Фрэнсис Гэри Пауэрс (1929–1977)

 

1 мая 1960 года. В Москве первомайская демонстрация. На трибуне Мавзолея – Никита Сергеевич Хрущёв. У него непривычно хмурое лицо. Стоящие справа от него маршалы и генералы о чём‑то озабоченно шепчутся. И вдруг кто‑то подходит к Хрущёву, что‑то говорит ему на ухо. И тут всё меняется. Никита Сергеевич расплывается в улыбке, начинает радостно махать рукой людям, идущим в колоннах. Расслабились и генералы…

А дело было в том, что Хрущёву сообщили: «Самолёт сбит!» Речь шла об американском самолёте‑разведчике У‑2, который пересёк южную границу СССР и летел в сторону Норвегии на высоте более двадцати километров. В районе Свердловска он был сбит. В нашу задачу не входит обсуждать, как это произошло: по официальной версии его сбила ракета, выпущенная дивизионом капитана Н. Воронова, по другой, неофициальной, его сбил лётчик Игорь Ментюков, пилотировавший истребитель‑перехватчик Су‑9, который в то время именовался Т‑3. Пусть в этом разбираются историки и специалисты. Нас же интересуют шпионский самолёт У‑2 и его пилот.

Самолёт‑разведчик, изготовленный по распоряжению Даллеса, имел необычный вид: всего 15 метров длиной при размахе крыльев 25 метров, причём их поверхность достигла до 56 кв. метров. Это был своего рода гибрид одноместного истребителя и планера. Корпус был покрыт специальной эмалью, затруднявшей обнаружение самолёта радарами. Он был зарегистрирован как гражданский научно‑исследовательский, принадлежащий НАСА.

Созданный в 1955 году, У‑2 начал систематические разведывательные полёты над советской территорией. Но, летя на высоте двадцать – двадцать два километра, был недосягаем для зенитных ракет. 9 апреля 1960 года один из У‑2 безнаказанно пролетел над советской территорией от Норвегии до Ирана, отснял Капустин Яр, Байконур, ещё один ракетный полигон. Но сбить его не смогли.

Новый полёт, назначенный на 1 мая 1960 года, был поручен опытному лётчику, сотруднику ЦРУ Фрэнсису Гэри Пауэрсу. Он родился в штате Кентукки, в семье сапожника, смолоду увлёкся авиацией. Был смелым, находчивым и весьма надёжным пилотом.

1 мая ему предстояло пролететь с аэродрома в Пешаваре (Пакистан) через район Свердловска в Норвегию. Его снабдили, как это было принято, пакетом «для подкупа», в котором находились семь с половиной тысяч рублей, лиры, франки, марки, две пары золотых часов и два женских кольца. Он получил и ещё один, особый предмет – в маленькой коробочке находилась иголка с ядом «на всякий случай».

В 5 часов 56 минут самолёт достиг советской границы, после чего ему было запрещено пользоваться радио. Беззвучно работала фотоаппаратура, действовали автоматы с магнитными лентами. Самолёт пересёк Аральское море, сделал круг над сверхсекретным объектом Челябинск‑40 и в 8 часов 55 минут по московскому времени в районе Свердловска был сбит. Ракетой ли, самолётом – в данном случае неважно. Важно то, что когда самолёт стал падать и до земли оставалось около пяти километров, Пауэрсу удалось выброситься из машины. В силу своего устройства оставшийся без пилота У‑2 спланировал и совершил посадку, получив при этом повреждения.

Местные колхозники приняли Пауэрса за космонавта и привезли его в воинскую часть капитана Н. Воронова. Там всё стало ясно. В Москву ушёл доклад, и осчастливленный Никита Сергеевич заулыбался на трибуне Мавзолея.

В Вашингтоне, ничего не зная о том, что произошло в действительности, полагали: самолёт уничтожен, лётчик погиб. Подождали пять дней. 5 мая представитель госдепартамента заявил, что самолёт типа У‑2, принадлежащий НАСА и проводивший метеорологические исследования вблизи турецко‑советской границы, в результате потери пилотом сознания из‑за кислородного голодания, сбился с курса и, управляемый автопилотом, залетел в воздушное пространство СССР.

Аналогичное сообщение сделала дирекция НАСА, добавив при этом некоторые «правдоподобные» подробности об устройстве самолёта и выполнявшейся им миссии.

И вдруг, как гром среди ясного неба, сообщение из Москвы: «Советское правительство сделало заявление о том, что пилот сбитого самолёта находится в Москве, дал показания, и что в распоряжении советских властей имеются вещественные доказательства шпионского характера полёта».

«Нью‑Йорк таймс» заявила: «Ещё никогда в истории дипломатии американское правительство не попадало в более нелепое положение».

А через неделю была назначена встреча на высшем уровне американского президента и советского премьер‑министра.

Госдеп сделал новое заявление: да, мол, самолёт‑разведчик летал, так как президент Эйзенхауэр при вступлении на пост дал указание использовать все средства, включая проникновение самолётов в воздушное пространство СССР, для получения информации. Однако теперь эти полёты раз и навсегда прекращаются. «Дядя, я больше не буду!» – так это прозвучало.

Но Никита Сергеевич согласился на встречу с Эйзенхауэром только при условии, что тот принесёт свои извинения. Эйзенхауэр их не принёс, и встреча в верхах была сорвана.

17 августа 1960 года состоялся суд над Пауэрсом. В зале среди зрителей находились его родители, жена и тёща в сопровождении двух врачей и трёх адвокатов. МИД выдал визы и нескольким официальным сотрудникам ЦРУ. Пусть смотрят и слушают.

Пауэрс признал себя виновным, хотя утверждал, что он не шпион, а всего лишь военный лётчик, нанятый для выполнения задания.

В ходе допроса Пауэрс подробно показал свой маршрут на карте, рассказал, что в пунктах, обозначенных в ней, он должен был включать наблюдательное оборудование самолёта. Затем он зачитал указания, сделанные в бортовом журнале: в том случае, если с самолётом что‑то произойдёт и он не сможет достигнуть аэродрома Буде в Норвегии, где его ожидали люди из отдела 10–10, он должен немедленно покинуть территорию СССР. Полковник Шелтон сказал, что для посадки подходит любой аэродром, находящийся за пределами Советского Союза.

Когда прокурор спросил Пауэрса, знает ли тот, что нарушение воздушного пространства является преступлением, он ответил отрицательно. Однако признался, что его полёт служил шпионажу.

Во время допроса Пауэрс подробно рассказал о том, как сбили его самолёт, однако из его показаний не было ясно, был ли он сбит ракетой или другим самолётом (на показаниях в сенатском комитете он говорил, что его сбил самолёт).

Пауэрс признал, что найденная у него советская и иностранная валюта была частью его «снаряжения на случай несчастья», предназначенной для подкупа местных жителей, а пистолет и большое количество боеприпасов – чтобы он мог охотиться.

– Двести пятьдесят патронов? Не много ли для охоты? – задал риторический вопрос прокурор.

Пауэрсу угрожала смертная казнь, но казнить его не собирались. Он мог ещё пригодиться! Ему вынесли довольно мягкий по тем временам приговор – десять лет лишения свободы.

Вернувшись в США, его жена Барбара и родители стали умолять президента, чтобы тот сделал всё для вызволения лётчика Фрэнки. Это совпадало и с желаниями советской стороны. 10 февраля 1962 года Пауэрс был обменен на осуждённого в США советского разведчика Рудольфа Абеля (Вильяма Генриховича Фишера, см. очерк).

Но злоключения Пауэрса на этом не закончились. Ему не могли простить того, что он не покончил жизнь самоубийством, сознался в шпионаже. Вызвали в сенатский комитет американского конгресса. Он сумел там оправдаться: «Самоубийства от меня никто не требовал, а я, хоть кое в чём и признался, а многих секретов русским так и не выдал». Комитет решил: «Пауэрс свои обязательства перед Соединёнными Штатами выполнил».

В 1970 году Пауэрс опубликовал книгу «Сверхполёт»; не раз он выступал по телевидению. Развёлся с Барбарой, которая отказалась разделить с ним гонорар в сумме двести пятьдесят тысяч долларов (их она получила за свои мемуары), женился на Клавдии Повни, психологе из ЦРУ. У них родился сын. ЦРУ, признав его своим сотрудником, выплатило ему жалование за время, проведённое им в тюрьме. Теперь Пауэрс открыто признавался в том, что был разведчиком.

Став гражданским лётчиком, Пауэрс перешёл на вертолёт, работал в транспортной службе, регулировал движение в районе Лос‑Анджелеса.

1 августа 1977 года его вертолёт потерпел катастрофу. Пауэрс и находившийся с ним в кабине телеоператор погибли. Экспертиза установила, что в баке вертолёта иссякло горючее. Как мог опытный пилот допустить такую оплошность, непонятно.

Конечно, Пауэрс не был великим шпионом. Он попал в историю из‑за скандала, развернувшегося после его неудачного полёта, да ещё потому, что его обменяли на Рудольфа Абеля. Но всё же попал!

 

ДЖОРДЖ БЛЭЙК (род. 1922)

 

Имя Джорджа Блэйка, нашего современника, достаточно хорошо известно, тем не менее его история не перестаёт вызывать интерес.

Джордж родился в Голландии 11 ноября 1922 года. Его отец англичанин Альберт Бихэр, бывший сотрудник британской разведки. Мать – голландка Кэтрин, урождённая Бейдервеллен. В юности Джордж был очень набожен, даже собирался стать пастором протестантской церкви. Когда началась немецкая оккупация, вступил в движение Сопротивления. В 1940 году был арестован и заключён в концлагерь Шерл, откуда ему удалось бежать. В 1942 году, спасаясь от нового ареста, через Францию и Испанию бежал в Англию. Там поступил на службу во флот, а оттуда в разведку. Тогда‑то и стал Блэйком.

Из его личного дела: «Прекрасное знание немецкого, английского, французского и голландского языков. Проверен в бою, показал себя с хорошей стороны, отважен и решителен, перспективен для работы в разведке».

Джорджа всегда восхищала роль Советского Союза в войне против фашизма, героизм его народа, справедливость общественного строя. В 1950 году он оказался на войне в Корее. «Я видел, как американские бомбардировщики буквально стирали с лица земли корейские деревни, города… И я спрашивал себя: что нам нужно в этой войне? На чьей стороне я должен сражаться?» – вспоминал Джордж.

Во время войны он оказался в плену в Северной Корее. Этот этап жизни стал для него решающим. Он сделал для себя окончательный вывод, на чьей стороне он должен быть. Именно там он стал агентом, а впоследствии штатным сотрудником советской разведки.

В 1955 году, вернувшись из Кореи, Джордж Блэйк продолжил службу в английской разведке СИС (Сикрет интеллидженс сервис). По её линии руководил агентурной сетью Великобритании в ГДР и Чехословакии. Ясно, что в Москве узнавали обо всех замыслах западных разведок, касающихся этих стран. При этом работу надо было строить так, чтобы на Блэйка не пало и тени подозрений. Теперь всё решало искусство тех офицеров советской разведки, с которыми он работал. Никто из его агентов не был арестован. Одних просто перевели на другие участки, другим осторожно перекрыли доступ к секретной информации, а третьих снабжали дезинформацией или такой информацией, «утечка» которой служила интересам советской разведки. Помимо агентов, завербованных самим Блэйком или его сотрудниками, советские разведчики «снабдили» его ещё несколькими надёжными агентами.

С помощью Блэйка была раскрыта одна из самых тайных операций ЦРУ и СИС после Второй мировой войны, она носила название «Голд» («Золото»).

Что же представляла собой эта операция? По территории Восточного Берлина, довольно близко к границе западного сектора, проходила совершенно секретная подземная линия советской правительственной и военной связи в ГДР. Американцы построили туннель под границей, который примыкал к этой линии, и установили аппаратуру, позволявшую подслушивать и записывать все разговоры, ведущиеся по ней.

Задумывалась и осуществлялась эта операция с американским размахом. Успех гарантировали абсолютная секретность, большие деньги, вложенные в строительство туннеля, и новейшая техника, предоставленная англичанами. Подслушивание, запись и анализ разговоров по этой линии должны были дать такую ценную информацию английским и американским спецслужбам, которую не мог добыть ни один агент.

Казалось бы, всё шло хорошо, если бы не одно «но». Благодаря Блейку советская разведка знала все детали операции «Голд». Можно было бы пресечь её с самого начала, но хотелось глубже втянуть «партнёров» в эту игру. И хотя разговоры, ведущиеся по этой линии, подвергались строгому контролю с целью не допустить ухода на Запад действительно ценной информации, всё же иногда приходилось допускать «утечку», чтобы «партнёры» ничего не заподозрили.

Тем не менее настало время, когда надо было кончать игру, но сделать это следовало так, чтобы Блэйк остался вне подозрений. В один прекрасный день, в апреле 1956 года, американские военные разведчики, операторы аппаратов, подключённых к нашим линиям связи, вдруг услышали громкие голоса с противоположной стороны туннеля, со стороны ГДР. Операторы были так перепуганы, что бросились бежать, не успев ни снять, ни уничтожить аппаратуру. Туннель был вскрыт советскими и немецкими «связистами» под предлогом «обнаружения неполадок в каналах связи», что и «вывело» якобы на подключённую аппаратуру. Эта дезинформация была запущена так умело, что даже специальная комиссия ЦРУ и СИС пришла к заключению, что это случайность. Блэйка никто ни в чём не заподозрил.

Самым уязвимым местом в работе разведчиков является связь, на чём чаще всего они и «горят». Для работы с Блэйком придумали такой способ: он легально встречался с советским гражданином «Борисом», который якобы работал на СИС. В действительности же он был агентом советской разведки и связником, получавшим от Блэйка нужную информацию. Заодно через «Бориса» передавали англичанам дезинформацию, которая была так умело подготовлена, что те принимали её за чистую монету. «Я стал единственным сотрудником СИС, у которого на связи имелся настоящий живой русский». Разведывательные данные, получаемые от него, носили в основном экономический (по большей части по вопросам Совета экономической взаимопомощи и экономического сотрудничества СССР с ГДР) и, иногда, политический характер, и были, как вспоминает Блэйк в своей книге «Иного выбора нет», «с энтузиазмом восприняты в Лондоне… Время от времени Лондон передавал мне специальные задания, касающиеся некоторых вопросов современной обстановки, почти всегда „Борис“ возвращался с необходимой информацией».

Но произошёл провал – не по вине «Бориса» и Блэйка, а в результате предательства посредника в их связи, немца Микки. Джордж был арестован и передан английскому суду. Судья пришёл к следующему заключению: «Этот человек разрушил почти всё, что было создано британскими разведывательными службами с момента окончания Второй мировой войны».

Джордж Блэйк был приговорён к сорока двум годам лишения свободы. Сам Блэйк в разговоре с сотрудником разведки В. Андрияновым вспоминал о приговоре так:

«Услышав о сорока двух годах тюрьмы, я улыбнулся. Этот срок казался таким невероятным, за эти годы столько могло произойти, что я считал его просто нереальным. Если бы меня приговорили к четырнадцати–пятнадцати годам, это произвело бы на меня большее впечатление, чем сорок два года. И, конечно, такой длительный срок – самый лучший стимул, чтобы… – „Постараться сократить его“, – вставил собеседник. – Да… Много людей с состраданием отнеслись ко мне. Поэтому мне и удалось бежать».

Если бы он отбыл весь срок, назначенный ему лондонским судом, то ему пришлось бы пробыть в тюрьме до начала двадцать первого века. Но этого не случилось.

Как‑то раз другой замечательный разведчик, Конон Молодый (он же Г. Т. Лонсдейл, «Бен»), рассказал автору:

– Однажды мы встретились с Джорджем Блэйком на прогулке во дворе тюрьмы «Уордвуд Скрэбз», где я тоже отбывал наказание. Я ему сказал: «Уверен, что мы оба будем праздновать 60‑летие Октябрьской революции, 7 ноября 1967 года, в Москве». Так оно и произошло.

К. Молодый в 1964 году был обменен на агента английской разведки Грэвилла Винна, арестованного в Москве, а Джордж Блэйк в 1966 году бежал из тюрьмы.

Смелый побег был осуществлён в духе лучших традиций авантюрных романов Александра Дюма, разве что с применением современной техники. Тюрьма «Уордвуд Скрэбз» славилась тем, что из неё никто никогда не бежал. Поэтому туда и помещали таких опасных преступников, как разоблачённые советские разведчики. Содержались там заключённые и не столь опасные. Среди них были, например, два английских борца против размещения в Великобритании ядерного оружия, М. Рэндл и П. Потл.

Был также и заключённый по имени Шон Берг. Вот они‑то и помогли Блэйку совершить побег.

М. Рэндл и П. Потл в тюрьме пробыли недолго и вскоре оказались на воле. Шон Берг днём работал за пределами тюрьмы, а по уикендам ему предоставлялась увольнительная. Благодаря этому он смог принести и передать Джорджу Блэйку приёмопередающее устройство, а также ножовку.

Подготовка побега пошла полным ходом. Исходили из того, что в субботний вечер, когда заключённым показывают фильм, охрана становится менее бдительной. Накануне побега Блэйк в укромном месте вынул стекло из окна, подпилил решётку и поставил их на место. Вечером в субботу он вновь вынул их, выбрался из окна и оказался в тюремном дворе возле высокой наружной стены. Шёл проливной дождь, и Блэйк вынужден был целый час ждать, когда Шон Берг перекинет через стену верёвочную лестницу.

– Наверно, этот час был самым тяжёлым в вашей жизни? – спросил автор этих строк, беседуя с Джорджем Блэйком 6 декабря 2000 года.

– Я бы не сказал, что самым тяжёлым. Скорее, самым волнующим, потому что я всё‑таки верил и надеялся, что всё будет хорошо. Возвращаться назад мне всё равно уже было нельзя.

Причина задержки оказалась в том, что вначале возле тюремной стены ходил полицейский, а затем от дождя пряталась влюблённая парочка, которая не торопилась уходить. Сидя в машине, Шон терпеливо ждал.

Когда место у стены освободилось, Шон подъехал и перекинул через неё самодельную верёвочную лестницу. Блэйк быстро полез на стену. До верха добрался благополучно, но когда стал спускаться, упал. Кисть руки оказалась сломанной. Превозмогая боль, он сел в машину Шона. Впереди его ждала свобода!

Для того чтобы вылечить руку, пришлось обратиться к знакомому врачу. Тот не выдал Джорджа, наложил гипс.

По всей Англии после бегства Блэйка была объявлена тревога. Все порты, вокзалы, аэропорты оказались перекрытыми. Полиция прочёсывала подозрительные районы и дома. Но Блэйк скрывался совсем недалеко, у своих друзей. Им предстояло вывезти его за пределы Англии. Это было нелегко, так как фотографии Джорджа висели на всех видных местах, имелись у каждого полицейского, таможенника, пограничника.

Друзья Джорджа обсуждали разные варианты. По одному из них даже предлагали с помощью специального препарата изменить цвет кожи, «сделав» его негром. Но Джордж отверг это предложение, тем более было неизвестно, как такое преображение может отразиться на его здоровье. Придумали другой способ. Супруги Рэндл соорудили потайное отделение в своём автофургоне, под детской кроваткой. В этом тайнике Джорджу предстояло совершить долгое путешествие в сопровождении супругов Рэндл и их двоих детей, двух и четырёх лет от роду.

17 декабря 1966 года они выехали из Лондона, добрались до Дувра, оттуда – на пароме до бельгийского порта Остенде, а далее без остановки до Берлина. Всю дорогу на континенте Джордж сидел в фургоне вместе с супругами и детишками. В «контейнере» он скрывался только тогда, когда ехали по Англии, переплывали Ла‑Манш и пересекали границы.

Наконец добрались до Восточного Берлина, где путешественников встретили восточногерманские пограничники и советские офицеры. Они, конечно, были поражены неожиданному появлению «гостя» из ящика. Но вскоре всё разъяснилось, тем более что в Восточном Берлине оказался советский разведчик, лично знавший Блэйка. Так закончилось долгое и опасное путешествие.

7 ноября 1967 года Джордж Блэйк и Конон Молодый действительно стояли рядом на трибунах Красной площади.

Джордж Блэйк живёт в Москве и занимается подготовкой молодых разведчиков.

 

ГЮНТЕР ГИЙОМ (1927–1995)

 

Гюнтер Гийом вошёл в историю как агент, который в течение нескольких лет находился в непосредственной близости от лидера одного из крупнейших государств мира – канцлера ФРГ Вилли Брандта. Провал Гийома явился косвенной причиной ухода Вилли Брандта с его поста. Поэтому нельзя не напомнить о том, что представлял собой этот незаурядный политический деятель.

А. А. Громыко посвятил ему в своих мемуарах «Памятное» целую главу, которая называется «Брандт вписал страницу в историю». Вот несколько отрывков из неё (речь идёт о 1970 годе, когда готовилось подписание Московского договора между СССР и ФРГ, в котором, в частности, содержалось признание ГДР как самостоятельного государства):

«Брандт был нам в Москве уже хорошо известен. Мои встречи с Брандтом дают основание сказать, что это один из выдающихся деятелей ФРГ. Во время войны он оказался в эмиграции в Швеции. Он предпочёл лучше оставить свою страну, чем склонить голову перед свастикой. Это само по себе делало ему честь…

…Прежде чем оказаться на верхушке пирамиды государственной власти в Бонне, Брандт в течение нескольких лет являлся бургомистром Западного Берлина… Естественно, бургомистру… случалось входить в контакты не только с представителями ГДР, но и с советским посольством… Уже тогда Брандт ощущал ту основу, на которой только и могут строиться отношения между СССР и ФРГ. Тезис о мирном существовании… он считал… фундаментом… отношений. Считал и соответственно строил практическую политику в этой области».

Из этой длинной цитаты следует, что ни СССР, ни ГДР не были заинтересованы ни в устранении, ни в компрометации Вилли Брандта.

Как же около него оказался офицер восточногерманской разведки?

Гюнтер Гийом вместе с женой Кристель был выведен в Западную Германию в середине 1950‑х годов. Это не составило труда: там уже проживала мать Кристель, и дело обошлось без дополнительных опросов и проверок в лагерях беженцев. У работников разведки даже и в мыслях не было, что Гюнтер сумеет так высоко подняться по служебной лестнице. Они недооценили невероятных способностей и старательности Гийома.

Супруги начали с того, что приобрели фотокопировальную мастерскую во Франкфурте, а Гюнтер, кроме того, работал свободным фотографом. Они оба участвовали в политической жизни, примыкая к правому крылу социал‑демократической партии. В 1964 году Гийом стал секретарём франкфуртской подокружной организации СДПГ, а в 1968‑м – депутатом городского собрания и оргсекретарем фракции СДПГ.

Гюнтер обеспечил успех на выборах Георгу Леберу, за что этот политик и нашёл ему вскоре работу в Бонне.

Разведка, отправляя Гийома на задание, ожидала от него прежде всего своевременных сигналов на случай угрожающего обострения международной обстановки. Наряду с этим очень важной представлялась информация о тех силах в правительственных кругах, которые были заинтересованы в разрядке международной напряжённости.

Гюнтер Гийом считал, что такую информацию он сможет получать, только находясь в непосредственной близости от «власть предержащих», однако руководство разведки сдерживало его порывы.

21 октября 1969 года Гюнтер Гийом представился шефу ведомства федерального канцлера. Новичка подвергли критическому допросу, во время которого он проявил себя блестяще. БНД в высшей степени придирчиво (как впоследствии признавал его шеф Хелленбройх) проверило прошлое и образ жизни Гийома, и не нашло ничего, что могло бы подтвердить какие‑либо подозрения. В пользу Гийома говорили его ум и постоянное усердие.

Ещё до начала работы в качестве референта Вилли Брандта, Гийом вошёл в состав его команды. Вскоре он уже начал передавать ценную информацию. Например, накануне переговоров Вилли Брандта с премьер‑министром ГДР Вилли Штофом благодаря ему советские и восточногерманские спецслужбы получили почти полное представление о намерениях федерального правительства.

В 1970 году ведомство канцлера поручило Гийому организовать правительственное бюро для проведения съезда СДПГ в Саарбрюккене. В ходе этой работы он установил контакты в БНД, где, как вполне естественное, восприняли то, что Гийом пользовался доверием правительства. Вскоре он получил формальное разрешение от ведомства по охране конституции на ознакомление с информацией высшей степени секретности.

Затем стал руководителем избирательного штаба и референтом по партии в ведомстве канцлера. Теперь он постоянно находился вместе с Вилли Брандтом, что позволило узнать о человеческих слабостях канцлера, в частности, о его любовных делишках. Это знание пришло само по себе, без усилий со стороны Гийома, так как он не имел подобного задания от разведки.

Выборы 1972 года принесли коалиции СДПГ – СвДП внушительную победу, и вместе с Вилли Брандтом Гийом пожинал её плоды. С 1 января 1973 года он стал личным референтом канцлера по партийным вопросам. С этого времени он участвовал в заседаниях правления партии и фракции и в совещаниях заведующих отделами правления партии. Это дало ему возможность судить о позициях политиков и о принимаемых решениях не только по сухим строкам документов, но и знать обо всём, в буквальном смысле из первых уст.

Особенно ценными в этих условиях оказались аналитические способности и острота ума Гийома, которые позволяли ему понимать происходящее и делать правильные выводы. Именно благодаря Гийому руководство ГДР, а вследствие тесных контактов и правительство СССР знали, что «новая восточная политика» Брандта является не риторикой, а серьёзной сменой курса внешней политики ФРГ. Своей деятельностью в поддержку этого курса Гийом оказал и личное воздействие на характер проводимой Вилли Брандтом политики.

Но над успешной карьерой Гюнтера Гийома и самой его судьбой нависла серьёзная опасность. Она пришла оттуда, откуда её ждали меньше всего.

Осенью 1972 года во время встречи в Западном Берлине были арестованы агент Вильгельм Гронау и сотрудник разведки ГДР, при котором нашли записку, где в числе других упоминалась и фамилия Гийома. Кроме того, западногерманская контрразведка была в курсе служебных контактов Гийома и Гронау, но они носили вполне невинный характер – ни один из них не знал о разведывательной службе другого. Сотрудник разведки поэтому и включил в список Гийома, чтобы предупредить Гронау о нежелательности его контактов с этой персоной.

Тем не менее контрразведка начала разработку Гийома, но при этом он не только не был отстранён от ответственной секретной работы, но, наоборот, стал ещё ближе к Вилли Брандту. Несмотря на то что в конце мая министр внутренних дел Геншер информировал (неизвестно, в какой форме) Брандта о подозрениях в отношении Гийома, канцлер пригласил Гюнтера сопровождать его в отпуске в Норвегию. Там Гийом на протяжении нескольких недель выполнял обязанности личного референта и руководителя канцелярии. Вся переписка канцлера проходила через него.

Рут Брандт и Кристель Гийом подружились во время этого отпуска и вместе гуляли с детьми.

Как раз в этот период шла подготовка к Совещанию по безопасности и сотрудничеству в Европе, которое должно было проходить в Хельсинки. Германия была главным партнёром, и Никсон вёл конфиденциальные переговоры с Брандтом, а госсекретарь Киссинджер – с министром иностранных дел Шеелем. Никсон стремился подтолкнуть своих европейских союзников подписать Атлантическую хартию, согласно которой государства – члены НАТО должны были признать главенство США. Гийом был в курсе переговоров и противоречий между союзниками по НАТО. Стремясь проинформировать об этом свою штаб‑квартиру, он снял копии важнейших документов об острых разногласиях среди союзников по НАТО и через жену отправил их по назначению. Но случилось так, что они не дошли по адресу. Когда Кристель встретилась в одном из кафе со своей связной Анитой, они заметили, что их тайно фотографируют. Анита всё же взяла документы, но некоторое время спустя, проходя по мосту через Рейн, обнаружила плотную слежку и выбросила пакетик в реку. Рейн навсегда похоронил тайну этих документов.

Разработка Гийомов продолжалась. К имеющимся подозрениям добавилось серьёзное доказательство. Спецслужбы ФРГ ещё в 1950‑е годы смогли расшифровать радиограммы Центра. Узнав об этом, разведка перешла на другую систему шифров, но старые телеграммы хранились в недрах западногерманских спецслужб. Один из дотошных контрразведчиков решил проверить, кого же из агентов поздравляли в те годы с днём рождения. Оказалось, что одним из них был Гийом.

Теперь сомнений у контрразведки не оставалось, но нужно было получить юридически обоснованное доказательство. К тому же существовало ещё одно негласное обстоятельство, заставившее не спешить с арестом Гийома. Дело заключалось в том, что у канцлера Вилли Брандта были и враги и соперники. Попросту говоря, им хотелось, чтобы он как можно глубже увяз в своих контактах с Гийомом. Канцлер, около которого крутится шпион, – это ли не достойная мишень? И как показали последующие события, всё так и получилось: разоблачение Гийома смело Брандта с его поста.

Слежка, которой подверглись Кристель и Анита, вызвала тревогу у разведки ГДР. Гийому было приказано прекратить активную разведывательную работу и готовиться к возвращению в ГДР, как только супруги почувствуют себя в опасности. Но всё было тихо и мирно, и в феврале 1974 года связь с ними была восстановлена. В апреле того же года Гюнтер находился в отпуске на юге Франции, где заметил за собой слежку. Она продолжалась по всей территории Франции и прекратилась в Бельгии. Он мог скрыться, но не сделал этого. Сразу же по возвращении, 24 апреля 1974 года, Кристель и Гюнтер Гийомы были арестованы. При аресте Гюнтер растерялся и, думая прежде всего о сыне, воскликнул: «Я гражданин ГДР и её офицер, считайтесь с этим!»

Это было больше, чем признание, и следствию оставалось лишь закрепить его.

На допросах Гюнтер подтвердил, что занимался разведывательной деятельностью, но отказался давать какие‑либо показания о том, что ему известно о личной жизни Вилли Брандта. Он вообще отказался выдавать какую‑либо информацию о своей работе.

Разработка, следствие и суд над Гийомом носили странный характер. Никто не ответил на главный вопрос: каким образом контрразведка, зная о том, что Гийом агент иностранной службы, позволила ему в течение такого длительного времени быть около Брандта и знать все государственные секреты.

Брандт писал в своих мемуарах: «Если существовало тяжёлое подозрение, то нельзя было оставлять агента в непосредственной близости от меня, его следовало перевести на другое, хорошо наблюдаемое место или даже повысить. Вместо того чтобы защитить канцлера, его сделали агентом‑провокатором спецслужбы собственной страны».

Вилли Брандт пал жертвой непримиримых противоречий внутри своей партии и 6 мая 1974 года ушёл в отставку.

Но дело Гийома имело ещё одно последствие. Многие политики, как на Западе, так и на Востоке, с возмущением заявляли, что агент в непосредственной близости от главы правительства – небывалое нарушение международных нравов. В то же время все эти политики требовали от своих разведок самой точной и свежей информации, не интересуясь, откуда она поступает.

Брежнев и Хонеккер высказали своё огорчение в связи с делом Гийома. Бывший начальник разведки ГДР Маркус Вольф лично попросил извинения у Вилли Брандта в 1992 году, когда тот выступил против его уголовного преследования. Но бывшему канцлеру все эти огорчения и извинения уже не могли помочь. В том же, 1992 году он скончался.

Гюнтер Гийом был осуждён на тринадцать, а Кристель на восемь лет тюрьмы. В марте 1981 года Кристель, а 1 октября Гюнтер Гийомы были обменены. Но их семейная жизнь больше не сложилась, они создали новые семьи.

В апреле 1995 года после долгой болезни Гюнтер Гийом умер.

 

ХАЙНЦ ФЕЛЬФЕ (1918–2008)

 

Сын начальника дрезденской полиции нравов, он в тринадцать лет, в 1931 году, вступил в национал‑социалистический союз учащихся. В 1936 году стал членом СС, которую считал «благородной и солидной организацией» (здесь и далее в кавычках приводятся выдержки из мемуаров Х. Фельфе. – И.Д.). Он искренне полагал, что Гитлер «дал, наконец, немецкому народу то, в чём он нуждался в смутное время Веймарской республики: ясную цель, строгий порядок и дисциплину».

В 1939 году после десятидневного участия в войне с Польшей Фельфе заболел воспалением лёгких, был демобилизован, а затем вновь призван и откомандирован в Берлин на учёбу, как кандидат на руководящую работу в охранной полиции, входящей в СС. Он чувствовал себя представителем «элиты нации, призванной осуществить грандиозные предначертания ведущей роли немецкой нации…» В то же время он «замечал противоречия между словами и делами руководства рейха, но считал это неизбежной болезнью роста…»

Его взволновало и привело в замешательство нападение Германии на СССР. Во‑первых, как будущий юрист, он не мог понять, как руководство рейха могло растоптать договор о ненападении от 23 августа 1939 года, а во‑вторых, глядя на карту, он удивлялся, как можно было решиться воевать с такой огромной страной.

Хайнц досрочно и успешно сдал университетские экзамены и в марте 1943 года стал комиссаром уголовной полиции. Но в конце августа 1943 года был переведён в VI управление РСХА (внешняя разведка Главного управления Имперской безопасности).

В связи с нехваткой кадров Хайнца сразу назначили на руководящую должность, хотя он не имел ни малейшего представления о работе разведки. Будучи бойким и любознательным, изучал всё, даже не относящееся к его участку, чем сразу нарушил известный приказ № 1 Гитлера: никто не должен знать больше, чем это требовалось для его непосредственной работы.

Руководил VI управлением Вальтер Шелленберг, не достигший ещё и тридцатилетнего возраста. После краха главы абвера адмирала Канариса в VI управление была практически включена и военная разведка.

Фельфе был начальником реферата VI B‑3, ведающего Швейцарией и Лихтенштейном. Работа проходила по трём направлениям: добыча информации, её оценка и использование, составление картотеки и архива.

Источники внешней разведки получали так называемый «номер V» (начальная буква немецкого слова «фертрауэнсперсон» – «доверенное лицо»). Агенты имели свои номера, начинающиеся с кодового номера резидента (например, для Швейцарии – 79). Конспирация была поставлена хорошо, и настоящее имя агента знал только сотрудник, работающий с ним, даже начальник не знал его.

Но существовали и источники, в обозначении которых отсутствовала буква «V». Они подлежали особо тщательной маскировке, не будучи ни доверенными лицами, ни агентами. Связь поддерживали с руководством немецкой разведки, в частности, с самим Шелленбергом, возможно, имея на то разрешение свыше. Одним из них, например, был начальник швейцарской военной разведки генерал Роже Массой, имевший шифр Зоммер‑1. Такие контакты между спецслужбами практиковались довольно часто, и как Шелленберг, так и Фельфе знали, что Массон поддерживает аналогичный контакт с американцами и англичанами.

Каждая поступавшая информация оценивалась по шестибалльной системе (6 – низшая, 1 – высшая оценка); впоследствии, уже в службе Гелена, буквами от A до F оценивались положение и надёжность источника. Если речь шла, например, о государственных переговорах, то буквой A оценивался их участник, B – переводчик, C – секретарша, D – рядовой служащий, буквы E и F обозначали негативную категорию, при этом источник под буквой F считался ненадёжным. Особенно важными считались сведения из дипломатических кругов, они немедленно передавались в правительство.

Когда Фельфе приступил к работе, в Швейцарии было всего три работника немецкой разведки – резидент Карл Дауфельт и две секретарши (одна из них была и радисткой), тогда как абвер насчитывал восемнадцать штатных сотрудников.

Шелленберг дал с<