Утро субботы, 13 августа 2016 года.

Несмотря на опустошенный лес на севере штата Мэн, нетрудно найти хорошее место для ночлега. Примерно через час после Гринвилла на земле бумажной компании есть красивое место, которое мы с отцом не раз использовали в качестве базового лагеря для охоты. Вот где я проснулся в субботу утром под открытым небом с первыми проблесками света на горизонте в промежутке между тьмой и светом, который называется утренними морскими сумерками.

Мне не потребуется много времени, чтобы собрать вещи, погода прошлой ночью была достаточно хорошей, поэтому я не стал ставить палатку, а вместо этого спал под звездами, так что могу позволить себе потратить время на приготовление кофе на походной плите с помощью старого перколятора. Он принадлежал моему отцу, а до этого его отцу. Три поколения Пирсов использовали его на охоте и рыбалке. На самом деле, он делает дерьмовый кофе – в нем всегда есть гуща, и вы не можете не сжечь его каждый раз, но нет абсолютно ничего, что я предпочел бы иметь, когда в лесу. На вкус как семья. Как традиция. Я почти вижу призраков моего отца и дедушки, сидящих на других бревнах вокруг холодной ямы вокруг костра вместе со мной.

Штат Мэн прошел долгий путь за прошедшие годы, и нигде это не проявляется так очевидно, как в услугах сотовой связи. Леди в магазине заверила меня, что мой телефон будет работать здесь, но я ни разу не поверил ей. Вытащив свой новенький Айфон, я с радостью обнаружил, что она абсолютно права. Пришло время просмотреть карты и спланировать сегодняшнюю миссию, а надежное соединение для передачи данных позволяет получать по запросу изображения над головой.

Очевидно, что Гринвилл не враждебная территория, но все же лучше относиться к каждой миссии, как будто вы идете прямо в самое сердце тьмы. Всегда помните о семи принципах: Правильное Предварительное Планирование Предотвращает Плохую Производительность.

Я возвращаюсь в Гринвилл вскоре после восхода солнца, сижу на приличном наблюдательном посту в ресторане «Тетушки М». Сидя на стандартном складном металлическом стуле за столом у окна, я наблюдаю, как фермерские грузовики разгружают людей и продукты на стоянке Национального банка Кэмдена и небольшой зеленой общей зоне рядом с ним. Это идеальная точка обзора.

К тому времени, как доедаю тарелку с тушеной говядиной и яйцами, похоже, все уже готово. Все очевидные места уставлены палатками, и толпа начинает просачиваться.. Яппи, направляются к тому или иному лагерю, привлекают покупателей из местных ресторанов или старых курортов. Еще две чашки кофе, и я решаю, что толпы достаточно, чтобы хоть немного смешаться с ней.

Фланелевая рубашка, шляпа «Ред Сокс» и отросшая за несколько дней борода — это все, что мне нужно для маскировки в этой обстановке. Я вполне уверен, что ни Хизер, ни Кортни – если они вообще там есть – не узнают меня. В последний раз, когда они видели меня, я был безбородым семнадцатилетним подростком, направлявшимся в учебный лагерь, мамина подпись еще не высохла на бланках родительского согласия на призыв несовершеннолетних. Прежде чем встать, я проверяю, надежно ли закреплена «Беретта» на пояснице у меня в кобуре. Несколько долларов, оставленных на столе, покрывают мой завтрак и щедрые чаевые, а затем я иду через улицу.

Я начинаю с конца фермерского ряда. Мне придется покупать вещи здесь и там, чтобы оставаться незаметным, поэтому в первой же палатке я беру матерчатую сумку и немного... что, черт возьми, такое бок-чой? Понятия не имею, но он лиственный, зеленый, и я покупаю его только для того, чтобы было что нести. На каждом прилавке я, как и все остальные, перебираю продукты. Мне приходит в голову, что я определенно хочу вымыть все, что собираюсь съесть, – только не бок-чой, который пойдет прямо в мусорное ведро, – увидев, как, по крайней мере, три человека ковыряют в носу, прежде чем взять еду.

Я всегда смотрю как минимум на два-три места перед столом, за которым стою. Краем глаза я вижу людей, обслуживающих за каждой стойкой; наблюдаю за людьми, не будучи очевидным.

В большинстве в палатках работает одна женщина, но ни одна из них пока не похожа на Хизер или Кортни. Я на полпути к полукруглому сооружению, но быстрый взгляд ловит возможную цель. Палатка из самых больших, и она, безусловно, отличается.

С приличного расстояния вижу, что там работают три человека – две женщины и мальчик. Четвертый человек выходит из-за грузовика, и на этот раз это мужчина. У грузовика на боку крест и куча плохо написанных букв от руки. Билл говорил, что Хизер питала слабость к особенно сумасшедшим вкусам этой старомодной религии. Может быть, это тот самый?

Моя следующая остановка — небольшой буфет, установленный в беседке посреди зелени. Здесь я могу выпить бутылку содовой — это мокси, который, возможно, превосходит только кофейный бренди Аллена в качестве государственного напитка штата Мэн, — в тени от утреннего солнца и наблюдаю за стойкой, не боясь, что буду разоблачен.

Баннер над столом и надпись на грузовике провозглашают, что эта палатка принадлежит церкви Нового откровения, что бы это ни было. Мужчина выглядит моложе меня, с клочковатой бородой и сальными волосами, и у него мощные плечи. Полагаю, работа на ферме сделала это с ним, но его движения неуклюжие и неловкие. Несерьезная угроза.

Далее мальчик, молодой, с сильным семейным сходством, вероятно, брат или двоюродный брат. У него бегающие глаза и лицо, как у ласки. Такие же сальные черные волосы. Он наблюдает за всем происходящим. Ему не больше десяти-двенадцати лет, может, даже меньше, но в его глазах есть хитрость, свет, говорящий о жестокости.

Одна из женщин обошла грузовик и скрылась из поля моего зрения, но другая все еще стоит за столом, торгуя чем-то похожим на козий сыр и овощи. В основном морковь и кукуруза, но есть немного огурцов, помидоров и баклажанов, а также черника. Она определенно не Хизер — она ​​слишком низкая, а ее волосы цвета соли и перца, которые намного темнее, чем светло-каштановые пряди Хизер. Мать одного или обоих парней? Темно-синее платье в мелкую клетку с фартуком. Похоже, она сошла со съемок фильма о границе.

Я уже мысленно записываю это, перехожу к следующим палаткам, когда другая женщина возвращается под тяжестью тяжелого груза… чего-то большего. Какой-то неопознанный пищевой продукт, который растет в грязи и навозе. Может, свекла? Она определенно моложе, и на ней такое же бесформенное платье и фартук, что и на пожилой женщине. Она неуклюже передвигается, наклоняется под тяжестью корзин и хромает. Я не вижу ее лица, но она выглядит достаточно ни чем не примечательной, и мой взгляд уже скользит в сторону следующих палаток.

Я уже бегло осмотрел остальных и почти решил, что эту поездку провалил, но что-то заставляет меня снова обратить внимание на молодую женщину у церковной палатки. Что-то в ней есть, что-то зовет меня обратно. Мне нужно взглянуть поближе.

Я допиваю бутылку мокси последним долгим глотком, морщась от вкуса. Как коренной житель Мэна — Мэнах, если быть точным с акцентом, — я должен любить эту штуку, но на вкус она похожа на сосновые иглы, растворенные в гребаном сиропе от кашля, и одна бутылка на десятилетие — это почти мой предел. Бутылка отправляется в синюю корзину, и когда пожилая женщина оказывается в нескольких футах от стола и разговаривает со старшим из двух мужчин, я подхожу.

Я сказал маме, что все-таки возьму немного черники, и держу в руках несколько маленьких бумажных коробочек, краем глаза изучая девушку. Я не видел Кортни много лет, а между пятнадцатью и двадцатью тремя годами изменилось многое.

Эта молодая женщина выше среднего роста, что вполне логично. Билл высокий, больше шести футов, а Хизер почти шести футов. Бесформенное платье в бело-голубую клетку — с таким же успехом оно не отличается от большого мешка из брезента – отлично скрывает очертания тела, но когда она раскладывает на столе новую порцию продуктов, оно растягивается и прижимается к ней, и у меня создается впечатление мягких, плавных изгибов под тканью. Тяжелые овощи, поставленные на землю, не изменили ее неловкое движение. Она шла с явной хромотой, одна нога слегка волочится за ней.

Молодая женщина внимательно смотрит на стол. С этого ракурса я не вижу ее лица, но ее волосы были обесцвечены долгими днями и годами сельскохозяйственных работ на солнце. Она естественным путем получала такие яркие перья, за которые домохозяйки и офисные работники платят сотни долларов. Мне нужно, чтобы она посмотрела на меня, чтобы получше разглядеть ее лицо. Я беру две коробки с ягодами размером с горошину и поворачиваюсь к ней лицом.

— Извините, мисс? — Она вздыхает, и ее плечи на мгновение опускаются, прежде чем она выпрямляется и смотрит на меня.

Это она.

У нее такой же волевой подбородок и большой выразительный рот. Веснушчатый нос, который всегда был слишком большим в детстве, теперь, когда она выросла он смотрится на ней в самый раз. Ярко-голубые глаза, которые всегда с любопытством следили за мной, когда мы были моложе, сейчас тусклые, без искры, но в них невозможно ошибиться. Теперь она выглядит уставшей, измученной. Изможденная и потрепанная. Губы, которыми она часто улыбались и сомневалась во всем, теперь крепко стиснуты — почему? Волнение? Страх? Но это определенно КортниДвайер.

— Эти ягоды, можешь рассказать мне о них? — Черт, что я должен спросить о чернике? Это ягоды, они синие, вкусные. Что еще о них нужно знать? Давай, мужик, придумай что-нибудь. — А они органические? — Вот. Это звучит как не глупый вопрос. Господи, эти губы. В последний раз, когда я видел эти губы, меня шатало от поцелуя, который с таким же успехом мог быть ударом бейсбольной биты в живот.

— Да, сэр. Это лесные ягоды. Они растут как дар от Бога и собираются братьями и сестрами церкви Нового откровения. — Она говорит так тихо, что мне приходится наклониться, чтобы услышать.

— Но они органические? — спрашиваю я. Черт, в контексте фермерства я даже не понимаю, что это вообще означает. Я, кажется, припоминаю из уроков химии, что «органическое» просто что-то содержит углерод. Почему я не подготовился лучше? Мои знания и интерес к химии в значительной степени начинаются и заканчиваются тем, как взорвать дерьмо с помощью самодельной взрывчатки.

— Сэр, ягоды дикие, — вздыхает Кортни. — Их не сажают, не удобряют и не обрабатывают никакими химикатами. У них нет ничего, кроме божественных благословений Господа, чтобы помочь им расти. — Она хмурит брови и теперь пристально смотрит на меня. В эти голубые глаза вернулся прежний свет, но я не могу сказать, узнает ли она меня. Время, татуировки и борода хорошо замаскировали меня.

— Ладно, тогда все в порядке. Сколько они стоят?

— Они стоят восемь долларов за фунт, сэр. — Ее глаза широко распахиваются, когда она заканчивает фразу, и ее рот закрывается. Она начинает оглядываться на остальных у палатки – в тот момент, когда я узнал Кортни, другие люди у палатки теперь переименованы в моей голове как мишени Альфа, Браво и Чарли – но ловлю себя на том, что слишком далеко, чтобы поворачиваться к ним. В ее глазах есть узнавание, но также и страх. Больше, чем страх. Ужас. Кого она боится? Уж не меня? Их?

— Кортни? — Я стараюсь говорить тихо. — Ты в порядке? — Она едва заметно качает отрицательно головой и снова говорит.

— Если вы купите три фунта, то получите скидку, сэр. Один фунт за восемь долларов, три за двадцать два.

— О, это гораздо лучшая сделка,— отвечаю я, выуживая бумажник. — Платить тебе?

На лице Кортни отражается паника, и она прячет руки за спину.
— Нет, сэр, я не занимаюсь деньгами. Пожалуйста, передайте их брату Натану. — Она поворачивается, указывая на молодого человека, которого я назвал цель Браво. — Я упакую их, пока будете ему оплачивать, сэр. — Она оглядывается на меня умоляющими глазами. — Ваша покупка будет готова, когда вы вернетесь ко мне.

— Спасибо, мисс.

Цель Браво все еще внизу, в дальнем конце. Он сидит за дверью грузовика, у коробки с деньгами. Я протягиваю ему руку с двадцаткой и пятеркой, и он подходит, чтобы взять деньги.

— Три фунта черники. Она сказала, что это двадцать два доллара?

Глаза-бусинки прищуриваются, когда Браво безмолвно берет деньги. Я оставляю руку протянутой для сдачи, и край татуировки разноцветными чернилами виден после манжеты моей темной клетчатой ​​фланели.

Старший субъект мужского пола, цель Альфа, громко произносит:

— Ты не будешь резать свою плоть для мертвых и не оставляй на себе никаких отметин, — утверждает он с усмешкой. — Левит. Девятнадцатая глава, двадцать восьмой стих.

Порезы на моей плоти за мертвых? У меня возникает внезапное желание закатать штанину и показать ему написанные чернилами имена моих погибших братьев из команд. Я едва познакомился с этим высокомерным засаленным придурком, но уже испытываю к нему сильную неприязнь. Я натягиваю на лицо вымученную улыбку, подавляя желание дать ему поближе рассмотреть «отпечатанные отметины» на моих костяшках.

Браво возвращает мне сдачу вместе с какой-то мимеографической брошюрой. Размытые пурпурно-синие чернила возвращают меня в детский сад, в те мрачные дни, когда в государственных школах Портленда еще не было ксероксов.

— Большое спасибо, — благодарю я их с той же фальшивой улыбкой. Их глаза все еще прикованы ко мне, когда я возвращаюсь к Кортни за ягодами.

Она встала спиной к Альфе и Браво и заговорила со мной приглушенным шепотом:
— Шон, это действительно ты?

Я медленно киваю.

— Мне нужна помощь. Ты не мог бы мне помочь? Пожалуйста.

Я снова киваю, и Кортни протягивает мне упакованный в полиэтиленовый пакет ягоды.
— Можешь подождать меня, встретимся за рестораном?

Я смотрю вниз, играя роль обычного клиента, тупого и счастливого, пока кладу ягоды в свою матерчатую сумку.

Кортни продолжает громче:
— Пожалуйста, наслаждайтесь этими ягодами в свете искупления и спасения Христа, сэр. — Страх все еще в ее глазах, но теперь в них есть и нотка надежды. Из-за меня?

— Я так и сделаю, мисс. Если эти ягоды хотя бы вполовину так хороши на вкус, как выглядят, скоро вернусь за добавкой.

Маленькая, натянутая улыбка Кортни говорит о том, что она поняла тонкий намек. Она всегда была славным ребенком, умным и сообразительным. Прежняя заботливость, которую я всегда к ней испытывал, вновь пробуждается. Вместе с... другими чувствами.

— Минут десять, может, пятнадцать, — снова шепчет она.

До ресторана всего пара сотен футов, но это самая длинная прогулка в моей жизни. Я нетерпелив, и цифры на часах моего телефона движутся недостаточно быстро, пока жду ее.

— Шон? — шепчет она со стороны здания.

— Кортни! Я здесь, — зову я.
Кортни выходит из-за угла, и мгновение спустя она обнимает меня в яростных объятиях, от которых я снова падаю на пятки.

— О боже, Шон, — она лицом уткнулось мне в шею и руками обхватила меня так крепко, подобно медвежьему капкану. Я не менее крепко обнимаю ее. Она вся дрожит.

— Все в порядке, Кортни? Я почти уверен, что уже знаю ответ

— Нет. Ничего страшного. Я имею в виду, сейчас. Ты здесь. — Дрожь медленно утихает, и она смотрит на меня своими ярко-голубыми глазами, затуманенными непролитыми слезами, которые грозят хлынуть из них в любой момент. У меня екает сердце.

— Ты хочешь уйти? — спрашиваю я. — Мы можем уйти отсюда прямо сейчас.

— О, Шон, я бы с удовольствием, — отвечает она. Свет в ее глазах угасает. — Но я не могу пойти с тобой. Не сейчас. Я имею в виду, не сегодня. — Кортни поджимает губы, ее взгляд становится отстраненным. — Впрочем, завтра. Да, — утверждает она, яростно кивая. — Ты можешь прийти завтра? — Ее глаза вновь засияли, полные такой надежды и облегчения.

— Почему завтра? Почему не сегодня?

— Это сложно, — вздыхает она. — Моя мать, она больна. Ей нездоровится… — Голос Кортни прерывается, она хмурится, пытаясь подобрать слова. — Я думаю, он ударил ее снова, и она окончательно потеряла самообладание. Прошло уже два дня. Она просто смотрит в пространство и не глядит на меня.

— Он? Кто он? — У меня плохая переносимость людей, которые обижают слабых.

— Послушай… позволь мне объяснить. Нет, слишком много. Позволь мне подвести итог. — Кортни делает паузу, чтобы глубоко вздохнуть. — Ей стыдно, что она не смогла подарить ему еще одного мальчика, еще одного наследника, и теперь... Шон, она хочет, чтобы я...

— Чего она хочет? — Мой голос похож на глубокое рычание.

— Нет, — качает она головой. — Не с ним, но… послушай, это сложно. Это большой беспорядок. Это она! Нет. Он, он... не обещал меня ему, но я думаю, они собираются скоро устроить новый брак. — Кортни тяжело сглатывает и делает шаг назад. Ее ладони прижимаются к моей груди, а глаза полны мольбы.

— Они собираются заставить тебя выйти за кого-то замуж? Погоди, ты же сказала, еще один брак. Ты уже замужем? Они уже заставили тебя выйти за кого-то замуж? — Ярость. Разрушение. Огонь. Боль. Вот, что ждет того, кто причинил боль этой женщине.

— Да, — начинает она, но останавливается и кладет руку мне на щеку, тихо смеясь. Она всегда видела меня насквозь. — Нет, Шон, все в порядке. Дэниел заботится обо мне, и я забочусь о нем, но это не настоящий брак, ни для кого из нас. Это просто безопасность. Алиби. Для нас обоих.

— Значит, ты хочешь вернуться туда сегодня вечером? Чтобы что, увидеть свою маму? Видеть его? Этого Дэниела? — На данный момент я оставлю свои вопросы без ответа, но потом серьезно покопаюсь. Ни за что на свете я не оставлю все это в покое.

— Да. Я хочу... нет, мне нужно дать маме последний шанс, — утверждает она. — Или, по крайней мере, попрощаться. Закончить. И я хочу, чтобы Дэниел тоже уехал.

— Ну, это что-то новенькое для меня, — говорю я. Стараюсь не воспринимать информацию близко к сердцу. — Я замышляю похитить девушку моей мечты, а она говорит, что я должен похитить и ее мужа.

— Ну, — хихикает она с застенчивой улыбкой, — я не думаю, что он будет слишком сильно сопротивляться, если ты попытаешься украсть его.

— А? — Я в замешательстве.

— Я же сказала тебе, что мы алиби друг другу. И я не осуждаю, Шон, а флот?

Я ничего не могу с собой поделать, напряжение и ярость в моей голове испаряются в смехе. Снова обнимаю ее и крепко прижимаю к себе. Что бы ни случилось с ней за эти годы, это, может быть, и измучило ее, но не сломило ту милую, забавную девушку, которую я знал.

— Я так рад снова видеть тебя, Кортни.

— И я тоже, Шон. Ты никогда не узнаешь, как много это значит для меня. Как ты меня нашел?

-В «Пресс-Геральд» была фотография, сделанная здесь, на фермерском рынке. Я не был уверен, но мне все равно хотелось съездить в лес на пару дней, и я решил проверить.

— Я так рада, что ты это сделал. Слушай, у меня мало времени: я уже слишком долго отсутствую. Они уже относятся ко мне с подозрением, я пыталась сбежать, и… все прошло не очень хорошо.

— Что ты имеешь в виду под «все прошло не очень хорошо»? Она не отвечает и смотрит в сторону, отводит бедро. Хромота. Она хромала. — Они причинили тебе боль? — Достаточно ее молчания. Моя ярость вернулась, даже сильнее, чем раньше. — Они никогда не сделают этого снова, Кортни. Я тебе, черт возьми, гарантирую.

— Я знаю. Но послушай, Шон, именно поэтому я должна дать Дэниелу шанс уйти. — Ее губы сжимаются в жесткую линию, глаза становятся серьезными, когда она стискивает мои руки. — Боже, — начинает она и с трудом сглатывает. — Мое тело может быть в опасности, но, Шон, на кону жизнь Дэниела. Я не люблю его, не влюблена в него, но он мне небезразличен. Он защищал меня почти пять лет.

— Хорошо, — соглашаюсь я, затем роюсь в сумке, где хранил свой старый телефон на случай, если действительно найду Кортни. — Возьми это. У него полная батарея. Я здесь ради тебя, на ночь. Если вам понадобится срочная эвакуация, просто позвоните мне. Мой номер запрограммирован. — Кортни неуверенно прижимает к себе потрепанный айфон. — Я буду недалеко, и если тебе понадоблюсь, приду и заберу тебя оттуда. — Я достаю свой новый телефон, открываю карты и протягиваю ей.

— Давай посмотрим,— подытоживает она, быстро водя пальцами по экрану. Я хихикаю: судя по ее внешности, она прямо из девятнадцатого века, но работает с техникой, как эксперт. — Да, я знаю, что такое сенсорный экран, Шон. — Она сердито смотрит на меня, но в ее взгляде нет настоящей злобы. — Я не всегда жила в глухомани. — Ее лицо светлеет. — Ладно, смотри, — говорит она. — Прямо здесь. — Когда я смотрю через ее плечо, она бросает несколько маркеров на карту.

— Итак, что это?

— Это мой… это то место, где я живу, — указывает она.
— Это то, куда я иногда хожу, если Дэниела там нет. Это женское общежитие. Здесь называют это лазаретом или больницей, но это всего лишь чуть менее грязная лачуга, куда отправляешься, когда болеешь. Вот где мама. Я, наверное, буду в одном из этих трех мест.

— А это что такое? — спрашиваю я. — То, что далеко на юге?

— Это пропавший улей,— отвечает она. Я с любопытством поднимаю бровь, и Кортни тонко, жестко улыбается, прежде чем продолжить: — Я забочусь о пчелах для общества. Этого улья нет на карте сатаны, и я спрятала там немного денег. Мой фонд спасения. — Она вздыхает.
— Это немного, но это все, что у меня есть. И именно поэтому они так пристально следят за мной. Знают, что пропали деньги, и думают, что они у меня, но не могут этого доказать.

Сатана? О ком, черт возьми, она говорит? Надо еще покопаться, но позже. Только самое необходимое, на данный момент.
— Ты сможешь добраться до него сегодня вечером? — спрашиваю я.

— Нет, — отрицает она. — Я не смогу пойти к своим ульям до понедельника. Вот тогда я и забочусь о пчелах. — Кортни смотрит на меня с нервным вопросом. — Шон, насколько ты будешь близко?

— Достаточно близко, — отвечаю я ей. На самом деле, это могло бы быть хорошим местом для ночлега, это на северном склоне невысокого холма, откуда открывается вид на… как называется такое место? Она сказала «сообщество», но действительно ли это правильное слово? — Да. Я постараюсь сделать это для тебя.

— Это будет опасно, Шон. Если они тебя поймают, им это не понравится. И тебе это понравится еще меньше. И ты был не морским пехотинцем, ты просто моряк.

— Со мной все будет в порядке, Кортни. Не беспокойся об этом ни на секунду, — утвердительно говорю я с яростной усмешкой.

Она не видела меня с тех пор, как я ушел на флот, и мы потеряли связь еще до того, как я ушел к морским котикам.
— Я бывал в местах куда более страшных, чем это.

— КОРТНИ! — Это женский голос, визгливый и хриплый, донесся из-за угла ресторана.

— Вот дерьмо! — сквернословит Кортни. — Это Лия. Я должна идти, Шон! — Она быстро отталкивает меня. — Остановишь ее? Пожалуйста? И будешь здесь завтра?

— Конечно,— отвечаю я. — На оба вопроса.

— КОРТНИ! — Она уже близко, и я слышу шаги, хрустящие по гравию парковки.

Кортни благодарно улыбается мне, ныряя в другую сторону здания. Эта хромота. Кому-то нужно заплатить за это с процентами. С большими процентами.

Кортни исчезает, как только появляется цель Чарли. Кортни сказала, что ее зовут Лия. Ее злобные глаза щурятся на меня с покрасневшего от гнева лица. То немногое, что рассказала мне Кортни, заставляет меня думать, что эта Лия мне совсем не нравится.

— Где она? — Это требование, а не вопрос.

— Где... кто? — Я был младшим военным моряком достаточно долго, чтобы овладеть слегка сбивчивым выражением лица, отвечая на вопросы начальства. Редко признаешься, что знаешь столько, сколько знаешь на самом деле.

— Девушка. Светлые волосы, — дает описание она.
— Глупая. Толстая.
Ну, ладно. Не нравится Лия? О чем я только думал? Мне определенно не нравится Лия. Необходимо усилие, чтобы держать мое лицо расслабленным.

— Не совсем понимаю, о чем ты, — отвечаю я.
— Сегодня я не видел ни одной глупой толстухи. — И это правда – Кортни далеко не глупа, и хотя я заметил некоторые щедрые мягкие изгибы на моей груди, когда она обнимала меня, определенно не назвал бы ее толстой.

Лия задерживает взгляд еще на одно долгое мгновение. Ты думаешь, что запугиваешь меня. О, это восхитительно. Я ничего не могу с собой поделать – что-то примитивное внутри меня откликается на вызов. Я не шевелю ни единым мускулом. Моя поза не меняется, как и выражение лица, но насмешливое добродушие исчезает из моих глаз, и я позволяю более глубоким вещам проявиться.

У каждого человека есть внутренняя способность к насилию, но после многих лет тренировок и применения моя гораздо ближе к поверхности, чем у большинства. Лия привыкла быть большой собакой в очень маленьком дворе. Она может думать о себе как о волке, но никогда раньше не встречалась с настоящими скрытными дикими убийцами, и она не может долго удерживать зрительный контакт.

— Тогда все в порядке. — Она отступает на шаг, опускает глаза. Еще несколько шагов назад, и она огибает здание. Она осознала угрозу и отказалась повернуться ко мне спиной. Может, мне следовало оставаться тупым и веселым, не обращая внимания на вызов? Слишком поздно. Что сделано, то сделано. Пора двигаться дальше.

У меня не было достаточно времени с Кортни, чтобы хорошо понять, что здесь происходит, но кое-что подтвердилось. Во-первых, она, несомненно, в опасности. Встреча с Лией только что это удостоверила. Эта женщина имеет явную склонность к садизму, и это заставляет меня с гораздо большей вероятностью поверить в то, что Кортни сказала — как минимум — об избиении ее матери, а сама Кортни где-то подцепила эту хромоту. Маленькая девочка Кортни никогда не лгала, и у меня нет причин думать, что повзрослевшая Кортни так сильно изменилась.

Хотя вся эта история с принудительным браком по договоренности. Неужели это дерьмо все еще происходит? Очевидно, у нее есть основания так думать. Страх в ее глазах был неподдельным.

Этот страх. Старые воспоминания о ней и чувства снова нахлынули. Она больше никогда не будет бояться. Я вернулся.

Я возвращаюсь к карте, просматривая область, чтобы прощупать почву. Я бы с удовольствием поболтался здесь и присмотрел за Кортни до конца дня, а потом поехал бы туда, проследил за их грузовиком, но это невозможно. Это дороги бумажной компании, на самом деле лесозаготовительные тропы, между Гринвиллом и участком. Нет, лагеря. Это самое подходящее слово. Было бы слишком очевидно, что я следую за ними. Нет, мне придется где-нибудь припарковаться и идти пешком.

Поход получился двенадцать миль, может, пятнадцать, если учесть эту бесконечную хрень. Кортни будет в безопасности здесь, в городе, я думаю: народ штата Мэн может быть сам по себе и игнорировать кучу дерьма, которое их не касается, но не могу представить, чтобы кто-то позволил молодой женщине подвергаться насилию на публике, не начав какое-то дерьмо на свой страх и риск. Старые привычки, старые манеры — рыцарство еще не умерло, по крайней мере, не здесь.

Это будет долгий день и еще более долгая ночь.

 

Глава 9

Кортни