Утро четверга, 11 августа 2016 года.

К тому времени, как встаю утром, мама уже уходит на работу, а я остаюсь дома один со своим новым отчимом.

Я знал Уильяма Двайер всю свою жизнь. Он и его жена Хизер — теперь бывшая жена, полагаю — были нашими соседями. Я нянчился с их дочерью Кортни, когда учился в средней школе.

Билл и мой отец росли вместе, вместе ходили в среднюю школу. Они вместе вступили в армию. И вместе вернулись, после купили дома по соседству. Они получили работу на верфи, ремонтируя и переоснащая корабли «Линии Макгуайра». После 11 сентября они оба записались в Национальную гвардию штата Мэн вместе со 172-м батальоном из Брюэра. Они вызвались добровольцами на срочную службу и отправились в Ирак. И вместе подорвались во второй битве при Фаллуджи в 2004 году.

Но домой вместе они уже не вернулись. Билл Двайер поехал в Ландштуль в Германии, где врачи подлатали его настолько, что он смог поехать в медицинский центр Уолтера Рида, а затем обратно в Мэн. Папа добрался до дома намного быстрее, чем его лучший друг. Он уже неделю пролежал в земле на Национальном кладбище Тогус, прежде чем Билла доставили по воздуху к Уолтеру Риду.

Я спускаюсь вниз, привлеченный запахом кофе. Билл на кухне, я слышу звон посуды.

— Доброе утро, Шон. Добро пожаловать домой.
Билл поседел и стал меньше, чем я помню. Когда был ребенком, он был похож на медведя – невероятно сильный, крепкий. Жесткий. Брюнет, бородатый лесоруб — полная противоположность моего отца, чисто выбритого белокурого бегуна. Теперь он совсем исхудал, едва ли толще меня. Протез левой ноги, который он заработал в Фаллудже, торчит из-под штанины шорт, и он подходит ко мне опираясь на трость.

— Привет, Билл. Поздравляю. Про свадьбу, я имею в виду. Жаль, что меня там не было.
Билл кивает с серьезным лицом.

— Спасибо, я ценю это. Вчера я хотел поехать с твоей мамой, чтобы забрать тебя, но мне пришлось работать.

— Чем сейчас ты занимаешься?

— Довольно трудно таскать ящик с инструментами по верфи с такой ногой. Но я все еще работаю на «Макгуайр». Я веду наблюдение в ночную смену, когда разгружаются танкеры. Конечно, зарплата не слишком впечатляющая, но с чеком ВА это не так уж плохо, а твоя мама все еще медсестра в Медицинском центре Мэн.

— Ха. — Не знаю, что сказать. — Я рад, что у тебя все хорошо.

— Достаточно хорошо. Я думаю, лучше, чем некоторые из основных альтернатив. — Билл достает из шкафа кружку для кофе и протягивает ее мне. Это кружка моего отца. На одной стороне печать армии Соединенных Штатов, на другой старыми английскими буквами написано звание и имя моего отца: «СЕРЖАНТ КЕВИН ПИРС». — Билл наполняет ее примерно на три четверти. — Что ты пьешь с кофе?

— Ничего, спасибо. Просто черный.

— Я говорю не о сливках и сахаре. — Билл тычет большим пальцем в стойку, где стоит бутылка «Джеймсона».
— Для меня сейчас ночь, помнишь? Это ирландское, и у меня, наверное, есть немного бурбона.

— Ах. Ага, «Джеймсон» — это отлично. Какого черта, у меня сегодня нет ничего особенного.

— Да, я собирался спросить об этом, узнать, какие у тебя планы.

— Сейчас у меня их нет. За последние четыре года я не брал отпусков, так что у меня есть шестьдесят дней срочного отпуска и шестьдесят дней отпуска очередного. У меня есть немного времени, чтобы разобраться. Не рассчитывал пока на поиски работы, понимаешь? Я намереваюсь отсидеться двадцать дней из них, по крайней мере. Военные сейчас сокращают численность войск. Мне предложили медицинскую пенсию. Я спросил, у меня есть другой вариант, и они ответили, что дождаться до конца моей службы и отправляться домой без ничего. И вот я здесь. С медицинской точки зрения пенсия в двадцать пять лет.

— По крайней мере, ты жив. Мелисса так беспокоилась о тебе. Каждый день, когда тебя не было, она ходила в «Непорочное зачатие» и зажигала за тебя свечу.

— Неужели? Она перестала ходить на мессу после смерти отца.
Билл пожимает плечами.

— Она не хотела потерять еще одного мужчину.

— Ха. Некоторое время мы пьем кофе и виски в тишине. Мне комфортно с Биллом. Всегда было. Теперь есть другой уровень; он был там, сделал это, получил шрамы. Он это понимает. Билл первым нарушает тишину.

— Твой грузовик. Возможно, ты захочешь установить на него новые шины, но я сохранил регистрацию. Страховка — это хорошо. На нем новая инспекционная наклейка. Масло свежее, на прошлой неделе отрегулировали. Шины слишком дорогие, извини. Не мог себе их позволить. Я ездил на нем немного, всего несколько миль в неделю, чтобы все было смазано и работало правильно.

— Я ценю то, что ты сделал, Билл. Это значит для меня целый мир. Не только то, что ты сделал для меня, но и для мамы.

— Твоя мама — хорошая женщина, Шон. Я очень люблю ее. — Я киваю. — Это подводит еще к одному вопросу. Только потому, что мы с твоей матерью поженились... я пытаюсь сказать, что…
Я машу ему рукой.

— Не беспокойся об этом, Билл. Это круто. Я рад, что у вас обоих есть кто-то. Кстати говоря, что случилось? С Хизер? Все это произошло после того, когда меня не было.

— Хизер не хотела, чтобы я возвращался в армию. Это было одно дело. — Билл допивает свой кофе, и после долгого взгляда на кофейник прищуренными глазами идет прямо к «Джеймсону». — После того как я вернулся таким из Ирака, — он машет рукой на свой протез, — она какое-то время терпела. Несколько лет. Она ушла примерно через год после того, как ты завербовался. — Он склоняет голову набок. — Что ты знаешь о Хизер? До нашей свадьбы с твоей матерью?

— Думаю, ничего. — Я качаю отрицательно головой, пожимая плечами, и Билл кивает.

— Правильно. Она намного моложе, чем твои мама, папа и я. Хизер — беглянка. Она выросла в одной из этих фундаменталистских отколовшихся групп, но никогда особо об этом не говорила. У них есть комплекс, что-то вроде фермы, но она не вдавалась в подробности, никогда не говорила мне, где он находится. — Мой новый отчим хмуро смотрит на стол, постукивая пальцем по столу, обдумывая, как рассказать остальную часть истории. -

Как бы то ни было, — наконец продолжает он, — Хизер так и не смогла по-настоящему привести в порядок голову. Она решила стать женой и матерью, но что-то всегда, не знаю, было не так. Она хотела быть счастливой, очень сильно хотела, но чего-то не хватало ей или ослабляло. Она пыталась. Видит бог, она пыталась, но ничего не вышло. — Билл вздыхает, стучит костяшками пальцев по столу и отворачивается, словно не в силах больше смотреть ни на стол, ни на кружку в своих руках. -

После Ирака, когда я вернулся калекой, Хизер утратила самообладание. Она перестала ходить на мессу, но каждый день проводила много часов, уткнувшись головой в Библию. Версия короля Джеймса, протестантская, а не Дуэ-Реймская или какая-нибудь другая католическая. Она стала одержимой: «Расплата за грех — смерть», верно? Очевидно, мы с твоим отцом были грешниками. Меня пощадили из-за нее. Потому что она работала, чтобы искупить мою вину, — насмешливо фыркает Билл.
— Эта нога... ну, это было предупреждение. Во всяком случае, я старался ей угодить. Мы начали ходить в церковь, но из этого ничего не вышло. Однако потребовалось некоторое время, чтобы все это, наконец, рухнуло. В конце концов, она ушла примерно через год после того, как ты ушел на флот.

— Извини, чувак.

— Что есть, Шон. Что есть, то есть.

— Как Кортни? Ты ее видел?

— Черт меня побери, если я знаю. — Он обреченно пожимает плечами. — Я не видел ее с тех пор, как уехала Хизер. Хизер снова отвезла меня в больницу. Предполагалось, что это будет дня на два, интенсивная терапия на ноге, но как только я там оказался, она протягивает мне толстый желтый конверт и говорит, что уходит. Она не готова спокойно смотреть и позволить мне... как она выразилась? О да, мое упорное стремление к греху тянет ее и Кортни вниз. Итак, бумаги на развод. И она уезжает домой, забирает Кортни, и они уматывают. Больше я их никогда не видел.

— Ни разу?— не верю я. — Никто не может просто исчезнуть. И у тебя есть права, не так ли? Я имею в виду, что это произошло во время развода?

— Ну, что касается развода, то она так и не явилась в суд. Судья спросил меня, чего я хочу, и, конечно, я был обижен и рассержен, поэтому сказал хорошо, дайте мне развод, и я хочу все. Судья признал ее виновной и дал мне опеку. Так что формально у меня полная опека, но ужасно трудно осуществлять свои права, когда ты понятия не имеешь, где твой ребенок и ее мать. Даже копы не смогли их найти. Это... на самом деле начало того, как мы с твоей мамой сошлись. — Билл слабо улыбается, вертит в руках кружку и внимательно изучает узор на скатерти. — Это было на самом деле единственное яркое пятно после всей этой неразберихи.

— Как это? — Мне неловко совать нос в чужие дела, но мне стало любопытно.

— Я потратил все до последнего пенни на частных детективов, пытаясь найти свою дочь. Все до последнего пенни, а потом еще немного. Заложил дом и потерял его. Твоя мама дала мне свободную комнату, помогла встать на ноги. Независимо, что бы я ни сделал для нее и для тебя, это никогда не сократит моего долга перед ней. — Лицо Билла совершенно невыразительное, голос деловитый. Только его глаза выдавали, как до глубины души он ощущает то, что говорит.

— Ты когда-нибудь что-нибудь находил? Какие-нибудь следы Кортни? — Лучше сменить тему.

— Пара намеков, тут и там. Хизер выросла на какой-то церковной ферме, что-то вроде культового комплекса, так что это было первое, что я пытался найти. В самом начале поговаривали о какой-то ферме, может быть, что-то вроде Джонстауна. Парочка следователей думала, что это где-то в Вермонте, может быть, на севере штата Нью-Йорк или за границей в Канаде, но ничего не вышло. Я даже посылал людей на запад, чтобы они проверили в Аризоне и Юте, где есть группы многоженцов.

— И с тех пор ничего?

— Хизер вне зоны доступа. Полностью. — Билл выдерживает паузу. — Была... одна зацепка. Возможно, и в данный момент. Кортни уже давно взрослая, Шон. Ей сколько, двадцать три? На пару лет моложе тебя. Теперь она вольна приходить и уходить, когда ей заблагорассудится. — Он пожимает плечами, угрюмо уставившись в свою кофейную кружку. — Если она хотела иметь со мной что-то общее, я не верю, что она бы сейчас не обратилась ко мне.

— Что это было? Какая зацепка?
Билл с трудом встает и, опираясь на трость, тяжело хромает к китайскому буфету и вытаскивает из-под стопки тарелок сложенный лист бумаги.

— Вот она. Семь лет или чуть больше семи. Это единственная зацепка.
Он пододвигает ко мне газету, и я разворачиваю ее. Это фотография, распечатанная на струйном принтере, вероятно, сделанная камерой сотового телефона. На ней изображен стол, как на фермерском рынке. На столе множество продуктов: ревень, грибы, зеленый лук, несколько помидоров и огурцов, которые, вероятно, привезли из теплицы. Дикий папоротник.

— Похоже на весенний товар на фермерском рынке. Папоротник, его можно купить только в апреле? Мае?

— Ага. Видел эту фотографию в «Пресс-Геральд» еще в начале мая, и да – статья о фермерских рынках. Зашел на сайт, распечатал. Но взгляни сюда, — Билл постукивает по бумаге.
Следующий стол нечеткий, слегка не в фокусе. Там стоят две женщины. Я не видел Хизер и Кортни уже восемь лет, так что не могу точно сказать, они это или нет.

— Я не очень хорошо помню Хизер, Билл. Кортни… трудно разобрать детали, особенно, когда они смотрят в сторону от камеры.

Я отчетливо помню Кортни, ее фигуру, ощущаю ее в моих руках, ее тело, прижатого к моему в тот день на автобусной станции. Я вспоминал это каждый день на протяжении последних восьми лет.

Девушка на снимке отвернулась от камеры, я не вижу ее лица. Но у нее прямые светлые волосы.

— Я знаю. Просто что-то в том, как одиноко стоят. Так что я думаю, что это Хизер. Выглядит худее, чем я помню, но, возможно, это она. Я не вижу их лиц, но если это Хизер, то... эта девушка — моя дочь?
Я снова смотрю, пытаясь сопоставить девушку на фотографии с моими воспоминаниями о яркой, веселой девушке, с которой вырос. В семь-восемь лет она была не по годам развитой маленькой проказницей, таскавшейся за мной по пятам, и к тому времени, когда я ушел на флот, у нее развился опасный интеллект и душераздирающая восхитительная фигура с изгибами, что за восемь лет войны не смог изгнать из моих мыслей

— Я не могу сказать, приятель. — Я снова складываю снимок и возвращаю Биллу. — Где это было снято?

— Я поговорил с репортером об этом, но он не знал, кто они такие и с какой фермы. Он почти ничего не помнил о них, кроме того, на каком рынке.

— Похоже, довольно паршивый репортер, — замечаю я.
— Разве он не вел записей?

— Ну да, но парень с ними не разговаривал, — отвечает мне Билл. — Он разговаривал с людьми, работавшими в соседней кабинке, а эти двое просто оказались на заднем плане.

— Хорошо, — говорю я. — В этом есть смысл. Так где же это?

— Гринвилл. На севере, у южной оконечности озера Лосиная голова.

— Понятно.
Я не хочу ковырять старые шрамы, теребить зажившие раны, но в то же время у меня нет никаких планов на ближайшие пару месяцев, и я знаю этот район. Мы с отцом и дедом, когда тот был жив, обычно разбивали лагерь вокруг Лосиной головы для охоты и рыбалки, хотя я не был там с тех пор, как умер папа. Может, мне стоит съездить в Гринвилл и посмотреть. Ничего не могу сказать об этом. Не хочу отчима обнадеживать. Когда Билл уйдет на работу, я поговорю об этом с мамой.

— Ну, парень, на сегодня все. Думаю, мне пора спать.

— Да. Я собираюсь проверить свой грузовик, осмотрю Портленд. Может быть, куплю новые шины. — Меня вдохновляет еще одна идея. — Кроме того, «Пончиков Данкина» много не бывает, я их давно не пробовал, и у меня странное желание съесть печенье.
Билл смеется над этим.

— Ты ведь уроженец штата Мэн. — Мы оба встаем, и он сжимает мое предплечье. Большим пальцем касается искривленной рубцовой кожи, которая тянется от моего запястья почти до локтя левой руки. — Черт, — произносит он, глядя на нее. — А это что?

— Думаю, шрапнель. — Я пожимаю плечами. — Или что-то в этом роде.
Я точно знаю, что это было, когда и где. Это была сто двадцати двух миллиметровая артиллерийская ракета российского производства, созданная силами талибов. Просто подумав об этом, я воскрешаю в памяти череду жгучей боли, когда осколок сминает мою руку. Я действительно не хочу об этом говорить, но если есть кто-то, с кем когда-либо смогу поделиться этим дерьмом, то это будет Билл Двайер.

Как только он уходит спать, я допиваю остатки высокооктанового кофе и, ополоснув папину чашку, выхожу во двор. Мой грузовик припаркован под навесом, и, похоже, Билл хорошо о нем позаботился. Это «Шевроле Блейзер» 1987 года, одна из больших моделей К5. Двухцветная синяя краска блестит от свежего слоя воска. Биллу, должно быть, стоило немалых трудов тянуться со своим протезом, и подъемный комплект невелик, но на «Блейзере» есть очень высокие места. Теперь я ценю Билла еще больше.

Большой «350 V8» с легкостью запускается и стал популярным за первую заводную рукоятку. Я люблю этот грузовик, он у меня с тех пор, как получил права. Я копил деньги три года, а до этого нянчился с детьми, подстригал газоны, проводил лето в сараях для хранения черники возле дома моих бабушек и дедушек. Каждый лишний пенни, который смог наскрести, пошел на покупку «Блейзера». Полный привод, дорожный просвет и прочные оси привели меня к целому ряду глупых ситуаций, и я бы не променял это ни на что.

Шины, да, довольно грубые. У Полина на Форест-авеню должно быть как раз то, что мне нужно, и пока я жду, есть еще одна приоритетная миссия. Легко осуществимая. Независимо от того, где вы идете в штате Мэн, почти всегда в пешей доступности располагаются «Пончики Данкина».

Пока моим грузовиком занимаются, у меня есть время подумать.

Я с нетерпением ждал свой пончик, но при первом взгляде на скрученное золотисто-коричневое тесто вспоминаю летний полдень и косу золотисто-каштановых волос толщиной с запястье. Погрузившись в свои воспоминания, слопал пончик и слизываю липкую глазурь с кончиков пальцев, прежде чем осознал, что начал есть.

Мне исполнилось четырнадцать, когда фугас убил моего отца и искалечил Билла; Кортни было двенадцать. В детстве мы были товарищами по играм, и хотя в старших классах отдалились друг от друга, но мы снова отчаянно цеплялись друг за друга в поисках поддержки. Следующие три года нас еще больше сблизили, и Кортни постоянно ночевала в нашей запасной спальне, когда Биллу приходилось переносить очередную процедуру на долгом и трудном пути к выздоровлению.

Не помню, в какой момент это случилось, но я стал воспринимать ее не просто как лучшую подругу. Я был отчаянно влюблен в КортниДвайер всю старшую школу, но был крайне застенчив, а она была моложе меня. Разница в два года? В тридцать это не так уж и важно, но в старших классах расстояние между нами такое, что с таким же успехом это мог быть Большой Каньон. Я никогда ничего ей не говорил и никогда не думал, что она чувствует то же самое ко мне, но тот поцелуй на автобусной остановке…

Весь мир фантазий крутится у меня в голове. Что бы случилось, если бы я не ушел? Сначала туманно и неясно, но детали проясняются. Я пошел по стопам отца на верфь, а не в армию. Это тяжелая работа, но она помогает нам купить небольшой дом, и Кортни может остаться дома с... детьми? Возможно.

Я почти чувствую дверную ручку в своей руке, возвращаясь домой в конце дня, и слышу шлепанье крошечных ножек по деревянному полу. Маленькие дети набрасываются на меня, ища объятий, точно так же, как я обнимал собственного отца. И Кортни улыбается, приветствует меня поцелуем и озорной улыбкой.

— Привет, Шон, — говорит она.
— Если вы распишетесь здесь, я дам вам ключи.

— Мои что?

— Ключи.

Я чувствую укол сожаления, когда домашняя сцена в моем воображении исчезает, и мужчина с жирными руками протягивает мне планшет, позвякивая ключами свободной рукой.

— Извини, парень.
Мне стыдно, что меня застали за такими мечтами. Это происходит слишком часто с тех пор, как я вернулся домой. Я не так бдителен, как следовало бы. Одна быстрая каракуля и я снова за рулем своего грузовика, но еще не готов уехать. Сидя на стоянке, наблюдая за проезжающими мимо машинами, все еще есть остатки сожаления.

Почему я испытываю чувство потери? Та жизнь никогда не была настоящей. Я никогда ее не проигрывал. Глупые мечты не должны так сильно на меня влиять. Это меня как-то бодрит. На этой размытой фотографии ничего особенного нет. И я не мог сказать, Кортни это или нет, но хочу это выяснить.

Боль и безнадежность Билла подействовали на меня утром, и я уже полусерьезно обдумывал идею поехать в Гринвилл, чтобы охотиться за химерами от его имени, но теперь? Я не буду лгать, даже самому себе, и притворяться, что делаю это только для него. Если смогу найти что-то, что поможет облегчить горе Билла, это здорово, но хотел бы вновь увидеть КортниДвайер по моим собственным причинам. Мне нужно знать, действительно ли есть причина, по которой я должен сожалеть о том, что оставил ее на столько лет.

Но что будет, если я найду ее?

 

Глава 5

Кортни