Утро понедельника, 15 августа 2016 г.

Как обычно, я просыпаюсь на рассвете и хочу закричать от радости, когда понимаю, что это не сон. Я не в своей лачуге. Я не в общежитии... Я в хижине у черта на куличках и в объятиях Шона.

О Боже! Я в объятиях Шона, и мой отец жив!

Вчера я хотела сразу же позвонить папе, но здесь нет сигнала. Шон сказал, что если действительно захочу, мы могли бы покататься сегодня, пока не найдем место, откуда могли позвонить домой, и наши родители будут в безопасности, если они ничего не будут знать. Но даже после стольких лет, если это безопаснее для нас, я могу подождать еще несколько дней.

Я смотрю, как спит Шон. Его красивые черты расслаблены, сейчас он спокоен. Я содрогаюсь, вспоминая измученную маску, которую он носил ранее. Я почти чувствовала его боль, когда он стиснул зубы и боролся со своими демонами. На мгновение мне показалось, что он никогда не проснется.

Вчера он так беспокоился о моих демонах, и он не хочет тратить время на то, чтобы справиться со своими собственными. Шон не хочет больше обременять меня. Он, вероятно, просто отмахнулся бы от этого, сказав, что его боль — всего лишь часть того, кто он есть. Это что-то, что просто есть. В конце концов, это то, что я говорю о своей собственной боли, об ужасах в моей памяти. И снова, как и много лет назад, руки Шона смыли мои слезы. Прошлой ночью, надеюсь, я смогла вернуть хотя бы десятую часть того комфорта и заботы, которые он мне дал.

Да, я дам ему поспать. Ему нужен отдых, и я хочу насладиться этим моментом.

Сколько раз я мечтала о том, чтобы подойти к Шону? Больше, чем могу сосчитать. Я прижимаюсь к нему, прячу голову у него на груди и вдыхаю его запах. От него пахнет домом. От него пахнет безопасностью. От него пахнет счастьем.

Я уже почти засыпаю, когда он шевелится. Его объятия ослабевают, и я пользуюсь этим, чтобы откатиться и выскользнуть из-под одеяла. Я вздрагиваю, когда сажусь. Августовский полдень в штате Мэн может дотянуть до девяносто градусов, но раннее утро все еще холодное. Снаружи наших спальных мешков холодно, но я измучена и голодна, и мне действительно не помешала бы ванна.

В углу комнаты я нахожу ящик с бутылками с водой и что-то похожее на шоколадные батончики, они с зернистой текстурой и странным металлическим привкусом, что заставляет меня замедлиться и еще раз взглянуть на упаковку. Срок годности июнь две тысячи тридцать пятого года. Вкус странный, но я лучше буду есть это всю оставшуюся жизнь, чем когда-нибудь увижу еще одну миску отвратительно комковатой серой каши сестры Джоанны на завтрак!

Когда я выхожу из ванной, глаза Шона открыты, и он улыбается мне. Я бросаюсь обратно в постель. У меня замерзли ноги. Не надо было снимать носки.

— Моя очередь, — уточняет Шон, садясь. — Я рассчитываю, что ты согреешь постель.

— Будь уверен, — отвечаю я, улыбаясь ему и сворачиваясь клубочком на его стороне, пока та не охладела. Кровать. Наша кровать. Эти два слова плывут у меня в голове, как два ярких гелиевых шара.

Когда Шон возвращается, я уже согрела наше гнездышко, и Шон садится рядом со мной. Его пальцы на ногах такие же холодные, как и мои несколько минут назад, и я со смехом протестую, когда он кладет эти ледяные глыбы на мои икры.

Шон открывает мне свои объятия, и я перекатываюсь в них, как будто это самая естественная вещь в мире. Он обнимает меня и спрашивает:
— Так что ты хочешь сделать в свой первый день освобождения?

— Я не уверена. — На самом деле это неправда: я точно знаю, что хочу сделать. С таким же успехом можно просто признаться ему. — Что бы ты сказал о том, чтобы просто остаться здесь сегодня?

— Хочешь провести день в постели? — спрашивает Шон, нежно взъерошивая мои волосы. Его глаза веселые, но шрам на челюсти превращает его улыбку в ухмылку.

— Я не могу придумать ничего другого, что бы предпочла сделать, — признаюсь я. Да, Шон, я точно знаю, что только что сказала.

— Ха! Тебе нужно быть осторожной, говоря такие вещи такому парню как я. — Хорошо, возможно, ухмылка была не просто шрамом.

— Ты знаешь, что я имею в виду, — смеюсь я, легонько хлопая его по груди. — А как насчет тебя? Надеюсь, ты понимаешь, о чем я. Что ты будешь с этим делать?

— Звучит неплохо. — Несмотря на положительный ответ, я чувствую сопротивление. Я смотрю на него, моя рука прижата к его груди. Когда наши взгляды встречаются, чувствую, как его сердцебиение ускоряется под тонкой поношенной футболкой.

— Ты все еще не научился лгать, — утверждаю я.

Он с улыбкой соглашается.

— Итак, скажи мне, что бы ты предпочел сделать, — спрашиваю я, а затем смеюсь, когда его ухмылка возвращается. — Кроме этого!
Но теперь я заставила его думать об этом, и мы все еще в постели.

Шон отводит взгляд и качает головой.
— На самом деле нет ничего, что я предпочел бы сделать, чем провести день с тобой вот так... — Он делает паузу, и я чувствую, что грядет «но». — Но есть несколько вещей, которые нам нужно сделать сегодня.

Ненавижу, когда я права.

— Что, например? — спрашиваю я.

— Ну, во-первых, нам нужно купить тебе новую одежду.
Шон на самом деле прав. Я убежала с пустыми руками, так что мне нужна новая одежда. Что-то чистое, чтобы переодеться, и, более того, что-то не потертое, выцветшее и настолько устаревшее, что заставляет амишей выглядеть модницами.

— Ты прав. — Я киваю и с сожалением пытаюсь отодвинуться, чтобы сесть и дать Шону возможность встать.

Обняв меня крепко, он шепчет:
— Но это может подождать. Если ты хочешь.

Я смеюсь и вновь кладу голову ему на грудь. Одной рукой он гладит меня по спине, а я мурлычу, как котенок. Он обнимает меня, только предлагает утешение, силу и поддержку, но его пульс учащается каждый раз, когда наши глаза встречаются, его дыхание прерывается каждый раз, когда прикасаюсь к нему. Я так долго хотела этого, хотела его. И могу сказать, что он тоже хочет меня, но скрывает это за своей вежливой, уважительной маской. Как давно это было?

Сладкое тепло, которое почувствовала, проснувшись в его объятиях, меняется, превращаясь во что-то другое. Что-то новое, но такое же старое, как само время. Что-то, чего я не чувствовала с тех пор, как он оставил меня много лет назад.

Под его прикосновением моя тело накаляется. Самый сладкий ожог, превращающий мое дыхание в топливо. Наши сердца бьются в унисон. Под своей ладонью я чувствую его, уверенного и сильного, снова ускоряющегося, когда его прикосновения становятся все более смелыми.

— Кортни, — шепчет Шон. Его голос напряженный, такой сдавленный, что это почти пугает.

Я поднимаю голову и вижу голод в глазах Шона, и мой также возрастает, соответствуя ему. Шон приподнимается на локте и перекатывает меня на спину. Вселенная движется в замедленном темпе, когда его лицо опускается к моему. Мои губы приоткрываются в предвкушении.

Я готова к этому. Я не хотела, чтобы чьи-то губы касались моих с тех пор, как Шон оставил меня, когда-то давно. Сколько лет прошло? Я не хочу считать. Не хочу думать.

Я просто хочу чувствовать.

Почувствовать его мятное дыхание на своем лице, почувствовать его сладкие губы, когда они коснутся и завладеют моим ртом. Просто чувствовать и купаться в счастье.

Шон здесь, он целует меня, обнимает меня и — о Боже, помоги мне — он возбуждает меня.

Я вытаскиваю его футболку из брюк и просовываю под нее руку. Барьер из нашей одежды стал невыносимым.

Мне нужно прикоснуться к его коже. Мне нужно, чтобы он коснулся моей.

Настойчивая возня Шона с пуговицами моего платья соответствует моей неловкой атаке на его ремень. Не разрывая поцелуй, он бросает эти нелепые пуговицы, чтобы помочь мне избавить его от штанов. Внутри спальных мешков на молнии это неуклюжая работа, но когда они убираются с дороги, Шон тянет за край моего платья, и я извиваюсь, чтобы помочь ему стянуть его с меня. Бюстгальтер улетает вместе с платьем и его футболкой в другой конец комнаты, а мои трусики исчезают у нас под ногами.

У меня перехватывает дыхание, когда Шон обнимает меня. Сначала мне кажется, что мы — этюд контрастов. Его тело с загорелой кожей, яркими чернилами и ужасными шрамами выделяется на фоне моего очень бледного тела. Прошли годы с тех пор, как все, кроме моих рук и лица, не подвергалось воздействию солнца. Моя мягкая кожа прижимается к его твердым мускулам. Но потом я понимаю, что у нас есть одна общая черта. Шрамы.

Он пока не видит моих, но я вижу его. Мои пальцы обводят их контур, я прижимаюсь губами к следам, которые оставила на нем война, и наступает его очередь мурлыкать, но звук углубляется в рычащий, хищный рокот в его груди от моих исследований.

Этот звук делает меня смелой, дерзкой; больше, чем я думала. Я тянусь к твердости, пульсирующей у моего бедра. Изящно касаюсь рукой стали, покрытой бархатом, и Шон шипит.

— Я сделала тебе больно? — спрашиваю я.

Шон хихикает и шепчет:
— Это самая сладкая пытка.

— Тебе придется показать мне... — Не могу закончить предложение. Как я могу спросить? Эти слова не сорвутся с моих губ. Может ли женщина сказать мужчине, что хочет научиться доставлять ему удовольствие? Я так долго была заперта в своем искривленном мире, ходила по яичной скорлупе, что изо всех сил стараюсь возродить свою спонтанность. Из меня ее систематически выбивали. — Я никогда... Имею в виду, я не знаю, что делать.

— Тише, Кортни, — успокаивает Шон, перебивая меня. — Мы с этим разберемся.

Шон, пальцем придерживая мой подбородок, приподнимает мое лицо, и мы снова целуемся. Он покусывает мои губы. Мы переворачиваемся, пока не падаем с надувной кровати, вызывая в моей памяти давние счастливые времена, когда боролись за пульт дистанционного управления на диване его родителей. Мы были тогда так молоды, так невинны. Целая жизнь впереди.

Мы выпутываемся из спальных мешков и забираемся обратно на матрас. Каким-то образом я оказываюсь на спине, а Шон стоит на коленях между моих ног и смотрит на меня прищуренными глазами.
— Ты мне доверяешь?

— Своей жизнью. — Мой ответ непреклонен.

— Тогда закрой глаза и позволь мне позаботиться о тебе.
Я моргаю несколько раз и повинуюсь, дрожа от предвкушения. Секунды тикают, и единственный звук в комнате, — наше затрудненное дыхание. Я чувствую, как Шон смещается в сторону. У меня на руках мурашки по коже, все мои чувства обретают новую чувствительность, отчаянно нуждаясь в информации, отрицаемой моими закрытыми глазами.

Шон влажными губами прикасается к моему соску. О боже мой. Это слишком сильное ощущение! Я не могу дышать. Все мое тело напрягается, когда Шон перемещается от одной груди к другой, а затем медленно целует мой живот.

Шон раздвигает мои ноги и ахает при виде моего бедра, шрама от протектора, оспины, полученные от гравия. Искривленное место, где кости были сломаны и никогда должным образом не заживали.

Что ж, теперь он увидел мои шрамы.

— Ничего, — вру я, приподнимаясь на локтях, чтобы посмотреть на него.

Шон нежно прижимается губами к отметинам моего давнего урока, а затем смотрит на меня.

— Я не говорил тебе открывать глаза, — ругает он, и от его рычания меня охватывает дрожь, а жар и предвкушение в его глазах вызывают бурю трепета внизу живота.

Я легла на спину и послушно закрыла глаза. Я вознаграждена самым необычным покалыванием от губ и языка Шона, касающегося меня. Покалывание усиливается, когда он пальцами исследуют части моего тела, к которым раньше прикасалась только я. Кусаю нижнюю губу и всхлипываю. Мой мир рушится. Шон заставляет его вращаться вокруг своей оси.

Вчера я была в аду; сегодня достигла врат самого рая.

Мои бедра начинают жить своей жизнью, приподнимаясь с кровати, когда интенсивность поцелуев и ласк Шона возрастает. Никогда не чувствовала ничего подобного. Несколько раз мне кажется, что я достигла пика, но нет, Шон поднимает меня еще выше с каждым прикосновением своих губ и языка.

Ощущения все такие новые, такие сильные. С закрытыми глазами мой мир — это просто клубящаяся масса цветов и ощущений, и... о Боже... это невероятно. Шон языком жестко скользит по мне, и каждый мускул в моем животе сжимается каждый раз, когда он касается моего клитора. Теперь во мне что-то есть! Палец?

Я плыву в ужасе на огромной волне. Хочу, чтобы это длилась вечно, скорее закончилось, иначе разобьюсь на тысячи кусочков. Я хочу позвать на помощь, но не могу подобрать слов, вновь и вновь повторяя имя Шона, как мантру, пока не замолкаю. В глазах вспыхивает яркая гамма цветов, и я плачу от радости.

Шон взбирается на кровать и ложится на бок рядом со мной. Я прижимаюсь к нему, и он натягивает на нас спальные мешки.

— Это было... — шепчу я ему в грудь, задыхаясь. — Ух ты. Просто, вау.

Шон усмехается, и я слышу гордость в его голосе, когда он говорит:
— Ты еще ничего не видела.
Поскольку он никогда не хвастался, я сопротивляюсь желанию подразнить его. Если это ничего не значило, я наверняка умру от усталости и блаженства еще до конца дня. Но что это за путь!

— Ты же велел мне держать глаза закрытыми, — отвечаю я.

Рука Шона на моей спине стала беспокойной: очевидно, он думает, что у меня было достаточно времени, чтобы перевести дыхание. Он медленно ласкает изгиб над попкой, и я прижимаюсь к нему, радостно вздыхая от прикосновения.

Шон рукой мягко скользит по моему бедру, вдоль мягкого изгиба талии, прежде чем слегка проводит ногтями по моему боку. Я вздрагиваю, когда он ногтями задевают нижнюю часть моей груди, и задыхаюсь, когда щиплет затвердевший сосок. Головой упираюсь в его широкую грудь, и мне не так уж трудно быстро прикусить один из его в ответ.

— Ах! Чувствуешь себя резвой? — Шон смеется, и внезапно я оказываюсь на спине, а он на мне. Его движения были такими быстрыми и плавными, что я не понимала, что происходит, пока все не закончилось. Он вытягивает мои руки над головой, скрещивает и прижимает сильными руками. Одна его ступня находится между моими лодыжками, но он оставил мои ноги вместе. — Значит, с тебя хватит передышки?

Шон полностью контролирует меня. Мои руки скованы, и он может заставить мои ноги раскрыться в мгновение ока. Я ни за что не смогу вырваться на свободу без его разрешения, без его выбора. В любой другой ситуации, с любым другим мужчиной, это было бы кошмаром.

Здесь и сейчас? С Шоном? Это мечта, ставшая явью.

— Да, — подтверждаю я, расставляя ноги и отводя колени назад. Открываясь ему, ничего не скрывая. Делясь всем.

Все еще крепко удерживая мои запястья большой рукой, Шон тянется к аптечке, где я нашла энергетический батончик ранее, и вынимает пакетик из фольги. Он разрывает его зубами и раскатывает презерватив на своем члене.

Его... его член касается моего живота и бедер, когда Шон снова опускается на колени между моих ног, и я напрягаюсь, приподнимая бедра. Шон тихо смеется и отстраняется, поднимая мои руки выше и крепче, прижимая меня к матрасу рукой чуть выше моего холмика.

— Пожалуйста, Шон, — хнычу я. — Ты мне нужен.

— Я, э-э, купил их изначально для кое-чего другого, — с оттенком сухой иронии поясняет Шон, качая головой со смешком. — Они не смазаны. Я должен убедиться, что ты готова, — заканчивает он и рукой скользит по моим мягким завиткам. Я вновь выгибаю бедра, пытаясь установить правильный контакт, и стону, когда он средним пальцем быстро и жестко обводит клитор. Дрожь пробегает по всему телу от прикосновения, и прежде чем она утихает, его палец опускается ниже, осторожно углубляясь в меня.

— Я не... — вдох — думаю, что... — выдох — это будет проблемой.

— И все же, — отвечает Шон. — Лучше удостовериться. — Он снова ухмыляется, проводя вторым пальцем рядом с первым.

Чувствую себя такой наполненной, такой растянутой только от его пальцев, и сейчас я такая влажная, что он может медленно скользить ими в меня и из меня почти без усилий. Я знаю, что его член намного толще. Он собирается разорвать меня пополам, и, о Боже, я хочу, чтобы он это сделал!

— Шон, — стону я. — Пожалуйста... — Мой голос сдавлен до судорожного вздоха, голова кружится, и новый теплый поток разливается вокруг его пальцев, когда он сжимает их внутри меня.

— Ты права, — отвечает Шон с самодовольным выражением лица. — Вероятно, это не будет проблемой.
Мне почти хочется рыдать от разочарования и потери, от чувства пустоты, когда Шон убирает руку, но теперь на меня давит что-то еще. Что-то гораздо большее, и я больше не могу этого ждать.

— Не дразни меня так, — упрекаю я его, крича от разочарования из-за задержки. Он прямо там. Просто толкай!

— Кортни... — Брови Шона нахмурены в выражении внезапной озабоченности. — Ты действительно этого хочешь? Ты на самом деле готова к этому? Я имею в виду, в твоем сердце?

— Шон Патрик Пирс, — рычу я. — Это тот момент, которого я хотела с тобой, ждала с тех пор, как стала достаточно взрослой, чтобы понять, что это значит.

Его взгляд смягчается, и я пользуюсь моментом, чтобы высвободить руки.

— Значит, да. Это то, чего я хочу. И я готова к этому. — Я обвиваю руками его шею, притягивая его ближе к себе. В меня. — Я люблю тебя, Шон.

— Я люблю тебя, Кортни.
Его взгляд не отрываются от моего, даже на мгновение, когда он медленно входит в меня всей своей длиной. Он такой осторожный, такой нежный. Этот момент идеален. Это все, о чем я когда-либо мечтала. Устойчивый ритм медленных, легких ударов становится все быстрее, когда мы находим подходящий нам темп, потерявшись в бессмысленной животной страсти. Я так долго сдерживала все это в себе, не смея надеяться, что эта мечта может сбыться.

Шону не требуется много времени, чтобы подтолкнуть меня к краю. Толчки Шона теперь короткие, глубокие и быстрые. Каждый квадратный дюйм моей кожи в огне,это ревущий ад экстаза, и если попытаюсь держать это внутри еще дольше, буду полностью поглощена. Я выкрикиваю его имя, снова и снова, переступая через край, и Шон следует за мной. Он замирает в конце толчка, и чувствую, как его мышцы напрягаются от напряжения его собственного освобождения.

Когда все кончено, мы истощены, мы оба разбиты и опустошены, я лежу в его объятиях. Я не настолько наивна, чтобы поверить, что он узнал обо всем этом из книги.У него была одна девушка или несколько девушек, с которыми он тренировался, и я улыбаюсь про себя, думая, как странно, что не чувствую никакой ревности. Во всяком случае, я чувствую благодарность. Теперь он мой. Я рада, что хоть один из нас знает, что мы делаем!

— Это всегда так? — спрашиваю я шепотом.

— Надеюсь, что так. Думаю, мы это выясним. — Шон делает паузу, и его глаза становятся серьезными. — Как ты?

— Я... в порядке. — Я улыбаюсь ему, нежно целуя его в подбородок. — Нет, мне лучше, чем хорошо. Раньше я была серьезна. Шон, я так долго хотела этого с тобой. Я любила тебя с тех пор, как себя помню, и влюблена в тебя с тех пор, как поняла, что есть разница. — Мое зрение начинает затуманиваться, и я отворачиваюсь. Не хочу, чтобы он видел слезы, выступившие у меня на глазах. Как могу объяснить ему это? Я даже сама не понимаю!

— Эй! Эй, сейчас же! Что случилось, Кортни? — Шон мозолистым палецем очень нежно ловит капельку с моей щеки, и все годы сдерживаемого ужаса, печали, потери, гнева и ненависти изливаются из меня в тяжелом, мучительном и, прежде всего, очищающем рыдании.

— Все в порядке, Шон, — отвечаю я ему сквозь слезы.
— Теперь все в порядке. Ты вернулся ко мне. Ты увез меня из этого... места. Мы здесь, вместе, и скоро будем дома. Но обещай мне, Шон. Не убегай больше.

— Не буду. — Шон мягко касаются губами моего лба, а затем целует слезу, прежде чем та успевает упасть. — Я здесь столько, сколько ты захочешь, — он стискивает меня, и крепкие, худые мышцы на его руках заставляют загорелую кожу и яркие чернила пульсировать вокруг меня.

Во мне возникает ответная дрожь, где-то глубоко внутри, и вместо этого мой плач превращается в смех.

— Я люблю тебя, — говорю ему, прижимаясь головой к его плечу, слегка целуя то место, где пули вонзились в его тело в засаде, которую он переживает в своих снах.

— Я тоже тебя люблю.

Идеальное утреннее солнце струится через окно хижины, и хотя оба проспали почти всю ночь, мы лениво засыпаем и просыпаемся в объятиях друг друга. Дважды я тяну его к себе, горя давно забытым желанием к нему. Чувство от него восхитительное, его вес давит на меня. Толкается в меня. Сексуальное возбуждение от его прикосновений. Во второй раз он переворачивает нас, и тогда я оказываюсь сверху,сначала неуклюже и нескоординировано, но быстро нахожу ритм, упиваясь наглостью всего этого, а после падаю в изнеможении.

Шон собственнически кладет руку мне на живот, снова притягивая меня к себе, и смеется, когда мой живот урчит.

— Нам нужно немного... Кстати, который час? — Шон делает паузу, оглядываясь в поисках часов, затем смотрит в окно на солнце. — Завтрак? Обед? Время близится к полудню.

— У тебя есть эти батончики, — утверждаю я. — Они не так уж плохи.

— Это запасы на чрезвычайные ситуации, — предупреждает Шон. — Они не то, на чем ты хотела бы прожить, если только вынужденно. Поверь мне. — Он на мгновение откатывается, ложится на живот и роется в сумке. — Есть еще один запас, который у нас тоже почти закончился. — Он печально улыбается, держа в руках два последних презерватива в фольге.

— О. Ну, мы не хотим, чтобы они закончились, — с серьезностью говорю я. — Нам нужно наверстать упущенное время.

— Тогда ладно. — Голос Шона мягок, но решителен. — Одевайся, любовь моя. До Белфаста около тридцати минут езды. Мы можем пообедать и пройтись по магазинам.

— Что мне надеть? — Я киваю на свое старое платье и ужасное нижнее белье. — Шон, я больше никогда не надену это. Ты снял это с меня, и оно не будет на мне. Я хочу сжечь это. — Я удивляюсь непреклонности в своем голосе, злобе, и брови Шона поднимаются.

— Давай посмотрим, — поясняет Шон, роясь в другой сумке.
— Рубашка, по крайней мере, это не проблема. — Он достает поношенную темно-синюю футболку с золотой эмблемой и протягивает ее мне. Шон намного выше меня, и футболка спускается ниже моих бедер. — А брюки и туфли? Это может стать проблемой. — Он протягивает мне джинсы, но я отношусь к этому скептически.

— Я, э-э, не думаю, что это сработает, — констатирую я, после того, как безуспешно пытаюсь их натянуть. Джинсы просто не налезают на мои бедра.

— Хм. Ну, — говорит Шон, хитро улыбаясь и проводя рукой по изгибу моего бедра, где его штаны не проходили. — Лично мне ты нравишься без штанов, но я вижу, что это может быть проблемой на публике. — Шон делает паузу для быстрого поцелуя. — Итак. Что же нам делать?

— У тебя есть еще рубашки? Что-нибудь, что могло бы выглядеть подобно платью?

— Дай посмотрю. Наверное, нет, — говорит Шон, роясь в своей морской сумке. — Нет, не похоже, — он выпрямляется и хмурится. — А что, если ты просто останешься в грузовике, пока я сбегаю и принесу тебе что-нибудь? Никто не узнает, что на тебе была только футболка, — предлагает он.

— Шон? — я смеюсь. — Два слова для тебя: виниловые сиденья в августе и мои голые ноги и задница. Ладно, ладно, это больше, чем два слова, — заканчиваю я, и теперь очередь Шона ухмыляться.

— Да, я понимаю, куда ты клонишь, — соглашается Шон. — Не самое удобное место.

— Просто иди. Поторопись. Принеси мне еду, спортивные штаны и сандалии. Шлепанцы или что-то в этом роде. Позже мы сможем найти что-нибудь получше.

— Какого размера? Я никогда раньше не покупал женскую одежду. — Шон, похоже, нервничает от такой перспективы.

— О, большой крепкий «морской котик»? Боится зайти в женскую часть магазина? — смеюсь я.

Шон только печально качает головой, но это хороший вопрос: в последний раз, когда у меня имелась купленная в магазине одежда, мне было всего пятнадцать. С тех пор я не носила ничего нового, ничего с размером, напечатанным на бирке. Все, что не было сделано вручную, не говоря уже о том, что передавалось, по крайней мере, от двух или трех предыдущих владельцев.

— Просто постарайся, — подбадриваю я его. — Может быть, что-нибудь эластичное, так что, если размер не совсем подходит, я могу, по крайней мере, надеть это временно, чтобы выбрать потом что-то подходящее.

— Ладно. Я могу это сделать. Эластичные брюки, еда и еще кое-что… запасы на чрезвычайный случай.

— И Шон? Возвращайся ко мне домой поскорее, — говорю я ему. — Я не хочу быть вдали от тебя дольше, чем это необходимо.

После того, как грохот грузовика затихает вдали, я оглядываю хижину. По меркам Шона, она может быть маленькой и скромной, даже после его пребывания во временных бараках и палатках в Ираке и Афганистане, но для меня это дворец после лачуги, которую я делила с Дэниелом на ферме. И к тому же там пыльно. Если мы проведем здесь пару дней, то я собираюсь хорошо использовать свое время, пока Шона нет. Найдя тряпку и кое-какие чистящие средства в маленькой ванной, я принялась за работу.

Я мельком вижу свое отражение в зеркале над раковиной и останавливаюсь, чтобы подольше посмотреть на себя. На ферме было не так уж много зеркал, и даже когда оказывалась перед одним из них, мне не хотелось в них смотреть. Я не могла смотреть на затравленный взгляд в собственных глазах, но теперь все кончено. Девушка, которая смотрит на меня из зеркала, — это совсем другая версия меня: свободная, счастливая. Полная надежд.

Футболка Шона мне велика в большинстве мест, но она туго натянута на груди, подчеркивая золотой логотип. Это орел, восседающий на скрещенном трезубце, с пистолетом и якорем, а сзади большая цифра три. На нем есть девиз: «Я ЗНАЮ, ЧТО ПОПАДУ В РАЙ, ПОТОМУ ЧТО ПРОВЕЛ ВРЕМЯ В АДУ» — написано крупными буквами.

Я не попаду в рай. Я уже здесь.

Я с головой ухожу в уборку, теряю всякое представление о времени, но привожу хижину в порядок. Маленький душ убран, пыль почти исчезла с плоских поверхностей, и я поставила полевые цветы, собранные снаружи, в вазу на столике, где мы будем есть.

Я улыбаюсь про себя знакомому грохоту грузовика, въезжающего на подъездную дорожку, и убираю тряпку, которой пользовалась. Бросив быстрый взгляд в зеркало, я вытираю пятно пыли или сажи от камина с носа и щеки, завязываю волосы в хвост лентой, которую нашла в ящике в маленькой кухне, и бросаюсь к двери, чтобы встретить Шона.

Я уже повернула ручку, и дверь уже чуть приоткрыта, когда понимаю, почему грузовик показался мне таким знакомым.

Это не Шон.

Глава 14

Шон