And I’ll always be your mother.

– “ Mother ”

(Автор песни:Лита Форд)

 

После землетрясения в Нортридже я решила окончательно переехать из Калифорнии. Я согласилась, когда муж решил подыскать нам новое место, которое мы смогли бы назвать своим домом. Правда, мы совершенно не знали, куда нам ехать. Он хотел уехать из США. Мы обменяли мой черный корвет на пикап. В задней части пикапа у нас был кузов, где можно было при необходимости поспать. На следующий день после завершения работы над альбомом “Black” мы сели в пикап и поехали на север. Любимый мною Лос-Анджелес медленно терял свои очертания в зеркале заднего вида.

Мы планировали поехать на север, затем взять левее и спуститься на юг. Мы проехали через Неваду, Юту, Айдахо, Вайоминг и Монтану. Все это время мы питались фастфудом и спали на стоянках для домов на колесах. За несколько сотен миль у нас под капотом даже бурундуки завелись. Однажды ночью я выбежала из палатки в лес, чтобы избавить свой организм от ужасного ужина, а когда вернулась обратно, поняла, что наступила в собственное дерьмо. Я просто чувствовала себя не в своей тарелке.

Мы практически приблизились к границе с Канадой, а затем развернулись и отправились по направлению к Вашингтону и Орегону. Бурундуки оставались с нами, пока мы не прибыли в Редвуд, штат Калифорния. Невероятно. Мы поехали обратно к Западному побережью и мысленно прикинули все места, которые повидали. Хотели ли мы жить в одном из них? Мы объездили все бесплатные агентства недвижимости Homes & Land, какие смогли найти, и мой муж остановился на доме в Линкольн-Сити, штат Орегон. Он был не достроен, но у него была приемлемая цена и мы отремонтировали его. Он подумал, что мы сможем извлечь выгоду, и мы решили полететь обратно в Линкольн-Сити. Это прекрасное место: зеленое и спокойное. На ночь мы остановились в отеле, а наутро решили исследовать город.

На следующий день мы гуляли по Линкольн-Сити. Оказалось, что это просто великолепное место. По сравнению с Лос-Анджелесом здесь был чистый и приятный воздух. Все эти сосны, ведущие прямиком к океану, напоминали чудесный пейзаж. Мы решили переехать сюда. Но чего я действительно не знала, так это того, что все остальное время здесь льет, как из ведра!

Мы сдали в аренду мой любимый дом в AngelesCrest. Естественно, мне не особо нравилась идея, чтобы в моем доме жил кто-то еще, но нам были нужны деньги, поэтому мы сдали его группе музыкантов. Я ни разу не встречалась с ними лично. Я и представить себе не могла, что навсегда покидаю свой дом. В глубине души я всегда верила, что смогу вернуться туда. Я ошибалась. Вскоре мы вложили все оставшиеся деньги в дом в Линкольн-Сити. Я вляпывалась все больше и больше, теряя свою свободу.

В Орегоне я проводила практически все свои дни и ночи наедине с собой. Я гуляла по холодным пляжам и обедала в одиночестве, сидя со своими собаками в вонючем съемном доме. Этот переезд дался мне очень тяжело.

Мы жили в Орегоне уже несколько месяцев, когда я вдруг услышала, что в клубе за сотню миль отЛинкольн-Сити будет выступать Джоан Джетт.

“Поехали, посмотрим, как играет Джоан Джетт” - сказала я. “Я просто хочу увидеть ее и поздороваться”.

Мы отправились в путь, и по приезде я прошла за кулисы, чтобы увидеть Джоан в первый раз за пятнадцать лет. Она увидела меня, и я обняла ее, но она не обняла меня в ответ. Всякий раз, как я пыталась наладить с ней контакт, Джоан смотрела поверх моего плеча и начинала разговаривать с человеком позади меня. Меня явно игнорировали и меня это жутко злило. Мне было больно, ведь я ожидала от нее чего-то большего, чем просто приветствие. Но тут было что-то более глубокое, как будто ее холодность подтверждала страх, в котором я не хотела признаваться самой себе: моя старая жизнь, особенно моя музыкальная страсть, угасала все больше и больше.

Я посмотрела на своего мужа и сказала: “Пойдем отсюда”.

Мы вышли в переднюю часть дома, чтобы подождать начала концерта. Мы ждали и ждали, а потом объявили, что Джоан выйдет только в 11:30. Мы пришли немного раньше, так как я надеялась пообщаться с Джоан, и теперь нам нужно было как-то убить три часа. Мы выпили немного вина и опьянели, а настроение портилось все больше и больше. Я сказала мужу: “Если мы поедим, то протрезвеем и будем в состоянии одолеть сотню миль до дома”. Я заказала буррито со сметаной, гуакамоле и сыром. Это был большой, сочный, разваливающийся буррито. Но была одна проблема: не было ни ножей, ни вилок. А я сидела при полном параде с прической и макияжем.

Я не хотела пачкаться, поэтому попросила официантку принести нож или вилку. Она ответила: “Там на столе есть пластиковая посуда”.

Я посмотрела туда, но ножей там не оказалось. Зато я заметила, что в руке у официантки был нож для хлеба. Отлично.

Я спросила у нее: “Можно мне воспользоваться вашим ножом для хлеба?”

Она ответила: “Нет, нельзя”.

“Пожалуйста. Я только разрежу свой буррито, и тут же верну вам нож”.

Каким-то образом она перевернула мои слова или неправильно меня поняла, потому что в ответ она назвала меня сукой. Я зависла на пять минут, чувствуя, как во мне закипает кровь. “Сука?” В мозгу продолжало звенеть это слово. “Она думает, что я сука? Если она хочет суку, она ее сейчас получит”.

После этого она прошла мимо нашего столика.

Я подняла тарелку с буррито, сметаной, гуакамоле, сыром и сальсой и запустила ею в шею официантки. Вся стена и волосы официантки были покрыты адской смесью. Она начала орать.

Муж заказал тарелку начос с гарниром: курицей, сметаной, сыром, халапеньо и прочим. Я спросила у него: “Ты будешь это есть?”

Он ответил: “Видимо, нет”. Я взяла тарелку, встала и оглядела помещение.

Все, кто был в забегаловке, заорали мне: “НЕТ!”

Я оглянулась, ответила: “Да!”, а потом бросила начос о стену. После того, как еда расползлась по стене, мы сели и посмотрели друг на друга.

Муж изрек: “Думаю, сейчас нам лучше свалить отсюда”.

“Это да” - согласилась я.

“Держись за мои джинсы и не отпускай” - сказал он.

“Хорошо”.

Я так и не посмотрела концерт Джоан, но, не думаю, что много пропустила. До сих пор тот вечер в Орегоне остается одним из моих самых любимых. Это должно показать вам, насколько клевым был для меня Орегон. В моем единственном рок-н-ролльном эпизоде был задействован буррито.

Да, я терпеть не могла жить в Линкольн-Сити. Прежде всего, казалось, что день, когда мы впервые увидели город, был одним из немногих дней в году, когда не было дождя. Когда мы переехали туда, набежали облака, и небо все никак не могло проясниться. Во-вторых, я все больше осознавала, что становлюсь только несчастнее. Я совершенно перестала слушать музыку. Я не чувствовала, что контролирую свою жизнь. Я начала злиться на свой брак, потому что он оторвал меня от людей и вещей, которые я знала всю свою жизнь и любила больше всего. Чтобы занять себя, мы купили двух лошадей. К сожалению, я не могла ездить часто, потому что постоянно шел дождь, но я спускалась в конюшню и ухаживала за лошадьми. Когда был редкий милый денек, я отправлялась в длинные прогулки на лошадях. Моей любимой лошадью была арабская чистокровная по имени Зигги. Он был настоящим гонщиком: быстрый, как вихрь. Я любила Зигги. Другой нашей лошадью была Бонни, Аппалуза. У нее была гигантская опухоль на ноге. Мы удалили опухоль и проверили на рак. Оказывается, у лошади не было рака, но однажды она пнула меня, и чуть не сломала мне колено, поэтому после этого я не ездила на ней. Мои лошади отвлекали меня, потому что я очень сильно тосковала по дому в Калифорнии. Тогда я решила завести детей. До этого я принимала противозачаточные средства более восемнадцати лет, и как только я прекратила прием таблеток, у меня развилась киста в матке. Каждый раз, когда я занималась сексом, мне было больно. Я отправилась к врачу, и та сказала мне, что киста размером с грейпфрут, и мне нужно постепенно отучаться от таблеток, которые, к счастью, работали. Но после отказа от таблеток я все еще не могла забеременеть. Депрессия усилилась.

После трех месяцев жизни в Орегоне было решено, что мы переезжаем во Флориду. Для меня это была хорошая новость. Мне нужно было выбраться из этого тоскливого места. Единственное, что меня беспокоило по поводу отъезда, это необходимость продавать моих лошадей. Я не из тех людей, которые покупают животное, а потом бросают его. Когда у меня есть животное, оно должно быть со мной всю жизнь, поэтому мне было очень тяжело прощаться с Зигги и Бонни. Когда мы продавали их на аукционе скота, мне пришлось прокатиться на них, когда начались торги. Как только было объявлено, что Бонни “дружелюбна к детям”, она быстро ударила меня о стену. Чертовы кобылы. Она словно говорила: убирайся из города.

Мы поехали на юго-восток на двух грузовиках длиной двадцать шесть футов. Один буксировал Порше, а другой тянул кадиллак. Мы покинули Линкольн-Сити сразу после того, как собрали вещи в грузовик, в час ночи, не совсем подходящее время для начала поездки по пересеченной местности. Мы заблудились в Портленде, примерно в ста милях от Линкольн-сити. Наконец, на рассвете, мы нашли автостраду. Я устала, но мы не останавливались.

“Я буксирую двадцатипятифунтовый грузовик, полный вещей, на Cadillac Coupe de Ville, и я засыпаю. Мне нужно остановиться, чтобы поспать” - сказала я по рации. Ноль реакции. Нам нужно было добраться до Флориды к определенному времени, иначе другой покупатель купил бы дом, на который мы положили глаз.

Я была в ярости. Но пришлось заткнуться и продолжать следовать за своим мужем.

По приезде вПанама Сити Бич, штат Флорида, нам достался проектный дом, и строительство началось снова. Две недели спустя, в октябре 1995 года, начался ураган Опал, который сорвал крышу и вымел весь песок из-под фундамента. Через окна хлынул океан, так как это был дом, расположенный на берегу моря. Национальная гвардия объявила город зоной бедствия. Повсюду валялись септик-тенки, коллекторы и электрические провода. Мой сосед нашел одну из игрушек-пищалок моей собаки в пяти кварталах от нашего дома. Даже дорога исчезла. Дом был сильно разрушен, но мы получили деньги от страховой компании на его восстановление. Общий ущерб от урагана Опал составил более 5 миллиардов долларов, и он сильно ударил по восточному побережью.

Каким бы ужасным оно ни было, это стихийное бедствие стало идеальным началом моей жизни во Флориде. К сожалению, в отличие от Опала, мой личный шторм не прошел за один день. В последующие годы меня еще больше отдалило от тех вещей, которые сделали меня той, кто я есть: Литой Форд.

Тем не менее, говорят, внутри каждого урагана есть “глаз”, кусочек посреди хаоса, творящегося вокруг. Поиски этого места и станут моим спасением.

Прошло уже два с половиной года после свадьбы, а я все не могла забеременеть. Я исследовала женскую репродуктивную систему в поисках решения. Я зашла так далеко, что удалила зубные пломбы из амальгамы - старые пломбы могут содержать ртуть – в надежде, что причина именно в этом.

Я все еще не могла забеременеть, и после многолетних попыток решила, что у меня никогда не будет детей. В любом случае, я боялась, что не буду знать, что делать. Дети не рождаются с инструкцией, и у них нет шести струн.

Вы не можете нажать паузу или отключить звук, и нет никакого переключателя режима ожидания. И все же по какой-то причине, дети, казалось, тянулись ко мне всю жизнь. Я всегда находила время поболтать с детьми и потусоваться с ними, когда выдавалась возможность. Я чувствовала, что мы можем ладить. Может быть, правда, что рокеры - это дети, которые никогда не видели особого смысла во “взрослении”. Но что касается материнства, то к лету 1996 года в конце концов выяснилось, что так было суждено.

Тогда, по какой-то причине мне все время приспичивало в туалет, пока мы были вДисней Уорлд в сентябре того года. Я не пошла на аттракцион с крутым резким падением, не знаю почему; просто мне это не казалось хорошей идеей. Позднее тем же вечером мы пошли поесть с нашими старыми агентами по недвижимости, Вики и Денис, которые приехали из Орегона. Я отравилась индийской едой, чего никогда раньше не было. В три часа ночи я проснулась. Мне было плохо. Меня мгновенно поразила догадка - я беременна. Я знала это. Мне не нужно было покупать тест. Я просто знала.

Когда я вернулась домой и сделала тест на беременность, он оказался положительным. О, Боже, мои родители умерли. Как я воспитаю ребенка без их помощи? У меня не было близких родственников или друзей, которые могли бы мне помочь. Мне даже не с кем было поговорить.

По милости Божьей мои соседи по обе стороны от меня, Линн и Келли, тоже забеременели, и мы втроем сблизились. Как будто у нас был один молочник. Каждый день мы вместе гуляли по пляжу и поддерживали друг друга на протяжении беременности. Я прочитала много книг о беременности и о том, как стать прекрасной матерью. Я установила для себя высокую планку: я хотела быть такой же, как моя мама. Это было моей главной целью. Впервые с тех пор, как я бросила музыку, у меня появилась цель. Я делала все, что доктор говорила мне делать во время беременности. Я не пила ликер, не употребляла кофеин и исправно принимала витамины для беременных.

Во время моей беременности я даже увидела во сне, как будет выглядеть мой малыш - красивый мальчик. Его образ был таким ясным: блондин с голубыми глазами, красивое лицо и светлая кожа. Когда Джеймс был малышом, он выглядел точно так же, каким я видела его во сне.

У меня не было никаких осложнений до последнего триместра, во время которого у меня началось кровотечение. Врачи не могли понять, откуда взялась кровь, поэтому они приказали мне соблюдать постельный режим и сказали, что я должна лежать в течение последних трех месяцев. В тот момент мне было тридцать восемь лет, немного поздно для первого ребенка. Но я слышала, что более взрослые родители становятся лучшими родителями, и это оказалось правдой и в моем случае. Я должна была стать мамой, когда мне было тридцать восемь, не раньше.

Примерно в то же время мне позвонила тетя Розетта, старшая сестры моей матери, из Италии, и она очень хотела, чтобы я приехала и повидалась с ней. Тетя жила в самом центре Рима. Город выстроился вокруг их крошечной квартиры. Языковой барьер между нами был настолько ощутимым, что без переводчика я не могла понять, в чем проблема и почему мне нужно было приехать к ней. Она была очень расстроена, узнав, что я не смогу прилететь из-за беременности. Вскоре после этого телефонного звонка я была опустошена, когда узнала, что тетя умерла во время последнего триместра моей беременности. Тогда я поняла. Если бы я знала, что она больна, я бы все равно поехала в Рим, несмотря на кровотечение.

13 мая, в годовщину моей свадьбы, у меня начались роды с Джеймсом. Когда пришло время, у меня началось сильное кровотечение, и я очень испугалась. Один из работников моего мужа отвез меня в больницу, которая находилась в другой части города. Я все время сидела на черном полотенце, униженная тем, что делюсь этим опытом с незнакомцем.

Я рожала в течение двенадцати часов, и потом уснула, пока не пришел доктор и не сказал: “У вас нет раскрытия. Придется резать”.

“Кесарево сечение?” - спросила я.

“Да”.

“Нет” - сказала я. “Я хочу родить естественным путем”.

“У вас кровотечение. Вы можете потерять ребенка, если мы прямо сейчас не вытащим его оттуда”.

Я не могла с этим поспорить, поэтому согласилась на кесарево сечение. Доктор отвел меня в другую комнату, чтобы подготовить к операции. Они укрыли меня простыней и вкололи эпидуральную анестезию. Мое тело онемело ниже груди, и тогда доктор начал резать меня. Затем я почувствовала, как на грудную клетку перестал давить вес ребенка. Внезапно я смогла нормально дышать, чего не могла сделать несколько месяцев назад. Джеймс закричал, как и любой здоровый ребенок.

Доктор сказал: “Чувак, какой же ты громкий!”

Он орал так громко, что я подумала: “О, Боже, еще один вокалист!” Я сразу полюбила этого малыша.

Джеймс Ленард Жиллетт родился 13 мая 1997 года. Телец. Он весил шесть фунтов, десять унций. Я дала ему второе имя в честь моего отца - деда, с которым он уже никогда не познакомится. Мне было грустно от того, что папы не было рядом, и он не увидел, как его внук входит в семью. Когда Джеймс вошел в мою жизнь, я наконец-то поняла значение настоящей безоговорочной любви. Он был единственным центром моей Вселенной. Причиной, чтобы жить. После трех долгих мрачных лет мою жизнь осветил луч любви и счастья. Каждую ночь, держа на руках малыша, я пела ему “Sweet Baby James” Джеймса Тейлора. “Молодой ковбой, который живет на ранчо... Баю-бай, милый малыш Джеймс”. Он всегда засыпал у меня на руках, пока я пела. Я не знала об этом, но ждала тридцать восемь лет, чтобы встретить моего сладкого малыша Джеймса.

Джеймс изменил мою жизнь. Я повсюду брала его с собой. Я купила прогулочную коляску и сразу же приступила к делу, пытаясь понять, что такое быть мамой. Мы ходили в зоопарк. Мы вместе смотрели все детские телешоу. Я никогда не кормила его детским питанием, только свежесваренной пищей, которую готовила в кухонном комбайне, без консервантов и детских смесей. Я неуклонно пыталась соответствовать планке, которую установили мои родители.

Черт, меня просто распирало от гордости! Когда журнал People попросил включить Джеймса в статью вместе с ребенком Ричи Самборы и Хизер Локлир, я была взволнована идеей познакомить мир с этим прекрасным мальчиком - в конце концов, он был рок-королем, сыном “королевы хэви-метал”. Но потом они отказались от этой идеи. Моя Вселенная быстро сократилась только до одного Джеймса и меня.

Когда Джеймсу было около девяти месяцев, мы снова переехали. Я жутко устала от всего этого строительства и переездов. Я подумала: “Разве мы не можем просто купить дом и переехать? Я не хочу строить другой дом”. Вскоре мы переехали в наш новый дом в заливе вПанама-Сити в 1998 году. Я стояла на кухне нашего нового дома и, держа Джеймса, пела ему. У меня поблизости не было настоящих друзей, и уж тем более родственников.

Я все еще хваталась за осколки своей музыкальной карьеры, пытаясь поддерживать связи, которые хотела сохранить. Дина Вайсман была моим менеджером по ряду вопросов, которые у меня могли возникнуть в тот или иной момент. Мой старый гитарный техник Том Перме был ее парнем. Дина была моей подругой, и я ей доверяла: я знала ее с самого начала моей сольной карьеры. Мы встретились в женском туалете на LongBeachArena, когда, пытаясь натянуть чересчур узкие джинсы, я спрашивала, нет ли у кого-нибудь плоскогубцев. Я надела их, лежа на кровати, изо всех сил втянув в себя живот, но в туалете в Арене не было кровати, поэтому я никак не могла застегнуть их обратно без пары плоскогубцев. Она протянула мне плоскогубцы и сказала: “Держи. Сколько девушек, которые носят плоскогубцы в сумочке, ты знаешь?”

“Неужели? Как так?” “Твой гитарный техник - мой парень”. После этого мы оставались друзьями много лет. Именно Дина дала мне мой первый пузырек черного лака для ногтей. Раньше я его никогда не видела.

В 1998 году Дина договорилась о встрече с Кенни Лагуной и Джоан Джетт, так как я хотела написать песню с Джоан. Кенни приехал вПанама-Сити, но с ним не было Джоан, как ожидали мы с Диной. Мы пошли на ужин, но никакой встречи не состоялось, потому что Джоан так и не пришла. Проблема не была решена, и ничего не вышло из этого, кроме того, что Кенни сказал, что он думал, что это хорошая идея. Не было никаких попыток ни с его, ни с нашей стороны. Я не думаю, что он хотел работать с нами, так же, как и мы не хотели работать с ним. Мы не доверяли ему.

После встречи он ушел, и я не получала от него никаких известий, пока примерно через полгода, в начале 1999 года, Кенни не организовал телефонную конференцию со мной, Джоан, Шери Кэрри и Сэнди Уэст, чтобы обсудить возможность воссоединения Runaways. В то время у Джоан не было хита, а Кенни был менеджером Шери.

За неделю до телефонной конференции я разговаривала с Сэнди и Шери, но не с Джоан. Я не хотела разговаривать с Джоан после того, как она отшила меня на концерте в Портленде. Раздался телефонный звонок. Это был Кенни вместе с Шери на линии. Они набрали номер Сэнди. Шери была очень мила и дружелюбна. Сэнди была жизнерадостна, как и всегда, и я рассказала им о Джеймсе.

Джоан была последней, кому мы позвонили. Я ожидала, что она будет рада услышать всех нас после стольких лет. Но когда подошла к телефону, было ощущение, словно кто-то только что разбудил ее после столетнего сна и прислонил трубку к ее уху. Казалось, будто она совсем не понимала, с кем разговаривала или была не готова к этому звонку. Она ни с кем не поздоровалась и не спросила, как дела; она казалась мне несчастной. Я подумала: Эй, ничего не выйдет. Я извинилась перед всеми. “Мне очень жаль, но я вынуждена прервать звонок”.

Шери сказала: “Нет, нет, нет, Лита! Пожалуйста, не вешай трубку!”

Вмешалась Сэнди: “Джоан просто устала”.

“Если она устала, то я определенно не хочу в этом участвовать. Извините, но я не могу этого сделать”. Я повесила трубку, и это был конец телефонной конференции. Я не знаю, что произошло за двадцать лет, прошедших со времен “Runaways”, но это была не та Джоан, которую я когда-то знала. Мне было противно такое отношение. Это была последняя капля.

Во времена Runaways мы с Джоан никогда не спорили, и когда мы распались, я относилась к ней, как к сестре. Возможно, Кенни смотрел на это как на соперничество, хотя я никогда не пыталась соперничать с Джоан. Может быть, он видел во мне угрозу, хотя у нас с Джоан были две совершенно разные аудитории.

В дни последующие телефонной конференции мне позвонила Сэнди, снова пытаясь убедить меня собраться вместе. Я сказала ей: “Почему бы тебе не продолжить двигаться в своем направлении, Сэнди? Ты ведь очень талантлива. Ты - Сэнди Уэст. Ты можешь стать участницей любой группы. Это не обязательно должны быть Runaways”.

Шери тоже звонила и попыталась убедить меня. В свое оправдание я пояснила, что только недавно родила Джеймса. Я также знала, что теперь в музыкальном мире творится полная жопа, поэтому сказала ей, что не собираюсь этого делать.

Так или иначе, 1999 год был неподходящим временем для выпуска альбома Runaways или тура Runaways. Если мы не смогли уважительно отнестись друг к другу во время простой телефонной конференции, мы бы не выдержали ни одну репетицию, не говоря уж о целом туре.

Шли годы. К тому времени, как мы переехали из Флориды в 2001 году, у нас был жилой комплекс, целый ряд небольших домов и два дома на набережной. Я хорошо помню это время из-за подготовки к 2000 году. Моя семья была одержима страхами 2000-го: ядерной войной, финансовым крахом, падением самолетов с неба, разрушением цивилизации и прочим. Полное сумасшествие. Мы начали запасаться припасами: огромное количество яичного порошка, сгущенного молока, пшеницы, бобов, риса, муки, сахара, тампонов, жидкости для полоскания рта, зубной пасты, бутылок с водой, которые высились до потолка; генератор за 20 000 долл. США; сотни десятифунтовых ведер с продуктами. На этом все не кончилось. Мы запаслись бритвами, антибиотиками и лекарствами. Все это настолько въелось в мое пространство и сознание, что я тоже начала в это верить. Мы готовились умереть! Мой ребенок готовился умереть! В домашнем кабинете были установлены цифровые часы с обратным отсчетом до 2000 года. Каждый раз проходя по комнате, я видела, как на этих чертовых часах тикают секунды.

В ночь накануне 2000-го я была уверена, что мы не проснемся на следующее утро. Наш дом был на взводе весь год! Я была так напугана. Я тихо прокралась к кровати, заползла в нижнюю койку в комнате для гостей с малышом Джеймсом. Как бы безумно это не звучало, я закрыла Джеймса своим телом, чтобы защитить его от ядерного взрыва.

К моему большому удивлению, на следующее утро мы все проснулись. Я посмотрела на малыша Джеймса. Он спал. Я посмотрела на свои руки. Они все еще были на месте. Я открыла шторы. Ничего не было сожжено. Я встала и пошла в кабинет, чтобы посмотреть на часы, которые отсчитывали время до Апокалипсиса. Прошло несколько часов. Я включила телевизор, и ничего не взорвалось. В новостях показывали Таймс-сквер и людей, которые веселились на вечеринках, как и в любой другой Новый Год.

Я была чертовски зла. Мы еще много лет питались сублимированными продуктами. Полный отстой.

Я начала переживать, что Джеймс был единственным ребенком. Я хотела завести еще одного ребенка, чтобы, если со мной что-нибудь случилось, мои дети поддерживали бы друг друга. Но мне было уже сорок два. Я наблюдалась у врача того же возраста, у которой недавно появился ребенок. Врач сказала мне: “Это редкий случай, и вы скорее всего не сможете забеременеть в таком возрасте. Прописать вам таблетки от бесплодия?”

“Нет” - ответила я. “Черт, я не хочу пятерняшек. Если суждено, то так тому и быть”.

“Подождите три месяца, и если ничего не произойдет, приходите снова, и мы посмотрим, какие еще есть варианты” - сказала доктор.

Спустя три месяца я сделала тест на беременность: он был положительным. Мне потребовались годы, чтобы забеременеть Джеймсом. Я не могла поверить в это из-за своего возраста; мне было сорок два года, когда я родила второго ребенка.

Рокко родился 27 июня 2001 года. Рак. Он весил семь фунтов, две унции. Я видела Рокко во сне так же, как видела Джеймса много лет назад. Он был немного темнее своего старшего брата, с карими глазами, каштановыми волосами и оливковой кожей. Конечно же, именно так он и выглядел, когда родился. “Он похож на мою маму” - сказала я, когда впервые обняла его. Он озарил мою жизнь. Мне снова захотелось, чтобы мои родители были рядом и увидели два этих чуда, но я понимала, что они наблюдают за нами сверху. Джеймс был отличным старшим братом. Он помогал мне с подгузниками, детской одеждой и всем остальным, о чем бы я ни попросила. Они были любовью всей моей жизни. Казалось, что с появлением этих двух прекрасных мальчиков моя жизнь стала полноценной.

А потом мой муж объявил, что мы снова переезжаем. На этот раз, на остров в Карибском море. Он поехал вперед нас, оставив меня заботиться о новорожденном, четырехлетнем ребенке и слепой таксе (моей любимой собаке Чили). Мы продали все десять наших объектов недвижимости, включая дом, в котором мы жили. Исчезла и мебель. Я посмотрела на двух своих маленьких сыновей, и у меня не было выбора, кроме как последовать за мужем. Я не хотела уезжать, но не могла отобрать сыновей у их отца. До того, как мы переехали, все, что у нас было, было положено в камеры хранения, включая все мои гитары, кроме одной электрической и одной акустической.

У нас было всего три чемодана, когда мы садились в самолет до островов 16 августа 2001 года. Годовщина смерти моей матери. Дурной знак.

 

ГЛАВА 14

 

ПСИХУШКА

 

Nooneseemstohearmenow,