Начало пути, год 2001-2002

Глава 1. Начало пути

Там, где я родился, основной цвет был серый.

Солнце было не отличить от луны.

Куда бы я ни шел, я всегда шел на север,

Потому что нет и не было придумано другой стороны.

Борис Гребенщиков. Брод

 

Серый город, серые люди, серое пространство, где каждый запечатан в конверт и послан неизвестным отправителем по одному адресу — смерть. Мир, в который каждый впечатан тяжелым сапогом судьбы и даже не пытается выйти за пределы отмеренной ему колеи.

Я родился распятым на городе, в котором родился. И должно было пройти тридцать пять лет, чтобы от города я пришел к Городу. Насколько я себя помню — то есть с того самого момента, как в первый раз вспыхнул свет сознания, озарив тело невыразимым ощущением, от века определяемым двумя словами «Я Есть», — плетью, гонящей меня вперед, было чувство мучительной чуждости всему, что меня окружает. Чужак в стране чужой. Вброшенный в плоть, в семью, в род, в город, в реальность, настолько чуждую, насколько вообще твоя собственная урожденная реальность может быть чуждой.

Год за годом я учил слова и роли, правила игры, рвался в любом направлении — лишь бы до конца, лишь бы прочь, лишь бы за предел — и одновременно чувствовал, как то, от чего я убегал, неизбежно превращалось в часть меня, вдыхалось с воздухом, разделенным с домочадцами, впитывалось сквозь поры кожи, съедалось и становилось частью растущего тела.

Пойти туда не знаю куда, принести то не знаю что, вырваться из себя, став собой, а значит — чем угодно, только не той формой, в которую тебя год за годом, день за днем и миг за мигом впечатывает Серый хозяин. Как угодно, только не так, с кем угодно, только не с ними.

Детство, юность представляет собой набор бессмысленных, бесполезных и заранее обреченных рывков. Вспышки чистой ярости. Ненависть изливалась в бессмысленных и беспощадных действиях — побегах из дома, поджогах, проколах шин у машин. Прочь. Дальше, глубже, иначе. Аутсайдер, изгой, неудачник, пария, презираемый всеми, изгнанный отовсюду. И с каждым рывком, рывком без надежды, без цели, без перспективы, я продвигался к своей цели, о сути которой не ведал, но делал рывок лишь для того чтобы иметь право сказать себе — я все таки сражался, я не сдался без боя. Постепенно бунт становился более осознанным, проявлялся вкус к мысли, слову, самопознанию. С пятнадцати лет — поиск психолога, который помог бы вырвать занозу, связывающую меня с особью, в заявленных правилах игры являвшейся моей биологической матерью.

Горизонт не может приблизиться, а локоть нельзя укусить. Это знает каждый. Я всегда был чертовым психом, поэтому мне удалось приблизить горизонт и укусить локоть. И даже вырваться за горизонт, открыть свою последнюю тайну. Если читатель будет настойчив и дочитает эту книгу до конца, он увидит, как мне это удалось. Впрочем, точно так же он поймет, что для него эта последняя тайна бесполезна. Один покрутит у виска, а другой поймает общий настрой книги и с той же яростью начнет искать свой исток.

Подобно тому как в древнем финно-угорском эпосе утка творила мир, ныряя на самое дно океана, извлекая сушу на поверхность по комочку земли, создавая мир в начале начал, я творил свою вселенную, даже не осознавая, что и как делаю, но, как та уточка, присоединял песчинку к песчинке, выстраивая свой Континент.

Сколько было их — ключевых, фундаментальных плит моего континента? Сон о Ветре в пять лет, сон о Лилит в пятнадцать, случайное включение в мир настоящей, живой литературы, самопознание, сны, психология, музыка, случайные и невозможные знакомства, наконец, пробуждение Кундалини, которое, как мне казалось, вырвало меня окончательно из-под власти материнской черной дыры. Каждая прочитанная книга, услышанная песня, увиденный фильм, написанный стих, каждый диалог с близким по духу человеком, каждый сон, в котором отразилось дыхание иного бытия, каждое созвучие, синхрония, соприкосновение с самой маленькой тайной становились еще одним комком земли, из которой я строил свой континент. И самое главное — все это я делал, абсолютно не осознавая, что и зачем я делаю, жадно впиваясь и выпивая насухо каждое впечатление, каждый опыт, каждое соприкосновение с новой гранью жизни.

И вот мне двадцать два года. Здесь начинается мой путь, и именно здесь я могу объявить свой первый перевал. Остановись, мгновение. Позади — год сложной работы над собой, закончившейся пробуждением Кундалини. Позади — никаких основ, опор, связей. Позади один из самых упоительных романов с женщиной, которая обладала какой-то невероятной силой страсти и короткая связь с которой была подобна алхимической ванне, где я наконец смог быть сопричастен и пресуществлен. Я думал, что я счастлив, что достигнуто самое невозможное, самое высокое положение, на какое я только мог рассчитывать. Я вырвал из лап чугунного города свой островок безумия, свое пространство «не как все», пространство мысли, символа, жизни: концерты, которые я организовывал, небольшой круг друзей, каждую неделю собирающихся на просмотр символического кино, общение с теми немногими, которые хоть в чем-то, хоть отчасти смогли позволить себе вырвать кусочек себя из серого сумрака безликой провинции. Я счастлив! Счастлив! Счастлив, черт возьми! Сам на то не надеясь, я стал не просто «одним из», но центром притяжения, вокруг которого собираются немногие, дерзнувшие быть иными.

Счастлив? Так ли уж счастлив был я в эти мгновения, если даже самые счастливые моменты были до основания отравлены страхом и ненавистью? Страхом потерять все на следующий день и ненавистью к матери и всем ей подобным. Страх разорения. Страх потери источника дохода, который я нашел еще в тринадцать лет, но с тех пор ничего не менялось. Тогда, в тринадцать, это были огромные деньги. Страх вновь оказаться отторгнутым даже теми, кто уже был признан своим.

Лучшее, что я смогу сделать, когда эта работа станет невозможной, это броситься под поезд подобно Анне Карениной. Часто глядя на проезжающие мимо платформы поезда, я мысленно представлял, как в последний момент неожиданно, так чтобы никого не было рядом, я бросаюсь под поезд. Смогу ли? Или у меня не хватит мужества и я буду обречен на унизительную нищету, потеряв все, что имею? День за днем, ночь за ночью пытался я приучить себя к мысли о неизбежном и необходимом самоубийстве в случае крушения и одновременно — слишком любил жизнь, чтобы оттягивать этот шаг до последнего.

Да, у меня были некоторые связи, но ни одна связь не держалась дольше четырех месяцев. И здесь мой мир тоже был отравлен страхом. Как будто каждый раз, как я сближался с женщиной, включались программы, которые казались уже преодоленными.

Елена была со мной дольше всех, и именно ей я обязан тем, что я окончательно порвал со своим прошлым. Она была из женщин Лилит, сильных, независимых женщин, связь с которыми пресуществляет тех, кто имел честь оказаться их любовниками. Я думаю, Елена оказалась в моей жизни третьим проявлением Лилит — после сна о женщине будущего в бытность мою подростком и опыта пробуждения Кундалини, описанного мной гораздо раньше. Но теперь, пусть недолго, я взаимодействовал с самой Богиней. Как показывает мой опыт, только небольшой процент женщин имеет сексуально-магическую природу. Это всегда сильные, независимые, индивидуальные женщины, никогда не покоряющиеся мужской воле, но сами выбирающие, кого, как, и на сколь длительные отношения они хотят. Лена была даром Лилит, и за несколько месяцев я настолько изменился, что внешне было не узнать. Я начал понимать то, что до этого только узнавал, и неважно, о чем идет речь — литература, музыка, поэзия и просто внутренняя и не выразимая в словах закономерность человеческого взаимодействия. Лена смогла поднять меня на другой уровень, но от страха избавить не могла. Об этом я не говорил даже с ней.

 

Я начинаю свое повествование с этой точки, потому что именно тогда впервые под моими ногами была какая-никакая земля. Но это не был континент или архипелаг. Это был островок, которому постоянно угрожало уничтожение от очередной случайной волны. Это был островок, который в любой момент грозил уйти обратно под воду.

Моя душа, мое слово начались с концертов, которые я собирал у себя дома. Сначала — местные музыканты. Потом — более известные, приглашенные из столицы мастера русского рока. Однажды мне даже удалось организовать приезд самого Сергея Калугина. Это время для меня было одновременно славным и страшным. Славное внешне и страшное внутри. Парадокс в том, что, сам того не замечая, опасаясь, что мой мир рухнет в пучину на следующий день, я впервые стал центром притяжения, вокруг которого появились настоящие личности. Личности просвещенные, мыслящие, самобытные, стремящиеся быть чем-то большим, нежели функцией системы, гордящиеся своей инаковостью, личности чужие и чуждые незыблемым законам гинзберговского Молоха. Свободные или хотя бы пытающиеся взять свой кусок свободы. Очень разные: кто-то приходил на огонек один раз, кто-то — оставался надолго. Очень разные люди, очень разные ценности, но главное — у каждого было желание чего-то, отличающегося от ценностей и законов серого города.

И некоторые ребята из моего нового круга общения были магами. Были ли они Магами, это большой вопрос, но, во всяком случае, они называли себя именно так. Компания собралась весьма разношерстная, и не только по характерам, но по методам работы, пантеонам, базовым принципам, представляя собой абсолютный паноптикум: одна занимается кельтской магией, другой — скандинавской, третий — практиками ДЕИР, четвертый вообще непонятно кто.

Сперва я относился к их магическим делам весьма двойственно. С одной стороны, мне, пережившему пробуждение Кундалини и освоившему язык аналитической психологии, где есть место для зрелого, полноценного осмысления трансперсональной реальности, их наивные «магуйства» казались чем-то примитивным. С другой — я завидовал им. У них было что-то, чего не было у меня, — принадлежность к некой Истинной реальности, которая не номинально, а действительно отличает их от «человека-массы».

И до колик меня злило и огорчало, что все до одного эти ребята говорили, будто я вовсе лишен каких-либо магических задатков и перспектив. Тот — эльф, тот — техномаг, та — аватара кельтской богини, и вовсе зверь древний. А я кто? «Да человек ты, человек». Обидно, блин. Без малейшей перспективы и права на сомнение. Какая ирония, что я — ставший тем, кем я стал, — начинал свой магический путь в компании диких магов, которые все как один были убеждены в моей полной магической беспомощности. Так что, дорогие маги всех цветов и отливов, мой вам совет — не ставьте ни на ком крест, максимум что мы можем сказать: этот человек не является магом сейчас и при сохранении актуального статуса-кво не станет им никогда. При сохранении нынешнего статуса-кво. А ведь жизнь длинная и все может поменяться.

Однажды мне дали прочитать какой-то их особый тест, состоящий из нескольких фраз, подозрительно похожих на дзенские коаны. В инструкциях говорилось, что прочитавший этот текст в течение месяца почувствует — или не почувствует — паранормальные способности. Естественно, никаких радикальных изменений этот текст не вызвал, и компания привычно махнула рукой: «Хороший он человек, но магом ему не быть».

Как я жил, кем я был тогда? Торговал газетами в электричке. Читал книги. Собирал каждую неделю всех, кто хотел бы посмотреть элитный арт-хаус, который я привозил с «Горбушки» на кассетах и их не было ни у кого. Иногда — концерты. Презирал свою бывшую мать. До пробуждения Кундалини, произошедшего за три года до описываемых событий. То есть пока я был к ней привязан и что-то пытался доказать — я, наверное, ее ненавидел. Но ненависть — слишком жалкий ответ и обратная сторона той же любви. Презрение — это совсем другое. Презрение — это отношение к чему-то заведомо низшему, другому, с чем у тебя в принципе нет ничего общего и что существует исключительно для того, чтобы жрать и ебаться. Ничего не имею ни против первого, ни против второго, но сколь же жалок и утл горизонт тех, чей мир ограничен этими константами. К сожалению, я все еще был связан с ней материальными условиями пространства одной квартиры, и порой наши конфликты, вызванные ее попытками вторгнуться в мою жизнь и навязать свои правила, кончались моими попытками ее задушить.

Я помню, однажды приятель впервые накормил меня психоделическими грибами. Это был сложный опыт, в результате которого я посмотрел на свою бывшую мать под шелухой. Я знал что она омерзительна, но до какой степени не подозревал. Передо мной было отвратительное животное, без единого проблеска духа. Думаю, это была последняя точка сепарации. Впрочем, самый большой ужас заключался в том, что, все понимая и зная, я оставался с ней по-прежнему связан. Словно к вашей спине пришит неотпетый мертвец, и этого мертвеца вы невольно таскаете за собой в надежде, что очередной друг, женщина, учитель знает, где и как отрезать эти нити.

Ах да, о сборищах. Каждый вечер у меня дома собиралась компания друзей: пили пиво, беседовали о прочитанном, услышанном и просто травили байки. А потом — «маги» уходили на кухню заниматься своими магическими делами, и, по негласному правилу компании, туда никто не должен был входить. Позже один из друзей сдал мне квартиру за полцены, и примерно год я жил отдельно от мертвеца на плечах, пока объективные обстоятельства не заставили меня покинуть эту квартиру.

Друзья у меня были очень разные. Кто-то из психологических клубов, кто-то — филологи. Но так получилось, что основным костяком стала эта небольшая компания магов со своимии смыслами. Кажется, у них шла «магическая война» с какой-то группой практиков, с которыми они очень серьезно поругались, обвинив друг друга в воровстве, доносительстве и всех смертных грехах. Я и несколько моих друзей из академического круга относились к этому с известной насмешкой. У меня Кундалини просыпалась — а тут занимаются какими-то детскими играми. Главное, зачем?

Отношение к происходящему изменилась однажды вечером. Наши друзья «маги», как обычно, сидели на кухне, но ближе к концу вечера, вместо того чтобы выйти к нам довольными и бодрыми, выглядели как живые трупы. «Скандинав», казалось, даже позеленел. На все вопросы отвечали только одно: «нас пробили». «Вот это самовнушение!» — подумал я. Раздался звонок в дверь. Пришла пятая из их круга и с порога кинулась на друзей чуть ли не с кулаками: «Что вы совсем удар не держите, у меня, наверно, язва открылась, хоть бы немного держали строй!»

Все это происходило на моих глазах, в четкой последовательности, поэтому отмахнуться от произошедшего как от пустяка не было возможности. Моему внутреннему скептику было нечего сказать. Мобильных тогда еще не было, созвониться в кухне не могли. Конечно, можно предположить, что они устроили для нас нечто вроде спектакля, чтобы заставить поверить.

Но это мог бы допустить только тот, кто вообще не знал этих ребят: на всех, кто не практикует, они смотрели примерно так, как взрослый смотрит на четырехлетнего ребенка. И маловероятно, что они стали бы устраивать спектакль чтобы убедить четырехлетних детей.

С этого момента мой скепсис рухнул. Я просил, требовал, почти выпрашивал, чтобы они стали учить меня магии. Но, как было сказано выше, все относились ко мне весьма однозначно — «всего лишь человек». Скандинав даже дал мне пару уроков по «файрболам», но в целом они смотрели на это исключительно как на дань вежливости к хозяину квартиры — все равно же ничему не научится. Это было обидно, причем очень. В какой-то момент я даже захотел вступить в их войну, и пока они сидели на кухне, мысленно настроился на них и попытался ударить световой стрелой туда, где фантазировал присутствие врага. Впрочем, не уверен, что мое минутное участие как-то повлияло на исход их противостояний, но моей тогдашней подруге потом неделю снились кошмарные сны с осыпающимися на землю искрами звезд и один из участников долго сокрушался, «нафига лезть туда, где ничего не понимаешь».

Такова была моя жизнь. Мы собирались, пили пиво, играли или не играли в магию и обучение, каждую неделю я ходил в гости к своему лучшему другу в котельную, где мы пили кое-что покрепче. И за какие-то два месяца мое отношение к ним поменялось со снисходительного снобизма на острую зависть и желание получить от них хоть что-то.

И однажды случилось Это. Точка запуска. Триггер. Переход. Бросок костей, раз и навсегда меняющий расстановку сил и определяющий дальнейшее движение судьбы. И как всегда, оценить масштаб произошедшего тогда я могу только по истечении достаточно большого времени.

В ту ночь я, как обычно, шел по ночному городу, возвращаясь от моего лучшего друга. И вдруг, как несколько лет назад при пробуждении Кундалини, я почувствовал Ее. Маг скажет — Богиню, юнгианец — Аниму.

Её. Лилит. Она — та совершенная женская сила, которая неподвластна законам этого мира и вдохновляет на самый бесполезный, бессмысленный и обреченный бунт. Она — абсолютная красота, асболютная страсть и абсолютное вдохновение. Ее прожектор скользит по телам и душам самых важных и самых прекрасных женщин, наделяя их чарующей силой.

И все эти годы она вела меня. Послала мне в детстве — Ирину, в отрочестве — пьяную женщину, которая почти заставила читать Камю, позднее Она раскрылась в мистерии Кундалини, в мистерии божественного змея. Она послала мне Елену, женщину о которой еще пару лет я не мог бы и мечтать, и пусть наша связь не была столь долгой, этого хватило, чтобы я успел пресуществить свою природу в ней, как в алхимической купели.

Я впервые увидел это. Серебряная Нить Лилит. Ведущая по жизни того, кому дарована, в кого боги вложили свою искру. Осознавая этот принцип, мы можем оглянуться в прошлое и увидеть не бессмысленный набор бессмысленных, ну, или упорядоченных внешними правилами событий, а единый, цельный процесс, где один опыт, событие, прочитанная книга или встреченная женщина есть логичное и естественное следствие и развитие предыдущего. Видим позади себя при свете серебра. Нить Серебряная! Нить Лилит и Люцифера. Какой же поток благодарности, восхищения, преданности нектаром пролился на мое сердце! Кем я был еще пять лет назад? И как красиво вела меня моя госпожа лабиринтами судьбы, с самого дна — к вершине.

Пьяный от этих мыслей и видений, я пришел домой. Что я могу сделать для тебя, о Госпожа? Как могу восславить тебя? Как возблагодарить? За Кундалини, за Лену-художницу, за круг единомышленников, читающих, а некоторых — и пишущих приятелей. Как же счастлив я! Есть ли на земле кто счастливее?

Оглядываясь на этот миг, я понимаю, что сама по себе категория счастья-несчастья — это далеко не нечто объективное, но степень контраста по отношению к пережитому ранее несчастью. Для меня нынешнего положение меня тогдашнего более чем несчастно, но тогда я казался себе на вершине. Наивные люди полагают возможным достичь всеобщего и спокойного счастья, вводят пошлейший и дурновкуснейший культ «позитивного мышления», не понимая, что таким образом умножают не счастье, а энтропию: без опыта падения, несчастья в прошлом счастье как таковое невозможно.

Приди ко мне такие переживания сейчас, я бы написал гимн. Ритуал. Постарался бы увидеть знак или сигил, выбил бы его в золоте или хотя бы в серебре. Нашел бы в интернете гимн или ритуал этого божества и выполнил его, насколько это возможно. Традиция дает нам много способов и форм поддержать и восславить наших богов, ведущих нас по жизни. Ритуал можно позаимствовать, можно создать самому, можно немного изменить чью-то разработку. Мир магии — это мир освобожденного воображения, где высшим таинством является мистерия во славу нашей Богини.

Но тогда все, что я знал о магии — это файрболы и световые стрелы, которыми регулярно обмениваются ребята у меня на кухне с очень плохими неизвестными мне ребятами с другой стороны ночного рубежа. Впрочем, от последних им иногда приходили реальные угрозы в интернете, когда «хорошие ребята» проверяли почту на моем компьютере, дабы узнать, как там дела у «плохих».

Какое это отношение имеет к Ней? Что я могу здесь взять? Единственное, что пришло мне в голову, — это мысль прочитать о Лилит все, что я смогу найти. Да, интернет мне провели всего два-три месяца назад, и по большей части он оставался для меня терра инкогнита.

Я начал искать. Стихи — от классических до современных поэтов. Статьи, эссе, рассказы. Из этого множества так сильно выделялась попавшаяся мне статья «Лилит фон Сириус» Филиппа Писье. Статья запала мне в самое сердце. О Лилит! Если бы на свете реально было такое братство, в котором состоят такие люди, как Филипп Писье и Диана Орлоу! Я даже допустить не мог, что братство, о котором идет речь, — это Орден ОТО, уже появившийся в России.

Наконец в результате блужданий по сети я попал на какой-то сайт, где было «все о Лилит» — бережно собранный компендиум. Я начал читать, попутно заглядывая в другие разделы сайта. В какой-то момент мне попались покорившие меня легкостью стиля работы Роберта Антона Уилсона, сумевшего свести воедино научный и магический язык повествования.

Помимо массы интереснейших материалов, Уилсон писал о Кроули. Он описывал его как уникального в истории эзотерической мысли мага — мага-скептика, мага-экспериментатора, мага-ученого, мага, которого стоит называть скорей психотехнологом, открывающим высшие контуры сознания.

До этого момента я слышал о Кроули, но все мои знания сводились к предвятым фантазиям о нем как о страшном сатанисте, приносящем в жертву маленьких детей. И тут я почувствовал, что именно Кроули это то, что я искал, именно через его технологии я могу стать магом в обход моих дорогих друзей, считающих меня безнадежным.

Следующий вираж начался, когда в поисках текстов Кроули я в первую очередь нахожу самый главный его текст. Книгу Закона. Здесь я испытал настоящее потрясение. Лилит! Да, у Кроули она именовалась Нюит, но разве я не мог не узнать её неповторимую вибрацию? Экстатический, страстный восторг любви. «Выйдете, о дети мои... и возьмите свою долю любви... как того изволите, когда, где и с кем изволите, но всегда ради любви ко мне». Каждый стих, каждая метафора отзывалась во мне раскатистым эхом. Я наконец-то нашел свой текст. Секс как богослужение, как почитание Её. Госпожа. Кроули, оказывается, был глашатаем Госпожи. Он был тем единственным, кто смог почувствовать ее в полную силу и провести ее слова, уловить ее дыхание в красоте поэтического слова. Я был сражен.

На словах «вот голубь, вот змей — выбирай правильно» я почувствовал, что вновь переживаю уже забытое пробуждение Кундалини. Огненные кольца как будто сжали мое тело. «Да, змей, я давно выбрал тебя». Я давно выбрал змея, мне не нужен голубь невинности, только змей, только страсть, только иной огонь, только владычица моя. Лилит, Нюит или просто — Она.

Следующую неделю реальность точно сорвалась с цепи. Синхронии преследовали меня на каждом углу. Моя очередная подруга, понятия не имевшая, что я испытал в эту ночь, увидела во сне, что с ней пытается совокупиться змей. Два респондента по переписке прислали сон со змеями, а в обновлении любимого сайта появилась статья «Архетип змея у индоевропейцев». Когда через пять дней один придурок стал говорить, что змей в Эдемском саду дал людям не яблоко, а гриб, критическая масса была так велика, что мне оставалось только замереть в чистом восторге. Я был готов немедля основать новую религию, начать проповедовать Лилит-Нюит, искать последователей Кроули где угодно, одновременно с этим все глубже погружаясь в бессистемное чтение его текстов.

Примерно к концу третьей недели у меня стала выстраиваться картина. Книга, которую я читал, книга, которая вызвала все эти переживания, оказывается, была священной, это был главный текст для всех последователей Кроули — «Книга Закона», почитаемая как откровение нового эона. Но ведь когда я читал этот текст, я не знал о его значении. Это был просто один из многих текстов, попавшихся мне в начале освоения наследия Кроули. Разве это возможно!? Разве возможно испытать такие состояния, не зная, что текст — священен? Скептик опять замолчал — если бы я знал это раньше, то мог бы списать на самовнушение, но обстоятельства исключали подобное рациональное бегство.

Я пришел в невероятное возбуждение. Я наконец-то нашел книгу, которую примет каждый, стоит лишь ему или ей ее прочитать! Что бы вы почувствовали, если бы прочли книгу, которая вызвала бы пробуждение внутреннего вулкана внутри и поток осмысленных, танцующих, искрящихся совпадений вокруг? Которая на всех уровнях говорит вам: я святая книга, я откровение! И ты готов стать первым, кто об этом скажет, даже если факт ее святости неизвестен никому. Я всего лишь читал обычную книгу и не ждал ничего. И какой же радостью наполняется сердце, когда выясняется, что не ты один знаешь о Святости этой книги. И, как прирожденный экспериментатор, я начал яростно ставить эксперимент, уговаривая всех и каждого просто прочитать этот текст. А вдруг запустит, как и меня? Текст же имеет реальную силу!

Правда, здесь меня ждало первое разочарование. Как показали первые эксперименты, Книга Закона так работала только со мной. Мои друзья — как маги, так и не маги, читали ее без каких-либо изменений для себя и вокруг и недоумевали, что такого сверхъестественного я в ней нашел. Особенно насторожены и предубеждены были именно «маги» — возможно, потому что их потоки и потоки Телемы слишком различны, а возможно потому, что не могли допустить, что, лишенный магических способностей, я могу открыть нечто реально стоящее, каковое для них — всего лишь черные буквы на белом фоне.

Возможно, именно тогда я впервые задумался о неповторимости ключей, предуготованных для каждого из нас. Для одного ключом станет классическая библия, для другого — Книга Закона, для третьего — роман фэнтези, а для четвертого — что-то, что я и представить не могу в качестве ключа. Каждому свои ключи и каждому свои двери и замки на его пути. Но все же — как радуется сердце, когда сначала ты понимаешь, что это твой ключ, а потом узнаешь, что целое сообщество людей считает точно так же и соединено именно этим знанием. Забегая вперед, скажу, что в этом же и опасность. Получив свой живой, многомерный ключ, мы можем впасть в соблазн счесть его универсальным для всех людей ключом от всех замков. Как результат — либо безнадежно сломанные замки, либо безнадежно сломанный ключ. В общем, печальные результаты вследствие такой ошибки. Десять лет я верил, что это лучший ключ для всех — и, хвала богам, за эти десять лет не сломал ни одного замка и даже смог создать несколько своих ключей, сам того не поняв. Еще хуже, когда ключ начинают использовать для открывания пива, и тогда ключ затупляется и уже не может открыть замки. Вокруг тех же Евангелий подобные «открыватели пива» и зажигатели костров создали такое поле, что даже те, для кого они могли бы стать ключом, их не воспримут, видя только брызги пива да костры инквизиции.

 

Важная тема, поэтому я позволяю себе столь долгое отступление и столь большой скачок. Однажды, несколько позже, уже будучи секретарем ОТО, я переписывался с одним кандидатом. Он был образованным (пожалуй, главное требование Ордена) юношей, и у меня, в общем, не возникало сомнений, что его надо рекомендовать.

Меня смутило одно. Этот кандидат рассказывал о своем лучшем друге, который следовал другим, не телемитским путем. С этим другом, я некоторое время общался относительно музыки и кино. К моему удивлению, однажды мой кандидат написал, что разорвал отношения с одним своим другом, потому что тот не способен принять Святое Откровение Книги Закона. После этого я аннулировал его запрос на членство в Ордене. Потому что братство начинает превращаться в сектантство, когда таких оказывается большинство, и если твой друг принимает твое право иметь свой путь, но сам идет своим, — то мудак и сектант не он, а ты. И как не печально, рано или поздно самые сильные ключи неизбежно притупляются такими сектантами. Впрочем, если была бы обратная ситуация и кто-то, будь то друг, отец, любимая или любимый, требовал бы от него отказа от его пути и его книги, мой ответ был бы однозначен: в этом случае ты обязан с ним порвать, и дело тут не в ключе, а в том, что некто считает себя вправе давить на твою волю.

Кстати, у наших магов тоже были свои ключи. Как я узнал гораздо позже, общим почти для всех была «Черная книга Арды». Также у них были и свои тайные ключи. Однажды они даже решили поделиться со мной таким ключом, то ли искренне желая использовать единственный шанс пробудить «хоть что-то», то ли чувствуя, что, пользуясь каждый день моим гостеприимством и не давая взамен желаемого мною, они существенно нарушают равновесие. Спасибо им, но, как и следовало ожидать в моем случае, этот ключ сломался в замке и со мной не произошло ничего. У меня был свой ключ. Книга Закона. И когда я повернул его в своей душе, мир вокруг меня закружился в хороводе самых удивительных смыслов, знаков и созвучий.

Итак, узнав, что за текст я прочитал, впервые в жизни я мог определить и назвать свое вероисповедание. Я — телемит. До этого у меня была одна точка опоры — Юнг, но с этого момента их стало две: Юнг и Кроули.

А тем временем у наших магов прекратились их магические войны. Помню, что в разгаре войн один из главных членов нашего круга сказал: «Такие столкновения кончаются только трупами с одной из сторон». В итоге никакими трупами не кончились, и все просто забыли, что ведут какую-то войну.

Впрочем, это уже волновало меня гораздо меньше. Шаг за шагом я погружался во вселенную Алистера Кроули. Что сразу бросилось в глаза — это два совершенно не похожих стиля у одного человека. Одни книги — поэтичные, красивые, опьяняющие, полные насыщеннейшей страстью и мощью. Другие — строгие, холодные, рациональные, логичные и аргументирующие. Вторые были не менее убедительны, чем первые. До сих пор в эзотерике я сталкивался с откровенной сладкой патокой назиданий и чтения морали.

До этого я избегал эзотерики не потому, что не верил в то, что принято считать «сверхъестественным» — возможно ли вообще не верить после опыта Кундалини? А потому, что меня до жути раздражала общепринятая «вибрация» эзотерических текстов и эзотерических учителей — вибрация пафоса, назиданий, пафоса, назиданий, потом снова пафоса и опять — моралистических назиданий. От большинства книг, продающихся в эзотерических магазинах, идет дурной и легко узнаваемый запах. До сих пор я мог отдохнуть только на текстах Юнга — он был единственный известный мне на тот момент, кто говорил о Сокровенном в кристально чистой интонации, так что иные даже не распознавали, о чем он толкует. Кроули был вторым, кого я открыл для себя, вторым — но далеко не последним.

Если говорить об эзотерике как о явлении, я убежден, что главными являются не слова, а та интонация, с какой подается смысл, кроющийся за словами. Сказав правильные слова в той или иной интонации, говорящий либо преумножит их жизнь, либо убьет и то, что в них было живым.

Я продолжал читать Кроули — и следующей после Книги Закона стала поразившая меня Книга Лжей, где в последней главе утверждается единство Бабалон, Нюит и Лайлы — то есть Богини и конкретной женщины. Секс — священен, необходимо правильное умонастроение, чтобы открыть священное измерение секса, осознать себя Хадит, а ее — Нюит. Я всегда это знал! Я всегда ненавидел Бога за то, что он осудил наслаждение как грех! Я всегда был — Её!!! И дело тут не в каком-то сверхтемпераменте. Людям прекрасно удается считать секс грехом, при этом трахаясь направо и налево, не забывая в нужное время опускать глазки, чтобы «правая рука не знала, что делает левая». Дело в том, что для меня секс всегда обладал религиозным, священным измерением и любое утверждение, что секс есть нечто низшее, греховное, для меня было прямым оскорблением моих интуитивных религиозных аксиом.

Ах да, важный момент. Чем больше я проваливался в тексты Телемы, тем больше переставал завидовать «магам». Теперь у меня была своя магия, свой мир, и я понял что-то, куда им не было хода... Теперь мне не надо было завидовать их «дару», которого у меня «не было». Существовало кое-что поинтереснее файрболов и магических войн.

Следующий шаг — покупка колоды Кроули и первые, еще наивные, даже трогательные в своем восторженном дилетантизме заметки о символизме арканов. А потом я сделал свое первое и, возможно, определившее направление моего слова открытие. Я увидел, что отдельные образы, символы, этические максимы и убеждения Кроули звучали в унисон символам, максимам и убеждениям Юнга. Разве Кроули не назвал Бабалон самой жизнью и разве Юнг не написал, что желаемое Иоанном уничтожение Вавилонской блудницы — это желание уничтожения жизни вообще как принципа? Разве и тот и другой не говорили о рациональном подходе к опыту? Разве они не говорили о четвертом, женском, сексуальном аспекте Бога? Разве в глубокой старости в одном из писем Юнг не писал своему лучшему другу, что единственная его мудрость в том, что всегда он следовал только той Воле, которую уверенно и точно мог назвать своей? Твори свою волю — вот весь закон. Две волны, две модели, два титана, два гения. Такие непохожие внешне, но схожие на уровне тончайшего ядра. И вот — совместив, сопоставив, сведя эти модели, я получил свой второй ключ.

И наверно, это меня спасло в стратегическом плане. Горе тебе, о искатель знания, если ты с самого начала определяешь для себя лишь одну правду и одно слово. Будешь ты монотеистом, нетерпимым сектантом, узколобым фанатиком, чье бессознательное сомнение будет пропорционально сознательной убежденности и вере. Всякий идущий по пути должен уметь говорить на двух языках, иметь два дискурса, два пространства, чтобы, видя и их единство, и их принципиальное различие, учиться распознавать суть, не привязываясь к форме.

Впрочем, теорию сопровождала первая практика. И такой первой практикой стали, конечно, прорицания на таро. На всю жизнь я запомнил один эпизод практически с самого начала моей прорицательской практики. Один из моих друзей, самый младший участник нашей компании, как-то привел в компанию свою мать. Мол, надо совсем зацикленной на домашнем хозяйстве маме троих детей несколько просветиться, открыть измерения, далекие от материального мира. В ее лице я столкнулся с первой мистерией. Три раза подряд по разным вопросам она просила меня вытянуть для нее карту. И три раза подряд ей выпадала одна и та же карта — Нулевой аркан, Дурак, Святой Дух, Ветер, который дует, где хочет, и свободный от всех условностей, полное обнуление прошлого. Какова вообще вероятность три раза подряд вытащить из одной колоды одну и ту же карту? И какова вероятность вытащить, пожалуй, самую важную карту колоды, указывающую на полное освобождение от предыдущей кармы?

После этих попаданий перед нашими глазами разыгралась целая мистерия преображения. Придя к нам самой обычной домохозяйкой, придавленной всей тяжестью чугунной провинции, зарабатывающей на варке самогона, она преобразилась в яркую женщину, которая получила в нашем кругу весьма выразительное прозвище — Атаманша. И так ее назвали не ради красного словца. Ей удавалось то, что оказалось невозможным всем нам. Если я собирал квартирники, она организовала крупные концерты в главных залах Калуги, пригласив несколько культовых рок групп, а потом дав нам возможность пообщаться с мэтрами после концерта. И как же она вдруг расцвела, какая мощь, какое женское притяжение шло от нее, хотя едва ли самый глубокий знаток женской психологии мог бы предсказать масштаб ее расцвета еще месяц назад. И черт возьми, как же мне повезло — именно тогда я оказался ее любовником. Всегда мечтал оказаться любовником моего друга, в этом есть что-то невероятно пикантное. Да и не был я единственным, очень быстро пробудившаяся леди завела себе еще пару любовников.

Оглядываясь назад, я думаю, что этот выпадавший ей раз за разом Дурак, указывающий на преображение «по формуле безумия — без труда и страданий», на самом деле выпадал нам обоим — и мне как жрецу и ей как вопр