Lisa, Lisa, say you’re gonna live forever,

Only you know who I am,

Only you really understand.

– “Lisa”

(Авторы песни:Лита Форд и Майкл Дэн Эмиг)

 

В конце 80-х фотография женщины на обложке рок-журнала все еще оставалась чем-то неслыханным. Надо отдать должное Герри Миллеру, владельцу журнала MetalEdge, который постоянно помещал меня на обложку. Но наряду с этим он всегда впихивал множество других парней, иногда даже двадцать и тридцать штук. Потом появился мой дорогой Лонн Фрэнд. Мы познакомились, когда он был главным редактором журнала Hustler. Лонн взял у меня интервью для статьи в раздел музыки того журнала (и да, это было нечто большее, чем фотки в стиле “ню”). После семи лет работы в Hustler он стал редактором журнала RIP, одного из самых крутых изданий о хард-роке и хэви-метал в США. Лонн начинал с порно и эротики. Лэрри Флинт, владелец порноиндустрии Hustler сказал ему: “Рок-н-ролл приходит и уходит, а секс всегда можно продать”. Еще по Hustler Лонн знал, какое влияние может оказать на мир рока суперактуальное фото на обложке. Таким образом, в октябре 1988 года Лонн выпустил свое первое издание RIP в качестве редактора журнала, на обложке которого красовалась я в кожаном обтягивающем костюме на высоких каблуках, держа в руках великолепную черную гитару под заголовком “ЭКСКЛЮЗИВНАЯ ИСТОРИЯ С ОБЛОЖКИ: ЛИТА ФОРД СТАЛА ВЗРОСЛОЙ (ВОУ!)”.Это растопило лед. Так держать, Лонн!

В те времена мужчины походили на женщин больше, чем сами женщины. Все приобретало андрогенные черты, поэтому Лонн заявил: “теперь вполне логично изображать на обложке умелых и авторитетных женщин. Они заслуживают не меньшей сенсации, чем мужчины”. Это был прорыв, и спустя пару месяцев он снова замутил кое-что новенькое, поместив меня на одну обложку с Доро Пеш. Доро была хард-рок вокалисткой из Германии с большим сердцем. Это был замечательный человек. Когда она пришла на фотосессию, она подарила мне парфюм. Я была так польщена. Фотосессия получилась просто волшебной,а то издание стало самым продаваемым в 1989 году. Все это позволило утверждать о том, как важно позволить женщинам конкурировать в мире рок-н-роллана равных условиях. В тегодытестостерон имел такое большое значение, что тебе нужно было иметь яйца или опыт, чтобы справиться даже с обычными копами. Лонн Фрэнд был одним из немногих, кто понял это. Он сказал: “Что может быть лучше, чем горячая блондинка с гитарой? Две горячих блондинки на обложке RIP!”

Лонн сделал RIP особенным журналом. Рок фэны с нетерпением ждали его каждый месяц. Тогда, в начале 1989-го Лонн спросил у меня: “Как ты думаешь, твоя мама захочет вести колонку советов?”

Я переспросила: “Ты имеешь ввиду что-то типа “Дорогая Эбби”?”

Лонн ответил: “Да, именно!”

Конечно же, так как я выросла из Runaways, мама идеально подходила на эту роль. К тому моменту как с Runaways все было кончено, она знала буквально каждого в музыкальном бизнесе. Так и появилась колонка под заголовком “Дорогая мама Форд”. Фанаты писали письма, а Лонн отправлял их маме по почте. Они присылали ей вопросы об отношениях, наркотиках, музыке, гомосексуальности, татуировках и многих других вещах. Иногда мама попадала в тупик и звонила мне. Она спрашивала: “Лита, что мне ответить на это? Они что, правда этим занимаются, Лита?”

Ха-ха! “Да, мам, они правда этим занимаются!”

“О, ну, ладно”. Ей платили еженедельно, и это немного отвлекло ее от смерти отца. Отец умер в январе за год до этого, поэтому “Дорогая мама Форд” было действительно хорошим занятиемкак для нее, так и для журнала.

Мой альбом “Stiletto”вышел в мае 1990-го. Его продюсером снова выступил Майк Чепмен. Обложка была отснята Хербом Риттсом, который фотографировал таких звезд, как Мадонна, Майкл Джексон, Дэвид Боуи, Николь Кидман, Том Круз, Майкл Джордан, Синди Кроуфорд, Элизабет Тейлор, Ричард Гир и многих других. Тем не менее, вы никогда не найдете его имя в сведениях об авторах. В тот момент он не хотел иметь никакого отношения к тяжелому року. Я невзлюбила его после этого. Мы платили ему слишком много денег за его работу. Мне кажется, он оценивал свой талант больше, чем он стоил на самом деле.

Холли Найт, известная тем, что записала некоторые лучшие песни Тины Тернер, Aerosmith, Пэт Бенатар, Heart и Джона Уайета, записала со мной заглавный трек. Работать с Холли Найт было для меня большой честью. Она великий писатель и замечательный человек. Я даже была подружкой невесты на ее свадьбе. Я спросила у нее, смогу ли я взять с собой своего мужа Криса, и Холли ответила: “Ему придется вести себя подобающим образом, в противном случае он может не являться”.

Я наказала Крису: “Холли сказала мне, чтобы ты надел костюм и не вздумал напиться!”

Крис ловил каждое слово Холли. Тем вечером он вел себя как настоящий джентльмен, и я очень им гордилась. Он превзошел все мои ожидания!

Песня “Dedication” была написана Майком Чепменом и состояла в основном из двух аккордов. Это вынудило нас сделать песню динамичной, не меняя структуру аккорда, что добавило ей немало агрессии.

Песню “The Ripper” я хотела написать с оттенком ненависти. Она быстрая и агрессивная – идеальная песня для гитары. В моей памяти сохранились все те моменты, когда мне говорили, что “не знают, что со мной делать”. Я подумала, кто сказал, что девушки не умеют играть на гитаре? Эта мысль дала мне тот необходимый заряд, чтобы сыграть соло к песне. Я опрокинула пинту Джека Дениелса и сыграла то соло с невероятной агрессией. Виски определенно помог мне выразиться. Думаю, это одно из моих любимых соло за все время. Оно будто переносит тебя в другую реальность.

Кинорежиссер Пенелопа Сфирис взяла интервью у Криса в качестве одной из рок-звезд для своего документального фильма “Падение западной цивилизации 2: Годы металла” 1988 года. Она использовала Криса для отвратительной съемки у бассейна, где он выливает на лицо пол галлона водки, в то время как его мама смотрит на происходящее, и гордо произносит: “Я законченный алкоголик”. Я стояла там и смотрела, как она все это записывает, думая про себя: “Что она снимает?”. Он позировал на камеру, давая Сфирис то, что как он думал, она хотела. Это было ужасно с его стороны. Все это заставляло выглядеть Криса ничтожеством. Я уверена, что она ни на секунды не думала о том, что это может разрушить его карьеру, однако, мне казалось, так оно и было.

У нас с Крисом иногда возникали страшные, но глупые ссоры. Как-то раз он пришел домой пьяный и обдолбанный, из-за чего между нами разгорелась жаркая ссора. Я была дико зла. Я вытащила одну из его любимых гитар на середину дороги и раздолбала ее на мелкие кусочки. Крис спокойно отреагировал на произошедшее.

“Где моя гитара?” - спросил он.

Ах, да! Она на дороге, в мусоре, на въезде…она была повсюду.

“Звукосниматели еще работают?” - спросил он будничным тоном.

“Не знаю. Возможно”.

У меня была гитара Stratocaster, которую мне подарил Ингви Мальмстин во время тура. Это была гитара винтажного белого/бледно желтого цвета, гриф которой был вырезан из черного дерева. Вскоре после инцидента с гитарой Криса мой великолепный Strat чудесным образом исчез. Интересно, куда он делся? Крис утверждал, что не трогал ее.

Моя мама была одной из самых замечательных женщин в мире, насколько я могу судить. Настоящая леди. Она бегло говорила по-итальянски, никогда не использовала в речи бранные слова, не курила и не пила литры ликера, не носила вызывающую одежду. Она всегда была добра к людям, независимо от того, нравились они ей или нет. Моим родителям было наплевать, будь ты черный или белый, обдолбанный чувак или натурал. Мама была самым настоящим бриллиантом. Она была прекрасна как снаружи, так и внутри. Куда бы она ни отправилась, люди влюблялись в нее. После смерти отца она всюду ходила со мной. На протяжении нескольких следующих месяцев я звонила матери и говорила: “Мам, встретимся в аэропорту Лос-Анджелеса. Возьми подругу. Завтра мы летим в Рим”. Или Нью-Йорк. Или Техас. Мы все время куда-то летали. Она не хотела возвращаться домой. Я взяла ее с собой в Нью-Йорк на церемонию награждения New York City Music Awards, куда меня пригласили вручать награду. Там должны были собраться все крутые звезды, включая Тину Тернер, Кита Ричардса, Литл Ричарда и т.д. Я знала, что маме хотелось бы их увидеть.

Мне делали прическу и макияж, готовя к выходу на сцену для вручения награды. Мама устала ждать меня. Она сказала: “Лита, я пойду прогуляюсь и поболтаю с гостями, пока ты собираешься”.

Я ответила: “Хорошо, мам. Скоро я закончу и найду тебя”.

На самом деле, закончила я довольно не скоро. Моя прическа была произведением искусства, макияж должен был быть безупречен, а одежда была настолько узкой, что залезть в нее было целой хитрой операцией. На все это у меня ушла пара часов.

Когда я наконец была готова, я пошла искать маму. Церемония должна была вот-вот начаться, и мне нужно было знать, в порядке ли она, где она собирается сесть и прочие моменты.

Я обошла все места за кулисами, но ее нигде не было. Я осмотрела абсолютно все. Наконец, я увидела ее сидящей на диване за кулисами с каким-то парнем. Я подошла к ним и дрожащим от волнения голосом позвала ее: “Мам!”

Она повернулась, увидела, что я стою рядом и ответила: “О, Лита! Я всего лишь болтала с Дэйвом. Он хотел апельсиновый сок”. Она зависала с Дэвидом Боуи! О, Господи. “Отличный выбор, мам” - подумала я про себя.

Я поняла, что Дэвид Боуи напомнил ей моего отца. Он был привлекательным и обаятельным мужчиной с британским акцентом. Его голубые глаза напоминали глаза отца. Я пожала ему руку, и он осмотрел меня с головы до ног. Он повернулся к маме и спросил: “Это ваша дочь?”

“Да, Дэйв. Это Лита” - ответила мама с итальянским акцентом. Она очень гордилась мной.

“Вы всегда позволяете ей так одеваться?”

“Да, Дэйв ” - ответила она. “Это ведь рок-н-ролл”.

Я сказала: “Привет, Дэвид, приятно познакомиться”. А потом: “Ну же, мама. Мне нужно скоро вручать награду”. Она пожала руку Дэвиду Боуи и сказала: “Рада была с вами познакомиться, Дэйв”.

Когда мы отошли, я сказала маме: “У тебя превосходный вкус на мужчин!”

“Почему, Лита?” - спросила она, даже не подозревая, кто такой Дэвид Боуи.

Церемония уже начиналась, и у меня не было времени на объяснения. “Просто поверь мне на слово, мам”.

Она широко улыбнулась.

Как-то в 1988-ом мне позвонила мамина лучшая подруга Джэйли. Она сказала: “Тебе нужно немедленно приехать к матери”. Когда я вошла, я спросила у мамы, что произошло. Она рассказала, что ехала с работы домой, как вдруг резко перестала видеть и свернула на обочину. Она постучалась в какой-то дом и попросила воспользоваться телефоном, чтобы Джэйли забрала ее отсюда. У мамы был приступ паники, вызванный смертью моего отца. После этого она никогда не садилась за руль и уволилась с работы. К несчастью, для нее это было началом конца.

Ее рак прогрессировал. Я думала, что просто сойду с ума. Я вышла на улицу и сделала то, чего раньше никогда не делала: прочитала молитву и попросила Бога помочь ей, позволить прожить еще хотя бы три месяца. “Не забирай ее у меня сейчас”. Не думаю, что я просила чего-то невозможного. Три месяца! “Спасибо, Господи, что услышал мои молитвы”. Я переехала в дом к маме на Лонг-Бич и взяла ее под свою опеку. Из-за этого Крис ополчился против меня. Мама терпеть не могла, когда он пил. Я наняла сиделку, чтобы та заботилась о ней, пока меня не было дома.

Когда я впервые услышала, что у мамы диагностировали рак груди, я захотела сделать ей подарок. Многие люди посвящали своим любимым песни после их смерти, но я хотела сделать это, пока она была жива. Я хотела сделать что-то, что она могла пересматривать и показывать своим лучшим друзьям: что-то, что отвлекло бы ее ото всех этих ужасных происходящих с ней вещей, я уже не говорю о недавней кончине моего отца.

Я решила написать для нее песню под названием “Lisa”. Когда мама переехала в США, никто не мог называть ее по настоящему имени, Изабеллой. Поэтому они звали ее сокращенно Иза. Джэйли, будучи родом из Техаса, прозвала ее Лизой Джин, что было дико смешно из-за ее явного итальянского акцента.

Мне было очень тяжело писать эту песню. Как можно просто занести ручку над бумагой и создать песню для умирающей матери? Сперва я написала гитарную партию. Это хитросплетенная последовательность звуков, казалось, была даром Божьим. Несколько партий были записаны за кулисами на одной из гитар Криса, пока W.A.S.P. играли в павильоне для мероприятий Hammersmith Odeon в конце 1989-го.

Я записывалась с композитором Марком Спиро, который стал соавтором “Bad Boy” на альбоме “Stiletto”. Марк Спиро принимал участие в более чем сотни миллионов записей по всему миру, но песня, которую я записала с ним, не вошла в этот альбом. Вместо нее была другая песня, которую я написала с Майклом Дэном Эмигом, которого я встретила у дома Марка Спиро. Когда наши пути пересеклись, я почувствовала, будто знаю его всю мою жизнь, будто он был моим братом, хотя мы с ним только что встретились. Выяснилось, что он посмотрел кассету со мной после нашей первой встречи и рассказал своим издателям об “удивительном человеке с отличной песней. Как вы думаете, могу ли я писать с ней?” Они согласились и вскоре после этого он мне позвонил.

Я ответила на звонок: “Майкл Дээээээн! Я не могла перестать думать о тебе!”

Мы с Майклом сразу же сблизились, и я сказала ему: “Я хочу написать песню о маме”. У меня уже был написан красивый гитарный кусочек для песни.

“Что ж, Лита, мы с моей мамой тоже всегда были близки, поэтому я за”.

Это успокоило меня, так как мы с мамой были настолько близки, насколько это возможно между матерью и дочерью. Мы не были образцом для подражания. Они с отцом всегда были моими преданными фанатами. Большинство матерей боялись, что их дочери свяжутся с рок-группой, но не моя. Я просто не могла подобрать слов к песне, чтобы выразить то, что она значила для меня, но в глубине души я знала, что Майкл сможет наколдовать точные выражения. Я чувствовала это. Он задавал мне вопросы о маме, и я рассказала ему все чудесные моменты, какие могла вспомнить. Я начала играть ему гитарный кусочек и слова начали складываться сами собой. Это не было что-то скучное или тяжелое. Это было похоже на магию. После написания подобной песни ты не просто прощаешься и уходишь. Вы становитесь семьей. По крайней мере, мы стали. “Lisa” стала еще одной мощной балладой наряду с “Close My Eyes Forever”. Вместе с Майклом мы бы продолжили писать лучшие хиты эпохи. “Lisa” положила начало нашей долгой дружбе и стала песней, которую мама могла забрать с собой в могилу.

Песня “Hungry” стала еще одним результатом нашей совместной работы с Майклом Дэном и одной из моих любимых песен на этом альбоме. После той магии, которая воцарилась при создании “Lisa”, я рассказала Майклу Дэну, что хочу написать что-то по-настоящему вызывающее и сексуальное, как “IWantYourSex” Джорджа Майкла, только от лица женщины. Я с нетерпением ждала, что же придумает Майкл Дэн. Он прислал мне первый куплет песни, а позже сказал мне, что думал, будто мне это жутко не понравится, но я была в полном восторге! Это было блестяще. Он рассказал мне, что смотрел телешоу DatingGame и там была женщина, которая описывала свое свидание, где она “промочила колготки по самые колени”. Майкл спросил меня: “как насчет того, чтобы назвать ее “I’mHungryforYourSex”?” Название “Hungry” цепляло, хотя песня представляла собой некий вызов для Майкла, который был набожным мормоном. Он рассказал мне, как один парень в церкви подошел к нему, положил руку на плечо и сказал: “Знаешь, некоторые молодые люди в церкви на самом деле берут с тебя пример. О чем песня “Hungry”?”

“Есть еще одна, называется “CherryRed”, под которую танцуют стриптизеры в Лас-Вегасе, поэтому можешь пойти купить альбом, послушать его целиком и потом решить, хочешь ли ты видеть меня в своей церкви после всего этого” - ответил Майкл. Они не выгнали его, но я уверена, что песни, мягко говоря, привлекли внимание некоторых прихожан этой церкви.

В те годы песню типа “Hungry”, спетую женщиной, явно не стали бы крутить по радио. В итоге ее запретили на радио, а клип оказался полной катастрофой. Джесси Дилан, директор, подумал, что будет круто, если в клипе с сексуальным подтекстом будет сниматься ребенок. Предполагалось, что это будет что-то в стиле Алисы в Стране Чудес, но это выглядело бы более уместно в клипе JeffersonAirplane “WhiteRabbit”. Думаю, Джесси Дилан проделал просто отвратительную работу, и это стоило мне целое состояние. За огромный гонорар он сделал клип, который, на мой взгляд, был дешевкой. Я выбрала Джесси Дилана, так как его имя было у многих на слуху, а Шэрон не было рядом, чтобы дать совет. Но это была катастрофа. Клип запретили в Великобритании, MTV отказался транслировать его из-за чересчур пошлого текста, хотя у них не возникло никаких проблем с клипом 2 LiveCrewна песню “MeSoHorny”. Еще одна сраная борьба женщины за свое место в музыкальном мире. С бюджетом в 300 000 долларов для клипа ты думаешь, что твой менеджер примет в этом хоть какое-то участие, но Шэрон вернулась в Англию, чтобы разрулить свои собственные проблемы.

Во время записи альбома “Stiletto” со своей командой (Мирон Громбэйчер на ударных, Донни Носсов на басу и Дэвид Эзрин на клавишных) я практически жила в студии, изредка выходя наружу, чтобы подышать воздухом или поесть. Это как в фильме “Славные парни”: работа и куча еды. Помню один из первых случаев, когда в студию пришел Майкл Дэн, пока мы записывали демки некоторых песен, и я так сильно захотела английского шоколада, что дала ему сотню долларов и попросила сгонять в специализированный магазин.

“На Сансет есть маленький магазинчик, где продают все сорта английского шоколада”.

Это было больше похоже на склад шоколада. Его не было около часа. Вернувшись, Майкл поднялся в студию на лифте с задней стороны с огромным коричневым бумажным пакетом, полным шоколада.

Несколько лет спустя Майкл рассказал, что я стояла, опираясь на микшер с откинутой назад головой и закрытыми глазами и играла на гитаре. Когда я открыла глаза, я заметила стоящего в проеме Майкла. Он зачарованно смотрел на меня. Я улыбнулась, снова закрыла глаза и продолжила играть. Когда я настраиваюсь на нужный лад, меня словно уносит в какое-то особое место, и я не могу перестать играть. Я поиграла еще минуты две, потом повернулась к Майклу и спросила: “Ты принес шоколад?”

“Лита, я даже и не догадывался! Я знал, что ты умеешь петь, что ты красивая и классная исполнительница, но я не думал, что ты можешь ТАК играть! Такое ощущение, что здесь играли Эрик Клэптон или Лесли Уэст!” Он протянул мне пакет с английским шоколадом, все еще изумленно глядя на меня.

“О, тебе дали сдачу?” - спросила я.

Он подумал, что я хотела спустить всю пачку налички на шоколад. Ну, да. Но она явно не должна быть потрачена впустую! И я определенно не возражала.

Как последователь “Lita”, альбом “Stiletto” должен был стать четырежды платиновым. Мы все ожидали, что он быстро станет популярным, но этого не случилось. Боб Бузиак ушел и в лейбле BMG/RCA творился полный хаос. Руководителей не было. Большинство людей из верхушки ушли вслед за Бобом. Они пытались понять, кого стоит привлечь и что делать, но в результате альбом не получил запланированного продвижения.

С тех пор моя жизнь пошла под откос.

Тем временем Шэрон Осборн просто игнорировала меня.

Я записала кавер на песню Элиса Купера “OnlyWomenBleed”, и подумала, что после проблем с “Hungry” этот сингл станет мощным возвращением. В 4 часа утра я спокойно сидела с другом, слушая радио, как вдруг включили песню Купера “OnlyWomenBleed”. Я послушала ее и подумала, вот оно! Мне нужно сделать кавер на эту песню. Это будет идеально. Я спросила Майка Чепмена, что он думает об этом, и Майк был готов принять вызов. “Да! Давай сделаем это”. Я позвонила Дику Вэгнеру, который был гитаристом Элиса. Он обучил меня гитарным партиям по телефону. Все было просто прекрасно.

Однако Шэрон возразила: “Ты не можешь выпустить ее как сингл”.

Я спросила: “Серьезно, Шэрон? Почему?”

Она ответила: “Потому что есть еще один исполнитель, который только что выпустил “OnlyWomenBleed””. О чем, черт возьми, она говорила? “Другая группа уже записала и выпустила ее. И у нее отлично идут дела”.

“Ничего такого я не слышала, Шэрон”.

Она ответила: “Я слышала. И это действительно круто. На радио крутят их версию”. Я и по сей день не имею понятия, о какой группе говорила Шэрон. Я была очень зла, так как потребовалось очень много усилий, чтобы перезаписать эту песню. Майк привел двух парней для бэк-вокала. У них были божественные голоса, но выглядели они как сантехники со своими наполовину вылезающими из брюк задницами. Те еще кадры. Гитарные партии были непростой задачей, так как мне предстояло копировать двух моих любимых гитаристов - Стива Хантера и Дика Вэгнера. Я научилась играть на педал-стил и лэп-стил гитарах и улучшила навык игры на слайд-гитаре. Я не имела права облажаться. Я не хотела давать никому ни единого повода отказаться от меня или говорить, что версия Элиса Купера лучше. Пришлось порвать зад, пришлось ловить момент. Когда мы записали ее, я чувствовала, что это шедевр. Никто не смог бы сделать версию круче. Шэрон была вне себя.

К тому же она испортила мои отношения с Майком Чепменом. Она была против внесения в альбом песни, которую он написал, и это охладило наши дружеские отношения. Я сказала: “Шэрон, Майк обеспечивал профессионализм этого альбома. Если он хочет внести туда песню, он имеет на это право”.

“Не имеет, если ты уволишь его” - ответила она. Ужасный совет.

Уволить Майка? О Боже, нет! Но в то же время у меня были некоторые сомнения насчет песни. Я рассказала Майку, что нам с Шэрон кое-что не нравится, но он был настойчив и утверждал, что это хит. Я была не согласна с этим, как и Шэрон, но тогда я не понимала, кого слушать. В результате я уволила Майка Чепмена и мы не записали песню. С тех пор ее больше никто не записывал.

Как бы сильно я не любила Шэрон, я не могла отделаться от мысли, что она подрывает мою работу. Я все еще думала, что она уверена в моей связи с Оззи. Может быть, поэтому она так вела себя. Но я вас уверяю, что Оззи трахал все что движется, кроме меня.

Шэрон была моим менеджером в те времена, когда Оззи сильно злоупотреблял наркотиками. Спустя пару недель после выхода “CloseMyEyesForever” я шла на вечеринку, где было полно знаменитостей и столкнулась с Оззи. Он посмотрел на меня, показал пальцем на мое лицо и спросил: “Я тебя где-то видел. Я ведь тебя знаю, да?”

“Твою мать, Оззи. Наша песня входит в десятку лучших”. Один-единственный хит в твоей жизни, попавший в десятку, и ты не знаешь, как меня зовут? Ну, охренеть!

Он непонимающе уставился на меня. Я ушла прочь. Это, что называется, свет горит, а никого нет дома.

Брак Оззи и Шэрон был под угрозой, и это повлияло на наши рабочие отношения с Шэрон. Она заявила, что собирается взять в тур с Оззи группу Vixen, а не меня. Что?! Я не имею ничего против них, но какой менеджер поедет в тур с группой подражателей Литы Форд со своим мужем Оззи Осборном, когда именно мы попали в десятку американского хит-парада? Теперь я чувствовала, что борюсь не только с музыкальным миром, но и со своим менеджером. Шэрон ясно дала понять, что не хочет видеть меня нигде рядом со своим Оззи.

Последней каплей стал момент, когда у меня должен был состояться концерт в Long Beach Arena и я не могла дозвониться до Шэрон. Это было очень важное для меня выступление, так как я была на родине, на той самой площадке, где впервые увидела так много крутых групп. Я пыталась поговорить с Шэрон за несколько дней до этого концерта, но так и не получила ответа. Просто тишина! Я начала раздражаться, мне нужен был мой менеджер. Она не перезванивала мне. В день концерта я позвонила в ее отель и сказала, что приеду. Когда я приблизилась к двери ее номера, та оказалась приоткрытой, и я услышала: “Входи”. Шэрон и Оззи лежали в кровати, натянув одеяло по самые уши, и пытались убедить меня, что собираются спать. Я развела руками и вышла. Это был конец. Мне надоело это дерьмо.

Скрепя сердцем я уволила ее, но в то же время чувствовала, что она больше не стала бы мне помогать. Казалось, она делала обратное: пыталась потопить меня. Все это время Оззи плотно сидел на наркоте и, похоже, я потерпела неудачу с ними обоими. Я чувствовала себя ужасно, но знала, что мне нужно сойти с этого корабля, иначе бы я пошла ко дну.

Я пригласила Шэрон на ланч, где собиралась уволить ее. У нас была вполне мирная беседа. Посреди нее я извинилась и вышла в туалет, а после того, как вернулась, увидела, как Шэрон покидает ресторан. Я попятилась в сторону туалета и не последовала за ней. Мне стало легче от того, что она ушла. Все было кончено.

Клип на песню “Lisa”, вышедший в 1990-м под руководством Уэйна Айшема, получился просто волшебным. Он использовал 8-мм пленку и мои с мамой фотографии, которые сделал отец, когда мне было 4 года и мы жили в Англии. Я увидела, что выгляжу точь-в-точь как мой прекрасный сын Рокко. Он просто вылитая копия меня в том возрасте.

Мама присутствовала на съемках клипа. Она так гордилась нами. Несмотря на то, что это было невероятно трудно для нас, запись и съемки “Lisa” очень хорошо помогли отвлечь ее от мыслей о раке и о том кромешном аде, через который ей пришлось пройти. Таким способом я хотела выразить и показать ей, какой невероятной она была для меня.

Она даже поехала со мной в следующий тур с MötleyCrüe. Мы добавили в сет песню “Lisa” и каждый вечер я посвящала ее своей маме. Она сидела за кулисами с сиделкой, наблюдая за мной из инвалидной коляски с прикрепленным кислородным баллоном на случай, если тот ей понадобится. Так как я играла эту песню вживую на сцене, то могла оглянуться и посмотреть через плечо на маму, которая так гордилась песней в свою честь. У меня постоянно стоял комок в горле, из-за чего мне было трудно петь. Мне приходилось бороться со слезами, наблюдая, как эта прекрасная женщина доживает свои последние дни в инвалидном кресле. Это уже была не та женщина, которая вырастила меня. Моя мама всегда была полна жизни и природной силы. Было очень тяжело видеть ее такой. Я чувствовала себя абсолютно беспомощной.

К этому времени маме приходилось проходить химиотерапию каждые две недели. Она брала с собой клип на “Lisa” каждый раз, как отправлялась в больницу. Она включала ее для докторов снова и снова. Они с медсестрами должно быть сходили с ума от этой песни.

Болезнь матери прогрессировала. Наконец, я отвела ее к доктору, который сообщил, что ей осталось жить всего три дня. Когда я сказала об этом сиделке, она плакала, не переставая. Она и понятия не имела, что моя мама была так близка к смерти. Я сказала, что мне очень жаль, но я не могла рассказать ей об этом, так как это было мамино пожелание. Последние три дня я провела возле женщины, которая была со мной и разделяла мои мечты на протяжении всей жизни.

Я заботилась о ней дома, как только могла. Я приносила ей попить или отводила в ванную. Я чистила ее ногти и говорила с ней без остановки. Я снова и снова повторяла, как сильно ее люблю. “Все будет в порядке, если ты уйдешь, мам” - говорила я ей все три дня. “Если тебе нужно уйти, со мной все будет хорошо”. Я видела, как сильно она страдала и хотела положить конец ее боли.

На второй день я сидела на диване рядом с мамой. Она сидела в кресле с откидной спинкой, которое должно было быть очень комфортным для нее. Ее легкие были полны жидкости, и дыхание было затруднено. Периодически она впадала в бессознательное состояние. Я спросила у нее: “Мам, где ты сейчас находишься?”

К моему большому удивлению, она ответила: “Я в прачечной”.

“Мама, кто там? Кто с тобой?”

“Ливия”. Когда она сказала это, я почувствовала, что с ней все будет хорошо и что скоро она встретится с моим отцом и тетей Ливией, ее сестрой, которая умерла тремя месяцами ранее. Она взяла с меня клятву, что ей не позволят умереть в Медицинском центре Святой Марии: она проработала там 25 лет. Я старалась выполнить ее желание, но у меня не было выбора. На третий день я была вынуждена позвонить 911. Скорая приехала за считанные минуты и ворвалась в парадную дверь. Они ввалились в ее спальню прежде, чем я успела сказать хоть слово, а потом смерили меня презрительным взглядом и сказали: “Она умирает!”

“Я знаю” - ответила я. “Мне нужно отвезти ее в Медицинский центр Святой Марии. Вот почему я вызвала вас”.

“Нет, мы отвезем ее в больницу Doctors Hospital. Это намного ближе”. По закону мы должны ехать в ближайшую больницу.

“Нет!” - упрашивала я их. “Она ничего не знает о Doctors Hospital. Не везите ее туда. Мне плевать, сколько это будет стоить, но, пожалуйста, отвезите ее в центр Святой Марии. Ее врачи ждут ее там”.

В конце концов они согласились. Я поехала на скорой вместе с мамой, но они не разрешили мне сесть сзади. Мне пришлось ехать на переднем сидении рядом с водителем. Я уставилась в окно, где отражалась задняя часть скорой, и всю поездку наблюдала за мамой. Казалось, это было самое долгое путешествие в моей жизни.

Когда мы приехали в центр, Отец Майк, друг семьи, работавший там, пришел навестить ее. Мой дядя Гордон и я всю ночь сидели, наблюдая за ней, и молились Богу, чтобы ее страдания закончились. Ни один из нас не сомкнул глаз. Со мной рядом была сиделка, пока Крис спал в углу на койке.

В 10 утра 16 августа 1990 года ее сердце перестало биться.

Я посмотрела вверх, так как знала, что мамин дух парит надо мной и видит, как я склонилась над ее телом. Я помахала и сказала: “Прощай, мама. Я люблю тебя. Я люблю тебя”.

Вошел Отец Майк и прочитал последнюю молитву, после чего мы все попрощались с ней. Я еще никогда за всю свою жизнь не испытывала такое полное опустошение.

На похороны мамы пришли сотни людей. Там были редакторы журнала RIP, журналисты, гитаристы, рок-звезды, руководство звукозаписывающей компании и множество близких друзей. Толпа была настолько огромной, что нам понадобилась полицейская охрана, чтобы добраться до места похорон. Никки Сикс послал ей 12 дюжин белых роз в огромной корзине. Оззи и Шэрон тоже прислали цветы, несмотря на то, что мы разорвали отношения и наши пути разошлись. Шэрон знала, как дорога была моя мама многим людям.

Под конец церемонии мы включили ее песню “Lisa”. В этот момент я не выдержала и расплакалась.

Две недели спустя я отправилась на встречу в дом кинопродюсера, которую устроил мой друг. Продюсер хотела снять фильм о моей маме и ее смерти. Я как всегда взяла с собой свою собаку. Когда я приехала к ней домой, она сказала: “Можешь выпустить свою собаку из машины. Мои собаки в доме под замком”. Я заглянула в дом и увидела двух ротвейлеров через окно в гостиной, поэтому выпустила свою маленькую таксу Порки из машины.

Порки был последним живым близким членом семьи, не считая двух кузин, которых я, к сожалению, не могла видеть чаще. В следующее мгновение ее собаки надавили на дверь лапами, открыв ее, и налетели на Порки. Ротвейлер весом в 135 фунтов вонзил свои зубы в мою 15-фунтовую таксу прежде, чем мы смогли понять, что происходит. Я схватила одну собаку за загривок и ударила между ног, но она как будто вообще ничего не почувствовала. Продюсер пыталась открыть пасть собаки, но мы уже ничего не смогли исправить. Ротвейлер порвал мою собаку за считанные секунды. Я подняла Порки и положила его на капот маминого кадиллака. Было очень много крови. Мы сели в машину, и я держала Порки на руках, пока мы мчались по улице до ближайшей ветеринарной клиники, но наши усилия оказались напрасными. Когда мы приехали, он был уже мертв.

Продюсер сказала мне: “Если хочешь, я могу купить тебе другую собаку”. Я посмотрела на нее и не сказала ни слова. Вместо этого я позвонила своей подруге Робин и попросила забрать меня. Я была слишком расстроена, чтобы садиться за руль. Робин забрала меня и отвезла меня выпить чего-нибудь крепкого. Все в баре пялились на меня. Должно быть, я выглядела так, будто только что кого-то убила. Я была вся в засохшей крови, но мне было плевать. Я заказывала себе выпить снова и снова, пока боль не притупилась, а потом поехала домой, одинокая и убитая горем. Я добралась до постели и не имела ни малейшего желания вылезать из нее.

В последующие дни я почти не спала и ничего не ела. Я подсела на наркотики и алкоголь, чтобы заглушить свою боль. Однажды утром после бессонной ночи я посмотрела в зеркало и увидела там свою маму. Она сказала: “Лита, наркотики для больных людей. Ты не больна. Мы воспитали тебя не для того, чтобы ты стала такой”.

Я подумала, Лита, ты можешь принимать наркотики и умереть, или ты можешь остановиться и быть здоровой, сильной и живой. Я выбрала жизнь. Я сделала свой выбор: я больше не хотела принимать наркотики.

Я отправилась на собрание общества анонимных алкоголиков, но поняла, что это не для меня. Вместо этого я решила заменить одну привычку на другую, и начала с остервенением тренить. Я бегала и поднимала тяжести. Я снова наняла хореографа Энн Марию Хантер, на этот раз в качестве тренера. Она была прекрасным человеком. Она приходила каждое утро, и мы бежали по спецдороге в холмах позади моего дома. 23 мили крутой дороги в горной цепи Сан-Бернардино. Это место оказало на меня терапевтический эффект. В моей жизни наступил период восстановления, и Энн Мария была огромным источником вдохновения. Она заставила меня быть здоровой, бросить наркотики.К тому же, она всегда была рядом, когда мне нужно было с кем-то поговорить.

Следующим в мои планы входил развод с Крисом. На протяжении болезни и смерти обоих моих родителей он не проявил ни капли того сочувствия, на которое я так надеялась. Это был дружеский разрыв. Крис был отличным парнем с добрым сердцем, но мы совершенно не подходили друг другу. Мы оба знали это.

Моя карьера была под угрозой. Шэрон слилась, Майк Чепмен ушел, мама с папой отправились на небеса, собака умерла, а теперь и этот разрыв с Крисом. Что могло быть хуже после того, как я потеряла все?

 

ГЛАВА 12

“BLACK”

Black, is it your medicine?