Суверены современники Генриха VII

Папы Римские: Иннокений VIII _— 1484, Александр VI _— 1492, Пий III _— 1503, Юлий II _— 1503;

Императоры Германии: Фридрих III _— 1440, Максимилиан I _— 1493;

Император турок: Баязет II _— 1481;

Короли Франции: Карл VIII _— 1483, Людовик XII _— 1498;

Король и королева Испании⁴: Фердинанд Католик и Изабелла _— 1475;

Короли Португалии: Жуан _— 1481, Эммануэль _— 1495;

Король Дании и Швеции: Иоанн _— 1481;

Короли Шотландии: Джеймс III _— 1460, Джеймс IV _— 1488;

Великие князья Владимирские и Московские: Иван III _— 1462,

Василий III _— 1505.

ВЫДАЮЩИЕСЯ ДЕЯТЕЛИ:

Джон Мортон, Генри Чичлей, Томас Лэнгтон _— архиепископы Кэнтерберийские; графиня Ричмонд (1441-1504), мать короля; Фокс, епископ Винчестерский; Симнел и Уорбек, _— претенденты на трон; Себастьян Кэбот (1477 _— 1506), Васко да Гама и Америго Веспучи _— знаменитые мореплаватели (по имени последнего из них получил свое название Новый Свет, открытый Колумбом); Эмпсон и Дадли, казненные за неправое вымогательство (1510).

¹ К ним ни в коей мере не следует относить Эдуарда IV, по выражению Мортона, "первого купца на английском троне". _— Ф.С.

² Грин пишет, что Уорбек был сразу же признан как принц Йоркский и королем Франции. _— Ф.С.

³" Этот мятеж только с большей очевидностью доказал мощь того оружия, которое техническая революция дала в руки Новой Монархии. Использование пороха, открытого около ста лет назад, в артиллерии и ее совершенствование сокрушило феодализм. Если раньше крепости феодалов удавалось захватить только путем долгой осады, то теперь их несложно стало брать приступом и разрушать." _— Дж. Р. Грин.

⁴До этого Испания состояла из трех самостоятельных королевств: Леона, Кастилии и Арагона, _— каждого со своим сувереном (если быть точным, то из двух: Кастилия и Леон были уже объединены под властью королевы Изабеллы. _— Ф.С.), но с женитьбой Фердинанда Арагонского на Изабелле объединились в одно большое государство.

 

ГЛАВА XXIII

ГЕНРИХ VIII

Родился в 1491 году	Вступил на престол 22 апреля 1509 года
Умер 28 января 1547 г.	Царствовал 371/2 лет

РАЗДЕЛ I

На троне Генрих, друг наук большой, Но раб страстей и нрав имеет злой. Эджертон

(1509 г.) Ни один король не вступал на трон при более благоприятном стечении обстоятельств, чем Генрих VIII, который принял бразды правления государством в возрасте 18 лет. Поскольку в его распоряжении находилась грозная 50-тысячная армия, а война с Францией была в высшей степени желанной для англичан, он решил лично возглавить свое войско для завоевания этой страны.

Он был не единственным, кто угрожал Франции в этот момент; 25-тысячная отборная армия швейцарцев была готова вторгнуться в ее пределы с юга в то время, как Фердинанд Арагонский, которого не мог удержать никакой договор, лишь поджидал удобного момента, чтобы атаковать французов с наибольшей для себя выгодой. Никогда еще Франция не находилась в столь бедственном положении, однако ошибки ее врагов позволили ей сохранить свою безопасность. После внешне эффектной, но мало эффективной кампании между двумя государствами был заключен мир, а Генрих продолжал растрачивать, хотя и в не столь воинственных развлечениях, те огромные богатства, которые были накоплены его отцом совсем для других целей.

Вряд ли опытные министры, назначенные его отцом для руководства государственными делами, одобряли его легкомысленные затеи. Но Генрих перестал с ними консультироваться и доверился, главным образом, Томасу Уолси, будущему кардиналу, который был участником всех его легкомысленных затей. Уолси был из тех министров, которые во всем потакают своим королям; он поощрял любые, самые сумасбродные замыслы, к которым склонялся сангвинический и порывистый характер Генриха.

Уолси был сыном джентльмена из Ипсвича, не находившегося на государственной службе. Его отдали в Оксфордский колледж так рано, что уже в 14 лет он стал бакалавром, причем его в то время не называли иначе, как "мальчиком-бакалавром". По окончании колледжа он быстро стал получать одну ученую степень за другой, пока маркиз Дорсет, детей которого он обучал, не сделал его ректором Лаймингтона. Вскоре после этого он был рекомендован на пост личного капеллана при Генрихе VII. Привлеченный этим монархом к секретным переговорам с Маргаритой Савойской, Уолси к удовольствию короля проявил не только редкие способности и великое прилежание, но и еще более редкую преданность интересам своего господина. Затем король послал его с поручением к императору Максимилиану в Брюссель и был весьма удивлен и раздосадован, когда через три дня увидел его в Лондоне. Король, убежденный в том, что Уолси еще не покидал берегов Англии, начал было сурово отчитывать его за преступную нерадивость и задержку, однако был удивлен еще больше, когда Уолси объявил ему, что он только что вернулся из Брюсселя, успешно уладив все дела и выполнив поручение его величества. Такая расторопность обеспечила Уолси звание декана в Линкольне, и именно в этот момент он был рекомендован кардиналом Винчестерским Фоксом в качестве наставника для юного принца Генри. Втайне Фокс надеялся, что Уолси окажется достаточно талантлив и честолюбив, чтобы вытеснить графа Сэрри, бывшего в то время королевским фаворитом. Фокс не ошибся в своих ожиданиях. Когда юный Генрих воцарился на троне, Уолси был сделан главным королевским советником и имел большие возможности снискать расположение молодого короля, поскольку зарекомендовал себя в одно и то же время и покладистым, и преданным, и предприимчивым. Он не упускал ни одной возможности подобрать ключи к характеру своего господина: он пел, смеялся и танцевал с любым вертопрахом или даже безбожником при дворе. Ни его годы (а ему в то время было уже около сорока лет), ни его духовное звание и религиозность не были ему помехой и ни в чем не ограничивали ни его самого, ни его веселых компаньонов, несмотря на необычайную суровость того времени. Для столь слабого¹ и порочного монарха, как Генрих, приближенные с таким характером были наиболее желанными друзьями, и Уолси вскоре был признан всеми как фаворит N 1, тем более, что ему было полностью доверено руководство администрацией и государственными делами.

Вскоре народ с негодованием увидел, что новый фаворит относится к королю с оскорбительным пренебрежением и ведет себя самонадеянно и высокомерно. Уже давно англичане с завистью и отвращением взирали на заносчивость и неприличные роскошества духовенства. Возвеличение Уолси сделало это сословие еще более ненавистным. Характер человека, оказавшегося теперь на виду у всех, проявил себя с самой худшей стороны. Ненасытный в своем стремлении к обогащению, но еще более роскошествующий в растрачивании своих богатств; обладающий огромной властью, но еще более вольный в своей предприимчивости; жаждущий власти, но еще более ищущий славы; вкрадчивый и обаятельный, обладающий даром убеждать, но в то же время надменный, величественный и властный; высокомерный с равными и приветливый с нижестоящими; деспот для народа и либерал, когда дело касалось его друзей; скорее великодушный, чем умеющий быть благодарным; обладающий редким даром приобретать влияние в общении с кем бы то ни было, но достаточно тщеславный, чтобы не скрывать своего превосходства; таков был Уолси.

С целью как-то отвлечь зависть недовольных его необычайным возвышением, он вступил в переписку с королем Франции Франциском I, который использовал множество ухищрений для того, чтобы сыграть на самолюбии Уолси и, в конце концов, преуспел в этом. В соответствии с пожеланием этого монарха, Уолси уговорил Генриха предпринять путешествие во Францию и согласиться на переговоры с Франциском. Этот дорого стоивший конгресс должен был состояться между Гином и Ардром, т.е. в окрестностях Кале, который все еще принадлежал Англии. Это было как бы маленькой моральной компенсацией Генриху за то, что ему предстояло пересечь море.

РАЗДЕЛ II

Под Гином в золотом сверканье лат Свершилось Франции и Англии свиданье. Диббин

(1520 г.) Несколькими месяцами ранее оба короля разослали во все европейские столицы вызов, провозглашающий, что Генрих и Франциск с 14 рыцарями каждый готовы встретиться в турнире на равнинах Пикардии с любыми дворянами, которые примут этот вызов. Теперь оба монарха, разодетые с небывалым великолепием, повторяли свой вызов сидя верхом на лошадях, причем Генриха сопровождали французские, а Франциска _— английские рыцари. Оба короля в это время были молоды, внешне очень привлекательны и весьма горды своей искушенностью в ратном и турнирном деле. Судьями в делах рыцарского искусства были знатные леди, которые могли остановить схватку, когда считали это необходимым. В этом турнире могучий король Франции польстил тщеславию Генриха, позволив ему насладиться незначительным превосходством в турнире².

К этому времени все огромные богатства, накопленные покойным Генрихом VII, были до предела истощены бесконечными маскарадами, преступно легкомысленными развлечениями, а также никчемными договорами и экспедициями. Но молодой король во всем полагался только на Уолси, надеясь, что тот найдет способ снова наполнить его сундуки. И, надо сказать, более подходящей для этого личности было не найти. Первой заботой Уолси было выкачать из народа крупную сумму под видом добровольных пожертвований, причем вымогательство было столь явным, что исключало всякую видимость доброй воли. Генриха же мало беспокоило, каким способом добывались деньги, была бы возможность тратить их в свое удовольствие. Однако его министр в своей попытке собрать эту вымогательскую контрибуцию, натолкнулся на неожиданный отпор. Обобрав, в первую очередь, духовенство и выкачав из него значительную сумму, он обратился за следующим побором в палату общин, однако те предоставили ему лишь половину требуемой суммы. Сперва Уолси был в высшей степени возмущен их скупостью и пожелал быть заслушанным в палате. Но поскольку это нарушило бы форму и конституцию этого высокого органа, ему твердо заявили, что никто не может быть допущен заседать там и вести дебаты, за исключением избранных членов палаты. Это была первая за все время описываемого царствования попытка сделать короля судьей в парламентских дебатах. Уолси первый проложил дорогу, которой к несчастью король вскоре слишком хорошо воспользовался.

До этого управление всеми делами осуществлялось Уолси, поскольку король, пребывавший в объятиях своих фавориток, не обращал внимания на жалобы своих подданных, а кардинал старался оградить его от них, чтобы и далее бесконтрольно править страной. Однако приближался период, когда необъятной власти министра был положен конец. Назревала одна из самых необычных и важных революций, какие когда либо привлекали внимание народа. Речь идет не более и не менее, как о Реформации. Пороки, обман и бесконечные поборы Римской Церкви дошли до предела. В то же время расцвет искусства и науки среди мирян, ускоренный недавним изобретением книгопечатания, подвигнул их на сопротивление этой власти, основанной на обмане.

В 1519 году папой был Лев X, задумавший строительство грандиозной церкви Святого Петра в Риме. С целью добыть средства для этого дорого стоящего строительства он распорядился о дополнительной продаже индульгенций, что уже давно вошло в практику Рима. Эти индульгенции якобы избавляли их покупателей от мук ада, причем такое спасение можно было "обеспечить" не только себе, но и своим родственникам и друзьям, если только не жалеть денег. Главными распространителями и проповедниками индульгенций до поры до времени были августинские монахи³ в Саксонии, извлекавшие из этой доверенности не только авторитет, но и немалые выгоды. Однако, папские министры, подозревая, что августинцы скрывают от них часть выручки, решили передоверить это дело доминиканцам⁴.

Мартин Лютер, профессор университета в городе Витттенберге, был августинским монахом и естественно разделял негодование своих коллег по поводу передачи права на продажу индульгенций другому ордену. Его протест выразился, в первую очередь, в проповедях против действенности индульгенций. Будучи человеком яростного темперамента и поощряемый оппозицией, он начал затем поносить и самого папу. Его советчики и покровители вели его еще дальше: по мере того, как он распространял свои проповеди все шире, с целью подкрепить свои тезисы он вскрыл многие ошибки и злоупотребления Римской Церкви.

Генриху VIII выпала судьба выступить в этом диспуте в качестве активного поборника как той, так и другой стороны. Его отец, который дал ему образование ученого, предоставил ему, тем самым, возможность досконально изучить богословие, бывшее в то время главным предметом школьного обучения. Поэтому Генрих, желая убедить весь мир в своих способностях ученого-богослова, получил у папы специальное разрешение прочесть работы Лютера, которые были запрещены под угрозой отлучения от Церкви, и выступить в защиту семи таинств Св. Фомы Аквинского. Король проявил изрядный талант полемиста и обширные познания в богословии, хотя некоторые полагали, что его перо направлялось в основном рукой Уолси⁵.

Книга, законченная в большой спешке, была послана в Рим на одобрение папы, которое тот естественно не замедлил высказать. Папа был восхищен красноречием и глубиной королевского труда, он сравнивал его с работами Св. Иеронима и Св. Августина и наградил автора почетным титулом "Защитника Веры", ничуть не подозревая, что скоро этот "защитник" станет одним из самых страшных врагов, с которыми когда-либо приходилось сталкиваться Римской Церкви.

РАЗДЕЛ III

Когда, как громом пораженный, Уолси пал, Застигнут королевской милости отливом, Подобен был он чудищу морскому, Оставленному морем на песке, Могучему и страшному, но все ж Беспомощному вне своей стихии. Янг 3

(1527 г.) Генрих вот уже 18 лет был женат на Екатерине Арагонской, которую когда-то привезли из Испании и отдали замуж за его старшего брата Артура, скончавшегося через несколько месяцев после свадьбы. Однако, несмотря на смиренное почтение, которое внешне Генрих оказывал Римской Церкви, его брак с этой принцессой был заключен не без некоторых сомнений и колебаний как в нем самом, так и в народе. Со временем сомнения эти возросли, хотя поначалу, возможно, и не до крайности, по причине гораздо более серьезной, чем вопросы совести.

Среди фрейлин королевы в то время появилась некая Анна Боллейн, дочь Томаса Боллейна, видного дворянина, находившегося в родстве с большей частью знатных вельмож и женатого на дочери герцога Норфолькского. Он не раз оказывал королю услуги, участвуя в ряде посольских миссий. Красотой Анна превосходила всех, кто до сих пор появлялся при этом дворе, где царило сладострастие, а полученное ею в Париже образование было подстать ее внешности. Генрих, который никогда не умел и не хотел сдерживать своих страстей, влюбился в нее с первого взгляда. Однако после нескольких неудачных попыток склонить ее к преступной связи он понял, что не будет иметь успеха иначе, как женившись на ней. И он не замедлил устранить это несущественное в его глазах препятствие. Его супруга давно уже была ему ненавистна, и с целью оправдать свой развод с ней он объявил, что совесть не позволяет ему столь долго находиться в кровосмесительном браке со вдовой его брата. С этим мнимым сомнением он обратился к папе Клименту VII, который был многим ему обязан, с тем, чтобы тот аннулировал буллу предыдущего папы на его брак с Екатериной и объявил бы, что даже власть папы не может нарушить заповедь Священного Писания. Злосчастный папа, не желая согласиться и очень опасаясь отказать, тянул время, то соглашаясь, то затевая спор, то обещая, то отрекаясь от обещанного, в надежде, что страсть короля угаснет в ходе утомительных блужданий в дебрях экклезиастических противоречий⁷.

Однако он ошибся в своих надеждах: Генрих прошел хорошую школу церковной полемики и всегда имел наготове в качестве аргумента для своей точки зрения, мнения или страсти тот или иной текст Священного Писания. В этих длительных и запутанных переговорах, от исхода которых, как казалось Генриху зависело его счастье, он рассчитывал найти горячую поддержку своего фаворита Уолси. Но эти расчеты не оправдались. Уолси оказался перед такой же дилеммой, что и папа. С одной стороны он был бы рад угодить своему хозяину _— королю, от которого он получил множество благ и знаков расположения. Но с другой стороны он опасался вступать в конфликт и с папой, чьим слугой (как кардинал) он являлся в еще большей степени, и кто, помимо прочего, имел возможность и власть покарать его за непослушание. Поэтому он предпочел занять нейтральную позицию и, хотя он был в высшей степени высокомерен, он, тем не менее, полностью уступил в этом вопросе папскому нунцию Камеджио, во всем выражая ему свою почтительность и якобы преклоняясь перед его знанием канонических законов.

Уловки Уолси, пытавшегося тянуть время, были в высшей степени неприятны королю, однако он старался сдерживать свое возмущение до тех пор, пока не смог действовать более решительным и роковым образом. Он уже некоторое время подыскивал себе человека, который не уступал бы Уолси по способностям, но был менее привередлив и хитер. И вот такой человек нашелся. Это был некий Томас Крэнмер, талантами равный, а преданностью королю превосходивший Уолси⁸.

Крэнмер предложил Генриху передать вопрос о правомочности его брака на рассмотрение главным университетам Европы и, тем самым, завоевал королевское доверие, так как в то время университетские казуисты отличались особой щепетильностью в отношении определения степени родства, в пределах которой брак может считаться незаконным.

Найдя, таким образом, замену для Уолси, король уже не столь стеснялся в выражении своих чувств к опальному прелату. Генеральный прокурор получил приказ подготовить против него обвинительный акт, а самому Уолси было приказано сдать Большую Печать. Нетрудно отыскать обвинения против бывшего фаворита, когда он с позором изгнан в отставку, и королевские юристы не подкачали: каталог ошибок и преступлений Уолси становился все более полным. Наконец, он получил приказ очистить Йоркский замок. Все его имущество, вплоть до посуды, было описано и конфисковано в пользу короля. Богатства Уолси оказались больше, чем кто-либо мог предполагать. Вскоре по приказу короля он был арестован графом Нортумберлендом. Начались приготовления к перевозке его из Йорка в Лондон для предания суду. Вначале он противился реквизиции, ссылаясь на звание кардинала, но, увидев непреклонность графа, уже приступившего к исполнению своих обязанностей, сдался и отправился под конвоем как преступник в Лондон, где раньше он сам действовал как король.

На пути он остановился на две недели у графа Шрусбери, где однажды за обедом почувствовал себя плохо. Поскольку были подозрения, что он умышленно отравился, его спешно снарядили в дорогу. Однако, с большим трудом достигнув Лестерского аббатства, откуда его вышли встречать монахи, он сказал: "Отец аббат, я прибыл сюда, чтобы сложить здесь мои кости", _— и приказал немедленно приготовить ему постель. Когда состояние его ухудшилось, к нему для охраны и помощи был приставлен офицер. Незадолго до кончины Уолси сказал ему: "Если бы я служил Богу столь же ревностно, сколь я служил моему королю, он бы не выбросил меня вон с моими сединами. Но это _— справедливая награда за все мои труды, за всю мою службу не Богу, а только моему принцу". Вскоре он умер, мучимый совестью и раскаянием, оставив за собой жизнь, с самого начала замутненную честолюбием и жалкую в своем чрезмерном, но неправом усердии.

Теперь, когда цепь, приковывавшая Генриха к церкви была разорвана, он решил не поддерживать с папой никаких отношений. Поэтому он негласно женился на Анне Боллейн, которую он предварительно сделал маркизой Пембрукской. На церемонии присутствовали только герцог Норфолькский, _— дядя новой королевы, а также ее отец и доктор Крэнмер. Вскоре, как только было установлено, что королева ждет ребенка, Генрих публично объявил о своем браке и, чтобы придать своему неповиновению папе видимость триумфа, проследовал со своей прекрасной невестой по всему Лондону с великолепием, превосходившим все, что было видано до тех пор. Однако, хотя Генрих и порвал таким образом с Римом, он пока еще не примкнул к реформистам.

Тем не менее, поскольку монахи всегда и во всем оказывали ему всяческое неповиновение и сопротивление, он решил сразу же лишить их возможности вредить ему в будущем. В соответствии с этим он уполномочил Томаса Кромвеля, которого он сделал государственным секретарем, разослать во все графства Англии комиссии с целью инспекции монастырей. В задачи этих комиссий входило с исчерпывающей полнотой дать отчет о поведении и симпатиях обитателей монастырей и аббатств. Это поручение было воспринято с энтузиазмом многими придворными, в том числе Лэйтоном, Прайсом, Кэйджем, Питером и Белласисом, которые установили якобы чудовищные беспорядки во многих духовных общинах. Против общин были выдвинуты обвинения. Сейчас трудно судить, справедливыми они были или ложными, но они сопровождались столь шумной кампанией, что восстановили против монахов весь народ.

РАЗДЕЛ IV

Гордыня, чувственность, тиранство и жестокость Сплелись в такой букет у короля, Что не понять, какой же из пороков Его монаршей волей управлял. Диббин

(1536 г.) Вскоре после этого были назначены новые расследования и свершились новые репрессии. Король проводил их с такой энергией и со столь сомнительной законностью, что менее, чем через два года он прибрал к рукам все церковные поместья и доходы. Число подвергшихся карам монастырей достигло 645, причем 28 из них возглавлялись аббатами, состоявшими членами парламента. В нескольких графствах было разрушено 90 колледжей, 2374 церкви и часовни, а также 110 госпиталей. Доходы от всех этих учреждений составляли 161 000 фунтов стерлингов, или около 1/20 национального дохода. Поскольку об этих реквизициях поползли самые противоречивые слухи, Генрих позаботился о том, чтобы все, кто мог быть ему полезными, или, наоборот, опасными в случае возникновения оппозиции, получили свою долю в награбленном. Он либо дарил часть конфискованных земель своим ближайшим придворным, либо продавал им эти земли по весьма низким ценам, либо обменивал даже на не очень выгодных для себя условиях эти земли на другие владения.

Взгляды Генриха были затем изложены в государственном акте, который из-за его ужасных последствий получил в народе название "кровавого статута". По этому закону каждый, кто устно или письменно отрицал пресуществление⁹, или утверждал, что церковь обоих типов является необходимой, или что священники имеют право вступать в брак, или что обет целомудрия может быть нарушен, или что тайные мессы не имеют смысла, или что тайные исповеди не нужны, объявлялся виновным в ереси и подлежал смертной казни через повешение или сожжение заживо, смотря по определению суда.

Поскольку народ в то время состоял, главным образом, из приверженцев Римской Церкви с одной стороны и приверженцев Лютера _— с другой, этот закон вкупе с предыдущими указами Генриха имел в виду как тех, так и других, открывая широчайшие возможности для преследования неугодных. И вскоре он дал свои ужасные плоды. Бэйнхем и Билни были сожжены за их оппозицию папству, а сэр Томас Мор и епископ Фишер были обезглавлены по обвинению в отрицании верховенства короля над всей церковью страны, т.е. за отказ признать справедливым "акт о верховенстве", направленный против папства.

Этим религиозно-политическим жестокостям предшествовала¹⁰, однако, жестокость совершенно иного рода, не связанная ни с политикой, ни с религией, но имевшая причиной просто королевский каприз. Анна Боллейн, королева, всегда стоявшая за реформацию, приобрела на этой почве множество врагов из противоположного лагеря. Они только и ждали подходящего случая, чтобы подорвать доверие короля к ней, и такой случай вскоре представился. Король пресытился к этому времени своею страстью. Ведь его влечение к ней определялось только жестокой похотью, которая быстро угасает после того, как наслаждение получено. Теперь он снова влюбился, если можно так проституировать это слово; теперь он томился желанием обладать Джейн Сеймур, которая незадолго до этого стала фрейлиной королевы.

Тем временем враги королевы не теряли времени даром, воздвигая против Анны обвинения _— одно тяжелее другого. Герцог Норфолк, тайный приверженец старой религии, позаботился отыскать нескольких свидетелей, обвинивших ее в преступных связях с некоторыми незначительными придворными. В числе ее предполагаемых любовников назывались четыре имени: Генри Норриса, _— камердинера, Уэстона и Бриэртона, _— придворных королевской опочивальни, и Марка Смитона, музыканта. Вскоре все четверо предстали перед судом в Вестминстер- Холле. Смитон, которому было обещано прощение, если он сознается в преступной связи с королевой, дал себя уговорить, однако ни разу не предстал перед ней на очной ставке. Поэтому, когда его казнили вместе с остальными, то данное обстоятельство позволило ей снять с себя это обвинение. Норрис, который одно время был в большом фаворе у короля, тоже получил предложение спасти себе жизнь признанием в преступной связи с королевой и обвинением ее в измене королю, но с презрением отверг эту сделку и встретил смерть, настаивая на невиновности королевы и самого себя.

После этого королева и ее брат предстали перед судом пэров по обвинению в кровосмесительной связи, однако, какие доказательства этого преступления были им предъявлены, осталось неизвестным. Главным свидетельством против него, как говорили, было то, что кто-то видел, как он в присутствии нескольких лиц позволил себе облокотиться на ее кровать. Одно из обвинений против Анны заключалось в том, что она якобы говорила своим приближенным, что ее сердце никогда не принадлежало королю, что было квалифицировано как злословие против трона и нарушение закона, который гласил: "любое злословие против короля, королевы, или их детей является государственным преступлением".

Бедная королева, у которой, конечно же, не нашлось ни одного защитника в Совете, защищала себя сама, проявляя при этом как изрядное знание законов, так и замечательное присутствие духа; присутствующие не могли не признать ее невиновной. На все выдвинутые против нее обвинения она давала исчерпывающие, четкие и убедительные опровержения. Однако, власть и авторитет короля не подлежали контролю; она была признана виновной и приговорена к смертной казни через отсечение головы или сожжение заживо _— по усмотрению короля.

Утром того дня, когда была назначена казнь, приговор был смягчен и было объявлено, что она должна быть обезглавлена. После этого она послала за Кингстоном, хранителем Тауэра и, когда тот пришел, сказала: "Мистер Кингстон, я слышала, что меня еще не казнят до полудня, о чем я очень сожалею, так как я надеялась умереть к этому времени и освободиться от этой мучительной жизни." Хранитель хотел ее успокоить, заверяя, что боль будет весьма непродолжительной. Она отвечала ему: "Я слышала, что палач очень опытен," и, обхватив свою шею пальцами, добавила: "у меня ведь такая тонкая шея".

Когда ее отвели на эшафот, то не желая подвергать свою дочь Елизавету опасности, она постаралась не разжигать ненависти к ее палачам и довольствовалась признанием того, что идет на смерть, так как была приговорена по закону. Она никого не обвиняла и ничего не говорила о том, на каком основании была осуждена; она лишь сердечно помолилась за короля и назвала его " самым великодушным и благородным из принцев", сказав, что он всегда был для нее "добрым и милостивым повелителем", и что "если кто-либо сочтет нужным обсуждать ее дело, она желает ему предположить лучшее".

Анна была обезглавлена палачом из Кале, который был специально вызван оттуда как самый опытный и искусный палач Англии. На следующий же день после казни король женился на Джейн Сеймур. Его жестокое сердце ничуть не было тронуто злосчастной судьбой совсем недавнего предмета его нежнейшей привязанности. Он даже приказал парламенту дать ему развод с Анной Боллейн между приговором и казнью с тем, чтобы объявить свою единственную дочь от этого брака Елизавету незаконнорожденной, как он до этого поступил с Марией, _— единственной дочерью от его брака с Екатериной Арагонской.

РАЗДЕЛ V

Из всей толпы лишь Крэнмер благородный В защиту павшего свой звучный голос поднял. Диббин

(1537 г.) В разгар этих потрясений костры Смитфилда запылали с небывалой жестокостью. Сторонники папы и последователи Лютера, _— все в равной степени были объектом королевской мести и религиозных гонений. В результате бесчисленных изменений в национальной системе верования, в большинстве случаев произведенных самим королем, мало кто знал, что думать и что исповедывать. Люди и рады были следовать его доктринам, какими бы непоследовательными и противоречивыми они ни были, но поскольку сам король постоянно менял эти доктрины, его подданные не успевали сориентироваться, так быстро он шарахался из стороны в сторону.

Томас Кромвель, вознесенный капризом короля и из сына простого кузнеца ставший одним из главных королевских фаворитов (ведь тираны всегда выбирают себе фаворитов из нижайших сословий!), и новый архиепископ Кэнтерберийский _— Крэнмер _— оба всемерно поддерживали реформацию. С другой стороны епископ Винчестерский Гардинер вместе с герцогом Норфолькским тянули короля назад, к его первоначальной вере. В действительности же Генрих не подчинялся ничьему влиянию. Его гордыня столь долго разжигалась лестью придворных, что он считал себя вправе регулировать вопросы вероисповедания всего народа, руководствуясь лишь собственным мнением. Вскоре не менее пятисот дворян были заключены в тюрьму по обвинению в нарушении статей "кровавого статута" и могли надеяться лишь на милосердие Кромвеля. Лэмберт, школьный учитель, после публичного диспута с королем в Вестминстер- Холле был сожжен заживо, а в 1540 году доктор Барнс, руководивший казнью Лэмберта, познал на своей шкуре суровость "кровавого статута": за обсуждение теологических вопросов он по парламентскому биллю, без всякого суда был приговорен к сожжению заживо на том же месте, что и Лэмберт. Впрочем, вместе с Барнсом были сожжены и его оппоненты Джерард и Джером. Трех католиков (Абеля, Фидерстона и Пауэлла) приговорили к казни по аналогичному обвинению, причем было объявлено, что "наиболее злостная часть их преступления заключается в том, что они женаты на таких же отъявленных еретичках, как и они сами".

Во время этих ужасных событий Генрих размышлял о том, как бы ему жениться еще раз, поскольку Джейн Сеймур умерла при родах. Росле недолгих переговоров на континенте он заключил брачный контракт с Анной Клевской, желая тем самым укрепить союз с германскими князьями _— протестантами. Однако его отвращение к новой королеве, возникшее при первой же очной встрече, усиливалось с каждым днем, и, в конце концов, он решил избавиться и от нее, и от своего первого министра Кромвеля, навязавшего ему этот неудачный брак. (Целью Кромвеля при заключении этого контракта было поддержать дело реформации путем утверждения на троне королевы-протестантки). Вскоре неприязнь короля к новой королеве получила новое обоснование: ему приглянулась Катарина Говард, как и Анна Боллейн, племянница герцога Норфолькскогоо. Единственным способом удовлетворить новую страсть было, как и в предыдущих случаях, заставить царствующую королеву освободить место для новой претендентки.

Надо сказать, что герцог Норфольк был давним и смертельным врагом Кромвеля и поджидал лишь удобного случая, чтобы свалить своего соперника. Поэтому он постарался использовать чары своей племянницы для свержения фаворита, и, когда недовольство короля последним созрело, герцог легко получил от него приказ арестовать Кромвеля по обвинению в государственной измене. Едва стало известно, что Кромвель впал в немилость, все его бывшие друзья отвернулись от него. Один лишь Крэнмер написал Генриху мужественное письмо в защиту опального министра, письмо, на которое ни один другой человек в королевстве не осмелился бы. Тем не менее, Кромвель был обвинен парламентом в государственной измене и, не получив возможности сказать и слова в свою защиту, осужден на смертные муки, установить которые предоставлялось самому королю. Когда Кромвеля вели на эшафот, он, заботясь о безопасности своего сына, воздержался от деклараций о своей невиновности; он благодарил Бога за то, что тот карает его грехи смертью, признался на исповеди, что был совращен с пути истинного, и заявил, что умирает, вернувшись к католической вере.

Но мера жестокостей Генриха еще не была полной. Поначалу он чувствовал себя очень счастливым со своей новой женой и был до такой степени очарован ее достоинствами, что публично благодарил Бога за данное ему счастье и требовал от своих священнослужителей присоединиться к его благодарственным молебнам. Однако счастье это продолжалось недолго; однажды, когда король находился в Йорке, где должны были состояться его переговоры с шотландским королем, в Лондоне Крэнмера дожидался некий человек по имени Лэсселс. Его сестра, служившая у вдовствующей герцогини Норфолькской, предоставила ему удивительную информацию о супружеской неверности новой королевы. На первых допросах королева отрицала свою вину, но когда ее обвинили ее же сообщники, призналась, что имела любовные связи до брака. Однако она категорически отказывалась признать, что опозорила честь короля после вступления с ним брак. Тем не менее, три фрейлины королевы, посвященные во все ее секреты, продолжали утверждать, что она виновна, а некоторые из них делали такие признания, что, казалось, хотели всячески преувеличить ее грехи. Угодливый парламент, заслушав материалы допросов королевы и запись ее признания, недолго думая, признал ее виновной и заслуживающей смертной казни. На ту же участь по определению парламента были осуждены леди Рочфорд, _— сообщница королевы в ее похождениях, вдовствующая герцогиня Норфолькская, _— бабка королевы, ее отец, мать и девять других родственников как люди, посвященные в ее распутства. С этой петицией парламента король милостиво согласился, и все обвиняемые были приговорены к смерти согласно акту о государственной измене, который одновременно объявлял на будущее, что "сокрытие сведений или знаний о неверности будущей королевы является преступлением". Было также закреплено специальным актом, что если король женится на женщине, которая до этого состояла с кем-либо в любовной связи, то ее следует считать виновной в измене, если она заблаговременно не откроет свою вину. Народ смеялся над этими абсурдными постановлениями и поговаривал, что отныне королю лучше всего подыскать себе вдовушку.

После того, как все эти акты были утверждены (причем наиболее удивительным было то, что люди, заседавшие в парламенте позволили склонить себя к утверждению этих актов), королева была обезглавлена на Тауэр -Хилл вместе с леди Рочфорд, которая не встретил