Концерты, Америку, лимитчиков,

РЕКОРД-БИЗНЕС И СЕКС-МЕНЬШИНСТВА)

 

Я застал Михаила за обедом: он уплетал под­жаренную на сковородке варёную колбасу с каким-то гарниром. «Щец хочешь?» — я не отказал­ся, с дороги-то. Подумал про себя: «Просто, по-русски мужик питается».

Кухня в доме Круга — размером с московскую двенадцатиметровку, ну, может, чуть побольше. Плитка, деревянный гарнитур — классика безо всяких дизайнерских наворотов. Окно выходит на улицу Освобождения, под ним — небольшой палисадничек. Подоконник заставлен бутылка­ми с разнообразными спиртными напитками, по большей части сувенирными, дарёными. На потолке — липучка для мух. Вроде, все, кому надо, уже прилипли, но откуда-то раздаётся противное жужжание, которое отвлекает Мишу: «Где это она? Ага, на пол сорвалась. Наверное, оказа­лась самой сильной из них. Отлепиться смогла, но взлететь уже не получается: крылья слиплись».

Формально в тот июньский день я приехал к нему за демонстрационной версией нового альбома — ещё не окончательно сведённой, без скрипки и гитар, но всё же дающей представ­ление о качестве материала. Во избежание пи­ратства, песни, как обычно, были записаны не целиком, от каждой — по куплету и припеву. «Сейчас на другую кассету перегоним», — сказал хозяин и вставил демонстрационку в музыкаль­ный центр типа «уличная дискотека», который откликнулся на манипуляции с ним переливами лампочек на табло. Огоньки исправно бегали, а копии не получалось. Миша принёс из покоев инструкцию по эксплуатации и, со словами «чи­тай пока», оставив меня наедине с техникой, сам отъехал с женой и новорожденным Сашей по ка­ким-то младенческим делам. Я сидел на его кухне совершенно один. Кто-то позвонил, спросил, где Михаил и, немного настороженно, кто у телефо­на. Узнав, что гость из Москвы, успокоился: «Ну, хорошо».

Когда хозяин вернулся, я успел прослушать кассетную копию раза три.

— Миша, здесь на дисплее цветомузыки боль­ше, чем функциональных данных. Запись с кассеты на кассету осуществляется одной кнопкой.

— Долбанный магнитофон! И в самом деле — надо было нажать клавишу «дуббинг», как я не за­метил? Кстати, альбом-то послушал? Ну, что?

— К чему стремился, то и получилось. Как буд­то живой оркестр играет.

— Всё живое, кроме барабанов и баса.

— А трудно было самому всё аранжировать?

— Ну, аранжировки не чисто мои. Я приносил только записи голоса под гитару. Остальное делал звукорежиссёр. А потом уже я корректировал: у меня был выбор.

— Там есть «Владимирский централ-2». Слу­шатели ждут ту же самую хитовую мелодию. Но ты просто взял и написал другую песню.

— Времени прошло сколько — веяния уже другие. Люди привыкли к тому «Владимирскому централу», просят его. А эта песня о еврейском юноше, сидящем в Централе и поющем по-еврейски свою песню о маме. Песня, скорее всего, о сильном характере, о сильном человеке, который лишён общения с близкими, родными, ли­шён свободы, но думает не о себе, а о маме своей. Потому что в трудные минуты человек, как пра­вило, задумывается о самом добром, самом тёп­лом. Бессмысленно рассказывать про все песни нового альбома. Лучше их послушать. Мне кажется, примерно шесть из двенадцати — силь­ные вещи.

— Согласен. Будем ждать выхода пластинки. А пока расскажи о необычном «живом» сборнике «После третьей ходки».

— Однажды позвонили из «Классик Компани», попросили записать «живое» выступление с груп­пой «Попутчик» — я согласился. Я даю такие кон­церты 200 раз в году. Для меня это не какой-то подготовленный сюжет — как раз то, как я обыч­но работаю. Но та запись относится к редким концертам, когда между публикой и артистом существует связь, причём прямая. Хорошо петь в такие концерты: хорошо дышится, не сбивает­ся дыхание, даже если танцуешь. И есть выступ­ления очень трудные, которые с трудом вытаски­ваешь. Не знаю, почему так случается, но такие концерты тоже бывают.

— Запись зафиксировала, как ты общаешься с публикой...

— Разговоры, ответы на вопросы... Интересу­ет всё: кто моя жена, сколько у меня детей, где я живу. Москвичи, обычно, спрашивают, почему не в Москве. А я отвечаю вопросом, а вы почему не в Твери живёте? Никак невдомёк москвичам, что место, где человек родился, является для него самым лучшим. Человек, живущий у себя в достат­ке, конечно же, не поедет в Москву. Москва — это город, где можно заработать деньги, получить из­вестность. Если бы я задался в жизни этими це­лями, я бы вряд ли чего-нибудь добился. Река тек­ла, а я плыл в лодке по ней. Вот так, с Божьей по­мощью, и стал известным артистом. Ничего та­кого не предпринимал, чтобы обзавестись знакомствами, влезть в тусовку. Слава Богу, что пес­ни сами за себя говорят. Им не нужна поддержка высоких дядь и сексуальных инвалидов. Много примеров тому, как именно такие и пробираются на эстраду.

— Вроде бы и жанровые радиостанции появи­лись, и фестивали шансонные проводятся, а всё равно, официального признания нет — премию по-человечески вручить не могут.

— Да. И виной тому — моё резко отрицатель­ное отношение к сексуальным меньшинствам. Это приводит к тому, что связанные с этими меньшинствами люди (они, в основном, или курируют, или работают в сфере искусства)... До­статочно хоть слово резкое в их адрес сказать — и ты будешь артистом-изгоем.

— А правда, что премия «Шансон года» офици­ально тебе так и не была вручена?

— Почему, вполне официально. В номинации «Всенародное признание». Только не в москов­ском Кремле, а в Санкт-Петербурге. В городе, где я первый раз выступал на «Радио Шансон», у Александра Фрумина. Устроители питерского концерта сказали мне, что и в столице вручили бы, если бы в составление концертной програм­мы не вмешались гомосексуальные структуры. Так прямо и скажу — а какие они ещё? Так было запрещено моё выступление в Кремлёвском Дворце. И не только моё, но и «Братьев Жемчуж­ных», Кати Огонёк...

У артиста сексуальная ориентация не долж­на быть определяющей. Артист, в первую очередь, — творческий человек. В этом смысле я очень уважаю танцора Михаила Барышникова. Он остался мужчиной вопреки всему тому, что творится в балете. Мы прекрасно знаем Рудоль­фа Нуриева и других балерунов-невозвращен­цев. Причина их невозвращения — та, что у каждого человека пониже спины, но никак не социальная. Там Нуриева любили, ласкали; он как сыр в масле катался — тюрьма ему точно не грозила.

— А не хотел бы ты быть известен, как Иосиф Кобзон — официозно.

— На Кобзоне очень большое бремя лежит. Из­вестность не позволяет ему расслабиться. Он всё время должен быть в напряжении, следить за каждым волоском на своём костюме. Я, слава Богу, не так известен, как он, меня не так часто уз­нают, но... Когда в день концерта чувствуешь на себе внимание: «Приехал Круг!» — это внимание, оно — нездоровое. Люди не готовы к встрече с из­вестным артистом. Ну, увидели вы его, артиста. Поздоровайтесь и пройдите мимо. Это «здравствуйте» будет самым приятным для него проявле­нием внимания и уважения. Вместо этого: «Ой, извините! Вы — Михаил Круг?» И пошло-поехало: «Разрешите с вами сфотографироваться». А ар­тист, к примеру, идёт с сумками — он тоже ходит в магазин!

Я, конечно, не Иосиф Давидович в этом отно­шении. Должны быть охранники, машины эскор­та сопровождения. Всё это кажется со стороны каким-то представлением: вот, мол, каким дол­жен быть артист. А он сидит в этом лимузине, как цыплёночек ещё не родившийся в яйце: ни туда посмотреть, ни сюда выйти. Даже погулять — ха-ха! — от жены налево.

Пафос и внешний блеск, порой скрывают ли­шения человеческие. Иногда — общения. А порой просто побыть наедине с собой хочется. Это можно сделать и в трамвае — в толкучке, когда ты чи­таешь книгу и едешь до своей остановки.

 

* * *

 

— Тверские артисты гордятся тобой. Ваш ме­стный шоумен Дмитрий Седов говорил мне: «Вот, Миша прошёл такой путь! Надо и нам подтяги­ваться до его уровня». Но простые тверичи... В Морозовском городке мне показалось, будто они озлоблены чем-то. Из своей нищеты они смотрели на тебя не как на артиста, а как на сильно подняв­шегося по жизни человека. Помнишь девчонку в «косухе» с собакой? Я еще подумал: «На героине, она, что ли?» Или тех женщин на лестнице?

— Дом рушится не просто так. Значит, такие хозяева в нём живут. То, что происходит сейчас с Морозовским городком: обваливается облицов­ка стен, в запустении системы отопления и водоснабжения — в этом, в какой-то мере, есть их до­ля вины. Они не родились в Твери, они сюда при­ехали. Так же они могли приехать во Владимир, Ярославль... Судьба такая, участь человека, кото­рый в поисках лучшего съезжает с насиженных мест. Хотелось заработать, удачно выйти замуж — не получилось. Их злоба — это злоба на свою судьбу. Многие даже не могут проанализировать: а что я сделал, чтобы жить лучше? Воз­можно, ничего. Иные люди, глядя на тех, кто, как ты сказал, поднялся, видят только конечный итог. А ты посмотри, с чего человек начинал, как он стал известным! Думаю, шансы у всех тогда (в перестройку — Р.Н.) были равные. Нужно, в первую очередь, себя винить во всех бедах, но это не каждому дано. Избили ли тебя на улице 10 человек одного, или сгорел твой дом, или луч­ший друг предал, или просто жизнь не ладится — не надо винить соседа, друга, жену. Смотри в се­бя. А почему тебя избили 10 человек? — А что ты делал этой ночью у ларька? — Пошел за сигарета­ми. Так ты знал, что ночью тебя могут избить, ну, и не кури до утра.

— Ты же, в конце концов, не отец города, не се­кретарь парткома. Ты просто приехал туда, где прошло твоё детство. Или «казарменным» жите­лям уже не на кого положиться?

— А это всего лишь неумение вести себя в об­ществе. Иногда требуется сделать паузу, подумать, нужны ли здесь твои реплики. Когда идёт производственное собрание — нынче нет таких производств, как раньше — как правило, найдёт­ся один, кто или сделает из собрания посмешище, или постоянно выкрикивает. Такому везде плохо. Он в переполненном трамвае начнёт бубнить, он испортит настроение кому-нибудь на улице, в ма­газине. Вот такая нам попалась парочка. Для них случаи, где можно что-то ляпнуть, очень редки. Ну, может, раз в год бывают. Они, конечно, приня­ли нас за официальных представителей, а что? кто? — видят: хорошо одетый человек в галстуке приехал на чёрной машине. Значит, кто-то отту­да. Потом произошло то, что произошло.

 

* * *

 

— Слышал, ты в Одессу собрался, записывать там что-то будешь?

— С режиссёром Ярославского Камерного теа­тра и артистами кино мы планировали записать звуковую дорожку по рассказам Юза Алешковского. Уже была проделана предварительная ра­бота, а сам проект предполагалось реализовать на студии под Одессой. Идея исходила от меня. Но тут у меня родился сын, и я позвонил, догово­рился перенести всё на более поздний срок.

— Почему Алешковский?

— Во-первых, Юз Алешковский — классик, которых никогда у нас не было и, наверное, не бу­дет. Потому что есть классики высококультурные, а этот — высококультурный, но ещё и от народа. Когда я читал его, у меня живот болел от смеха: настолько это тонко, прямо, в точку и насыщено юмором нашим русским. Ни один англичанин, американец или француз не может его понять. Они не доросли ещё до русской культуры.

— Отсюда сам собой напрашивается вопрос: про Америку. У нас есть эмигрантская популяция: Успенская, Токарев, Шуфутинский... А ты — один из немногих, если не единственный, состояв­шийся здесь артист жанра, кто может регулярно ездить туда на гастроли. Наверняка, у тебя было время поближе познакомиться с Америкой?

— Был период в жизни страны и в моей жиз­ни — коммунистический, когда мы Америку не любили, но на вещи, привезённые оттуда, смот­рели с удовольствием. Мы знали, что американ­ские машины, технологии, одежда — очень хоро­шего качества. Затем, когда к власти пришёл Гор­бачёв, и началась перестройка, наступил период всенародной любви к Америке. Потом эта любовь охладела. Но до сих пор Соединённые Штаты по­чему-то считаются в мире эталоном жизни. А, побывав там первый раз, второй, третий, я увидел Америку совсем не такой, как в фильмах. Я увидел, какова она на самом деле: грязные улицы, ог­ромные помойки, дома без стёкол, где живут бед­ные. Там существуют те же проблемы, что были у нас в Советском Союзе, с той разницей, что в СССР они считались ненормальным явлением, и с ними пытались бороться, а в Америке никто и не пытается. Там каждый живёт, как хочет. Нра­вится спать в коробке и отливать себе в штаны — пожалуйста! Его никто не тронет, потому что он желает так жить. И вот эта американская «демократия» — она пагубна для России. Глядя вечером на фешенебельный центр Нью-Йорка, Чикаго, я вспоминал сияющую огнями Москву. В Нью-Йор­ке нет таких широких улиц. Они там узкие, заст­роенные стеной небоскрёбов до самого неба. А то, что находится за этой стеной, или какой-нибудь мелкий американский городишко — всё это мало отличается от помойки где-нибудь в Бирюлёво.

Так что, вся эта американская парадность по­блёкла после первого же посещения. Американцы — буквально, скупердяи, они считают каждый цент. Основная их масса не может себе поз­волить делать дорогие подарки. Конечно, бога­тые люди хорошо живут и там, и здесь... А ещё я не люблю американцев за их глупость, пафосность и сытый индюковизм. Живя в Оклахоме, они не знают, где у них Канзас — думают, где-то в Африке. Американцы имеют весьма приблизительное представление о мировой культуре. У них же в школах не ставят оценок, лишь отметки о прослушивании курса.

...Нация сытых, толстых, самодовольных ин­дюков, которые не знают, что такое — иметь соб­ственный дом. В их домах, поверьте, в соседней комнате пукают — и всё слышно. Стены сделаны из гипсокартона — это смех один!...Дома, где ме­бель берётся у хозяина в аренду и ему же возвра­щается....Машина, на которой вы не имеете пра­ва ездить без страховки.

Американцы живут в таких кандалах своей экономики, что если бы не страны «третьего мира» с их дешёвой рабочей силой, то Америка дав­но бы загнулась!

 

* * *

 

— Теперь про автономную жизнь твоих песен. По-твоему, хорошо, что хиты кочуют из сборника в сборник?

— С точки зрения продолжительности жизни песен, их популярности — да. Это говорит о том, что народу нравится и, значит, автор не зря поёт.

А с точки зрения «пиратства», так сказать, офи­циального, когда фирма, которая заключает со мной контракт, утаивает тиражи, это очень пло­хо, мягко говоря. Хотел даже грубое слово ска­зать. Такие фирмы долго не продержатся. Займут какую-то свою нишу маленькую и на именах ар­тистов, с которыми раньше работали, будут ис­кать контакт с маленькими, неизвестными арти­стами, которые к ним потянутся, ища популярно­сти. Ну, и, конечно, с такой фирмой в дальней­шем я сотрудничать никогда не буду.

— Как ты расцениваешь появление сборника «Я прошёл Сибирь...»? Песни там — точно в твоём исполнении, одна из них так и называется: «Я прошёл Сибирь...». Но целый сборник так озагла­вить ты, насколько я знаю, не планировал.

— Это попросту подлость.

— Тебе звонили, спрашивали твоё мнение на этот счёт?

— Нет. Видимо, думали так: а может, Круг в суд не подаст, приедет, мы всё объясним ему, де­нег дадим — всё через зад. Ну, и, как правило, та­кими фирмами движут нереализованные амбиции: мол, мы этого артиста нашли, раскрутили. Я с таким же результатом попал бы в любую другую рекорд-компанию. И кто-нибудь другой мог «по­строить» мне коттедж. Хороший материал люди обязательно заметят.

 

 

ГЛАВА VIII

МИР ЧИСТОГАНА

 

«Могу поклясться, что я ничего Михаилу не должен»

«Где корень благоговения перед Кругом?

В жажде наживы, больше ни в чём.

Я такую музыку не слушаю»

 

(Высказывания владельцев двух крупнейших

Шансонных фирм звукозаписи)

 

Автор тоже является некоторой частичкой этого мира. И он хочет сказать хозяевам лэйблов, не в кулуарной беседе, не за закрытыми дверями какой-нибудь переговорной, одно слово сказать: хватит! Перестаньте спорить о том, в ком из вас больше совести, морали, щедрости. Не будьте ханжами, признайте: для вас это имя — Михаил Круг — означало, прежде всего, большие деньги. Вы бились друг с дружкой за его последние пес­ни, уводили новые альбомы из-под носа у конкурентов и говорили о нём с алчным придыханием. Теперь то, что он оставил после себя, может при­нести прибыль избранным — самым платёжеспо­собным из вас. Если, конечно, ваши коммерчес­кие расчёты верны, а то ведь и «угореть» недолго.

По словам директора «Русского Шансона» Юрия Севостьянова, Круга в мир гонорарной звукозаписи привёл его тогдашний директор Алек­сей Свиридов, с которым певец окончательно расстался в 1997 году и с тех пор при упоминании его имени морщился. Тем не менее, именно Свиридов в первой половине 90-х привёз кассету с его песнями в Москву. Плёнка попала к будуще­му президенту концерна «Союз» Виталию Беляко­ву. В 1994 году в свет вышла кассета с записью первой легальной программы Михаила Круга — альбома «Жиган-лимон». Параллельно с ним по стране гуляли и ранние записи: «Катя», «Тверские улицы». Но то был граничивший с пиратством музыкальный самиздат: ни обложек цветных, ни копирайтов, ни качества, наконец.

 

— Беляков послушал, потом дал мне, — вспо­минает Юрий Севостьянов. — Нам обоим проект показался интересным. Получается, Беляков на­чал раскручивать Круга, а я продолжил.

— Но сам Круг считал, что выйди он тогда на другую фирму — результат был бы тот же.

— Не было в моей практике ни одного артис­та, который не считал бы себя исключительным, начиная с Круга и заканчивая Дюминым и Кали­ной. Не возьму на себя смелость утверждать, буд­то я его сделал. Но была фирма, которая помога­ла ему стать, кем он стал.

Как признаётся директор концертных про­грамм Михаила Круга и группы «Попутчик» Марина Шамшонкова, даже выражая недовольство манипуляциями «отца шансона» со своими песня­ми, артист всё же отдавал ему должное как про­дюсеру: «Это с подачи Севостьянова в один день и в один час мои записи появились во всех ларь­ках звукозаписи».

— Вспоминал он тут тебя в июне, в «Мерседе­се» нас с Бобковым по Твери катая, говорил: «Я у него был, группа «Нэнси» — всех потерял».

— Заочно отвечу на его слова. Я ничего не те­ряю. Я создаю артистов, делаю имена в шансоне, но у нас нет законодательства, которое позволяло бы их удержать. А они, достигнув определённого уровня, пытаются освободиться от контракта. Я же не душу их, не гною — отпускаю. Выходит, они сами вырываются от меня на свободу. А мне — что осталось, то осталось. Пока артист — никто, он радуется своему первому контракту. А чуть поднялся — он ему тюрьмой кажется, пусть с те­левизором, автомобилем, коттеджем. Это извеч­ная проблема мирового рекорд-бизнеса. Никогда человек не будет хвалить тюрьму.

 

Уже к 1997 году контракт с фирмой «Мастер Саунд» на пять альбомов с обязательными концертными отчислениями стал тяготить Мишу. На тот момент были выпущены только три пластинки: «Жиган-лимон», «Зелёный прокурор» и «Живая струна». Артист предложил Севостьянову следующую схему: он даёт ему право выпус­тить два сборника — «Лирику» и «Жиганские песни», которые зачитываются как два номерных альбома, и, оставляя за собой все доходы от кон­цертов, выходит из контракта. Севостьянову эта схема не нравилась, но деваться было некуда: он не мог принудить Круга записать ещё два альбо­ма.

Юрий Севостьянов говорит, что и в период плотного сотрудничества, и после общались они достаточно ровно. Не было ни угроз, ни хлопанья дверью, ни мата. Негативные высказывания в свой адрес директор «Мастер Саунда» услышал, только когда возникли проблемы с концертным туром «Русский шансон», участником которого был Круг. «Отец шансона» с помощью Свиридова занимался организацией концертной деятельно­сти подопечного и его коллектива: приходилось и самому выезжать с Михаилом на гастроли — в Одессу, Питер, и решать вопросы с представителями криминального мира.

Похоже, так оно и было, как рассказывает Се­востьянов. И много позже, когда артист уже в полной мере пользовался плодами независимо­сти, он воздерживался от открытого конфликта со своей бывшей выпускающей фирмой. Что, кстати, отчётливо видно по его обтекаемым, без упоминания конкретных имён, ответам на мои вопросы в предыдущей главе. Но что для про­стого слушателя — тёмный лес, то для мира зву­козаписи — яснее ясного.

— Круг не был пафосным, — говорит Севость­янов, — однако имел достоинство, которое подкреплялось его позицией на аудиорынке. Он из­начально был с гонором, а дополнительную подпитку ему давала слава. Мне приходилось с этим считаться. Я давал ему деньги, которые по кон­тракту вовсе не должен был выплачивать: на строительство загородного дома, на лечение.

 

Покинув, как оказалось, навсегда фирму «Мас­тер Саунд Рекордс», Михаил Круг оставил в её ка­талоге на четверть века четыре своих альбома. Он мог выражать своё недовольство по поводу сборника «Я прошёл Сибирь...» как угодно, но по­делать ничего не мог: фирма выпустила его правомерно, по закону никакого разрешения автора на это не требовалось.

— А что, Круг был в диком восторге от сборни­ка «Пацаны», что ли, который выпустили «класси­ки» точно таким же образом? — рассуждает «отец шансона». — Сборники — штука двоякая: с одной стороны, помогают артисту раскрутиться, с дру­гой — вредят. Круг и так был известен. Получает­ся, больше — вредят. Но у рекорд-лэйблов — свой бизнес. И если мы решили, что пришло время этого сборника, значит, так тому и быть.

 

* * *

 

У Юрия Севостьянова две фирмы: «Мастер Са­унд Рекордс» и «Русский Шансон». Основная кон­курирующая с этими лэйблами компания — од­на, а вот конкурентов — двое. Дмитрий Горев и Юрий Малышев — соучредители «Классик Компани», в просторечии своего круга совокупно именуемые «классиками», беседа с которыми бы­ла записана ещё при жизни Миши, не имеют славного прошлого «отца шансона», дающего им право на сей громкий титул, однако стараются компенсировать его отсутствие бурной деятель­ностью в послекризисном настоящем. Будучи изначально торгово-дистрибьюторской компани­ей, «классики», в отличие от Севостьянова, не открывают в жанре имён — они их перекупают. В 1997 году настала очередь Михаила Круга.

— Представил ему нас господин... — вспоми­нает Малышев, — как его фамилия-то была?

— Черёмушкин, — подсказывает Горев.

— Да, господин Черёмушкин, ныне покойный. Светлая ему память.

— Кто это?

— Наш бывший компаньон.

За «Мадам» Горев и Чалышев отправились к Мише в Тверь. Он встречал их на студии «Лига». Тут же взял в руки гитару и говорит: «Сейчас спою вам свой новый альбом. Слушайте».

— Прослушивались ли тогда во «Владимир­ском централе» черты «хита всех времён и народов»?

— Нет, — говорит Чалышев. — И никто бы их там не услышал — он же нам под гитару эту пес­ню спел. Впоследствии студийная подача, конеч­но же, дала свой резонанс.

— В чём феномен Круга?

— Это, прежде всего, голос, который очаровы­вает.

— Всё в совокупности, — присоединяется Ма­лышев. — У первых номеров всегда так. Если в «Мерседесе» свеча качественная, родная, то и провод будет хороший, и фара. Так и у Круга: и голос, и подача, и стихи, и студия.

— У Круга всё органично, — продолжает свою мысль Горев. — Если сравнивать, к примеру, с Ку­чиным, у Ивана на первом месте — аранжировка и музыка. А у Круга — голос. И оба они — велико­лепные саунд-продюсеры. Круг в студии всё сам контролирует. Под плохую аранжировку он по­просту не будет петь.

— Не секрет, что Круг и Кучин не питают друг к другу тёплых чувств...

— Кучин, пожалуй, единственный артист жа­нра, — говорит Горев, — кто года полтора-два был попервее, чем Круг. А уже «Владимирский цент­рал» гремел... Зато у Кучина был альбом «Судьба воровская». Он, правда, потом 3 года ничего не выпускал, а Круг — альбом за альбомом.

 

Если учитывать серийные сборники «Классик Компани», и не только, то Круг и в самом деле от­личался завидной скорострельностью. Из сборок наиболее интересна, на мой взгляд, «После треть­ей ходки», вышедшая стартовой позицией в «Жи­вой серии». Сама серия стала воплощением идеи композитора и продюсера Вячеслава Клименкова. «Классики» гонялись за артистами по гастрольным маршрутам и записывали их разной степени «живости» выступления с помощью специально арендованной для этой цели аппарату­ры. Круга, в буквальном смысле, догнали с трудом. Случилось это в Подмосковье, куда артист припустил на своём «Мерседесе» столь ретиво, что оставил далеко позади «классический» «Ниссан».

— И что народ? Не зря гонялись?

— Даже палаточники почувствовали интерес публики к этому альбому, — вспоминает Юрий Малышев. — Там перед слушателями предстаёт несколько иной Круг. Взять тот же «Владимирский централ»: «живая» подача, которая очень сильно отличается от студийной «мадамовской». Изюминка концерта в том, что, зная о готовя­щейся записи, Михаил ввёл в обычную програм­му ряд ранее не издававшихся песен: «После тре­тьей ходки», «Утренний скандал», «Ни в чём не ви­новатый»... Лучше всего из новинок публика при­няла песню, по которой назвали и весь альбом.

— Мы ехали на один концерт, а попали на два, — говорит Дмитрий Горев. — Устроители ска­зали нам, что на всех билетов не хватило. Так у нас неожиданно появилась возможность выбирать лучшие версии из звукового материала сра­зу двух выступлений.

...А вообще «Живую серию» с Кругом мы выпу­стили назло украинским конкурентам, чтобы у них с украденной у нас из-под носа «Мышкой» не было суперприбыли, на которую они бы накупили хороших шансонных проектов.

«Классики» вспоминают о Круге, как о хлебо­сольном хозяине, хвалят блюда, которые готови­ла его мама Зоя Петровна. Однажды им довелось прокатиться с Мишей за продуктами в его шес­тисотом «Мерседесе». Артист сел в машину, как был — в домашних трениках, и покатили. У рын­ка остановились: «Ща, я за картошкой — поси­дите».

— Простецкий мужик?

— Судя по огромной роскошной ванной ком­нате, где он нас однажды принимал — отвечает Дмитрий Горев, — не скажешь, что совсем уж простецкий.

— А туалет в его доме лучше, чем у многих — гостиные, — добавляет Юрий Малышев.

 

Горев и Малышев поехали в Тверь покупать альбом «Мадам» с будущим хитом «Владимирский централ», но, в итоге, все песни этой программы оказались в каталоге «Мастер Саунд Рекордс». Правда, «классики» получили возможность не­сколько лет торговать им на эксклюзивной осно­ве. Но не 25 же! Альбому «Мадам» суждено было сыграть одну из важных ролей в не затухающем и по сей день конфликте между двумя фирмами.

— Севостьянов первый «занёс» Кругу предо­плату. И мы решили приобретать альбом совмест­но с шефом будущих конкурентов, хотя могли бы обойтись без него. Ситуация, аналогичная той, что была с альбомом «Мышка», который мы тоже упустили, и он ушёл на Украину к Ване Слободянюку.[28] В обоих случаях мы доверились нашим партнёрам.

— Зато с «Розой» у них всё гладко вышло, — прорвалось уже после ухода Михаила у «отца шансона» — так достали его заглазные обвине­ния. — Купили в кризисные времена — недорого и навсегда. Потому что ловкие торгаши — кто же они ещё?! По моим-то контрактам семья Михаи­ла постоянно будет получать отчисления. А эти один раз заплатили — и всё. Где же их потираж­ные, если они такие честные? Помогли бы семье!»

 

В начале ноября 2002 года я передал содержа­ние реплики Севостьянова Гореву. Комментарий последнего был предсказуем: он и не собирался вносить какие-либо изменения в условия догово­ра с покойным. В ту встречу я впервые увидел буклет альбома Мишиных дуэтов с различными исполнителями «Посвящение». Моё удивление вызвало то, что компиляция, часть песен которой уже была обнародована в ряде сборников, пози­ционировалась на обложке диска как номерной альбом Круга. Рекламная кампания на «Радио Шансон» не отставала от полиграфии: за послед­ний сольный альбом маэстро выдавались 11 дуэ­тов плюс песенное посвящение.

— «Отец шансона», по-твоему, наживается на смерти Круга, а ты — ты не занимаешься ли, по сути, обманом Мишиных поклонников — всей страны, по большому счёту? Ведь Михаил Гулько, Игорь Слуцкий и Вика Цыганова — они же здесь не на подпевках. Озаглавил бы альбом «Дуэты», как такие работы обычно называют на Западе...

У генерального директора «Классик Компани» на всё готов ответ, где он как «дважды два четыре» докажет вам свою правоту. То название, дескать, коммерческое, а это — не очень. Странно только, что в серии сборников именно его, и никакой дру­гой, фирмы пресловутый пиар Вадима Цыгано­ва завершился коммерчески просчитанным фи­налом — сборником «Легенды жанра. Вика Цыга­нова». Альбом «Русская водка». И были в этих Викиных «Легендах» хиты «Постой, душа» и «Прихо­дите в мой дом». Ни годом раньше, ни годом поз­же.

 

 

ГЛАВА IX

ЗА ДУЭТАМИ

 

При подготовке музыкального материала ду­этов к изданию, продюсер Цыганов предпочёл ис­пользовать не «живые» инструментальные пар­тии, сыгранные участниками Мишиной группы «Попутчик», а синтезированные звуки своей сту­дии, что не самым лучшим образом отразилось на конечном продукте. Будь Михаил, истый адепт «живого» звучания своего коллектива, жив, он ни за что не допустил бы тиражирова­ния столь скверно сделанных песен.

 

(Конгломерат из сильно смягчённых

выска­зываний ряда представителей