На территории другой цивилизации

Завыли мантры под бубенцы – двинув на звук, я вышел к Центру тибетской религии. Тут можно приобщиться к истории древнего народа. Культурный центр так пропах коноплёй, что настроениеподпрыгнуло само.

По аллее свободолюбы нагромоздили скамеек из шпал и неумело раскрасили. Но работе, видно, порадовались: везде, словно знак качества, три жёлтых точки. Пора бы вправду «сесть на пенёк, съесть пирожок».

Город жил неспешной суетой. Граффитчики украшали ангар из бетона и битого стекла. Выведен уже шприц, разбитый кулаком, конопля в кружочке. Полотно символизировало: «Нет тяжёлым наркотикам! А вот трава – святое».

Вообще от поделок Вольного города веет какой-то наркозависимостью. Словно мастер, их создавший, впечатлился товаром с Пушер-стрит. По крайней мере, прямой линии от кривой при строительствехристианец точно не отличит.

От творческих мук граффитчиков отвлекла мамаша с колясочкой и джойнтом. И –устремиласькак раз ко мне.

Хоть дети, смотрю, рождаются с правильным числом пальцев. Но… из коляски тоже струит драгоценный дымок. Или померещилось? Цветочки на клумбах – и с тех зловонный аромат.

Заборные художества, подзаборные бродяги… Да-а, отучать таких от наркотиков – что у нас вести антиалкогольную пропаганду.

Потрёпанный ангар, кстати – оперный театр. «Разруха ты, разруха, чужая сторона», – удручённо вглядывался я в Страну свободных творцов.

Долго, однако, не сиделось– из шпал жалила крапива. Терпят её то ли из экологии, то ли просто лень. «Улица Разбитых фонарей» привела к холму с земляными ступеньками и веслом вместо перил. Что там сверху?

Самодельное зодчество открылось взору. Избушки со всеми неудобствами, ещё архитектурные бедствия.

Люди завелись всюду, куда только умудрились влезть: в трансформаторных будках, газохранилищах,лодках у воды. Я пробирался сквозь бурьян ипрочие «зелёные лёгкие Копенгагена» (как утверждал Путеводитель),уткнувшись вскоре в теплицу – у нас в таких растят помидоры. Из заплаты – придурковатый дымок, значит, и здесь кто-то прижился. Подступил ближе – редкое зловоние.

Однако меняприметили.Некто, улыбнувшись, поднял средний палец – видно, здесь так здороваются. Я же, кивнув, прибавил шаг, и вскоре напрочь потерял ориентир.

Окрестности теперь –заброшенный парк в развалинах. Но что это? – деревянный крест, сгнившие цветы, птичья клетка. Кукла в грязном платье тянет руки, испещрённые символами.Что здесь? Домашнее животное или кто погиб на наркофронте?

Оказалось, упокоен герой боёв 2007-го года. Полиция подстрелила свободолюба, он и нашёл пристанище на пригорке.

Печальное место отталкивало – я вновь выбрался к казармам. Что бы ещё поглазеть? Пар из освещённой двери – это же общественная баня. Интересно: широкие банные окна – без занавесок. И спешащие холодным вечером христианцы лицезреют обнажённых собратьев, мылящих друг другу шеи в клубах пара.

Поторопимся на всякий случай, тут недолго и невинность потерять.

Если хотите получить культурный шок – посетите Христианию сразу, как стемнеет. Вечером Великий городишко почти не освещён:лишь бледный свет из окон, горящих бочек, да звёзд на небе. В бочках жгут торф, а рядом заодно греются. Непроглядные заросли полны шевеления – атмосфера теперь хмурая, почти зловещая. Утлеющих бочек – слоняющиеся тени, прикуривающие друг у друга. А отойти от центра – нет и этой подсветки, и наркотический городок погружается в кромешную тьму.

Будни ночной Христиании напоминают Страну Дураков из «Буратино». А больше – сцены романа «Кысь» Т. Толстой. Будто мир восстанавливается от Большого взрыва: что могли, возродили, что-то припомнили, но не так.

Как же тянет взглянуть в манящее окошко чудн о го домика. Хочется, да боязно. А вдруг мутанты только и ждут тебя на огонёк, тогда отступать уже некуда. А если христианские граффити не плод расширенного сознания, а скрытая реальность? Кого там на деле схоронили на холмике с игрушками?

Словом, не стоит приближаться к мерцающим окошечкам – отношение к вольнолюбам пока предвзятое. Заглянем-ка лучше в кафе.

Соседи от слова «Sos»

Возле Пушера – наркоресторанчики и наркопритончики, прочие оздоровительные заведения, всев следах недавнего веселья. Из каждого буравят уши песни класса «Люблю тебя, аж штаны лопаются».

С веранды бара«Коктейль-Молотов» –выкрики, возгласы, восклицания. Нарки, торчки, укурыши спешат внюхать, глюкануть, ужалиться. Словом – какое-то зло.

Вот сюда и зайдём.

Внутри, однако, уютно. С экрана – футбол «Германия – Россия».Что ж, сюрприз,не ждал привета с родины здесь, в «четвёртом измерении».

Столы и лавки нашей веранды скособочены и кое-как покрашены. Полудохлые лампочки разгоняли тьму. В центре иностранные любители философского курева пели хоть и нестройно, зато громко.

Я поместился рядом.

Сегодня в кафе собрались наши. Подкуривают все: нигилисты и анархисты, пацифисты и пох..сты, сторонники свободного Тибета и свободной любви. Удушливый смог окутываетпредметы, меняя очертания. В клочьяхгашишабородатые преподаватели философиидискутируют со студентами в рваных свитерах, перспективные наркоманы – с придурковатыми ветеранами.

С гипсового столба взирает Будда с улыбкой существа, понявшего суть Вселенной. Хитро прищурилсятов. Мао. Впрочем, и он добродушен, будто хорошенько угостился. Можно встретить и нашего Ленина. Неужели и Владимир Ильич тоже подкуривал?

Полыхает бочка, ходят собаки. А чтобы вы не забыли, что находитесь в столице прямой демократии, самом свободном городе мира –на верхотуререет флаг с тремя кружками.

Город Грехов продолжал веселиться. Рядом мутный малый, собрав крошки в косяк, подсушил зажигалкой. Скелетоподобная фигура, расфокусированный взгляд… Не знаю как насчёт социально-этических качеств, но фейс-контроль в приличном ресторане такой бы вряд ли прошёл.Подруга его, девушка костистая,кушала что-то вроде булочки с покрошенным бульонным кубиком.

Дурево в кафе не продаётся, но активно поглощается. Мутный вскоре куда-то отчислился.Вернулся же таким просветлённым, что поначалу я его не узнал. Зелёненьким он был.

Мутный хоть и уловил, что по-датски я не разумею – только по-английски, отвечал на всё заливистым смехом.

– Это ты нарочно подстроил! – в Мутного прилетела булочка – Я об неёчуть зуб не сломала.

Подруга, схватившись защёку, разбрызгивала слёзы. Мутный подбодрил её косячком.

Веселело…

Что ж, пожалуй, хватит, вечер удался. И, допив кока-колу, я собрался к выходу из этого… кхе-кхе, ресторана, как случилось нечто, изменившее планы.

Некий человекообразный, увидав друзей, решил то ли поздороваться, то ли обнять. Но… не попал, отчего стёк на землю и стихв позе сломанного манекена. Затем пытался всё же восстать, но – со спины, а потому беспомощно барахтался, словно огромный майский жук. Наконец, сориентировавшись, вцепился в лавку и вскарабкался.Правда – уже за наш стол.

Странно: Мутный с подругой свежему гостю не удивились – лишь сдвинулись.

Экскурс в психонавтику

– А чего они дома-то переставили? – прибывший вглядывался сквозь неподнимавшиеся веки.

– Не забывайте, – вступился я за христианцев, – в этих домах цветётпрямая демократия и свобода, как нигде в Европе.

Незнакомец повернул полинялое лицо. Тонкая усмешка заиграла, плечи затряслись – толи от смеха, толи от плача.

– Не, ты не вкуриваешь, – разобрал я. – Свободу-то они – потеряли.

Разговор с Мутным перешёл на датский. Причём мировоззрение коллег отлично сошлось. Совпало,как я понял,в главном – в тяге к одним и тем же сортам травы.

Вспомнили отказ христианцев от тяжёлых наркотиков, случившийся в 1980-е. Любителей крепких снадобий, хронических заглюков и путешествий в мир иной называют здесь «психонавтами». И это в отличие от безобидных ценителейлишь марихуаны и гашиша.

– Вы не сторонник нынешних порядков, – догадался я.

Психонавт презрительномахнул на казармы:

– Жалкое подобие былого. Никто не познаёт себя,не погружается в глубины. Они же…, – собеседник вновь забыл, что я не понимаю датский.

– Не совершенствуют психику, – подсказал я.

– Поддались Дании и растоптали идеалы, – визави даже повозил ногами. – И – вновь заперты в тюрьме своей личности.

Мутный, согласившись,дёрнул головой, точно паралитик.

– Что же вы предлагаете? – отстранился я. – Здесь же раньше в аптеках даже от насморка героин предлагали.

Психонавт возразил было, но зуб на зуб у него не попадал. Я не про прохладный вечер, а что зубов почти не было.

– Считать себя свободным, но не иметь свободы – самое большее рабство, – прокашлялся он. – Мы знаем о психике десятую, сотую часть, а рады. Счастливы неведению.

Чувство полёта – ничто его не заменит. И не передать разочарований, когда возвратишься вэтот мерзкий скафандр из мяса и костей, – хватил он себя в бок.

Психонавт поведал немало. О путешествиях верхом на волшебных грибах; об аде отзывался с толком– что там нестрашно вовсе, только пугают зря. Но эти сферы даны лишь уму, просветлённому чудо-препаратами.

Есть, оказывается, снадобья, позволяющие видеть мир без стереотипов, какбы впервые. Развивающие иной – нерациональный ум.

– Думаете, я приукрасил? Но это не так, – удручённо смолк оппонент. – Это лишь слова, бессильные звуки…

Я осмотрелся: Мутный полуприсутствовал. Подруга тоже «зависла», держась за щёку.

– Нет-нет, это занятно, – задержался я на их сигаретке. – Как же вы проникаете в высший разум? Почему скрываете?

– Информацию можно брать прямо из головы человека. Под действием мысли костьсмягчается, и – палец спокойно входит в чужой мозг. Дальше – просто ковырните в сознании, поманите, – потянулся он, чтобы продемонстрировать эту сомнительную процедуру.

– А можно – так вообще слиться с чужим разумом, раздвоить свою личность. Представляешь, какой духовный рост.

Но это нелегко. Помню, поначалу… вон в тех казармах жили, я только начал познавать. А захотел – проникнуть аж в дух самого Кастанеды. Как это достичь?

– Но вам ведь удалось, – воспылал я. – Уверен, получилось!

Собеседник не спешил раскрыть карты.

– Как-то отлетел, и – вправду встретил его. Сел, значит, рядом и кусками, аккуратно так упихиваю в своё тело. А тот плотный был, руки-ноги свешиваются, да и голова не вошла, и, представь, что-то болтает при этом. Я его туда – он обратно. Потом всё же напялил, как одеяло в пододеяльник. И жду: что ж я теперь ощущаю-то, какие мысли идут? – проницательно прищурился Психопутешественник. Ни в чьих глазахжажда истины не билась так ярко, как в егов тот миг.

– Вы меня просто пугаете своим внутренним миром, – вскричал я. – А как научиться такому полёту? – и решительно отставил кока-колу.

– Как-как, –улыбнулся визави мудро и всепрощающе, – не так просто. Например, иду раз. Вижу: а пол, оказывается, и не пол совсем. А – стена.

– Не может быть! – не верилось почему-то в очевидное.

– Дальше – больше. Порхаю как мотылёк, как свет. В астрале ведь тела нет – чистое сознание. Пытался пролететь сквозь окно. Сложил, как водится,руки лодочкой, – явил Психонавт. – Кувырок… Но, не вышло, – собеседник глубоко затянулся.

– Слышу – звон стекла. Кричат: «Хулиган. Хватай его!»

Я сострадал, что даже выступили слёзы.

– Потом всё же вышел, – успокоил Путешественник. – Пальцем нарисовал на стекле форточку. Кто-то дверь открыл – меня и вынесло. Вижу своё тело со стороны. Всё вроде в ажуре– впрямь я. Только руки почему-то не с того места растут, – и он случайно выронил бесценную сигаретку.

«Сон разума рождает чудовищ»

Футбол на экране кончился. И хоть ватная рука моя ворочалась, точно её отлежали, я, нащупав пульт, щёлкнул наугад. Обстановка разомсменилась. Или это просто фонарь зажгли?

Я воспарил со струйкой дыма, будто стряхнув ненужное. Душа затрепетала, разлетевшись на сотни мелких хрусталиков. Чудесные лампочки в стиле наивного искусства обрамляли стену, а облезлая штукатурка подчёркивала изящество тонкой композиции – как же много можно донести одним лишь цветом.

Разлилось странное чувство, будто все в мире – братья. Распухшая щека Костистой тоже цвела на глазах. Почему я раньше не замечал этого дивного великолепия? Как же счастлив я пребывать в великом городе, лицезреть роскошь и просто заряжаться ей.

А это что за красавец в зеркале – глаз не оторвать. Так это ж я сам!

Гос-споди, что же такое я несу?

Как что? Конечно – разумное, доброе, вечное.

Мысль моя приняла рапсодический размах. Я был мудр, как столетний аксакал, свободно читал по-датски. Читать-то, конечно,читал, но ни черта не смыслил, о чём это.

Стены вдруг ожили, стали корчить рожи. Как же я хохотал – аж щёкизаболели…

– Фу, фу! – Мутный стучал по столу, разгоняя невидимых мух.

– Они растят, я знаю, – бубнил он. – В огородах, сам видел.

– Что растят? – вздрогнул Психонавт.

– Кактусы Сан Педро. И общаются с миром духов.

Глюконавт захохотал, будто его щекотали.

– Я и показать могу. Сначала – через мост, потом налево, к Школе Факиров, – Мутный объяснял так подробно, что сам запутался.Лишь Костистая пребывала впрежней замороженной улыбке.

Наконец, Мутный встал, сделал шаг – на пробу. Психонавт тоже «опёрся на собственную тень». Однако мы вновь мыслили слаженно, единым организмом. И, слившись в объятии, двинули сквозь догоравшие бочки.

Тщетно пытался я запомнить путь – напрягался, вспоминая даже, как зовут моих детей. Зато жемчужины христианского зодчества сверкалив полный рост. Дивные, дивные пейзажи. Статуя Свободы гордо взирала в будущее. Где-то вроде Владимир Ильич, точно атлант держал балкон и подмигивал.

Осилили подъём – что с веслом вместо перил, а на холме кто-то словно просверлил мне спину взглядом. Лунный свет преломился на той самой кукле с живым взором.Платье в горошек, чистый смех…Тут только я уловил: это же ангел. За крестом запертая клетка, а на жёрдочке – скелет попугая.

– Что ж птичку-то забыли? – разжалобился я, нашарив дверцу.

Бутон на могиле раскрылся и хищно потащил меня внутрь – вглубь своего благоухания. Детский смех расслаблял блаженствомужеизнутри. Психика моя разлеталась вдребезги.

– …не трогай! – донеслось сквозь забытье.

Дальнейшее как-то выпало. Очнулся от похлопываний по щекам: кумпаньоны возвращали меня в грешный мир. Больше я не отставал – жаль, птичка так и пропала в неволе.

Путь уткнулся в канал, который почему-то назвали «озером». Озеро, залитое серебром, дышало, словно мощное животное.

– Это просто луна в воду упала, – шепнула Подруга.

Точно – как же я не догадался?

Однако у озера Христиания не кончилась.

– За мной, – Мутный, подхватив Подругу, захромал на мост.

По той стороне шли уже вразнобой. «Кактус Пейотль, ацтекские грибы, – предвкушал я. – Индейцы не зря называли их телом Господним».

Из темноты выплыл дом,но почему-то на дереве, будто скворечникгигантской Птицы Рух. Я, сознаюсь, отпрянул, зато Мутный закружил ищейкой.

Лунная дорожка, продлившись с озера, осветила грядки райской травы с подозрительным видом петрушки.

– Прояви свою суть! – Мутный возвёл перст.

Чудо-цветы,качнувшись, сами потянулись в руки. Ого,сегодня я проникал аж в разум растений!Сок ужасным потоком пульсировал в стеблях, и этиструипросто глушили меня.

Но что это? – протёр я глаза. На конопляной грядке – заяц, следом ещё. Поляна полна жирных кроликов – тех самых, с фрески у арки.

«Так они всё же приручили их», – рука сама потянулась погладить зайку.

– Silence! – Мутный замер.

С канала клубился туман –атмосфера зловеще прессовалась из дыма.

В кустах притаился некто с гигантским шприцом, полным дозы. Затем – шаги, тяжёлые, как у Командора. Глюконавт, зажмурившись, зашептал молитвы. Я тоже задрожал, словно желе на подносе.

Первым сориентировался Мутный – помчался, склоняясь на поворотах и мелькая сорванной травой. Куда исчез Психонавт – не помню. Я остался один.

Зажгли свет. Вышедший христианец тыкал в несчастную грядку, почему-то ругаясь. Заспанная женщина собрала остатки петрушки. Я было возразил, но услышал из уст своих лишь шелест леса.

Ничто, однако, не могло нарушить гармонии с Космосом. Я не просто был счастлив, а сам был счастьем – несказаннымбезмерным Счастьем.

Думаю, спасло тогда, что я не взял с грядки ничего, а лишь пребывал в пространстве, зажмурясь и распростёрши руки.

Будни Христиании

Следующие сутки я проспал наповал, благоразумно воздержавшись от прогулок. Зато через день – вновь здоров и готов любоваться каждой росинкой.

«Всё, теперь никаких злоупотреблений, – решил я. – Буду со спортом дружить, кефир на ночь пить. Иначе недолго и прямую демократию упустить».

Оказалось, в первый вечер я грубо нарушил местный этикет. Кафе вокруг Пушера – всегда к услугам гостей. Всех, кому негде больше глотнуть вонючего дымка, так как отовсюду их гонят. А остальное – лишь для коренных христианцев, и ведут себя в этих местах по-разному.

Аборигенов поначалу и вправду не отличить от пришельцев. Подозреваю, многиеиз заглянувших сюда на денёкискренне верят, что обитатели Пушер-стрит – те самые христианиты, что слиняли когда-то от карающей руки Государства и теперь наслаждаются волей. Но Пушер – лишь местная обложка, христианцы там вообще могут не появляться. Подлинный же Вольный Град начинается как раз, где кончается улица Барыг.

Утренний Пушер полон торчков и укурков. По их плохому виду сегодня вижу, как хорошо им было вчера. Всё, как водится, мирно, безразлично. В личное пространство не лезут – заговорят, лишь еслисам предложишь.

Гнетущее впечатление от ночной Христиании рассеялось, как дымок гашиша. Попытаемся же разглядеть социальное творчество. Я принялся учиться, а Творческая страна – понемногу раскрываться предо мной.

Утро кипело трудами праведными. В цеху ретроавтомобилей –блестящий готовенький «Форд» 1919-го года;увлечённые реставраторы меня просто не заметили. Вегетарианская забегаловка Grǿnsagen усаживала гостей. Репертуар: чипсы, сэндвичи, кока-кола. У швейной лавки на деревьяхразвалы барахла, словно на новогодней ёлке– для наглядности.

Большинство христианцев трудится здесь же, на родной земле, лишь немногие в Копене. Благо, туземного населения – около тысячи, плюс ещё любопытных ежегодно до миллиона. Для этой оравы держат ателье и магазины, столовые и музеи – в основном деревянные одноэтажки. Художников и скульпторов сам воздух кормит идеями, и многие сбывают поделки доверчивым туристам.

Названия «кафе», «концерт-холл» сразу берём в кавычки. Иначе и наши сельпо – супермаркеты, а пельменные – рестораны. Но к христианской мании величия быстро привыкаешь: сказано, музей, значит музей.

Центр галдел наречиями, словно Вавилон. В ходу гренландский язык, сплошь из согласных, диалекты – вплоть до исчезнувших. Что до «великого и могучего», то слышал лишь дважды, в виде: «Хочешь, тут кури, хочешь – с собой…»

Основной язык в Дании пока датский. Но к нему – увы, подбирается американский. Перед поездкой специально подучил немецкий. Как говорят, лучше плохой немецкий, чем хороший американский. Какая наивность: молодых тянет к колониальномуязыку, как пьяницу к водке.

Нехитрую истину, что с языком перенимаешь и чужую идеологию,подзабыли. И американский говор заполняет христианские головы, как бурьян местные пустыри. В итоге филологи бьют тревогу и относят датский к вымирающим. Так что будущее Христиании – вероятно, двуязычие. А дальше американский, как водится, вытеснит датский. Если, конечно, не случится нечто неожиданное, на что никогда не теряем надежды.

Метров через двести за центр – озеро.Места смутно знакомые: Дом медитаций, мини детский сад. Рукотворные качели, будто сбиты воспитательницами на субботнике… В этой буколической идиллии запоздало мелькнуло: а не извиниться ли перед тем христианцем, кому мы вытоптали грядки? Только где он? Ничто не напоминало ни вознёсшихся домов, ни пасущихся зайцев.

Вот дом встроен в горку и расползся по склону, словно подтаял. Беспорядочные окна… даже на крыше. Христианецв шезлонге с конусом марихуаныи с газеткой. Нет, такой шедевр я бы приметил.

«Днём всё иначе, искать бесполезно», – уступил я тропинку девушке в наушниках, завершавшей пробежку.

Дальше – строений меньше, в основном неприбранные холмики. Окраинная Христиания – скорей не город, а лес. На этих необжитых рубежахза целый день вообще никого не встретишь.

Заросшая глухомань оборвалась загородкой с полинялым Че Геварой. Следом – пограничное христианско-копенгагенское шоссе. Тут безмятежность и кончилась, будто воздух сменили.

…Шоссе на глазах заполняли полицейские «газели». Полисы выстроились на инструктаж, явно что-то затевая. У каждого рация, пистоль за поясом. «Может, штурм, о чём беспечные вольнолюбы неподозревают?» – замер я в своём бурьяне. – Надо спасать народоправие».

Меж тем,операцияначалась: губители свободы по лесным дорожкам ворвались в страну и попрятались в крапиве. Лишь у самых нерадивых торчат шлемы, словно большие шампиньоны.

Я крался, соображая, как бы ловчей сорвать блицкриг. Но вот – первая жертва. Велосипедист катит в засаду, как мотылёк на свечку. Я сделал «страшные глаза»: мол, война, враг у дверей. Однако – поздно. Резкая команда, полис выпрыгивает, словно ирландский сеттер. Беглеца трясут, как лиса Алиса и Базилио трепали Буратино, разве что вверх ногами не подвесили. С удовольствиемзаносят что-то в блокнотик.

…Что ж, всё ясно. Штурма не будет – просто антинаркотическая облава. Отлавливают молодняк лет до шестнадцати, за моральный облик которого стоит побороться.

Не станем лезтьв христианско-копенгагенские дрязги, пока стражи порядка не вывели на чистую воду и гостей.

Заозерье

Помнится, с психонавтами пересекли водоём, и попали в «заморский департамент».

Христианское Заозерье узко-длинное словно Чили. Местные «самоделкины» мастерятдома из всего, что найдут, но стихийной бестолковости Христиании-метрополии всё же меньше. Туристы-ротозеи тоже заглядывают реже. Ого – кое-где подстрижены и газоны.

По берегу – нечастые постройки. Укромная полянка в воздушных шариках –пыльных,сморщенных, словно забытых с Рождества. Нелепая скульптура изогнулась в полупоклоне, ещё «народные промыслы». Вдали за каналом сверкнули крыши казарм.

«Никакой дурман-травы, – вышел я из зарослей. – Ни мухоморов, ни галлюциногенов, ни прочих пряностей. И, главное, людей нет».

Впрочем – есть. На бережку некто курил, щурясь на воду. Я подступил было, но… «Школа факиров» – мелькнуло, тут всё и вспомнилось. Теперь я точно знал, что найду. За Школой факиров – «вознёсшийся» дом. Какая-то свободная, но явно небогатая личность сколотила большой скворечник. И хоть удобств в нём не больше, чем просто в скворечнике, на мир глядишь свысока. Под деревом – впрямь грядки.

– Чей это огород, не подскажете? – вернулся я к воде.

Курящий вскинул взгляд.

– Наш огород, общий.

– Тогда примите извинение, – выпустил я, наконец, на волю свой порыв. – Это мы испортили грядку.

Выражение не сменилось.

– Позавчера ночью.

– А-а…, – до христианца что-то дошло.

– Вы ведь небогато живёте. А тут ещё огород разворотили.

Собеседник возвысил бровь:

– Вы считаете, небогато?

– Сперва показалось. Ну и что? Для многих моих сограждан попасть в Христианию – всё равно, что вернуться домой. У нас, знаете, в провинции такая «христиания» сплошь да рядом.

Спутник примолк.

– Турист?

– Турист, но по прямой демократии. Смотрю, как она где работает.

–Тут в двух словах не скажешь. Всё вокруг, – обвёл он, – земля, дома, не принадлежит никому лично. Владелец – община, частные лишь вещи в домах. Ну, раз ничьё – вот вам и расслабленность.

Мы прошлись вдоль злополучной грядки.

– Кроме того, на христианские налоги особо не разбежишься. Дании отдать за свет, за газ, воду – у нас ведь нет электростанции. А люди нашиотносятся к трудунекоммерчески.[1]

– Всё же есть разность, – прикинул я. – Налоги вы платите, а у нас ихвычитают. Пожалуй, свобода стоит бедности.

Изнутри домика со спутниковой тарелкой и солнечной батареей на крыше взирало детское лицо. Я тоже взглянул поверх, да так, что от любопытства чуть голова не оторвалась. Скульптурки, керамика, занятные самоделки…

– Не стесняйтесь, – хлопнул по плечу хозяин. И я впервые преступил порог христианского жилища.

Что сказать – подмосковная дача. Обыденно-разочаровывающее: мебель в стиле ИКЕА, чистый душ. Ребёнок лет десяти в компьютере, белобрысая хозяйка у плиты, в телевизоре – датские программы.

Хозяин что-то огласил – женаозадаченно вытерла руки:

– Что же вы искали? Зачем вам наш щавель?

– Искали кактус Сан-Педро.

– Кактус… что? – жена беспомощно захлопала глазками – в паузе звучали лишь датские мультики. Первой взорвалась смехом хозяйка, следом ребёнок. Лишь христианец хранил невозмутимость.

– Вам многому следует учиться, – был сдержан он. – Заходите как-нибудь, расскажу, что знаю.

Управление Христианией

Пора и вправду коснуться теории – как правят христианцы чудо-городком? Воткакая сложилась картина.

Государственный строй Христиании – парламентская республика. Но с поправкой: заседают в парламенте не избранные счастливцы, а все поголовно. Сколько взрослых христианцев, столько и парламентёров. Никаких вам президентов, диктаторов, деспотов, мучителей. Или, иначе: всякий вольнолюб – одновременно и президент, и мэр, и кто угодно.

Живёт Христиания, как и все, по законам. Но законы, мы догадались, принимает не кто-то с косой саженью во лбу, а сами жители – прямой демократией. Прогресс ведь – дело индивидуальное, а не коллективное. Поэтому личность максимально освобождена.

Управляется городвосемью собраниями разной специфики. Высшее – Общее собрание или Совет граждан регулярно сходится, скажем, в просторном здании Оперы и обсуждаетчто-то глобальное.Например, законы, налоговые сборы, внешнюю политику. Однако, наслышан я, самое животрепещущее в Общих собраниях – бюджет на следующий год. Как потратить собранные денежки, чьи просьбы учесть, а чьи отложить – тутнередкии споры до хрипоты. Также Общее собрание служит городским судом.

Понятно, одного Общего собрания для тысячной Христиании маловато. Поэтому с повседневным бытомсправляются уже местные сходы – помельче.

Вольный Град разбит на пятнадцать кварталов-земель, причём не равных ни численно, ни территорией. Так, в крупнейшем районе – под восемьдесят жильцов, а в наименьшем – лишь девять. В каждой земле проводятсходки исборы, форумы и вече – всего семь видов. Вот они:

На Земельных собраниях полемизируют, как обустроитьсвой квартал. Стоит ли озеленить, или застроить? Пустые помещения можно использовать так, а можно этак. Чем ещё заняться Земельному сходу? Конечно, обсудить предстоящее Общее собрание. Ведь на Общехристианский форум желательно выйти с готовым решением.

Обычно рутинные вопросы требуют вовсе не энциклопедического ума, а лишь здравого смысла. Но всплываютпорой проблемы узкопрофессиональные, а их лучше решать не скопом на вече, а знатокам в тиши кабинетов. Поэтому в прямых демократиях применяют и демократию представительную. Но, во-первых, дозировано, а во-вторых – под строгим контролем.

Скажем, каждая из пятнадцати земель выбирает казначея– ответственного за сбор внутриквартальных налогов. Эти-то важные персоны и пересекаются раз в месяц, потолковать о финансах. Собрание казначеев – как раз пример представительной демократии.

Раз в год Общее собрание принимает бюджет – как потратить заработанное. Исполнение бюджета полезно контролировать, этому и служат Хозяйственные собрания. Так, под пристальным оком Хозяйственных сборов обновляются-ремонтируются дома, работает детский сад, почта, словом, всё, что требует разумных трат.

Собрания жильцов многоэтажек-бывших казарм. Проблем среди соседей, понятно, хватает. Если в консенсус темане переросла, её выносят на Земельное собрание квартала. Если и там нет – на Общее.

Экономика, для пущей эффективности, требует особых знаний. Поэтому есть в полисе Экономическая группа. Это– менеджеры-профессионалы, которые правят хозяйством научно. Встречи Экономических групп – ещё пример (помимо казначеев) здешней представительной демократии.

Building -собрания решают проблемы строительства.

Собрания бизнесменов (AssociatedMeeting) объединяют христианских дельцов – есть здесь и такие. Им тоже надлежит встречаться хотя бы раз в неделю.

Как видим, прямая демократия требует сил. Как назвать тех, кто нетрудится в собраниях, не ценит социальный прогресс? В античных полисах таким придумали интересное имя – «идиот». Так что «идиот» – вовсе не ругательство. Это лишь тот, кто не способен к народоправию. Есть даже большие страны – сплошь из идиотов.

Компромиссная демократия

Как же принимают решения эти собрания и парламенты? Большинством голосов? Ни в коем случае, это, по мысли христиан, ущербно – переголосовать числом не выйдет. Что же предлагают взамен? Распутывая спор, ищите такой компромисс, который приемлют все, и который превратит раскол в единство. Пока хоть один собрат против – обсуждайте, убеждайте, совещайтесь. Неделю, месяц, сколько надо. Говоря иначе, закон принимают либо все, либо никто. Свою демократию христианцы так и назвали – «консенсусной» (компромиссной).

Голосование большинством практикуют за забором, в соседней Дании. Но это, считают христианцы, лишьагрессия большинства против меньшинства. Скажем, референдум по вступлению Дании в ЕС выиграло большинство в несколько процентов. Значит, почти половина датчан разочарована – их позицией пренебрегли. Это половинное меньшинство, конечно, подчинилось большинству, но вряд ли сменило взгляды. Оно лишь вышло из общей жизни, охладело к сотрудничеству. Следующий вопрос выиграет новое большинство. Вновь меньшинство, затаив обиду, выпадет из политики. Социально активный слой уменьшится ещё, и вскоре так истончится, что к власти придёт один.

Итак, большинство – это сила, но не всегда справедливость.Потому-то тиранию большинства в Вольном городе заменяет консенсус. Но как достичь единства, если это трудно даже в семье, а на Общих собраниях – по несколько сот парламентёров.

Помогает особая психология, по которой христианиты, собственно, и сошлись вместе. Нормальный христианец относится к оппоненту не как к врагу, а как к творческой единице со своеобразным, пусть и отличным от вашего, взглядом. Каждый готов к компромиссу изначально, и нередко одной этой установки хватит, чтобы консенсусная демократия жила.

Если же консенсус не складывается – поможет специальная «лестница».

Первая ступень.  Нерешаемый вопрос можно просто на время отставить – обдумать на свежую голову, и – к новому сбору сочинить какой-то компромисс. Или пусть меньшинство само предложит решение, которое устроит, как их, так и большинство.

Ступень вторая.  Бывает, и отсрочка безрезультатна. Тогда пускай две упёртые группы временно разделятся. Дайте каждой сделать по-своему, и жизнь покажет, кто прав. А потом сообщество объединится вновь.

Третья ступень.  Если и временный раскол не помог, меньшинство может присоединиться к большинству с тем, чтобы в каком-то другом деле большинство, в свою очередь, уступило меньшинству – вроде обмена.

Четвёртая ступень.  Если и так не сработало, а для меньшинства вопрос важен, оно может отделиться и основать новую общину.

Как видим, компромиссная демократия громоздка. Простой вопрос, требующий при представительном правлении росчерка пера, здесь забирает месяцы, а то и годы. Неповоротливость христианцы признают и сами. И всё же плюсов больше. Ведь уровень сознания хоть медленно, но растёт, а социально-этическое творчество, будучи делом каждого – расцветает.

Такженедостаток – коллективное владение землёй и домами: всем заправляет Общее собрание. Казалось, чувство хозяина исчезает, однако не проглядывает ли за общевладением некое удобство? Например, если вы нарушаете закон, Собрание может прийти к консенсусу и лишить вас гостеприимства. Прощесказать – взять за загривок и освободить Вольный город от вашего присутствия, а это, согласитесь, удобно. Или вдруг найдётся «идиот», которому не важно ни социальное творчество, ни прогрессчеловеческой природы. Как сковырнуть его с насиженного места? А тут, вот вам – остракизм. Можно, скажем, командировать в Россию, к своим. Там самоуправление тоже не принято.

Ещё любопытно. Новых членов Вольный град принимает не в добавку к старым, а лишь заменяя прежних – почти как в парижской Академии Бессмертных. Поэтому число христианцев не растёт. Когда поселенец почему-либо выбывает, в местной газете публикуют: у нас свободно местечко, желающие, ждём заявок. Потом просителям задают каверзные вопросы, выводят на чистую воду, и в итоге – выбирают лучшего. Ведь первый шаг социального творчества – этическая атмосфера вокруг себя.

Важный вопрос на беседах: что ты умеешь? Какая от тебя польза общине? Поэтому если вы лишь профессионально курите запрещённые растения и надеетесь на клуб по интересам – вас разочаруют. Золотые христианские деньки минули. Теперь чтоб управлять городом, нужна вменяемость.

Чести стать христианцем удостаивают преимущественно граждан Датского королевства, в крайнем случае – ЕС. Остальным придётся сперва добиться вида на жительство в Дании. Против общедатской иммиграционной политики христианцы не пойдут – это пример подчинения не собственнымзаконам, а датским. Поэтому, чтобы, скажем, россиянину поселиться в Христиании, проще предложить руку и сердце христианке.

Все четыре десятилетия христианцы отбирались по особому психотипу – этической состоятельности, потребности социально творить. А потому каждый, даже потёртый на вид христианец почитает себя выше всех лощёных копенгагенцев вместе. Ведь он носитель важной миссии – распространения правовой многоукладности в мире.

Планы на будущее у вольнолюбов – доблестные. Мечтают построить школу, из которой в мир шагнут независимые творцы. Пока дети учатся в Копенгагене, а традиционная система, мы знаем, верна вовсе не творческим идеалам.А если честно – просто уродует психику. Возможно, выпустят свои деньги под названием Løn, что укрепит экономику.

Вот вкратце и всё про консенсусную демократию. А если нужны детали, обращайтесь сами на сайт https://www.christiania.org/. Там узнаете последние новости и состояние дел.

Разрозненные заметки

Искусство христиан

Христианские прародители – великие реформаторы 1960-х, мы помним, мечтали о цивилизации творческого труда.Немудрено, Самодельная страна набита искусством по самые уши – от талантов уже тесно. Правда, злые языки твердят, что искусство это слегка дегенеративно («в трезвого уже не влезет»), но зачем слушать врагов свободы.

Вот сквозь стены – аплодисменты. Это в бараке «Оперный театр» концерт рок- и прочей свободной музыки. Художник, сидя на земле, рисует милые руины.Всюду, всюду нас настигает и радует «дегенеративное искусство».

Прикоснемся к творчеству и мы. Сегодня в арт-галерее – местная знаменитость, художник Леонард. Картины, картинки, рисуночки, поделки… Я, видно, что-то не уловил, так как с Леонардом здесь носятся не меньше чем с Андерсеном в Копене. Бережно хранят и дом-музей.

Музеем оказался битый вагончик класса «хижины дяди Тома» в квартале под именемPsyak. Похоже, великий мастер созидал нон-стоп –на окрестных заборах нет и живого места. Добрая природа, очеловеченные зверюшки,влюблённые взоры… Я, помню, в детстве тоже рисовал на обоях, пока родители не отобрализа это краски.

Честно пытался я вникнуть в замысел с разных ракурсов – ничто не помогло. «Бензином что ли подышать для вдохновения!?» – сдался я отчаявшись.