Там же пятнадцать минут спустя

Палатка командира бригады

Подполковник Новиков Александр Владимирович

Я откинул в сторону полог палатки, и указал рукой на единственный стул.

– Проходите, отче, садитесь. Что будете пить, чай или водку?

Батюшка аккуратно устроился на хлипком походном стульчике.

– Отчего ж, Александр Владимирович, такой, не побоюсь сказать, радикальный выбор? И если вы предлагаете мне чай, то отчего же я не вижу здесь самовара?

Я сел напротив него, прямо на узкую койку.

– Ну, отче, мне казалось, что термос уже изобретен, простая ведь вещь. Вот водка, – с этими словами я вытащил из-под кровати непочатую бутылку, потом указал на стоящий посреди стола термос, – а вот чай. Ну-с, отец Спиридон, выбирайте?

– Грешен я насчет водочки, – склонил голову отец Спиридон, – каюсь, а посему воздержусь. Поглядим, что за чай в этом вашем термосе…

– Изыди, сатана! – отправил я бутылку беленькой обратно под койку. – А я вот сам, отче, небольшой любитель этого дела, только по чуть-чуть и под настроение.

– Под настроение, конечно, можно, – отец Спиридон принял стакан с горячим чаем. – Но…

– Сейчас не тот случай, – подхватил я, – слушаю вас, отец Спиридон…

Батюшка отхлебнул горячего чаю и поморщился.

– Крепкий, зараза, прости Господи, и как вы эдакое пьете? А вообще, Александр Владимирович, это я вас слушаю. Любопытно мне, кто вы и что вы. Да еще замысел Господень понять хочу. Чего он добивался, приводя вас в наш мир? Только ли разгрома японского флота, или цель ваша куда шире?

– Да, батюшка, вопрос философский, его под другой напиток обсуждать надо. Но попробую. Так сказать, как участник и очевидец. Замысел божий обсуждать не буду, поскольку не знаю, да и негоже. Вообще, святой отец, кто этого не видел, тот не поймет. Общее ощущение от обстановки в две тысячи семнадцатом году – это тупик. Добротный такой тупик истории, из которого ни вправо, ни влево, ни вперед, ни назад, а мутная жижа поднимается все выше – и вот-вот захлестнет всех с головой. Подробней, если пожелаете, поговорите на эту тему с Павлом Павловичем Одинцовым, он-то непосредственно политикой занимался. А моя специальность, знаете ли, служить России и убивать ее врагов. Что и буду делать, невзирая на то, какой год на дворе. А сделать тут можно многое. Мы, отец Спиридон, не просто имеем больший, да и лучший опыт в военном деле. Мы еще и мыслим по-другому – быстрее и более рационально. И задача нашей бригады – не просто создать более совершенную боевую единицу, с помощью которой можно выиграть одно или два сражения. Нет, я думаю, главное – привить господам офицерам образ мышления, при котором они будут выбирать место и время сражения и побеждать через то, что навяжут противнику свою волю. Вы еще не знаете, но среди наших офицеров есть люди, про которых мы точно знаем, что они обладают особыми военными талантами. А также некоторое количество способной молодежи, про которую мы не знаем ничего, кроме того, что они погибли на этой войне. Как любит говаривать гауптман Слон – аллес капут! Это в том смысле, что любой из таких «условных» покойников может обладать неизвестными нам талантами. Господа офицеры больше не будут руководить огнем стрелковой цепи, стоя в рост или привстав на одно колено. Скольких юных прапорщиков и подпоручиков унесли вражеские пули из-за бессмысленной бравады? Вы в курсе, что наши крейсера задержали в Восточно-Китайском море пароход, на котором в Корею плыли британские охотники на людей, снайперы. Их основной жертвой как раз и стали бы наши русские молодые офицеры. Вот так-то, отче, не все так просто… – Я одним глотком допил остывший чай,. – Еще?

– Да, пожалуй, – отец Спиридон пододвинул мне свой стакан. – И все-таки во всем в этом должен быть какой-то высший замысел…

– Я же сказал, отец Спиридон, обращайтесь к товарищу Одинцову, он подробнее расскажет вам о смыслах происходящего. Я же могу сказать только то, что думаю сам. Россию надо увести с ее гибельного пути в двадцатом веке. Ну, не допустить противоестественного союза с Англией, аккуратно отодвинуться от предательницы Франции, но и с жадиной Германией тоже в законный брак не вступать. И выигрывать все войны, и после каждой войны усиливаться, невзирая на вопли европейских «партнеров». Ибо вся эта Европа – сплошное предательство, грязь и мерзость, Содом и Гоморра. Вот вы, священник, что вы скажете про такое явление, как «однополый брак»? Вот оно, будущее мира, если мы потерпим неудачу – содомиты, захватившие власть в сильнейшей стране мира. Тогда вернутся самые мрачные времена языческой римской империи. А вы говорите: «какой замысел?»… Замысел, скорее всего, прост – попробовать с нашей помощью сделать все иначе. А остальное – сплошная метафизика, в которой я не силен, увы.

– Понятно, – отец Спиридон посмотрел мне в глаза, – а вы-то сами что думаете?

– А я, отче, не думаю. Я просто порву любого, кто попробует причинить вред России. Хоть революционера Ульянова, хоть американского банкира Якоба Шиффа. [73] Неважно! Сделал зло моей Родине, дал денег или оружия ее врагам – умри и не жалуйся на судьбу. А то много таких, гадящих из-за угла. Пусть знают, что эта профессия стала смертельно опасной. Вам же, батюшка, предстоит с нами идти до конца, так что готовьтесь. В том числе к истязанию тела через физические упражнения. Бойца я из вас делать не собираюсь, но вот пятидесятиверстные марш-броски вы должны будете совершать вместе с бригадой. Ибо вы нужны будете мне там, на поле боя. И не пугайтесь, у нас впереди еще полтора месяца, за это время вы как раз придете в форму. Ну а в бою…

– В бою все в руке божией, – отец Спиридон широко перекрестился, – захочет – возьмет мою жизнь, не захочет – нет. И негоже мне увиливать, коли надо для дела.

Я усмехнулся.

– Да, батюшка, сделаем мы еще из вас настоящего военного капеллана. Это ваши коллеги в двадцать первом веке, когда после гонений возрождали Русскую Православную церковь, задумали по образцу армий европейских ввести в армии офицеров-священников. Кажется, для этого даже создали специальную военную семинарию. Но до нас это новшество дойти не успело. Видите ли, наш солдат будет уважать вас еще больше, а проповеди слушать внимательнее, если увидит, что вы делаете все тоже, что и он, только не берете в руки оружия. Может, вам тогда и нас, закореневших в безверии, удастся привести в лоно церкви…

– Так что же, вы совсем не верите в Создателя? – отшатнулся отец Спиридон.

– Кто вам сказал? Верю, конечно! Только вера моя, по духу оставаясь православной, в своих деталях настолько неортодоксальна, что этот вопрос даже не стоит обсуждать. А вы пока свое внимание обратите на работающих на базе корейских женщин. Насколько я помню историю, эта нация готова воспринять новую веру, и те корейцы, что жили среди русских, в конце концов восприняли православие. А конкретно эти люди, после всего пережитого сторицей вознаградят даже минимальные ваши усилия. А сейчас попрошу оставить меня, ибо час поздний, а у вас и у меня завтра будет тяжелый день.

Отец Спиридон встал.

– Спокойной вам ночи, Александр Владимирович, и спасибо вам за содержательный разговор. Надеюсь, что он не последний. А сейчас откланиваюсь до завтра.

Отец Спиридон ушел, а я все думал, не сказал ли я чего лишнего. Нет, больше никогда не буду вести серьезных разговоров, когда глаза слипаются и жутко хочется спать. Но что сделано, того не изменишь и вылетевших слов не воротишь. Аминь!

* * *