Суверены современники кровавой Мэри

Папы Римские: Юлий III _— 1550, Марцелий II _— 1555, Павел IV _— 1555;

Императоры Германии: Карл V² _— 1519, Фердинанд I _— 1556;

Император турок: Сулейман II _— 1520;

Король Франции: Генрих II _— 1547;

Короли Испании: Карл V (как Карл I) _— 1516, Филипп II _— 1556;

Короли Португалии: Жуан III _— 1521, Себастьян _— 1557;

Король Дании: Кристиан III _— 1534;

Король Швеции: Густав Ваза _— 1523;

Королева Шотландии: Мария Стюарт _— 1542;

Царь всея Руси: Иван Грозный _— 1547 (а как Великий князь _— 1533)

ВЫДАЮЩИЕСЯ ДЕЯТЕЛИ

Кардинал Поль (1500 _— 1588), _— сын графини Солсбери, обезглавленной в Тауэре по приказу Генриха VIII (эта принцесса была последней представительницей королевской ветви Плантагенетов);
епископ Гардинер (1483 _— 1555) и епископ Боннер _— ревностные сторонники католической религии и папства;
Крэнмер (1489 _— 1556),
Лэтимер (1480 _— 1555),
Ридли (1500 _— 1555),
Феррерс, Хупер, Роджерс, Сондерс, Тэйлор и другие мученики за протестантскую веру;
Джон де Феккенхем, капеллан Боннера (он ходатайствовал перед Марией об освобождении принцессы Элизабет из тюрьмы, куда она была помещена за свои религиозные убеждения. Он был последним аббатом, увенчанным митрой, который заседал в палате лордов).

Примечание д-ра Пиннока: Самой распространенной ловушкой для выявления протестантов в богословских спорах был в то время вопрос об "истинном присутствии". В эту ловушку пытались заманить и принцессу Елизавету. Однажды ее спросили, что она думает о словах Христа: "сие есть тело мое", _— считает ли она, что имелось в виду истинное тело Христово. Говорят, после некоторого раздумья она отвечала:

Christ was the word that spake it,
He took the bread and brake it,
And what that word did make it,
That I believe and take it,

что с некоторым нарушением размера можно перевести так:

Христово слово выразило это,
Он хлеб переломил и сам сказал об этом,
И то, что означает слово это,
То принимаю я и верую я в это.

Такой ответ, хотя и выглядит лишь игрой слов и остроумной отговоркой, на самом деле более серьезен, чем это может показаться на первый взгляд. По крайней мере, он помог принцессе выскользнуть из ловушки, не отступая от своих принципов и в то же время не дразня своих врагов. Прямой ответ поставил бы ее в опасное положение.

¹ Мария была указана следующей после Эдуарда в завещании Генриха VIII, а также в статуте о наследовании короны. Эти два документа перевешивали в глазах англичан шаткие права "непрямой" наследницы, тем более провозглашенные под нажимом крайне непопулярного Нортумебрленда. _— Ф.С. по Дж.Р. Грину.

²В 1556 году, потерпев неудачу в борьбе против протестантских князей Германии, отрекся от обоих престолов в пользу своих сыновей.

 

Глава XXVI

Елизавета
(по прозванию Вирджиния, т. е. Девственница)

Родилась в 1533 году	Начало царствования 7 ноября 1558 года
Умерла 24 марта 1603 года	Царствовала 44 года

РАЗДЕЛ I

В руках у Девы царственный венец;
Сама судьба пред ней склонилась ниц.

Смоллетт

(1558 г.) Невозможно описать радость, с которой народ воспринял утверждение на троне Елизаветы, не встретившей при этом ни малейшей оппозиции. Эта любимица народа с юных лет показала себя стойкой сторонницей Реформации и даже в свое время подвергалась тюремному заключению за свои убеждения. Теперь же, завладев короной, она незамедлительно приступила к осуществлению реформ. Вскоре парламент завершил то, что было начато королевской прерогативой. Один акт в пользу Реформации следовал за другим, и за одну парламентскую сессию была установлена та форма религии, которой мы имеем счастье наслаждаться и в настоящее время.

Однако не следует думать, что начиная с этого момента на долгое время воцарились покой и блаженство. Первой, кто возбудил в Елизавете негодование и страх, была Мария Стюарт, или, как ее называют, Мэри, королева шотландцев. Дело в том, что еще Генрих VII выдал свою старшую дочь Маргариту замуж за шотландского короля Джеймса IV. От этого брака родился Джеймс V Шотландский, а его единственной дочерью и наследницей была та самая Мэри Стюарт, о которой мы ведем рассказ.

В самом раннем возрасте эта принцесса, наделенная всеми мыслимыми достоинствами ума и красоты, была выдана замуж за французского дофина Франциска, который, едва став королем Франции Франциском II, оставил ее вдовой в возрасте 18 лет. Поначалу Мэри, оставаясь вдовствующей королевой Франции, казалось, была склонна довольствоваться этим титулом¹.

Однако вскоре она подверглась преследованиям со стороны королевы-матери, ставшей теперь полновластной хозяйкой во Франции, и тогда она решила вернуться к себе на родину. Воцарившись в Шотландии, она с удивлением обнаружила, что народ этой страны охвачен мрачным энтузиазмом религиозных реформ. Религиозные разногласия между сувереном и народом всегда чреваты бедственными последствиями, так как у одной стороны порождают презрение, а у другой _— ревность и подозрительность. Мария не могла относиться к угрюмым реформистским священникам, приобретавшим все большее влияние на шотландцев, иначе, как с насмешкой и неприязнью, а те, в свою очередь, не могли воспринимать обстановку беззаботной веселости, насаждавшейся королевой при своем дворе, без отвращения и ненависти. Возникшая таким образом взаимная враждебность день ото дня становилась все сильнее. Духовенство ожидало лишь удобного повода, чтобы открыто выступить против королевы, и очень скоро опрометчивость королевы предоставила им этот повод.

Почти сразу же после возвращения из Франции на родину Мэри вышла замуж за графа Дарнлея, но очарованная прекрасной внешностью своего нового возлюбленного, она совершенно забыла поинтересоваться его духовным обликом. Дарнлей был человеком слабым и невежественным. Порывистый и способный на внезапную вспышку энергии, он в то же время не обладал стойкостью характера, быстро остывал и был подвержен сомнениям. Заносчивый и надменный, он в то же время был доверчив и даже легковерен и потому всегда был игрушкой в руках льстецов, полностью поддаваясь их влиянию. Нетрудно себе представить, что увлечение Марии быстро сменилось разочарованием и даже отвращением. Взбешенный ее возрастающей холодностью, Дарнлей обращал свою мстительную злобу на всякого, кого он мог считать причиной столь разительной перемены в чувствах и поведении своей царственной супруги.

В то время при шотландском дворе находился некий Давид Риччо, сын музыканта из Турина и сам музыкант, человек, которого Мария сделала своим доверенным лицом. Никакая милость не могла быть получена иначе, как по его ходатайству. Поэтому все искатели придворных милостей должны были прежде всего лестью или подарками завоевывать его благосклонность. В этих условиях было нетрудно внушить столь безответно влюбленному и отчаянно ревнивому человеку, как Дарнлей, что в охлаждении его супруги к нему виноват именно Риччо. Стоило только заронить в его смятенную душу такое предположение, как оно стало мучительной уверенностью, жаждущей мести. И вот, однажды, сопровождаемый несколькими лордами, которые разжигали в нем ревнивые помыслы о мщении, Дарнлей ворвался в покои королевы, когда при ней находился Риччо. Бедного музыканта выволокли в прихожую и кромсали кинжалами до тех пор, пока он не испустил дух (на его теле потом насчитали 56 ран). Пока совершалось это ужасное преступление, королева, обливаясь слезами, умоляла злодеев пощадить жертву. Однако, когда она узнала о смерти Риччо, она осушила слезы и поклялась отныне не плакать, но мстить. Тем не менее, она скрыла свое негодование и мнимой нежностью сумела обмануть Дарнлея и склонить его на свою сторону. Отдавшись ей под защиту, Дарнлей сопроводил ее в Эдинбург, как его убедили, наиболее подходящее место для его здоровья.

(Здесь автор несколько теряет нить повествования. Мэри, которая была в этот момент беременной, действительно вернула себе доверие мужа, но это было только полдела, так как восставшие бароны держали ее в плену. Затем им вместе удалось бежать из замка, после чего мятежным баронам пришлось покинуть Шотландию. Но при этом они переслали Марии т.н. "бонд", т.е. договор о круговой поруке в деле об убийстве Риччо, договор, который был подписан Дарнлеем, о чем подробно рассказывает Стефан Цвейг в своей книге "Мария Стюарт". Болезнь Дарнлея (оспа) и помещение его в Керк-ов-Филд имели место значительно позднее и не связаны с описанным эпизодом. _— Ф.С.)

Сама Мария жила в замке Холируд, но поскольку замок этот находился в низине, а стечение большого количества народа, неизбежно влекло за собой шум, который мог беспокоить больного, было решено поместить его в отдельный дом, стоявший особняком на окраине города и носивший название Керк-ов-Филд. Мария оказывала ему знаки нежности и заботы. Она сердечно беседовала с ним и несколько ночей провела в покоях, смежных с комнатой Дарнлея. Вечером 9-го февраля 1567 года она сказала ему, что должна провести ночь во дворце, где игралась свадьба одной из ее придворных, и покинула его. Вслед за этим произошло ужасное событие. Около двух часов ночи весь город был встревожен страшным грохотом. Дом, в котором находился Дарнлей, оказался взорванным. Труп самого Дарнлея был обнаружен поодаль, на одной из прилегающих лужаек, причем на нем не было никаких следов ушибов или насилия. Не было никаких сомнений в том, что Дарнлей преднамеренно убит, и подозрение пало на лорда Босвелла, который незадолго перед тем завоевал благосклонность королевы.

Одно преступление всегда влечет за собой другое. Босвелл, по всеобщему убеждению запятнавший себя кровью Дарнлея и ненавистный всему народу, организовал заговор и во главе отряда из 800 всадников захватил Марию, когда она направлялась в замок Стирлинг, чтобы навестить своего сына. В народе считали, что Босвелл совершил достаточно преступлений, чтобы не иметь никаких шансов на снисхождение: сначала убил мужа королевы, а затем совершил насилие над нею самой. Как же были удивлены шотландцы, когда узнали, что Босвелл, вместо того чтобы с позором быть заключенным под стражу и отданным под суд, обласкан королевой, да так, что перед этим померкли все ее прежние милости к нему: они узнали, что Босвелл женится на королеве, предварительно дав развод своей прежней жене.

Но этот брак оказался для Марии роковым. Народ, возмущенный до предела тяжелыми преступлениями, соучастницей которых считали и ее, утратил к ней всякое почтение. Этим воспользовались лорды, которые захватили Марию в плен и содержали ее в замке Лохливен, расположенном на острове посреди озера того же названия, где она страдала как от сурового обращения ее тюремщиков, так и от укоров собственной совести.

Несчастия великих людей, даже если они их заслужили, редко когда не внушают к ним сочувствия и не рождают для них новых друзей. Чары Марии, а быть может, и ее заманчивые обещания побудили молодого джентльмена по имени Джордж Дуглас помочь ей бежать из замка Лохливен. Переодетым и не узнанным он проник в замок и вывез ее оттуда на небольшой лодке. Весть о ее освобождении пронеслась по всей стране и достигла других государств. Лояльность народа по отношению к своей королеве, казалось, была восстановлена, и через несколько дней она оказалась во главе шеститысячной армии.

РАЗДЕЛ II

Людские злоба и жестокость извели
Властительницу душ шотландских и земли.

Макдональд

(1568 г.) Сражение с войском баронов произошло у Лэнгсайда, неподалеку от Глазго. В этой битве королева шотландцев потерпела решительное поражение и, полностью утратив силу духа, в сопровождении горстки приближенных отправилась на юг, в Англию, где она надеялась получить защиту у Елизаветы. Однако королева Англии, вместо ожидаемой от нее помощи, распорядилась ограничить свободу Марии, хотя и с оказанием ей всяческих знаков почтения. В соответствии с этим приказом Марию отослали в замок Тэтбери в графстве Стаффорд, под опеку графа Шрусбери. Тем самым ей дали основание надеяться, что в один прекрасный день она сможет снискать расположение Елизаветы. И это вполне могло случиться, если бы не упрямство Марии.

Герцог Норфолк был единственным пэром Англии, обладавшим высшей степенью знатности², а достоинства его ума были под стать его высокому положению. Обаятельный, добрый, благородный, он был очень популярен в народе, но при этом никогда не внушал тревоги королеве, поскольку был в высшей степени скромен. К этому времени он был вдовцом, а по возрасту как нельзя более был подходящей парой для Марии. С другой стороны Мэри была очень привлекательной женщиной, а ее титул и интересы самого герцога сделали брак с нею весьма желанным для него. Но это уже угрожало интересам Елизаветы, и вот герцога арестовывают и отправляют под стражей в Тауэр. Правда вскоре он был освобожден³, но враги королевы и реформированной религии строили уже новые планы. Главными вдохновителями этих планов были посол Марии в Англии Джон Лесли, _— епископ Росский и агент папы Римского итальянский банкир Ридольфи. Они задумали побудить Норфолка снова добиваться брака с Марией и с его помощью возвести ее на английский трон⁴. Вполне возможно, что при этом герцог был движим не только политическими интересами, но и подлинной страстью к Марии Стюарт. Честолюбивые планы герцога после того, как он вступил в заговор Ридольфи, становились преступными⁵. Слуги герцога под пытками были вынуждены полностью подтвердить его вину. Вскоре и епископ Росский, убедившись в том, что заговор раскрыт, не колеблясь, подтвердил их признания.

Герцог был внезапно снова арестован, отправлен в Тауэр и получил приказ приготовиться к суду. Жюри из 25 пэров единодушно вынесло ему смертный приговор, а королева после четырехмесячного колебания с видимой неохотой подтвердила его. Герцог встретил смерть со спокойной твердостью и, хотя он отрицал обвинения в нелояльности по отношению к королеве Елизавете, он, тем не менее, признал вынесенный ему приговор справедливым.

Эти заговоры привели к гибели и Марию Стюарт, величайшие неудачи которой проистекали скорее от неуемной активности ее друзей, нежели от злобы и ожесточения ее врагов. С первого дня пребывания ее в Англии министры Елизаветы терпеливо ждали от пленной королевы опрометчивых шагов, которые они могли бы рассматривать как проявление злого умысла или измены⁶. Им не пришлось долго ждать. В 1586 году Джон Баллард, папистский священник, получивший образование в английской католической семинарии в городе Реймсе (во Франции), замыслил убийство королевы Елизаветы, которую он считал главным врагом католической религии. С этой зловещей целью он прибыл в Англию под видом солдата и под именем капитана Фортескью. Он приложил все усилия для организации убийства Елизаветы и мятежа, которые должны были совпасть по времени со вторжением вражеских войск. Первым, к кому он обратился, был Энтони Бэббингтон из Детика в графстве Дерби, _— молодой джентльмен из хорошей семьи, обладавший большим состоянием. Он был известен своей приверженностью к католической религии и сочувствием к пленной королеве. Поэтому он с готовностью вошел в заговор и привлек к активному участию в нем своих друзей и единомышленников.

Следующим шагом заговорщиков было поставить Марию в известность о своих планах. Этой цели они достигли, наладив с ней переписку с помощью пивовара, который снабжал двор пленной королевы элем. Так Бэббингтон известил ее о готовящемся в ее пользу восстании, о предстоящей интервенции извне, а также о том, что шестеро дворян готовы убить узурпаторшу Елизавету. На последнее мероприятие заговорщики просили Марию дать ее высочайшее согласие, что она и сделала, обещая им в случае успеха любые награды, какие она только сможет им дать. Относительно убийства Елизаветы она написала, что это является необходимым условием успеха восстания и возведения ее, Марии на трон⁷.

Теперь, когда заговор созрел окончательно и доказательства вины заговорщиков были неоспоримы, Уолсингем, который был информирован обо всем, решил не откладывать более с наказанием виновных. Был отдан приказ об аресте Бэббингтона и других заговорщиков, маскировавшихся под вымышленными именами и пытавшихся скрыться. Все они были пойманы, заключены под стражу и преданы суду. При допросах они противоречили друг другу, но вскоре были вынуждены сказать полную правду. Семеро из них умерли во время допросов, остальные четырнадцать были приговорены к смерти и казнены.

Казнь этих несчастных была лишь способом подготовить другой, гораздо более важный приговор, который был предназначен пленной королеве и который должны были вынести те, кто не имел на это никаких прав, но располагал необходимой властью. Комиссия из сорока пэров и пяти судей должна была большинством голосов обсудить дело и вынести приговор Марии Стюарт, дочери и наследнице Джеймса V, короля Шотландии, носящей титул королевы Шотландской и вдовствующей королевы Французской. Тридцать шесть членов этой комиссии, прибывших в замок Фотрингей 11 ноября 1586 года, показали ей письмо Елизаветы, предписывающее ей предстать перед судом по делу о разоблачении заговора. Главное обвинение против нее, предъявленное ей парламентскими обвинителями, заключалось в знании о заговоре Бэббингтона, согласии на него и в его одобрении. Это обвинение подкреплялось признанием самого Бэббингтона и копиями, снятыми с ее переписки с ним, где прямо говорилось о ее согласии на убийство королевы.

Каковы бы ни были преступления, совершенные Марией Стюарт, ясно одно: обращение с ней было очень суровым. Она выразила пожелание заранее ознакомиться с материалами следствия, чтобы подготовиться к защите, но ей было в этом отказано. Она объявила копии подделкой и потребовала дорасследования, но ее протест был отклонен. Она добивалась назначения адвоката, который вел бы ее защиту против такого большого числа ученых законников, выступавших ее обвинителями, но все ее требования были отвергнуты, и после перерыва в заседаниях, который длился несколько дней, в Звездной палате Вестминстера в присутствии всех членов комиссии (за исключением двоих) прозвучал смертный приговор.

Примечание доктора Пиннока

Первые два раздела содержат мало информации о чем-либо, кроме интриги, связанной с Марией Стюарт. Однако не следует думать, что первые 18 лет царствования Елизаветы не содержат ничего более, достойного пера историка. Поэтому мы постараемся восполнить этот пробел следующим коротким хронологическим меморандумом:

В день Святого Варфоломея, 24 августа 1572 года во Франции произошло ужасное избиение протестантов _— обстоятельство, имевшее весьма пагубные последствия для шотландской королевы, поскольку многих из ее сторонников из числа протестантов отпугивала ее преданность религии, которая позволяет своим приверженцам совершать такие отвратительные злодеяния.

В 1573 году Елизавета без всяких дополнительных налогов, только путем экономии нашла средства выплатить все долги, накопившиеся за время царствования ее брата Эдуарда и сестры Марии.

В 1574 году в Англии настал такой неурожай, что пшеница продавалась по 6 шиллингов за бушель.

В 1577 году в Англию впервые были ввезены из Германии карманные часы.

В 1579 году вышла прокламация, приостанавливающая расширение города Лондона. Для того, чтобы обеспечить ее действенность, было постановлено, что в пределах 3-х миль от городских ворот запрещается строительство новых домов.

В том же году была основана Турецкая компания.

В 1580 году в Англии графом Арунделом были впервые заведены кареты. До этого королева совершала путешествия верхом на лошади, следуя за своим камердинером.

В том же году Фрэнсис Дрэйк, первый англичанин, совершивший кругосветное путешествие, возвратился из него на родину. Он привез из этого путешествия несметные богатства, захваченные им у испанцев. Многие придворные, трепетавшие перед мощью Испании, советовали Елизавете осудить и даже наказать отважного авантюриста. Но королева, высоко ценившая доблесть и соблазненная перспективой получать прибыли от военных трофеев, присвоила герою титул рыцаря и согласилась присутствовать на банкете, устроенном им в ее честь на борту корабля, совершившего столь знаменательное путешествие.

РАЗДЕЛ III

Но голоса ее очарованье
К ней привлекло народа состраданье.

Коллинз

(1586 г.) Была ли Елизавета искренней в своем видимом нежелании казнить Марию? На этот вопрос, который часто задают ее противники, я не берусь ответить. Конечно, ее придворным пришлось пуститься на превеликие уловки, чтобы склонить ее к жестокой решительности, поскольку у них было слишком много веских причин опасаться Марии, взойди она когда-либо на английский трон. Поэтому страна полнилась всевозможными слухами о готовящихся заговорах, мятежах и восстаниях. Этими мнимыми угрозами министры Елизаветы держали ее в состоянии постоянной тревоги. Естественно, что она все время испытывала страх и неуверенность. Ее часто видели сидящей в одиночестве и что-то бормочущей себе под нос. Было видно, что она находится в очень затруднительном положении. В этой ситуации она вызвала однажды своего секретаря Дэвидсона и приказала ему секретно подготовить приказ о казни Марии. Она объяснила ему также, что намерена держать этот приказ у себя наготове на тот случай, если будет произведена какая-либо попытка освободить Марию силой и утвердить ее на английском троне. Она подписала этот приговор и велела отнести его к канцлеру, чтобы тот скрепил его печатью. Однако на следующее утро она послала к Дэвидсону одного за другим нескольких джентльменов, выражая пожелание, чтобы тот не ходил к канцлеру, пока она сама не повидает его. Когда же Дэвидсон сказал ей, что он уже передал приговор канцлеру и тот поставил на нем печать, королева выразила крайнее неудовольствие такой опрометчивой поспешностью. Но Дэвидсон, который, возможно, и сам желал, чтобы с Марией было как можно быстрей покончено, к тому времени уже представил приговор на обсуждение Совету, члены которого единодушно постановили немедленно привести приговор в исполнение. Дэвидсону же они обещали, что оправдают его поступок перед королевой. Роковой приговор был вручен Байэлу с тем, чтобы он передал его вельможам, намеченным в качестве главных исполнителей, а именно: графам Шрусбери, Дерби, Кенту и Кумберленду. В сопровождении двух палачей они направились в замок Фотрингей, чтобы выполнить порученное им кровавое дело.

Мария узнала о приезде ее палачей, когда ей приказали приготовиться к смерти к 8 часам следующего дня. В это роковое утро она оделась в единственное оставшееся у нее роскошное платье из шелка и вельвета, которое она берегла специально для этой торжественной минуты. Затем Томас Эндрю, помощник шерифа этого графства вошел в ее покои и объявил ей, что ее час настал и что он будет сопровождать ее к месту казни. Она отвечала ему, что она готова, и, попрощавшись со своими слугами, тронулась в свой последний путь в сопровождении шерифа и двух стражей. Голова ее была покрыта длинной полотняной накидкой; в руках она несла распятие из слоновой кости, всем своим видом обнаруживая душевную ясность и спокойное достоинство. Впереди нее шли вельможи и шериф, а ее мажордом Мелвилл держал шлейф ее платья.

Когда она приблизилась к сооруженному специально для этого случая эшафоту, покрытому черной тканью, Байэл вновь огласил приговор. Затем настоятель собора Питерборо Флетчер начал читать ей протестантские проповеди, которые она пожелала ему оставить при себе, поскольку она твердо решила умереть в католической вере. На месте казни собралось довольно много зрителей, отнесшихся к ней с жалостью и состраданием. Отчасти это объяснялось тем, что она все еще была очень хороша собой; несмотря на возраст и пережитые несчастья, ее красота была замечательной и в этот роковой для нее момент. Оба палача преклонили перед ней колени и попросили прощения за то, что им предстояло совершить. Она простила их, а также всех инициаторов казни и выразила надежду, что сама будет столь же легко прощена Создателем. Затем она дала торжественную клятву в своей невиновности, после чего ей завязали глаза, и она положила голову на плаху без малейших признаков страха или волнения. Она начала читать молитву и, когда она повторила обращение к Богу, палачи двумя ударами отсекли ей голову.

Размышляя о спорах, продолжающихся вот уже несколько веков по поводу этой истории, ни одну из сторон нельзя признать правой. Мэри запятнала себя преступлениями, которые заслуживают наказания. Но обрекла ее на смерть та, которая не имела права налагать наказание на равную себе.

Тем временем Филипп, король Испании, который давно уже замышлял разгромить Англию (причем его могущество позволяло ему надеяться на успех), начал приводить свои планы в исполнение. Главное, чем он прославился и что составляло конечную цель всех его предприятий, _— поддержка католицизма и искоренение Реформации всюду, где это было в его силах. Восстание в нидерландских провинциях еще сильнее распалило его ненависть к англичанам, которые давно сочувствовали восставшим и открыто оказывали им помощь. Поэтому он давно готовил вторжение в Англию с мощными силами. Во всех краях его необъятной империи слышался звон оружия; повсюду собирались средства и снаряжение для этой невиданной по масштабам экспедиции. Командующим флотом был назначен маркиз Санта-Крус, прославленный и весьма опытный моряк. Флот этот состоял из 130 кораблей, каждый из которых по своим размерам не имел себе равных в Европе. Герцог Пармский должен был командовать сухопутными войсками, из которых 20 тысяч солдат находились на бортах кораблей, а еще 34 тысячи, готовые к немедленному отплытию в Англию, ожидали сигнала к действию в Нидерландах. О каких-либо сомнениях в успехе этой экспедиции не было и речи. Свой огромный флот испанцы с гордостью называли "Непобедимой Армадой".

Ничто не может сравниться с теми страхом и оцепенением, которые охватили англичан при известии о том, что ужасная армада находится в море на пути к Англии. Небольшой флот из 30 военных кораблей _— вот и все, что можно было противопоставить испанцам в море. Сопротивление же на суше казалось вообще немыслимым, так как испанская армия состояла из отборных, прекрасно обученных, дисциплинированных и закаленных в боях солдат. Однако, хотя британский флот значительно уступал вражескому как по числу, так и по размерам кораблей, он намного превосходил его по скорости, маневренности и управляемости. Сноровка же и мужество британских моряков были в высшей степени превосходными. Командование флотом в ранге лорд-адмирала принял на себя лорд Говард (Хоуард) Эффингемский, вельможа великого мужества, весьма талантливый в военном деле, между прочим, католик по вероисповеданию. Под его началом находились наиболее прославленные моряки Европы: адмиралы Дрэйк, Хоукинс и Фробишер. Другой флот, состоявший из 40 английских и фламандских кораблей, под командой лорда Сеймура расположился на рейде Дюнкерка с целью перехвата возможного десанта герцога Пармского.

В то время как Англия готовилась к обороне, все протестантские силы Европы с трепетом ожидали исхода этого критического поединка, который должен был решить судьбу их религии.

РАЗДЕЛ IV

Повсюду, где ее завидят флаг,
Склоняется пред ней высокомерный враг.

Аноним

(1588 г.) В разгар приготовления Испанской Армады к походу скоропостижно скончались адмирал Санта-Крус и вице-адмирал Палино⁸. Командование экспедицией перешло к герцогу де Медина Сидония, человеку совершенно неопытному в морских делах. Это обстоятельство до известной степени расстроило замыслы испанцев, а некоторые другие события способствовали их полному провалу. На следующий день после выхода из Лиссабонского порта Армада попала в жесточайший шторм, в результате которого несколько кораблей затонули, а остальных разбросало по заливу. Флот был вынужден снова собираться в гавани, на этот раз в гавани Ла-Корунья, ближайшей к берегам Англии. Определенное время потребовалось для ремонта судов. Когда же, наконец, Армада снова двинулась в путь, она встретила и захватила английских рыбаков, которые сообщили испанцам две важных новости. Первая: английский флот, услышав про шторм, разметавший испанские суда, вернулся в Плимут (и это было правдой). Вторая новость, а именно, что большинство английских моряков отпущено по домам, так как англичане полагают, что Армада не скоро оправится от полученных повреждений, была дезинформацией, побудившей герцога Медину направиться к Плимуту с намерением разгромить английскую эскадру вместо того, чтобы плыть в Нидерланды на соединение с силами герцога Пармы⁹.

Однако Говард Эффингем, английский адмирал находился в полной боевой готовности ко встрече с врагом и вовремя завидел Испанскую Армаду, идущую на всех парусах в строю, имевшем форму полумесяца, от одного конца которого до другого было не менее семи миль. И все-таки английские флотоводцы атаковали вражескую эскадру, ведя огонь с дальней дистанции и маневрируя с большим искусством¹⁰. Они не сближались с вражескими кораблями, поскольку те были многочисленнее, крупнее и тяжелее английских. Кроме того, у испанцев было большое превосходство в количестве пушек и пехоты, предназначенной для абордажа. Тем не менее, два испанских галиона были выведены из строя и захвачены англичанами¹¹.

Ветер гнал Армаду на восток вдоль берегов Ла-Манша. Англичане преследовали ее, получая поддержку из других английских портов. Наконец, они получили возможность начать прямую атаку на испанский флот, укрывшийся в Кале. Эта атака была начата восемью брандерами, которые англичане начинили огнеопасными и взрывчатыми веществами, подожгли и, пользуясь благоприятным ветром, направили в самую гущу испанской эскадры. Испанские корабли, опасаясь взрывов, в панике обратились в беспорядочное бегство. Эта паника была использована англичанами, которые вывели из строя еще 12 вражеских кораблей.

Этот удар был роковым. Герцог де Медина Сидония вновь собрал военный совет. Тем временем флот его несло ветром к берегам Зеландии, где испанским галионам, имевшим большую осадку серьезно угрожали многочисленные мели. На совете было решено, что поскольку порох и продовольствие подошли к концу, кораблям нанесен большой ущерб, а герцог Парма не рискует отдать свою армию Медине, то Армада должна вернуться домой. К счастью для нее ветер переменился и она смогла повернуть на север, обогнуть Оркнейские острова и лишь затем взять курс к берегам Испании. Английский флот вел преследование вплоть до Фламборо-Хэда, где страшный шторм вновь обрушился на Армаду. 17 кораблей с пятью тысячами людей на борту были выброшены на берега Ирландии и ее островов. Изо всей экспедиции только 53 корабля (и те в жалком состоянии) вернулись в Испанию. Рассказы оставшихся в живых солдат и моряков о том, что они пережили, могли только отпугнуть их земляков от попыток повторить столь опасную экспедицию.

Отведя угрозу вражеского вторжения, англичане сами перешли к военным экспедициям в Испанию. Одной из главных фигур в организации этих походов был граф Эссекс, вельможа, отличавшийся великой храбростью, великодушием и щедростью, обладавший незаурядным талантом полководца, очень ловкий придворный, красноречивый и обаятельный, большой мастер дворцовой интриги. Во всех маскарадах, которые в то время устраивались при дворе, Елизавета и Эссекс изображали супружескую пару, и, хотя ей было около 60 лет, а ему не исполнилось еще и тридцати, тщеславие королевы побуждало ее забыть эту разницу: льстецы твердили ей, что она все та же вечно юная Глорианна, и ей хотелось этому верить.

Привязанность королевы способствовала, как это естественно предположить, карьере графа, и он заправлял делами государства, но молодость и неопытность Эссекса сослужили ему плохую службу. В конце концов, он вообразил, что популярностью в народе и лестью придворных он обязан исключительно своим достоинствам и заслугам, а не фавором у королевы, как это было в действительности.

В дебатах между ним и лордом Берли¹², развернувшихся в присутствии королевы по поводу выбора кандидатуры на пост губернатора Ирландии, Эссекс как-то настолько разгорячился, что полностью забыл о правилах приличия и долге подданного и джентльмена: он повернулся к королеве спиной с самым презрительным видом, какой только можно себе представить. Это настолько возмутило королеву, что она дала ему увесистую пощечину. Вместо того чтобы сдержаться и с должным уважением отнестись к ее полу и царственному положению, Эссекс схватился за рукоять меча и поклялся в том, что не снес бы такого обращения даже со стороны ее отца Генриха VIII.

Однако эту грубость, хотя она и была в высшей степени оскорбительной, королева простила. Ее привязанность к графу была столь велика, что полностью вернула ему ее прежнее расположение. Казалось, доброта к нему королевы вспыхнула с новой силой после этой заполненной гневом и возмущением паузы. Смерть главного соперника графа, лорда Берли, последовавшая вскоре после описанной сцены, казалось, также укрепила его могущество. В это время граф Тайрон возглавил мятеж аборигенов Ирландии, которые, не будучи еще как следует подчинены Англии, использовали малейшую возможность для набегов на более цивилизованных жителей этого острова, убивая всех, кого им удавалось осилить. Подавить это восстание было задачей, которую Эссекс считал достойной своих амбиций. Его недоброжелатели при дворе были также рады хотя бы временному удалению фаворита от королевы, поскольку он ревниво относился к своему положению и не давал свершиться тайным мечтам многих других о карьере.

Однако поход в Ирландию положил конец карьере самого Эссекса. Вместо того, чтобы атаковать врага в его главном убежище, а именно в Ольстере, он двинул свою армию в Манстер, где он утратил все свои возможности одержать победу и исчерпал все силы в борьбе против населения, которое подчинялось ему, когда он занимал территорию, и бралось за оружие, как только он ее покидал. Такой исход экспедиции, на которую возлагались большие надежды, не преминул разгневать королеву, негодование которой еще больше распалялось нетерпеливыми, требовательными и капризными письмами, которые Эссекс ежедневно направлял ей и Тайному Совету. Ее недовольство достигло высшей точки, когда покинув порученный ему пост, не получив и даже не испросив на то разрешения, Эссекс вернулся из Ирландии, чтобы лично пожаловаться королеве на своих недоброжелателей.

Хотя Елизавета была разгневана не на шутку, она все же нашла в себе силы преодолеть свой характер и простить графа. Он был подвергнут лишь домашнему аресту до тех пор, пока королева не явит ему свою милость и не призовет его. Вполне возможно, что несколько месяцев благоразумного подчинения могли вернуть ему все былые привилегии, но его порывистый характер не позволил ему терпеливо и долго ожидать исправления того, что он считал несправедливостью. Когда же королева отказалась продлить его весьма прибыльную монополию на винную торговлю, монополию, которой он обладал довольно продолжительное время, то это толкнуло графа на неистовые и преступные меры.

(1600 г.) Долгая и наивная вера в свою популярность создала у Эссекса такое представление, что стоит ему появиться на улицах Лондона, как массы встанут на его сторону. Основные надежды он возлагал на ремесленников и горожан; ведь он отвечал их идеалам о религиозном и справедливом правителе. С одной стороны он потворствовал пуританам, так как критиковал правительство и противопоставлял его церк