Михаила Круга и группы «Попутчик»)

 

28 июня, в пятницу вечером, бросив в подмос­ковном доме отдыха тёплую компанию, я проби­рался по третьему «бетонному» кольцу из Звени­города в Дмитров на Мишин концерт. Давненько уже не слышал его «живьём» со сцены, вдобавок, Марина обещала привезти с собой кассету с за­писью песен Влада Савосина. Как минимум, две вещи в тот вечер я сделал правильно. Первое: не поддался на уговоры остаться. Второе: верно выбрал маршрут: если бы попёрся через Москву с пробками даже на Кольцевой, то приехал бы к самому началу концерта, и времени поговорить с Михаилом у меня не было бы уже навсегда. Так появилось это интервью. Когда Миши Круга не стало, вопрос, последнее оно, или нет, занимал меня меньше всего. Мишу Шелега, наверное, больше. Узнав о трагедии, он решил предоста­вить своё, также июньское, но более раннее, ин­тервью в распоряжение прессы и радио как по­следнее. Бедная пресса! У неё почему-то именно в такие моменты остро не хватает собственной информации.

Журналисты перепахивали звуковой матери­ал Шелега вдоль и поперёк. Моему интервью, сла­ва Богу, это уже не грозит.

 

* * *

 

—...Дулькевич сегодня с нами не приехал, а на сцене он так классно танцует! (Круг, поднявшись со стула, демонстрирует, как это происходит.)

— Ну-ка, ну-ка! Давай, Миш, про него.

— С Алексеем Дулькевичем, скрипачом «Бра­тьев Жемчужных» и группы «Попутчик», мы по­знакомились в 1995 году в Санкт-Петербурге на записи альбома «Живая струна». Знакомство переросло в дружбу. С «Жемчужными» мы гастроли­ровали по Германии и США. С ними интересно поработать, поговорить и отдохнуть. Рыбачили часто вместе, совершали «алкогольные оргии».

— Частушки их, конечно, приходилось слы­шать? Типа: «Есть привычка на Руси пить по средам «Хеннесси»».

— Частушки — это к Николаю Серафимови­чу.[32] Это он большой любитель сочинять рассказы, которые потом трактуются как народные.

О Дулькевиче — разговор отдельный. Лёха — выдающийся человек. Потомственный, профес­сиональный музыкант: цыганской династии Дулькевичей более 200 лет. Его дед играл с Вади­мом Козиным. Был интересный случай. В своё время Кобзон с Розенбаумом приехали к Козину в Магадан. Стали вспоминать, кто с кем играл. Услышав от Розенбаума фамилию Дулькевич, Ко­зин оживился: «Дай-ка я ему позвоню!» Набрал питерский номер, трубку взял Алексей: «Это не я, это мой дедушка. Он, к сожалению, уже умер». Так Лёха побеседовал с самим Вадимом Козиным.

Дулькевич — хороший футболист, владеет тех­никой. Человек глубоких и разнообразнейших знаний: сколько раз кроссворды с ним отгадыва­ли. Он — великолепный скрипач плюс — руководитель хора Санкт-Петербургских цыган. И тан­цор он тоже превосходный. Когда он выходит на сцену и начинает работать, это — зрелище, кото­рое невозможно пропустить. Первые полгода, как мы познакомились, глядя из-за кулис на номера Дулькевича, я забывал о том, что мне надо идти переодеваться для выхода. Он от природы наде­лён редкостной координацией движений: может играть на скрипке и при этом выделывать ногами такое... Без всяких тренировок. Его ноги живут на сцене отдельно от всего остального.

— А его скрипичная техника?

— Все классические приемы игры на этом ин­струменте он реализует в шансоне. Его партии отличаются от привычных в этом жанре. Это не обыгрыши, а, я бы сказал, такие обволакивания темы, причём на высоком уровне сольных пар­тий. Конечно, это кровь рода Дулькевичей сказывается. Счастье, что такой музыкант уже больше года с нами.

— Значит, сейчас в составе группы «Попут­чик» скрипач Алексей Дулькевич, Влад Савосин с баяном... Другие?

— Анатолий Санжура (клавишные, гитара); Максим Гусельщиков (скрипка, гитара); Екатери­на Зарывина (бэк-вокал); звукорежиссер... фами­лию не помню.[33] Ну, и наши трубачи — знамени­тые трубачи из ансамбля Аллы Пугачевой «Рецитал»: Виктор Горбунов и Владимир Калмыков. Ещё они работали у Ларисы Долиной, а теперь вот со мной.

— Говорят, ты предпочитаешь приглашать на запись своих альбомов тверских музыкантов...

— Начиная с первого альбома, все женские партии бэк-вокала поют наши певицы — так получается. Могла бы и московская певица у меня спеть, причём всю программу. Но получилась у нас всего одна песня: к тому моменту она была уже на шестом месяце беременности — это такое счастье для женщины!

Но, наверное, нет у меня такого желания — ра­ботать только с тверскими музыкантами: профес­сиональный подход к делу предполагает, в первую очередь, высокий класс исполнителей. У меня ра­ботают отличные музыканты со всей России: Дулькевич из Петербурга, Влад Савосин из Клина, Витя Горбунов и Володя Калмыков из Моск­вы... Горбунов, он сам — питерский, но Алла Бори­совна ему купила квартиру в столице. Вернее, вы­дала — тогда квартиры ещё выдавали... Ну, а Мак­симом Гусельщиковым широко представлена, на­верное, вся наша страна. Он и скрипач, и гитарист, и клавишник — человек способный.

Нас всех объединяет то, что мы не пьём. Ког­да-то мы пили (последнее слово произносит с уда­рением), но потом пришли к выводу, что алкоголь и искусство несовместимы. На этом и основыва­ется группа «Попутчик».

— С этим как-то связаны изменения в её со­ставе?

— Конечно, конечно...

— Ну, а как же заслуженный ветеран Николай Чехов? (гитара, клавишные инструменты)

— Николай сам изъявил желание уйти на пен­сию. Ему уже за 50, и он плохо выдерживает пе­релёты и переезды. Потом... он купил себе квар­тиру, которую нужно обустраивать. Идя навстречу пожеланиям ветерана, мы нашли ему замену.

— А знаменитый ваш гитарист Валерий Гареев?

— Нет, Гареев никогда не концертировал. Но он — профессиональный гитарист. И на моих записях звучит именно его гитара. Коля Чехов — профессиональный духовик. Его «родной» инструмент — труба. Работая в ресторанах, он на­учился играть на гитаре и «клавишах». Партии Гареева на концертах «снимал» один в один.

— Вижу, сольные проекты участников группы встречают твою поддержку. Я имею в виду, преж­де всего, альбом песен Влада Савосина. Он и в твоей концертной программе поёт...

— Влад — трудяга. У него два хобби — семья и баян. То, что он выделывает на баяне, вызыва­ет, нет, не зависть, а уважение. Но просто играть в группе «Попутчик» и зарабатывать этим хоро­шие деньги для настоящего творческого челове­ка, каковым является Влад, мало. Как автор и ис­полнитель он уже реализовал себя в одном альбо­ме, сейчас готовит второй, а на моих концертах поёт по песне. Я никогда ему ничего не запрещал. Наоборот, всячески поддерживаю его начинания: если человек по-настоящему творческий горит, это на руку и мне, и всем музыкантам группы.

— Светлана Тернова[34], помнится, пела у тебя в программе со сцены пару блюзовых вещиц...

— Давай не будем о ней говорить — вообще (произносит с ударением). Не было такой блюзо­вой певицы. И никогда не будет.

—??? (Приходя в себя)...Просто после того, как вы с ней на обложку «Мышки» сфотографиро­вались, многие, и я в том числе, стали считать Свету твоей супругой.

— (После паузы) Тунеядка, бездельница... у неё ногти длиннее, чем у тиранозавра. (Шок, переходящий в утробный хохот)

— Тогда рассказывай о настоящей семье.

— Семье моей 2 года. Жена Ирина из Челя­бинска. Познакомились с ней на моём концерте. Полтора года она проработала у меня костюме­ром — по моему приглашению. Я её за это время, так сказать, узнал, и у нас завязались с ней отно­шения. Недавно Бог нам послал ребёночка, хо­тим ещё сделать — девочку. Сейчас у нас трое де­тей: у неё от первого брака, у меня от первого бра­ка и общий.[35] Живём все вместе...

Это большое счастье, когда женщина держит дом в порядке, когда она умеет заботиться о му­же. В этом плане у меня — находка, самородок. Обычно, пафос откуда-то возникает, когда моло­дые девочки выходят замуж за известных людей: они видят в браке лишь возможность пожить-пошиковать. А у нас этого нет. Жена стирает, гладит, готовит, убирает, моет полы — всё на её плечах. Слава Богу, что родители в детстве смогли при­вить ей правильное отношение к семье.

— Помню, отобедать предложила с дороги, щей налила...

— У нас есть домработница, за ребёнком при­сматривает няня, но Ирина Викторовна, всё равно, руки сложа, не сидит. Она говорит: «Не могу, если дома грязно, дети не накормлены, муж недо­волен»... Мы с ней обращаемся друг к другу по имени-отчеству — многие удивляются. Как нача­ли общаться, так и продолжаем. Нас разделяют 14 лет: ей — 26, мне 40, — но мы никакой разни­цы в возрасте не ощущаем.

 

— Когда был у тебя, всё удивлялся: вроде, и в городе я, и в селе... С соседями-то хоть обща­ешься?

— Конечно. В основном, они — люди в возрас­те: пенсионном, предпенсионном... Дети их уже выросли. Какое у старшего поколения может быть отношение к соседу, не стеснённому в денежных средствах? Известно какое — коммунис­тическое: буржуин! То, что я выложил плиткой тротуар от дороги к своим воротам,[36] посадил де­ревья; то, что у меня большой кирпичный дом жёлтого цвета, который возвышается над их по­стройками — всё это не даёт так уж сблизиться, как хорошим соседям. Хотя, за те 6 лет, что я здесь живу, отношение изменилось, несмотря на пережитки прошлого... А молодые люди уже по-другому смотрят, стремятся зарабатывать день­ги, хотят быть богатыми, и, слава Богу, что так всё поменялось в их головах![37] Богатый человек никогда не ограбит другого, никогда не совершит поступков, идущих вразрез с его положением в обществе — ограбит бедный, не искушённый средствами, нуждающийся в том-то и том-то...

— Большевики говорили, что фабрикант Мо­розов грабил своих рабочих, а он, оказывается, им школы да обсерватории строил.

— Коммунисты как раз и революцию сделали руками богатых людей, которые думали, что бу­дет намного лучше, чем при царе. У меня-то есть пример, насколько «лучше» — 17-й год, а у них не было. Но Россия — это не та страна, где можно жить без царя. Здесь нужен Ельцин, здесь нужен Путин, здесь нужен... Александр Третий. Нужны жёсткие рамки. Если всё пустить на самотёк, в так называемую демократию, то Россия станет источником зла во всём мире. Наши ресурсы, на­ши полезные ископаемые... самые большие запа­сы в мире. Если дело дойдёт до супербогатых лю­дей, и они окажутся морально не воспитанными, то из России может вырасти монстр.

— Из всех русских монархов тебе наиболее импонирует Александр Третий?

— Конечно. Он поддерживал церковь, дворян­ство, и, прежде всего, порядок был при нём. Стра­на на новый виток развития вступила... Это хо­роший пример.

— Как, в этой связи, оцениваешь художест­венный фильм «Сибирский цирюльник», где действие разворачивается во время царствования именно этого императора?

— Скорее всего, это один из способов понра­виться американцам. Неподчинение курсанта генералу — такого в России вообще не могло быть. Это больше характерно для американского буль­варного кинематографа. У нас мальчишка-кадет воспитывался в уважении к старшим. Как яблоня не может плодоносить в пустыне, так и не может быть того, чтобы отпрыск дворянского сословия в Кадетском корпусе вырос неблагодарным кур­сантом. Мне не понравился фильм и это желание Михалкова понравиться американцам. Показать доблестного русского генерала, защитника Рос­сии, шутом балаганным! Задеты патриотические чувства россиян, зато какой бальзам на душу За­пада! Алкоголики одни у нас живут! Если бы все в России водку пили, как генерал в фильме, мы бы никогда не сбили этого шпиона Пауэрса на его «У-2». Не узнали бы тайну атомной бомбы, раз­ведчики наши не работали бы за границей... С этой точки зрения не понравился мне «Сибир­ский цирюльник». И Михалков в роли царя — то­же. Безобразие! Он не сыграл Александра Третье­го, он, по-моему, просто одел его форму — сам он себя давно видит царём.

 

— Ты в прошлую встречу рассказывал, а я за­памятовал... У какого селения 3 тысячи тверичей разбили 30 тысяч москвичей Ивана Калиты?

— Не Калиты. Это были два племянника Ми­хаила Ярославича. Юрий и ещё кто-то, забыл я уже.[38] А деревня та называлась Бортенево. Тогда пришли туда татары и москвичи. Московский князь заручился поддержкой хана и хотел усми­рить Тверь. Но Михаил Тверской оказался силь­ней.

—...А Юрий с татарами, в итоге, злей и ковар­ней. У петербургского писателя Вячеслава Усова в романе «Причастный тайнам» о времени Ивана Третьего главный герой, князь Патрикеев, все на­деялся, что ««доброе тверское начало» смягчит московские, попорченные татарщиной нравы»...

— При покорении Твери Иван Грозный казнил народа — 70 тысяч. Это говорит о чём-то? Он полностью уничтожил мужское население горо­дов, входящих в Тверскую губернию.[39] Что по меркам того времени считалось правильным, то из нашей эпохи смотрится как варварство. Присоединение земель к Москве было кровавым. Задета гордость и владимирцев, и ярославцев, и новго­родцев, и тверичей. Нас всех — как граблями уровняли, а Москву коммунисты сделали главной. В Твери, например, достаточно своих героев, а нам, исторически, навязывали каких-то не живших на нашей земле людей, на которых мы, якобы, должны равняться...

— Вспомнилось из Бориса Гребенщикова: «Этот поезд летит, как апостольский чин, по пути из Калинина в Тверь».

—...Взять ту же Германию: спросите у любого жителя Баварии — каждый знает историю своей земли. Там есть кафе, которым по 500 лет! Мы же оторваны от своих традиций. Вплоть до средних веков Тверь задавала тон в торговле. Афанасий Никитин поехал в Индию не из-за любознатель­ности — он был очень богатым купцом, в торгов­ле любого мог заткнуть за пояс. И вот он отпра­вился искать новые пути для своих товаров — ему было тесно на Руси. У нас только в Тверской гу­бернии около ста святых, почитаемых наравне с евангельскими! И в других областях России их достаточно...

А Святой Михаил Ярославич, кстати, — пле­мянник Святого Александра Невского, — он стоит в одном ряду с такими великими полководца­ми, как Дмитрий Донской, Суворов и Кутузов. Он не побоялся прямо сказать Орде «нет» и сам от­правился на казнь.

 

* * *

 

Вот и весь разговор. Почти весь. Минимально олитературенный. Максимально близко к речи Круга изложенный. О Светлане Терновой Миша высказался даже жёстче, грубее, чем я передаю, да простит она его. Когда Михаил расстался со своей бэк-вокалисткой, его жена Ира жалела экс-«попутчицу»: «...Мне нравился её голос, да и дев­чонка она хорошая». Даже робко заступаться пробовала: «Может, вернёте Свету?» Но Михаил Владимирович был неумолим: «Всё, всё, Ирина Викторовна, хватит мне тут... Всегда Вам всех жалко».

Уверен, будь Круг жив, и окажись у него руко­пись этой книги, он рубанул бы просто: «Не пиши про Свету, не надо», как сказал уже однажды о своём бывшем директоре Алексее Свиридове. (Против воспоминаний Свиридова в моей книге «Легенды русского шансона» Круг не возражал, а вот имя источника попросил не указывать.) А я бы постарался убедить артиста не перечёркивать историю, не вымарывать из неё неприятных ему лично персонажей... Говорил бы, что, мол, Тернова, как и Свиридов — такая же часть его прошло­го, как «Владимирский централ» и «Апрель». Уда­лось бы мне отстоять свою точку зрения? Не знаю. Может, и читатель не прочувствовал бы тогда в полной мере непростой характер артиста, то, как резок он, порой, бывал в своих высказыва­ниях по отношению к людям. Умел жить, умел спеть, умел и обо..ать. И это — настоящий, не су­сальный, Михаил Круг — человек. Он по одной с нами земле ходил.

 

 

ГЛАВА XII

«В ЖИЗНИ МНЕ БОЛЬШЕ НЕ ВСТРЕТИТЬ ТАКОГО...»

 

— Миш, как же почувствуешь, что это настоя­щее?

— А вот почувствуешь: обнимешъ, прижмёшься

и поймёшь, что ничего больше не нужно.

 

(Из разговора Михаила Круга

с бывшей одноклассницей Мариной Батуриной) [40]

 

Первый брак Ирины оказался неудачным. Она не любит вспоминать о тех временах. Говорят, её первый муж работал зубным врачом, по­том пошёл по порочной кривой, и распад моло­дой семьи — целиком его вина. У Иры на руках ос­талась дочь Марина.

 

— Я — человек без особого образования: в ин­ституте не училась. Есть среднее специальное. Раньше модно было — торговля. Продавцом при­ходилось работать.

— Когда ты жила в Челябинске, знала, что есть артист такой — Михаил Круг?

— Знала! Мне его песни очень нравились. Не ожидала, что судьба нас с ним так сведёт.

 

Знакомый Ирины устраивал концерт Михаи­ла в Челябинске. Организовал гастроли, как на­до: с транспортом, гостиницей, питанием. А буду­щая Мишина супруга как раз занималась тогда тем, что кормила прибывший с ним коллектив. Круг сразу заприметил девушку, предложил ей работать у него — костюмером. Та не восприняла это всерьёз: «Он-то — известный артист, а я кто? Простая челябинская девчонка». Три месяца спу­стя Миша повторил своё предложение. «Всё, Ирин, давай, — сказал ей тот знакомый, что при­глашал артиста. — Готовься — Круг о тебе спра­шивал». И она решила попробовать — терять ей, по её словам, было нечего. Ещё через три месяца гастрольный маршрут Михаила Круга вновь про­шёл через Урал и унёс с собой её — простую челя­бинскую девчонку, отныне — штатного костюме­ра коллектива «Попутчик».

 

— Мне говорят: он сразу тебя увидел и стал проверять. И с работой у него специально подстроил, хотел ко мне присмотреться. Мишина мама сначала переживала: «Такая молодая...» А потом говорит: «Я так волновалась, но теперь вижу, что мой сын счастлив». Она молодец, хотя ей сейчас очень тяжело... Крепкая женщина. Пережить своего ребёнка — это, наверное, ещё страшнее, чем пережить мужа. Представишь себя на её мес­те... Не знаю, как бы всё это выдержала.

 

Ухаживать Михаил умел. Семь месяцев в квар­тире, которую Ира снимала в Твери, ежедневно появлялись букеты живых цветов. Как-то, уже после замужества, она в шутку напомнила ему о том, как он в женихах ходил: «Михаил Владими­рович, вот Вы раньше ежедневно дарили мне бу­кет роз!» Засмущался супруг, поехал за цветами.

Из каждой поездки Миша привозил домаш­ним и друзьям подарки: коллекционное рейнское вино, постельное бельё ручной вышивки для ма­мы, чемоданы белья для малыша — готовился. Он посадил жену за руль и подарил ей автомо­биль — маленький джип «Toyota RAV-4». До Миха­ила Ирина говорила, что никогда не сядет на во­дительское место. «Ничего, сядешь — по­едешь», — подбадривал водитель-профи. Учил, естественно, сам: рассказывал, показывал, выез­жали вместе. Ей пару раз хватило с ним: «Всё, ез­жай, я сказал!» С инструктором Ира ездила всего пять раз, перед тем, как сдавать на права. Од­нажды видит: Миша потихоньку следует за ней на расстоянии, стараясь своего присутствия не обнаружить. Потом говорит: «Ирина Владими­ровна, Вы у меня аккуратно ездите... Вы что, ме­ня заметили?!»

 

— У него было серьёзное чувство зрелого муж­чины. Он говорил мне: «Я в жизни так ещё нико­го не любил».

— Два брака у тебя было — и такие разные...

— Небо и земля. Миша любил мою Марину, как собственную дочь. Редко мужчина так любит чужого ребёнка. «Маришка — королева красо­ты!» — говорил. Когда это случилось, она ревела: «Мама, я только нашла себе папу».

— Михаил не скрывал, что он — сторонник «Домостроя» в супружеских отношениях...

— Не обходилось и у нас без трудностей. Собе­рёмся с ним по магазинам: мы в московском «Гранде» часто бывали... Я ещё говорила — как бы, присказка у нас такая была: «Хочешь поругаться? Поедем в «Гранд»». А потом он уже начал со мной советоваться по дому: «Я, вот, то присмотрел, это». Но сперва нам было непросто. Вроде, я вошла в его дом, а с моим-то характером... Ничего — по­тихоньку стали понимать друг друга. Поедем вме­сте. Он: «Ирина Викторовна, мы с Вами не руга­емся». — «Не ругаемся. Это здорово!» Все удивля­лись, что мы друг к другу по имени-отчеству обра­щаемся. Я говорила: так мы своё взаимоуважение супружеское проявляем. Я его любила и уважала. Это действительно был мужчина. Такого мне больше в жизни не встретить. Настоящий мужик.

 

— Миша очень любил жену, — вспоминает Ви­ка Цыганова. — Её дочка Марина как будто в этой семье родилась.

— Очень мягкая, женственная, — говорит Ва­дим Цыганов. — Ирина никогда не бывала грубой. Миша говорил о ней немало тёплых слов. А то, что она оттеняла его кипучесть своей скром­ностью, это всегда было заметно.

Как он радовался, когда у них сын родился: «Стол накрываю!» А я не мог приехать. «Ну, тогда — на крестины!»

Однажды Миша с Ириной заехали к Цыгано­вым. Михаил отозвал Вадима в сторонку и шепчет:

— Вадька, Ирка тебя слушается. Ты ей скажи, что самый модный цвет сейчас — зелёный.

— Зачем?

— Скажи, скажи! Мне очень надо.

Оказалось, они кухню только что выбирали и заспорили о цвете.

— Ну, вообще-то, в моде сейчас — зелёный, — глубокомысленно изрекает Вадим.

— Да нет, Вадик, вы подговорились! — пыта­ется раскусить их Ирина.

Все трое долго потом смеялись над этой исто­рией.

 

В различных интервью Миша гордился, что, наконец, он обрёл то, о чём мечтал, и что так дол­го искал — свой идеал женщины. Говорил, что ни разу ей не изменял — к тому моменту он уже счи­тал супружескую неверность греховной. Чистые трусы и носки каждый день — это для него тоже называлось любовью. Кто ещё из известных муж­чин осмелился публично признаться в этом? Круг, наверное — первый и единственный.

Михаил удивлялся, как это в иных семьях всё хозяйство — на домработнице. Значит, жена — лентяйка, раз не желает сама подбросить пару поленьев в семейный очаг. Ирина старалась гото­вить сама. Чаще всего мужу нравилось. Иногда он даже шутил, мол, откармливает она его. Ино­гда сердился. Леонид Телешев вспоминал, как од­нажды друг пригласил его пообедать. Зашли на кухню, Михаил — к плите, пробу с борща сни­мать. Крышку с кастрюли — долой, втянул запах варева и решил: чего-то здесь не хватает. Крыш­ку бросил — сам закипел, вместо борща. Но тут же и остыл — в доме друг голодный. Сели Михаил с Леонидом, пообедали.

 

— Когда ждала его с гастролей, старалась уго­дить ему: приготовить его любимые блюда. У нас всё по-простому было. Некоторые удивлялись: «Как так — ты же просто картошки отварила!» Мы могли себе позволить обедать в ресторане. Но Ми­ше эта кухня на гастролях надоела, домашнего хотелось: борща, курочки. Борщи мои и друзьям нашим нравились. Дима из Москвы как к нам со­берётся, так мне звонит: «Ир, борщечка свари!»

— А как предпочитали отдыхать?

— Я вначале год с ним на гастроли ездила — не до отдыха. Потом устала. Он говорит: «Сиди дома, присматривай за детьми». А отдыхать... Что-то вместе с работой: в Америке он выступал. Отдель­но уже мы с ним в Майами отдыхали. А у нас — в деревню выбирались, дома по воскресеньям ша­шлыки устраивали — к нам все друзья приезжа­ли. Дома у нас бильярд: Миша очень его любил, недавно стол поменял — поставил самый-самый.

 

* * *

 

— Здоровье Мишу никогда не подводило? Дав­ление, или другое что... Может, из-за этого и не смогли вытащить?

— Да нет, всё, как у всех. Уставал, конечно, по­сле гастролей, но так, чтобы валяться... На горло жаловался: «Вот, опять бронхит у меня». А так — сильный, здоровый был. Сильный духом, и этого было достаточно.

— Что придало сил тебе?

— Если бы не дети, могла бы и запить. Вот, го­ворят, ты закурила. А что, лучше напиться или наглотаться таблеток, чтобы снять этот стресс. Хотя, если бы Миша видел меня сейчас с сигаре­той — надавал бы по губам. На похоронах я вся наколотая была. Что столько людей пришло, уви­дела только на фотографиях. Дети, малыш толь­ко родился — очень больно такое пережить. Ребё­нок вырастет, будет спрашивать: «Мама, а какой у меня был папа?» По кассетам отца узнает. Я так радовалась, когда сын родился, всё думала: «Са­ша, какой ты счастливый! У тебя есть папа и ма­ма».

 

Ирине здорово помогает няня — Оля, женщи­на, у которой восемь своих детей. Когда ушёл из жизни Михаил, она оказалась незаменимой — Ирина была в шоковом состоянии. Первого мужа Оли убили. Наверное, общность семейной траге­дии сблизила двух женщин. Няня нравится всем Ириным знакомым: «Добрая, хорошая — такую ещё поискать надо». «У меня одна отдушина — Са­шенька», — говорит Оля.

— Знаю, друзья вас с Зоей Петровной и деть­ми не оставили...

— Таких друзей, как Лёша Телешев, мало. Са­ша и Дима, старший Мишин сын — его крестни­ки. И на 9 дней, и на 40 — всё Лёша организовал. Я не знаю, когда он ел, спал... Помогает нам Игорь Сердюк — компания «Ратмир». Владимир Иванович, начальник ГАИ, всё время приезжает с женой.

— Ты ни минуты не бываешь одна?

— Нет, постоянно кто-то в доме. Я боюсь оди­ночества. Даже в спальню нашу стараюсь не заходить — ночую в детской.

 

 

ГЛАВА XIII

«С ДЕБЮТОМ, БАТЮШКА!»

 

Мы все Его дети, и все мы больны,

На вечере Божией пред Богом равны.

Вечеря странная готова на земле:

Примешь ли странника? — Бог пришёл к тебе

 

(ст. инок Всеволод (Филипьев)

 

Кассета с песнями в исполнении тверского ие­рея Геннадия Ульчанина стала для меня настоящим откровением. Выпущена на средства Миха­ила Круга к 730-летию со дня рождения Михаила Тверского... Этого элемента недоставало книге с самого начала. Я думал (тогда ещё Миша был жив): «Ну, вот, остается перерабатывать биогра­фию, раздувая и сдабривая её темами светских хроник и какими-нибудь незначительными кон­фликтами». Мне и в голову не приходило, что счи­тающийся блатным певец Михаил Круг может быть церковным попечителем и продюсером за­писи духовных песен. Но Миша много чего пред­почитал не афишировать. Например, когда его не узнавали разные наделённые полномочиями ли­ца, не любил лишний раз напоминать, кто он такой. Однажды подарили ему на фирме «Си-Ди Лэнд» пластинки с музыкой из фильма «Апрель». На проходной тормозит его вахтёр: «Что за дис­ки? Где разрешение на вынос со склада?» Круг молчит. Я — рядом. Чувствую по его молчанию, что решить проблемку он предоставляет мне. «Да это же Михаил Круг! — говорю. — Ему эти диски президент фирмы Цейтлин подарил». — «А-а! Прошу прощения, не узнал».

 

Название кассеты исчерпывающим образом раскрывает её содержание: «Духовные песни». Духовные... И, вместе с тем, они — как будто из детства, из фильмов-сказок о Руслане и Людмиле, Садко, русских богатырях.

 

— Духовные песнопения существовали на Ру­си испокон века, — рассказывал Михаил. — Пи­сали стихи Господу, Божьей Матери, святым. И была древнерусская церковная музыкальная традиция. На её основе тверской композитор На­талья Балашова создала прекрасные мелодии. У «Духовных песен» явно нет никакого знака ра­венства с насаждаемой у нас европейской культу­рой. Но под гитару такие песнопения исполняют­ся очень редко. Я слышал песни в исполнении Жанны Бичевской, некоторых иеромонахов. В Тверской области подобная запись — первая.

 

Блатная песня и песня духовная встретились в тверском храме... И не разбежались в ужасе в разные стороны, друг друга завидев.

— Круг пел о жизни, — говорит отец Генна­дий. — Шансон это, или нет — неважно. Когда че­ловек поёт душой, стилизация его песен — это красивая рамка к прекрасному образу. Миша сострадал тем, кто мучился. Вот тут уже русский шансон, в смысле острожной тематики, является актуальным, потому что человек, поющий об этом, частью своей чувствует скорбь тех людей, которые действительно нуждаются в утешении, в помощи. Более того. Вся наша страна — острожная, потому что форма нашей жизни была каторжная. Всё у нас отбирали, отрывали, отжигали. И, самое главное, не давали человеку прора­стать как личности — Круг это смог сделать. А есть те, кто не любит Россию и не хочет, чтобы в нашем народе такие личности процветали. Негативный плод эпохи Просвещения, начиная с Английской революции XVII века — уничтожить личность в народе. В первую очередь, Михаил нёс не свои песни, а свою личность: своё понимание, видение жизни, своё сопереживание и свою по­сильную помощь — музыкальную, словесную и материальную. Отзывчивый был человек, мно­гим помогал.

 

На первый взгляд, столь серьезный музыкаль­ный проект требовал немало студийного времени. Однако альбом был записан феноменально быстро. Отцу Геннадию казалось, что ещё вчера Миша-продюсер сказал ему: «Батюшка, завтра в студию» — и вот он уже высказывает своё мнение о конечном результате: «Батюшка, это даже лучше, чем хорошо».

— Я не преследовал никакой коммерческой це­ли, — рассказывал Круг. — Продавать эти кассеты мы не стали. Раздаём верующим в церквах, дарим публике на концертах, и, вот, Вам я также пода­рил. Наверное, если бы каждый артист делал ка­кие-то шаги в отношении веры и спасения души, говорил бы об этом, не было бы на нашей эстраде столько ханжества и преобладающего китча.

Миша признавался, что хоть и сильна матери­альная сторона в его жизни, всё же не вполне удовлетворяет она его как творческого человека. С возрастом артиста потянуло к истокам. Он вспоминал дореволюционных артистов, актёров, которые «жертвовали Церкви и, таким образом, спасались». Помню, как ехали мы с ним по Моск­ве в районе Таганки. «Миша, — говорю, — вот церковь, где, говорят, отпевали Высоцкого». — «Где?» — «Да, вот, слева». Как увидел певец храм — тут же осенил себя крестным знамением. Жена Ирина говорила, что Миша, не перекрес­тившись, к еде не притрагивался. Когда они по­знакомились, он уже был верующим человеком. На первых порах выговаривал ей: «Что же Вы у меня, Ирина Викторовна, в церковь без платка собрались?» Круг считал, что жена ещё придёт к тому, к чему пришёл он в 33 года.

 

Иерей Геннадий Ульчанин окончил медицин­ский институт, до священства был врачом. В студенческие годы играл на гитаре, пел. Теперь он служит в церкви и поёт, но уже совсем другие песни. «Все стихи, которые поёт батюшка Генна­дий, написаны святыми людьми, служащими и служившими в Церкви», — говорил Миша, его продюсер. Как в своё время бард Евгений Клячкин в кулуарах фестиваля самодеятельной песни вдохновил Михаила Круга на продолжение пе­сенного творчества, так и он после совместного с отцом Геннадием благотворительного концерта в Твери, сбор от которого пошёл на достройку храма Михаила Тверского, произнес несколько тёплых слов, придавших священнику увереннос­ти в себе.

— Он подошёл ко мне и сказал: «Ну, батюшка, с дебютом!», тем самым, проявив своё профессио­нальное видение на мой план. Хотя, увидеть в священнике массового героя — это очень неод­нозначно в наше время и требует колоссальных наблюдений над жизнью. С одной стороны, я не могу и не вправе разменивать свои канонические закономерности, которые дают мне силы в жиз­ни, но, с другой стороны, по возможности, пыта­юсь расширить церковную ограду, как это делал и Михаил. Только он эту ограду открывал как бы вне, а я — внутри. И вот сегодня, на 9-й день по­сле его смерти, врата Царствия небесного хоть чуть-чуть, но приоткрылись. Многие поняли не­обходимость священства — Миша это знал.

Ещё в первые встречи артиста с отцом Генна­дием тот услышал, насколько помогал ему Бог — в здоровье, в семейной жизни, в общении с друзь­ями. Батюшка вспоминает, как несколько лет на­зад Миша восстановился после болезни с помо­щью молитвы. Он многое в жизни принимал близко к сердцу, и не только из-за специфики профессии прыгало у него давление.

— Отец Геннадий, я только после смерти Ми­хаила понял, какое место в его жизни занимали вера и Русская Православная Церковь. Наверня­ка, вы сопутствовали ему в богоугодных делах...

— С его жертвы началось строительство хра­ма Михаила Ярославича Тверского. Михаил помогал моему храму преподобного Иосифа Волоцкого в посёлке Сахарово. Часовню Анны Кашин­ской собирались построить на месте свалочного пустыря недалеко от дома Миши в посёлке Мамулино — для прославления второй половины кня­зя-мученика. И, поскольку в посёлке живёт много отставных военнослужащих, там же планирова­лось возвести храм Георгия Победоносца.

— Вы были свидетелем духовного преображе­ния Михаила?

— Однозначно. Как бы ни было, я говорю о том, что сам видел. Во-первых, начну с того, что Миша исповедовался и причащался у меня. Во-вторых, я ни разу не видел, чтобы он сел за обеденный стол, не перекрестившись. В-третьих, он пытался координировать свою деятельность со­размерно с моим мнением. Не на сто процентов, конечно, — дружил он и с другими священниками — но пытался.

— Не даёт покоя страшная нелепость случив­шегося. Неужели, вот так всё и было — уму непо­стижимо! Или, всё-таки, «явились на нём дела Бо­жии», как сказано в Евангелии?

— Именно так. Михаила не стало в день па­мяти Иова Многострадального. Хотел сказать: в этот день случилась его гибель. Но правиль­нее — мученическая кончина. Я думаю, что это промысел Божий, потому что Бог не попустил бы этой трагедии, если бы не видел Михаила в мученическом венце. И в этом — блаженство: Ми­хаил Тверской тоже погиб мученически. Мученичество есть плод жизни, который оценивает­ся не по тому, в каком возрасте человек отдал Бо­гу душу. Важно, насколько он преуспел, чтобы держать перед Господом достойный ответ за свою жизнь. Святой Феофан Затворник говорит, что в Царствие Небесное человек призывается в лучшем духовном состоянии. Эти слова в пол­ной мере относятся к Михаилу Кругу. Хотя, кто мы? Пророки ли, которые закончились Хрис­том? Но я как-то верю, что не затмится небо сов­сем — настолько там мощные лучи. Они обяза­тельно пробьют тьму.

 

 

ГЛАВА XIV

ДЕНЬ СОРОКОВОЙ

 

«Санкт-Петербург — это голова России,

Москва — сердце России, а Тверь — это её душа»

 

(Император Николай I) [41]

 

Маленький тверской стадион «Химик» ждал большого концерта. Участники его, помянув Мишу, как и на 9 дней, в воспетом им ресторане «Лазур­ный», поехали на студию «Салам» готовиться к вы­ступлению. Там ещё помянули, своим артистичес­ким кругом. Заодно пробежали сценарий. «Запо­минайте, кто после кого выходит и сколько песен поёт, — «строила» русских шансонье ведущая Ксе­ния Стриж. — Все здесь? Фитилёк?!» «Я!» — отозва­лась Катя Огонёк. «Дюмин!» — «С вещами на вы­ход», — съюморил кто-то. Да, 40 дней не 9. И не по­хороны. Всё нормально — жизнь продолжается.

Никого из равных или даже близких по вели­чине к Кругу светил в программе не было: по каким-то причинам не смогли приехать Розенбаум, Токарев, Гулько — те, о ком он говорил с восхище­нием, как правило, называя их по имени-отчест­ву. Были: Огонёк, «Жемчужные», Черняков, Дюмин, Глызин, Слуцкий, Бобков, Днепров, Миши­на группа «Попутчик»...

Напротив главной трибуны вырос чёрный куб сцены с траурной фотографией — той же, что и на кладбище, только многократно увеличен­ной. У сцены кучковались длинноногие девушки в мини. Совсем, как на майском конкурсе красо­ты, где Круг сидел в жюри, только с преобладани­ем тёмных тонов в одежде. Это и были те твер­ские красавицы. Тоже пришли почтить память? «Как ты, Дюма, любишь говорить? — перекиды­ваюсь с Александром фразой. — Это — секс». Сте­кался народ...

 

* * *

 

Входные билеты, милицейское оцепление, во­рота, заборы и стены — все эти препятствия не существовали для певца и князя, двух душ, ото­шедших от тел.

— Мнится мне, не ведаешь ты число людей, что услыхали про нашу славную Тверь через тебя, через песни и речи твои. Тут мы с тобой заодин. Я к тому в миру много тщился, да исторопился, ви­дать. И стол великокняжеский Всея Руси на Моск­ве доныне. А при мне там бысть, где сороковины твои — в той большой ендове, что у вас за место Детинца... Дивлюсь: вроде, как тризну нашу ста­рую по тебе справляют — с игрищем, пением.

— Да я знаю, что на месте «Химика» раньше наш тверской Кремль был. Но он сгорел за 200 лет до меня. А я уже при другой власти на свет по­явился. Большевики решили там стадион построить для игрищ всяких, как ты говоришь, чтоб народ смотрел.

— Большевики, баешь... Кого больше... Это вроде как вече у новгородцев, что ли? И бился я супротив них, и мирился — а всё едино, не одо­лел.

— Нет, гораздо хуже веча.

— Вот посадник ваш слово молвит о тебе.

 

* * *

 

На сцену поднимается губернато