Марта 1904 года 13:10 по местному времени.

Острова Эллиота, пароход «Принцесса Солнца»

Великая Княгиня Ольга Александровна Романова, 22 года

 

Для Великой Княгини наступило утро первого дня на новом месте. Ольга решила начать его с визита к Даше. Но той в каюте не оказалось.

– Утро, рано-рано, земля ходи, – сказала ей совсем молоденькая кореянка-горничная, махнув рукой в сторону берега, – совсем рано ходи, однако.

Впрочем, на завтрак Дарья явилась вовремя. Тем не менее, поговорить им не удалось. Слишком много было народа за столом, причем присутствовал на завтраке, как говорил Одинцов, только старший командный состав. Помимо самого Одинцова, Ольги с Дарьей, Сандро и Мишкина, там сидели еще три человека из 2017 года. Это были специалисты по научно-технической части – как раз те, что разрабатывали то самое устройство, что вкупе с явлениями природы поспособствовало возникновению дыры во времени. «Машина из золота и хрусталя» (Герберт Уэлс) плюс божественный удар молнии – это сила, вполне способная поменять историю.

Конечно же, все присутствующие были кратко представлены Ольге и Великому Князю Александру Михайловичу Павлом Павловичем Одинцовым. Кстати, Мишкин еще на рассвете собрал свой чемодан, оставил свою роскошную каюту и, как говорят военные, убыл на берег, к подполковнику Новикову – учиться военному делу настоящим образом. Нет больше Великого князя Михаила Александровича, а есть курсант-поручик Михаил Романов.

Во время трапезы Ольга, стараясь не нарушать приличия, украдкой разглядывала людей из будущего, которые не были военными средней руки, как Новиков или Карпенко, или негласными серыми кардиналами как Одинцов, а представляли собою людей науки будущего. Каждый из них был Ольге по-своему интересен. Профессор медицины Лев Борисович Шкловский, даже несмотря на венчающие его переносицу массивные очки, походил на рождественского святого старца Николая – он так же светло улыбался и был очень мил. А улыбался он именно ей, Ольге. И ей было приятно, что вот этот добрый военно-медицинский старец так тепло к ней относится.

Но другой мужчина, сидевший за столом рядом с профессором Шкловским, представлял его полную противоположность. С кое-как причесанными полуседыми волосами, гладко выбритый (в чем не было его прямой заслуги), в строгих очках прямоугольной формы, этот мужчина, носящий на себе серый костюм со следами былой элегантности, был мрачен и как будто даже уныл, словно у него внезапно умер какой-то близкий и очень дорогой человек. Неприятного ощущения от его персоны добавляло впечатление какой-то побитости. Звали этого человека Алексей Иванович Тимохин, и он имел научное звание доктора технических наук. Как поняла Ольга, именно под руководством этого человека и разрабатывался проект того самого устройства. Впрочем, Великая княгиня предположила, что на самом деле господин Тимохин не такой уж и неприятный человек, просто он чем-то сильно озабочен и удручен.

Третьим членом этой группы была женщина, тоже доктор, и тоже технических наук – Алла Викторовна Лисовая – она сидела рядом с господином Тимохиным на самом краю стола. Собственно, Великая Княгиня даже не смогла составить впечатления о ее внешности, потому что этому помешал совершенно невообразимый слепящий цвет ее рыжих волос, затмивший все остальные особенности. Госпожа Лисовая в этот день оставила волосы распущенными и они, рассыпанные по плечам, казались языками пламени. Такой внешний вид образованной и культурной дамы изрядно смущал Великую Княгиню, будучи в ее глазах апофеозом вульгарности, хотя сама по себе Алла Викторовна ни в коей мере не была таковой. Вот вам и единство формы и содержания, по господину Гегелю, приправленное острым корейским салатом, который эта странная женщина уплетает с таким удовольствием…

Ольгу немного огорчило, что среди завтракающих отсутствовал подполковник Новиков, но, естественно, она предпочла промолчать об этом. Однако Дарья, как бы между делом, сказала, что Новиков и Карпенко будут присутствовать за этим столом только во время обеда, а завтракают и ужинают они не здесь – один у себя в бригаде, другой на корабле. Иначе получится отрыв от коллектива, который может кончиться нехорошо. Подробности той истории (когда отрыв командира от коллектива кончился нехорошо) Дарья Михайловна обещала рассказать позже, поскольку, как она сказала, сия тема не для застольного разговора. Аппетит можно отбить сразу и надолго, ибо не зря же еще Петр Великий заповедовал командирам полков и кораблей самолично снимать пробу с солдатского или матросского котла, а в походе столоваться с подчиненными. Сам царственный бомбардир кашей из солдатского котла Преображенского полка не брезговал.

Разговор за столом шел о вещах незначащих. Две половины компании пока еще не притерлись друг к другу и не имели общих тем для разговора. А Ольга внимательно и с большим интересом изучала то, что в ее кругу всегда играло немаловажную роль – правила этикета за столом…

Некоторого слабого подобия эти этикета люди из будущего все же придерживались. Они не хватали еду руками, не рыгали и не ковырялись в зубах, не облизывали пальцы – нет, все было чинно и благопристойно. Но Ольгу весьма порадовал тот факт, что в этой компании никто особо не заморачивается тем, какой нож для каких блюд использовать и с какой стороны от тарелки должны стоять бокалы. Она всегда ненавидела все эти церемонии, понимая при этом, что без них никуда. Здесь относились к этому гораздо проще, и уж точно для этих людей было неважно, умеешь ли ты правильно пользоваться столовыми приборами, здесь человека судили совсем за другие качества.

Кроме того, Ольга не могла не обратить внимание, что присутствие за этим столом ее и Великого Князя Александра Михайловича как-то дисциплинирует окружающих, если не сказать сковывает. Госпожа Лисовая, казалось, вообще боится притронуться к еде, то и дело напряженно поглядывая на августейших сотрапезников. Господин Шкловский, правда, вел себя вполне непринужденно – вероятно, за счет каких-то аристократических генов, которые, безусловно, у него имелись. Это милейший человек даже пытался великосветски шутить, в ответ на что остальные вымученно улыбались. А вот Тимохину, казалось, нет никакого дела до присутствующих здесь августейших особ. Погруженный в свои думы, он ронял крошки на стол и себе на колени, чавкал и очень неэстетично клал скомканную салфетку рядом со своей тарелкой. Впрочем, Великая Княгиня готова была и это простить ему. Этот человек почему-то ее совсем не раздражал, наоборот, она хотела бы узнать его получше, видя в нем этакого рассеянного ученого-гения.

Прелестные девушки-кореянки, выполняющие обязанности официанток, бесшумно скользили своими маленькими ножками по начищенному паркету, разнося большие подносы, уставленные множеством миниатюрных тарелочек, блюдечек и чашечек. Их задачей было доставить еду на стол и убрать уже отставленные гостями пустые тарелки. С поклоном они наклоняли подносы к столу, с тем, чтобы каждый взял себе то, что хочет. Тут была и каша (овсяная и манная), и маленькие бутербродики с маслом, сыром или ветчиной, а также джем, сметана, творог, хлеб черный и белый. Присутствовала и выпечка в виде оладий и блинчиков. Но особенностью этого завтрака было то, что вместе с обычной едой завтракающим подавались и кое-какие блюда корейской кухни. Впервые присутствующим за этим столом Дарья пояснила, что это была ее идея – разнообразить европейский стол азиатскими изысками. Что ж, ее идея имела успех. Вдохновленные примером самой Дарьи, и Великие Князья, и «технические специалисты» охотно брали с подносов деревянные чашечки с корейскими деликатесами, ингредиенты которых порой было весьма сложно определить. Поскольку блюда эти полагалось есть специальными палочками, искусством владения которыми неплохо владел разве что Сандро, то и дело у кого-то возникала неловкость, когда подхваченный кусок шмякался обратно в чашку. В итоге Дарья предложила управляться вилками, после чего большинство из присутствующих, облегченно вздохнув, последовали ее совету. Большинство корейских блюд имели достаточно специфический, острый вкус, но никого это не смущало, наоборот, все охотно ставили перед собой деревянные чашечки, к вящему удовольствию Дарьи. Сама она с детства любила корейское. В детстве у нее была подружка-кореянка, которая часто приглашала ее в гости и угощала национальными разносолами, из которых ей особенно нравилась приготовленная особым образом морковь.

Дарья улыбнулась, вспомнив, как она пыталась втолковать этим девушкам идею морковного салата. Те растерянно хлопали глазами, кивали, но упорно твердили, что нет в их кухне такого салата, корейцы вообще не используют морковь. Кстати, они не используют и многого другого, что в мире будущее вполне даже идет в ход. Настоящая корейская кухня, включающая не только салаты, оказалась весьма изысканной, и самыми популярными составными в них были рыба и рис. Приправы, добавленные в строго выверенных пропорциях, сильно улучшали их вкус.

Великий князь Александр Михайлович, в молодые мичманские годы бывавший в Нагасаки, при виде своих старых деревянных знакомых даже потер руки. Видимо, вспомнил свою временную японскую «жену» [84] и как та по утрам потчевала его японскими завтраками.

После завтрака Дарья скептически осмотрела Ольгу с ног до головы – на той была шляпка, светло-серое платье и жакетка в тон, в руках белый зонтик с кружевной отделкой – и сказала, что для первого раза сойдет, а потом надо будет подыскивать нечто более подходящее по стилю, спортивное и немаркое.

В ответ Ольга подумала и сказала, что у нее есть костюм для верховой езды, который удовлетворяет всем этим требованиям, и поскольку на главный остров Да-Чан-Шан Дао уже доставили ее Звездочку, то они с Дарьей могут совершать по этому острову конные прогулки. И времени такое передвижение займет меньше, и слишком уставать тоже не придется.

– Дорогая Ольга, – сказала в ответ Дарья, – должна вам признаться, что я держусь в седле ничуть не лучше мешка с картошкой. То есть со спины лошади я не свалюсь, но над моей посадкой будут смеяться даже воробьи, рассевшиеся на заборе.

Ольга немного помедлила и вдруг решилась.

– Дарья Михайловна, – почти официально сказала она, – давайте договоримся. Я вас научу правильно держаться в седле, как это и положено для знатной дамы – вам это пригодится, а вы научите меня стрелять, на тот случай, если мне придется защищать свою жизнь. Договорились?

– Договорились, – ответила Дарья, встряхнув головой, – я знаю на том берегу острова небольшую укромную бухточку, в которой не бывает никого, кроме противодиверсионных патрулей, следящих, чтобы на остров не высадился кто-нибудь посторонний. Но эти парни, даже если увидят нас за чем-нибудь таким, ээмм… неподобающим, не расскажут об этом никогда и никому.

– Хорошо, Дарья Михайловна, – кивнула обрадованная Ольга, – давайте начнем прямо сейчас…

– Разумеется, начнем, – кивнула Дарья, – но только после того, как вы со мной пешком обойдете все мои объекты. Пока я не пройду у вас обучение и не стану прилично держаться в седле, никаких верховых поездок на людях с моей стороны не будет.

Ольга вздохнула. Ходить пешком по острову ей совершенно не хотелось, но если Дарья так стесняется своего неумения в плане верховой езды – видимо, придется. Кстати, пока они будут ходить по этим самым объектам, заодно можно задать те вопросы, которые сейчас жгут ей язык. И спрашивать она будет не о политике, и не о войне. Это к Одинцову и Новикову. Гораздо больше сейчас ее интересовало то, как живут в будущем женщины, и в том числе такие эмансипированные, как сама Дарья. И право же дело – женщина-воин, и в то же время мила, женственна и ничуть не мужеподобна… Интересно же знать, как такое могло получиться!

– Ольга, а ведь вы мне обещали показать свой альбом, – напомнила Дарья. Она глянула на свои часики. – У нас еще есть немного времени, чтобы я могла познакомиться с вашим творчеством.

– Хорошо, я сейчас, Дарья Михайловна…

Ольге было приятно, что та не забыла о своем намерении. Ведь сама Великая Княгиня относилась к рисованию достаточно серьезно. Она старалась при каждом удобном случае делать этюды и наброски, чтобы потом, вернувшись в Петербург, запечатлеть все это на холсте. Лестные отзывы учителя живописи о ее талантах стоили дорогого. Кроме того, прочитав собственные мемуары, она убедилась, что именно талант художника помогал ей в эмиграции добывать средства к существованию.

Чуть позже они сидели в каюте Дарьи и, сидя рядышком на койке, рассматривали альбом с рисунками. Дарья мало разбиралась в живописи, однако имела природную способность отличить талант от бездарности. Рисунки Ольги несли в себе энергию и силу живого, свежего восприятия. Пейзажи, натюрморты, фигуры людей – все это, изображенное резкими уверенными штрихами, носило на себе отпечаток личности художницы. Молча листала Дарья страницы, и в ней зрело убеждение, что Ольга идеально подходит на ту роль, которую они, выходцы из будущего, ей приготовили.

– Ну как, Дарья, Михайловна, вам понравилось? – спросила Ольга, с волнением заглядывая в лицо своей «наперсницы», – только честно.

– Да, – просто ответила та. – Я, правда, мало что понимаю в искусстве, но нахожу ваши рисунки прекрасными. Они не просто хорошо выполнены, в них чувствуется ваша душа, Ольга…

Великая Княгиня улыбнулась. Она понимала, что Дарья говорит искренне. Кроме того, она помнила слова учителя о том, что, как бы ни совершенна была техника, если в картине нет души – она оставит людей холодными.

– Спасибо, мне очень приятно, Дарья Михайловна…

– Послушайте, Ольга… – Дарья решительно повернулась корпусом к своей собеседнице, – я прошу вас – не называйте меня по имени-отчеству… Я просила называть меня просто по имени…

– Но я не могу просто по имени, – растерянно ответила Ольга, – это звучит как-то не вполне уважительно…

– Милая моя… – сказала Дарья, – в нашем мире все слегка по-другому, проще в этом плане. Когда вы меня называете по имени-отчеству, я сама себе кажусь старой, а между тем у нас с вами разница всего-то в девять лет.

– Что вы, я вовсе не хотела вас обидеть… – расстроилась Ольга.

– Вы меня не обидели, – поспешила заверить Дарья, – просто мне каждый раз не по себе, когда вы так ко мне обращаетесь. У нас обращение друг у другу более демократичное, и я нахожу, что это правильно. Ведь если вы так обращаетесь ко мне, я должна отвечать вам тем же, но лично мне это кажется нелепым и неудобным, кроме того, это создает между нами отчуждение…

Ольга молчала, размышляя над этими словами. В итоге она пришла к выводу, что лучше сделать так, как просит Дарья – называть ее просто по имени. Ведь, в конце концов, постепенно перенимая для себя обычаи этих людей, постепенно она научится и мыслить похожим образом. Но что же это за мир такой, где так «демократично» относятся друг к друг другу?

– Хорошо, Дарья, – кивнула она, – я поняла вас. Но, возможно, иногда я буду забываться…

– Это ничего, – улыбнулась та, – вы быстро привыкнете. Может быть, когда-нибудь мы даже перейдем на ты… – Она весело подмигнула Ольге.

– Дарья, а теперь, пожалуйста, расскажите мне о своем мире, – Великая Княгиня с кроткой улыбкой заглянула в глаза своей «наперсницы» и, еще сильнее развернувшись к ней, взяла ее за руки в интимно-заговорщическом жесте, свойственном близким подругам. – Вы не представляете, как мне интересно все узнать… Ваши женщины совершенно необычные – почему они такие? Это же просто уму непостижимо – женщины добиваются успеха наравне с мужчинами! Скажите мне, милая Дарья – в вашем мире у всех женщин есть такая возможность или только у избранных?

– В нашем мире – по крайней мере, в нашей стране – нет избранных. У нас нет сословий, когда один класс возвышается над другим. И у женщин ровно такие же возможности, как и мужчин, – ответила та.

– Но позвольте, как же так? – воскликнула Ольга. – Ведь бывают люди богатые и бедные, благородные и простые, и женщины не могут заменять мужчин во всех сферах…

– Да, это так, – кивнула Дарья. – Но дело в том, что по закону у нас все люди равны, независимо от происхождения и материального положения. Каждый – я подчеркиваю, каждый – имеет возможность получить образование (как среднее, так и высшее), имеет право работать где пожелает, вступать в брак с кем хочет, а также выбирать президента. Что же касается женщин… – Дарья немного помолчала, видя, как разгорается интерес в глазах Великой Княгини. – Знаете, Ольга, за сто с лишним лет естественное развитие человеческого мышления не стояло на месте. Под влияние научно-технического прогресса менялось и отношение людей ко многим вещам – таким, например, как роль женщины в мире и обществе. И особенно своим положением были озабочены сами женщины. Они боролись за свои права – да-да, именно боролись, доказывая то, что они ничем не хуже захвативших влияние мужчин. Не всегда эта борьба была мирной, проявляющейся лишь в требованиях к властям. Часто она принимала формы довольно-таки острого противостояния. Собственно, о феминизме и его истоках вы можете прочитать в некоторый электронных книгах, которые есть у нас с собой. Могу лишь заметить, что поначалу идея равноправия женщин преследовала вполне здравую цель, которой в итоге удалось добиться (сейчас в нашем мире эту идею несколько извратили, но это не относится к сути нашего разговора). Итак, однажды женщины приобрели равные права с мужчинами и стали активно этим пользоваться. Воистину это принесло свободу представительницам «слабого» пола, который оказался вовсе не слабым. Женщина-военный, женщина-ученый, женщина-начальник стали абсолютно нормальным явлением. В нашем мире женщины запросто становятся даже космонавтами!

– Невероятно! – воскликнула Великая Княжна, – женщины летают в космос?!

– Запросто летают! – весело подтвердила Дарья.

– И… им позволяют это? Не может быть, чтобы столь опасное занятие не вредило женскому здоровью…

– Попробовали бы им запретить! – Дарья выразительно хмыкнула. – Да и кто запретит? Женщины наравне с мужчинами управляют страной, издают законы, и это уже никогда не изменится…

– Вы рассказали мне удивительные вещи, милая Дарья… – Ольга с задумчивым видом покачала головой. – Мне подобное даже во сне не могло приснится… Все же мне кажется, это не вполне правильно – давать женщинам столько прав, ведь вместе с правами появляются и обязанности… А как же продолжение рода? Ведь именно это – главная обязанность женщины.

– Нет, это правильно, – вдруг горячо возразила Дарья, – это правильно, если не перегибать палку. Да, в моем мире женщины могут служить в армии, но не обязаны, в отличие от мужчин (хотя есть страны, где и те, и другие несут воинскую повинность). В моем мире женщины и вправду решают самостоятельно – становиться матерью и домохозяйкой или же заниматься работой и строить карьеру, добиваясь профессионального успеха. У нас есть право выбора! И никто не видит в женщинах исключительно инструмент для продолжения рода; мужчины привыкли уважать нас не только в ипостаси жены и матери, но и как товарищей и коллег… Впрочем, – она посмотрела на часы, – нам пора. Мы можем продолжить этот разговор позже…

 

* * *

Примерно тогда же

Острова Эллиота, пароход «Принцесса Солнца» – ПЛАРК К-132 «Иркутск»

Великий князь Александр Михайлович Романов, 38 лет

 

Всю первую половину дня Александр Михайлович вместе с Карлом Ивановичем Лендстремом хотя бы в общих чертах пытались составить докладную записку для Государя по поводу перспектив развития военного кораблестроения. Пока выходило плохо. Порт-Артурское сражение, по итогам которого выходило, что дорогостоящие крупные броненосные корабли могут стать всего лишь жертвами скоростных надводных и подводных минных крейсеров.

– Даже самый примитивный парогазовый двигатель для самодвижущейся мины, – говорил Карл Иванович, – увеличивает дальность ее хода в восемь-десять раз. Это, конечно не тот балет смерти, который был нам продемонстрирован, но все же что-то достаточно близкое к нему, чтобы воспринимать минную угрозу всерьез. При этом, насколько я понимаю, носителями этого оружия могут быть не только продемонстрированные нам минные корабли в размерностях крейсеров 1-го ранга (для которых это, скорее, вспомогательное оружие), но и более мелкие корабли, вроде нашего «Новика» или даже скоростные минные катера, состоящие только из мощных бензиновых моторов и бугельных минных аппаратов. Но главным носителем минного оружия должны стать…

– … подводные лодки, – подхватил мысль своего адъютанта Александр Михайлович, – и об этом я тоже знаю. Я только не знаю, что мне прямо сейчас рекомендовать Государю с учетом того, что в России на финальной стадии достройки находятся четыре броненосца типа «Бородино» и еще один вот-вот будет спущен со стапеля. С учетом того, что мы уже знает о будущем военного кораблестроения, это выброшенные на ветер деньги и плавучие гробы, собрание всех возможных несуразностей, кораблестроительных ошибок и устаревших технологий. Скажите мне, Карл Иванович, что я должен рекомендовать Государю в данном случае. Казнить нельзя помиловать. Как расставить запятые, чтобы эти корабли не стали величайшим позором и величайшей трагедией нашего флота, ибо в таком качестве нам хватило одного «Гангута»? [85]

– Гнусный корабль – право дело, хорошо, что его утопили, – проворчал адъютант Великого князя, – и, кстати, никакой трагедии в гибели «Гангута» я не вижу. Не погиб ни единый человек, в то время как у британцев броненосец «Кэптен» во время парусных гонок нырнул на дно вместе со всей командой, а броненосец «Виктория», протараненный злосчастным «Кэмпердоуном», забрал на тот свет жизни двухсот с лишним человек, включая вице-адмирала Трайона. Этот британский адмирал, по крайней мере, поступил честно – не стал спасаться, увидев, к каким тяжелым последствиям привела его самонадеянность.

– Ну не трагедии, – сказал Александр Михайлович, – тут я, признаюсь, оговорился. Но признайте, Карл Иванович – случить с «Гангутом» нечто подобное в бою или в шторм, и трагедии было бы не избежать. Да я, собственно, и не об этом. Россия не настолько богатая страна, чтобы тратить деньги на строительство боевых кораблей, которые ей никогда не пригодятся или погибнут в первом же сражении.

Карл Иванович хмыкнул.

– Если вы опять же имеете в виду эскадренные броненосцы типа «Бородино», – скептически произнес капитан 1-го ранга Лендстрем, – то основная причина их гибели в том сражении при «Цусиме» заключается не в каких-то их особенных конструкционных недостатках, а в отсутствии флотоводческих качеств у адмирала Рожественского. Благодаря его действиям самые современные русские корабли были скованы идиотскими приказами и не смогли проявить своих лучших качеств, а японцы, напротив, получили возможность расстреливать их с самой выгодной для себя дистанции. Вторая причина – это наши невзрывающиеся бронебойные снаряды и отсутствие в боекомплекте в том числе и артиллерии среднего калибра, снарядов с большой фугасной силой. Третья причина – это слабая подготовка комендоров, которые никак не могли попасть по японским кораблям; и лишь на четвертом, последнем месте, стоят конструкционные недостатки броненосцев типа «Бородино». Если бы не первые три причины, до четвертой дело бы так и не дошло. Вот пятый систершип, так и не успевший попасть на войну, как и прототип серии «Цесаревич», успешно избежавший японского плена, вполне успешно дрались с германским флотом в следующую войну, и вопрос их гибели выходит за рамки нашего сегодняшнего рассмотрения…

– Действительно, – согласился Александр Михайлович со своим адъютантом, – возможно, на этот раз судьба броненосцев серии «Бородино» сложится гораздо удачливее, но это не отменяет того факта, что с появлением кораблей подобных «Дредноуту» боевая ценность нынешних эскадренных броненосцев будет в значительной степени девальвирована.

– Разумеется, вы правы, – отвечал Карл Иванович, – но ведь факт заключается в том, что эти корабли уже построены, спущены на воду и сейчас идет только их достройка. Не пускать же их на иголки только из-за того, что англичанам вздумалось построить свой «Дредноут»?

– Разумеется, нет, – с некоторым сарказмом произнес Александр Михайлович, – но ведь со спуском на воду корпусов «бородинцев» на заводах в Санкт-Петербурге освободились стапеля, которые теперь планируется загрузить новыми заказами, но строить там броненосцы серии «Бородино-улучшенный» кажется мне чистейшим выбрасыванием денег на ветер.

Карл Иванович даже зажмурился от удовольствия.

– Самым лучшим вариантом, – сказал он, – была бы постройка дальних скоростных турбинных крейсеров-рейдеров с мощным артиллерийским и минным вооружением. От пятнадцати до двадцати тысяч тонн водоизмещения, никакого тарана, четыре турбинных установки общей мощностью от пятидесяти до ста тысяч лошадиных сил, скорость на форсированном дутье до тридцати пяти узлов, единый калибр из девяти-двенадцати восьми-десятидюймовых орудий, разнесенное бронирование, встроенное в силовой набор корпуса. А то на наших броненосцах и броненосных крейсерах плиты вместе с тиковой прокладкой навешиваются на болтах, и корабль возит их с собой как мертвый груз…

– Да вы фантазер, Карл Иванович, – усмехнулся Александр Михайлович, – представляю, что на ваше предложение скажут замшелые ископаемые «под Шпицем»… [86] Да их от такой идейки кондратий хватит, скажут, что все это якобинство, поругание святынь и потрясение основ. Генерал-адмирал лично встанет своей необъятной тушей с криком «держать и не пущать!». Хотя как раз идейка у вас интересная. Взять из книг и от существующих кораблей потомков все, что может быть реализовано в наше время, соединить это в одном проекте и выдать за результат Порт-Артурского боя и последующей блокады японских островов, которую к своей выгоде затеяли господа Карпенко с Одинцовым…

И вот на этой оптимистической ноте в дверь каюты тихо постучали. Карл Иванович открыл дверь и увидел стоящую на пороге низко кланяющуюся молодую кореянку в японской матросской форме.

– Вам письмо, однако, уважаемый, – сказала та, и с еще одним поклоном протянула Карлу Ивановичу посеребренный поднос с лежащим на нем белым конвертом, запечатанным жирной блямбой сургучной печати.

Забрав конверт, на котором рукой господина Одинцова было написано «Великому князю Александру Михайловичу лично в руки», господин Лендстрем положил вместо него на поднос свежеотчеканенный блестящий пятачок и закрыл дверь. Карл Иванович был очень добрым и вежливым господином, помнящим, что каждый труд должен быть вознаграждаем и все малые сии тоже хотят есть.

Тем временем Александр Михайлович взял из рук Карла Ивановича конверт и, сломав сургучную печать, развернул бумажный лист и прочел:

 

Прошу вас прямо сейчас подняться на палубу для разговора особенной важности.

                                                                                                                 П.П. Одинцов.

 

– Ну-с, уважаемый Александр Михайлович, – сказал господин Лендстрем, – вот мы с вами и дождались. Помните, еще на станции Танхой господин Иванов говорил о некоем крайне мощном оружии, о котором не известно ни адмиралу Макарову, ни даже наместнику на Дальнем Востоке. Мол, не по чину им такие дорогие игрушки, о которых положено знать только государю-императору, да еще вам, как члену правящего семейства и полномочному представителю правящего монарха.

– Хотелось бы верить, Карл Иванович, – сказал Александр Михайлович, откладывая послание Одинцова на журнальный столик. – Но, в любом случае, собирайтесь, пойдем приобщимся с вами новых тайн, хотя у меня и от прежних-то тайн голова идет кругом…

 

Господин Одинцов ждал их на палубе неподалеку от трапа, под хлопающим на ветру полотняным тентом от солнца. Увидев, что Александр Михайлович пришел на встречу в сопровождении господина Лендстрема, глава пришельцев из будущего тяжко вздохнул и решительно двинулся навстречу Великому князю и его адъютанту.

– Насколько я понимаю, – сказал Одинцов, – господин Лендстрем тоже собрался присутствовать при нашем разговоре. А готовы ли вы, Карл Иванович, заполучить себе в мозг такие знания, которые окончательно и бесповоротно разрушат в вашем сознании картину существующего мира и даже более того, будут способны помешать спасению вашей христианской души?

– На этот вопрос, – ответил Карл Иванович, – я уже один раз отвечал господину Иванову на станции Танхой. Да, я готов принять на себя все, что ни пошлет на меня Бог и готов вынести все это со стоическим упорством, лишь бы было сделано порученное мне дело.

– Тогда идемте, господа, время не ждет, – загадочно сказал Одинцов и, развернувшись, решительно зашагал к трапу.

Вслед за ним двинулись и недоуменно переглядывающиеся Великий князь и его адъютант. У трапа их ждал скоростной катер, в котором, кроме рулевого, не было ни единого человека. Впрочем, тут, внутри гавани Эллиотов, никто не устраивал никаких гонок. Чинно отчалили от трапа «Принцессы Солнца» и так же чинно причалили к какой-то ошвартованной подле торгового парохода захламленной барже, имевшей весьма унылый и невзрачный вид. И только при ближайшем рассмотрении стало ясно, что вся эта унылость и захламленность нарочитые, как будто кто-то специально захотел создать такое впечатление. И вообще, и сам корпус баржи и большинство предметов на ее палубе были изготовлены из надутой воздухом ткани, для непроницаемости пропитанной жидким каучуком. Часовой, как бы незаметно скрывавшийся посреди этого хаоса, увидев Одинцова отдал им всем честь.

Они входят в надувную, явно декоративную надстройку, и вот перед ними черный, матовый борт настоящего корабля, скрывающийся под всей этой бутафорией. Будто прекраснейшую девицу на выданье скрыли под нарядом злой старухи.

Часовой, стоящий возле овальной двери в настройку, отдает им честь, а за дверью уже стоит офицер из будущего в чине капитана 1-го ранга.

– Господа, – говорит Одинцов, – разрешите представить вам капитана первого ранга Степана Александровича Макарова, командира атомного подводного крейсера с крылатыми ракетами на борту К-132 «Иркутск» и почти полного тезку нашего знаменитого адмирала. Степан Александрович, разрешите представить вам знаменитого, в некотором роде, Великого Князя Александра Михайловича и его верного адъютанта, почти оруженосца Санчо Пансу, Карла Ивановича Лендстрема. Как я и предполагал, Александр Михайлович прибыл сюда не как частное лицо, а как полномочный представитель Его Императорского Величества Николая Александровича Романова, поэтому-то я и ставлю его в известность о вашем существовании.

Капитан 1-го ранга Макаров по очереди пожал руки сперва Александру Михайловичу, потом Карлу Ивановичу и произнес:

– Господа, должен вам сообщить, что в боекомплекте вверенной мне подводной лодки, помимо обычных торпед (по-вашему, самодвижущихся мин), имеется семьдесят две крылатых ракеты «Калибр» с боевыми частями специального назначения. Дальность полета этих крылатых ракет составляет тысячу четыреста морских миль, круговое вероятное отклонение – две-три сажени, а мощность боевого заряда – сто пятьдесят тысяч тонн тротила.

– Сколько-сколько?! – внезапно охрипнув, переспросил господин Лендстрем, вдруг позабывший про свои хорошие манеры, – сто пятьдесят тысяч тонн тротила, я не ослышался?

– Нет, – ответил Макаров, – вы не ослышались, – по сути, мой корабль – это такая тяжелая дубина, которая способна разнести в труху если не весь мир, то хотя бы всю Европу. Обо всем дальнейшем давайте поговорим в моей каюте в присутствии уже знакомого вам господина Одинцова. Но сначала, чтобы вам все было понятно, я проведу вас по своему кораблю, как говорится, по всем заведованиям от киля до клотика и расскажу все, что вам следует знать.

 

* * *

Тогда же и там же

Павел Павлович Одинцов

 

Было очень интересно наблюдать, как менялись эмоции на лицах у Великого князя Александра Михайловича и у его адъютанта. Непонимание, неверие, удивление, шок и благоговейный ужас.

– Так вы, Павел Павлович, – спросил меня потрясенный господин Лендстрем, когда мы уютно устроились для беседы в командирской каюте, – получается, что с самого начала могли прекратить эту злосчастную войну, просто стерев Японию с лица земли?

– Могли, Карл Иванович, – ответил я, – но не стали этого делать. Во-первых – потому что, без санкции высшего руководства, в вашем случае государя-императора, в нашем президента, такое оружие можно применять только в ответ на такое же нападение или в том случае, когда России грозит гибель из-за иноземного нашествия. А тут совсем не тот случай. Если все делать хотя бы наполовину правильно война с Японией выигрывается в легкую еще до нового тысяча девятьсот пятого года. Военная и промышленная мощь двух держав несопоставима, снабжение в Японию, так называемую союзническую помощь, необходимо везти по морю за полмира и боеспособность русского солдата ничуть не хуже, чем японского. Во-вторых – преднамеренное убийство некомбатантов, произведенное без особой военной необходимости, смотрите пункт один, есть страшный грех и военное преступление. В-третьих – такой ценный и невосполнимый ресурс лучше не разбрасывать где попало, а припасти для действительно опасного внешнего врага, который может угрожать самому существованию России как государства и русских как народа.

– Павел Павлович, – после некоторых раздумий осторожно спросил Александр Михайлович, – под действительно опасным врагом достойным тотального уничтожения вы, наверное, имеете в виду Великобританию?

– Не только Великобританию, – ответил я, – но и всю Европу как геополитическую общность, которая изначально враждебна России. Страны Европы, вовлекающие Россию в различные комплоты, тем самым стремятся всего лишь решить свои узкоэгоистические задачи, на самом деле не понимая нас, опасаясь нашей громадности и желая нашей гибели и раздробления государства. Вспомните Крымскую войну, когда одна часть Европы, то есть Франция, Великобритания и Пьемонт в союзе с Турцией участвовала в агрессии против России, а другая часть, то есть Австро-Венгрия, Пруссия и Швеция придерживалась политики враждебного нейтралитета. Чем это кончилось, вы помните. И дело тут не только в технологической отсталости России, тупости некоторых генералов, отвыкших воевать с противниками европейского уровня, а также повальном воровстве чиновников. Дело еще в подавляющем численном превосходстве противников и зависимости экономики России от поставок из враждебных стран необходимых ей промышленных товаров, которых сама Россия пока производить не может или производит в недостаточных количествах. Потом точно такая же история повторилась ровно четверть века спустя, когда после победоносной для России русско-турецкой войны, Европа под предводительством Великобритании снова собрала коалицию, чтобы лишить Россию плодов ее побед. Если во времена Крымской войны Россия получила удар в спину от Австро-Венгрии, которую всего за пять лет до того спасла от разрушительного венгерского мятежа, то на Берлинском конгрессе отличилась уже Германская империя, которая и появилась благодаря благожелательному нейтралитету России, чужими руками мстящей Австро-Венгрии и Франции за их поведение во время Крымской войны. Если вы думаете, что нечто подобное не повторится в случае нашей сокрушительной победы над Японией, то жестоко ошибаетесь. Боюсь оказаться провидцем, но на этот раз главным предателем будет назначена Французская республика, на настоящий момент формально являющаяся союзницей Российской империи. Тайные переговоры в Лондоне об этом уже ведутся, и в скорости следует ждать заключения так называемого «Сердечного согласия»,