Операции ТФП из серии сказок шехерезады

 

Бывший сотрудник 8-го Главного управления КГБ, изменник В. Шеймов, в своем опусе, выпущенном не без содействия американской спецслужбы (Шеймов В. Башня секретов. Нью-Йорк, 1993), рассказывает о двух примерах операции ТФП в иностранные дипломатические посольства в Пекине, ставшие ему известными во время служебной командировки в Китай. Не могу ручаться за достоверность его сообщения, но коль скоро речь идет о событиях, отвечающих теме моих воспоминаний, счел полезным привести и эти «китайские истории».

В первой из них речь идет об успешной операции ТФП китайских спецслужб в посольство ГДР в Пекине. В этой операции китайцам удалось незаметно проложить не только тоннель, но и мастерски сделать выход из него в подвал посольства, а оттуда и в кабинет посла.

Прорыв тоннель под фундаментом здания посольства, они пробили вход в подвал. Все было сделано так искусно, что, когда крышка входа в тоннель находилась на месте, она была совершенно незаметна.

Когда нужно было проникнуть в посольство, китайцы просто поднимали бетонную крышку при помощи гидравлического подъемника, управляемого из тоннеля. Затем таким же образом по ночам был проделан вход на первый этаж.

Опять же крышка входа из подвала была совершенно незаметна, как при осмотре из подвала, так и на паркетном полу первого этажа, где ее края были тщательно подогнаны под рисунок паркета. Так китайцы попадали в кабинет посла, который, однако, был полностью изолирован от остальных частей посольства, и они не могли получить доступ в другие части посольского здания, о чем китайцы знали заранее и довольствовались тем, что могли найти у посла. Здесь они собирали все использованные черновики и черпали из них информацию.

Когда посольство обнаружило подкоп, оно не стало поднимать шума и даже не сочло нужным проинформировать своих коллег-дипломатов из других стран соцсодружества.

Тот же автор не без саморекламы расписывает, как он сумел раскрыть систему акустических каналов, построенных китайцами из советского посольства с целью подслушивания разговоров советских дипломатов.

Оба эти примера свидетельствуют о том, что операции ТФП активно проводятся иностранными спецслужбами против дипломатических представительств на территориях бывших социалистических стран, в том числе и против наших посольств.

Мне не удалось найти другой информации о проводимых западными спецслужбами подземных операциях ТФП. Но приведенные сообщения, очевидно, имеют под собой реальную основу. Возникает вопрос: имеются ли перспективы у этого вида операций? Думаю, что да. И в этом плане хочу прокомментировать недавно попавшуюся мне газетную заметку о производстве техники для прокладки тоннелей для нужд связи. В японской прессе появилось сообщение о новом землеройном аппарате для прокладки тоннелей (Фукомото Т. Тоннель под прямым углом. Никкей Уикли Токио. 1994, июнь). Особенностью этого аппарата является способность прокладывать тоннели на большие расстояния по изгибающейся трассе без строительства вертикальных выходов на поверхность в пунктах поворота трассы для перенаправления аппарата. Инженеры давно мечтали о таком проходном щите, который может поворачиваться сам на 90 градусов и прокладывать тоннели под плотно застроенными городскими поверхностями. Теперь труд прокладки тоннелей на большой глубине практически и в любых рельефных условиях будет упрощаться.

Думаю, что это изобретение открывает новые возможности для подземных операций ТФП, тем более что многие наиболее желанные для разведки объекты все сильнее укрепляются и ограждаются на уровне земной поверхности и выше. Может статься, что придется в поисках путей ТФП чаще заглядывать и под газоны.

Правда, остается еще путь по воздуху, но пока такого рода «воздушных операций» с целью ТФП, кажется, еще не было. Но один сигнал как-то проскочил в американской прессе, сообщавшей мельком о проникновении с воздуха агента ФБР в помещение советского посольства с целью закладки там микрофона подслушивания, но никаких других подробностей не сообщалось.

В заключение о «подземных» ТФП можно отметить их общий недостаток: после раскрытия неизбежный след от подкопа свидетельствует о имевшем место проникновении к секретам, что позволяет владельцам оных делать соответствующие выводы о том, что конкретно из хранившихся в их объекте секретов стало известно противной стороне. Правда, немым «следам» ТФП вопросов не задашь, что затрудняет анализ, тогда как при провале агента в большинстве случаев спецслужбам противника удается многое у него выведать. Как это случилось, например, с агентом Джонсоном в операции «Карфаген» или Паком из НАТО.

Оперативные игры «Наемники» и «Бумеранг» напомнили мне о другой игре, которую во время второй мировой войны проводил, правда, вынужденно Треппер против нацистских спецслужб. Об этом я впервые узнал из рассказа моего бывшего начальника по нелегальной разведке генерала Александра Короткова, имевшего непосредственное отношение к разведывательной организации, получившей на Западе название «Красная капелла». Затем, в 1966 и 1968 годах, в западногерманской прессе появились обширные статьи об этой организации (Ди Вельт. 1966, 17 октября; Дер Шпигель. 1968, № 21), в связи с расследованием, проведенным французским журналистом Жилем Перро и появлением его книги (Перро Ж. Красная капелла. Гамбург, 1968). Вскоре после прибытия в Польшу, где-то в конце 1973 года, польские коллеги обратились ко мне с просьбой выяснить в Москве, возражают ли еще наши спецслужбы против разрешения Трепперу выехать из Польши на Запад. Тогда я узнал, что после окончания войны Трепперу удалось вернуться в Советский Союз, где в «благодарность» за его самоотверженную разведывательную работу против нацистской Германии он был осужден бериевско-сталинским режимом «только» на 10 лет тюрьмы «по подозрению в предательстве». Этот незаурядный военный разведчик, история о подвигах которого обошла все спецслужбы Запада как поучительная, отсидел весь срок, после чего ему разрешили с семьей выехать в Польшу, которая была его родиной.

Но одновременно польские спецслужбы получили просьбу КГБ ни в коем случае не выпускать его на Запад.

С тех пор Треппер неоднократно обращался к польским властям за разрешением на поездку во Францию, где проживали все его родственники, в том числе и сыновья, однако получал отказ.

Польские коллеги пояснили, что на них постоянно оказывают давление сионистские круги, тем более что Треппер возглавляет еврейскую организацию в Варшаве.

Мне было любопытно познакомиться с этим легендарным разведчиком, и польские коллеги организовали мне встречу с ним. Не расшифровывая своего положения и принадлежности к КГБ, чтобы не вызывать у Треппера неприятных воспоминаний, я поинтересовался его планами на будущее, в том числе и о том, не собирается ли он изложить историю своей деятельности в качестве военного разведчика. Он откровенно сказал, что хотел бы закончить свою жизнь в кругу своих родных, а что касается мемуаров, то все будет зависеть от здоровья. Ведь ему уже 70 лет, добавил он, хотя чувствует себя, несмотря на все испытания, еще достаточно хорошо, а память его прочно хранит все события. Но, поспешил он заверить, не собирается что-либо выдумывать и тем более чернить свою вторую родину — Советский Союз, которому так долго и верно служил.

Расставаясь с Леопольдом Треппером, я обещал сделать все возможное, чтобы ему разрешили выехать к семье.

Направляя запрос польских коллег, я высказал мнение, что дальнейшее задержание Треппера не имеет смысла, тем более то, что он знает о военной разведке, относится к далекому прошлому. Кроме того, по имевшимся у меня сведениям, добавил я, он не собирается писать что-либо негативное о нашей стране.

Вскоре пришел положительный ответ о том, что ГРУ не имеет возражений, и я был рад сообщить об этом полякам.

Через год на моем столе лежала книга Треппера о его «Большой игре» с нацистами, изданная в Париже. Когда же я вернулся домой, то вновь имел возможность, теперь уже в русском переводе, в спокойной обстановке, находясь в отставке, перечитать его изумительную, полную напряженных моментов историю состязания с немецкими спецслужбами в том, кто кого перехитрит.

Суть «Большой игры» сводилась к тому, что, оказавшись из-за предательства одного из своих радистов-шифровальщиков в руках гестапо, Треппер воспользовался заинтересованностью нацистских главарей в проведении оперативной игры с советским военным руководством через ГРУ, дал согласие на сотрудничество с ними. Одновременно использовав нераскрытый немцами канал его связи с руководством в Москве, он известил, что произошел провал всей его организации и он будет работать в дальнейшем под контролем немцев. Однако в Москве этот сигнал не был зафиксирован, и в этом трагедия «Кенти».

Так в 1943 году началась двойная оперативная игра: немцев с ГРУ, а ГРУ — с немцами.

Можно представить, по какому тонкому льду все это время ходил разведчик, водя за нос опытнейших контрразведчиков, пока ему удалось, добившись доверия, организовать свой побег.

Полагаю, что жизнь Трепперу уже в Союзе спасло то, что он, хотя и дал согласие на сотрудничество с немцами, затем сумел в значительной мере искупить часть вины, в том числе выявил и настоящего изменника. Плюс он завербовал гестаповца, который вел его допрос. А за остающуюся часть — получил 10 лет тюрьмы, хотя я лично считаю это бесчеловечным бериевским произволом.

Ведь Треппер, судя по его книге, долгие годы, являясь агентом ГРУ, успешно выполнял разведывательные задания, выезжая нелегально в Европу. С 1938 года, действуя из Бельгии, приступил к организации обширной разведывательной сети. К началу второй мировой войны он уже располагал хорошо организованной разведывательной группой и многими агентами — источниками информации о военных действиях германских войск в Европе, затем о подготовке к войне против нашей страны. С началом Великой Отечественной войны от него пошел поток важной военной информации. Провал произошел в конце 1942 года, как я уже упоминал, в результате измены одного из его сотрудников.

Ведя острейшую игру с нацистской спецслужбой, Треппер смог спасти ряд своих сотрудников и уберечь от провала отдельных агентов.

Благодаря находчивости, богатому личному опыту «Большого босса», как прозвали Треппера немцы, ему удалось перевести неизбежное поражение в успешную оперативную дезинформацию немцев, завершившую поистине героическую страницу деятельности советской военной разведки во время второй мировой войны.

В Польше Треппер еще раз напомнил о себе, когда я совершал одну из ознакомительных поездок по стране. Мне тогда довелось проезжать городок Новый Тарг, на юге страны. Я вспомнил, что как раз в этом районе родился Леопольд Треппер в 1904 году в семье мелкого торговца, насчитывавшей десять детей.

Оставшись в 12-летнем возрасте без отца, он был чернорабочим, год проучился в университете, в Польше времен Пилсудского стал безработным. Он сидел в тюрьме, боролся в Палестине против британского колониализма, участие в революционной борьбе во Франции.

Уже крепко обтертым бойцом вступал он на путь разведывательной деятельности, сбежав из Франции в Советский Союз, где ему помогли завершить высшее образование и подготовили к ответственному заданию, которое он выполнил по любым, даже самым жестким меркам отлично.

 

ГЛАВА X

ПЕРВЫЕ ПОЛЬСКИЕ «ЗАГАДКИ»

 

Жизнь — не те дни, что прошли, а те, что запомнились.

П. Павленко

 

 

Прежде чем выехать в Польшу, я, естественно, ознакомился с нашей оценкой обстановки в этой стране и вокруг нее, с отношением в капиталистическом мире к польским проблемам. Как мне представилось, в области внешней политики наиважнейшей оставалась «немецкая» проблема, которая за все послевоенное время не переставала беспокоить польское общественное мнение, считавшее, что сохранялись в потенциале немецкие притязания на ту часть польского государства, которая как часть издревле польских земель вернулась к Польше. Кроме того, и, пожалуй, еще острее воспринимались реваншистские настроения в ФРГ в связи с болезненными воспоминаниями о гитлеровской оккупации и жестокостях, творившихся фашистами над польским народом. В этом плане можно было быть уверенным и рассчитывать на то, что поляки никогда не примут выдвигавшиеся западногерманскими историками домыслы о «виновности» Советского Союза в развязывании второй мировой войны. О том, что якобы Сталин хладнокровно толкал германское государство к войне и поэтому несет за нее ответственность. Ведь каждому поляку было хорошо известно, что новая, народно-демократическая Польша получила западные земли и собственный выход к морю как раз только благодаря решительной настойчивости Сталина, вопреки сопротивлению Черчилля.

Но реваншизм в ФРГ не только питался настроениями немецких переселенцев с польских западных земель, но и активно поддерживался правительственными кругами, агрессивные притязания на территории Восточной Европы и, в первую очередь, Польши оказались в центре западногерманской государственной политики. Консервативные круги ФРГ превращали это государство в бастион сил реакции на Европейском континенте.

Для Польши растущие силы реваншизма в ФРГ, поддерживаемые правительством в Бонне, являли реальную угрозу. Поляки понимали, что надежным гарантом безопасности для их страны был Советский Союз.

Только заключение соглашения с ФРГ в декабре 1970 года, закреплявшее западные границы Польши как нерушимые, сняло в известной мере остроту проблемы. К моменту моего прибытия в Польшу шла завершающая работа по созыву Хельсинкского совещания по вопросам безопасности в Европе, состоявшегося в июне 1973 г. Завершение этого форума произошло во время моей деятельности в Польше, в 1975 году, подписанием Хельсинкского соглашения по ОБСЕ, закрепившего существующие границы в Европе и соответственно западные границы Польши.

Однако сказать, что это окончательно устранило «немецкий» вопрос из числа актуальных проблем для поляков, не могу, так как польско-немецкие отношения были далеки от безоблачных из-за продолжавшихся антипольских реваншистских выступлений в ФРГ, да и не особо доброжелательного отношения в целом немцев не только в ФРГ, но даже и в ГДР к полякам.

До конца 80-х годов наличие немецкого социалистического государства, входившего в оборонительный союз ОВД, было в какой-то мере гарантией безопасности западных польских границ. Образование мощной объединенной Германии, какие бы гарантии НАТО ни обещало Польше, у большинства поляков неизбежно должно возродить недоверие и настороженность по отношению к ней.

Несмотря на происшедшие в мире изменения, то поколение поляков, которое пережило немецкую оккупацию, острее всего помнит об извечной угрозе со стороны Германии, как бы извратители истории ни пытались изменить ее. Уместно вспомнить, что Польшу привело к поражению ее прозападное довоенное правительство. А ведь и тогда были клятвенные гарантии Англии и Франции.

Я пишу настоящие воспоминания, когда ситуация кардинально изменилась, а касаются они совершенно иных политических условий, но я не могу не рассматривать былое с позиций сегодняшнего дня. Особенно в части своих оценок, давая их с учетом новых обстоятельств, как внутренних, так и международных.

Так, наши совместные с польскими коллегами разведывательные мероприятия имели четко выраженную антиамериканскую направленность, это объяснялось тем простым фактом, что в то время именно США — а для нас, разведчиков, ЦРУ — были главным противником. Да и практически вся моя деятельность во внешней разведке прежде всего имела эту направленность.

Сейчас, когда «конфликт целей» США и нашей страны исчезает и провозглашаются цели общечеловеческие, партнерство в общеполитическом отношении, у многих людей меняется представление о «холодной войне», часто искажаются мотивы и цели деятельности разведок.

Тем важнее рассматривать приводимые мною примеры с позиций не сегодняшнего дня, а в ракурсе тех конкретных ситуаций в мире, которые существовали в период наибольшей напряженности и остроты «конфликта целей».

Я знал, что гораздо труднее увидеть проблему, чем найти ее решение. Ведь для первого требуется воображение, а для второго только умение. Вот и искал я те практические проблемы, и в этом «поиске возможностей» мне пригодился личный разведывательный опыт.

Во время руководства резидентурой внешней разведки в Австрии мне довелось, как видно из предыдущих глав, проводить интересные, исключительно сложные разведывательные операции по проникновению в объекты, представлявшие информационный интерес для нашей службы. Такими объектами, естественно, прежде всего были учреждения так называемого главного противника, а также иностранные дипломатические представительства.

Работа резидентуры в этой области и положительные ее результаты очень пригодились в новых, более благоприятных условиях. Ведь в Австрии мы готовили необходимые условия и осуществляли ТФП в сложных условиях возможного наблюдения за нами не только со стороны местной госполиции, но и ЦРУ и БНД.

В Польше же не только не было такой угрозы, а, наоборот, наши совместные с польскими коллегами операции поддерживались силами правопорядка и контрразведки, а сами поляки имели все возможности «править бал» в области создания необходимой обстановки вокруг объектов проникновения.

Мы и наши польские коллеги отдавали себе отчет в том, что сотрудничество и, особенно, взаимодействие наших служб по конкретным оперативным делам, создавая явные преимущества, в то же время имели и ряд серьезных подводных камней, на которые, если их не учитывать, могли наскочить наши самые надежные операции.

Так, во многих случаях объединение наших агентурных и других оперативных средств позволяло решать самые сложные контрразведывательные и разведывательные задачи.

Но если в контрразведке соприкосновение наших агентов и неизбежная взаиморасшифровка не влекли опасных последствий, то в разведке это грозило серьезными провалами. Вот почему установленный по обоюдному согласию наших служб принцип не допускать раскрытия конкретных агентурных возможностей строго соблюдался. Только в отдельных случаях, при наличии особой заинтересованности и возможностей получения сверхважных разведывательных результатов, по инициативе службы, располагающей соответствующим агентом, такая расшифровка допускалась. Так было в приведенных примерах с агентами Беллом и Харпером.

В том, что этот принцип был необходим и должен строго соблюдаться, мы имели возможность убедиться на примере измены польского сотрудника Голеневского, повлекшей провал нашей нелегальной резидентуры в Англии, приведенный в операции «Портлендское дело».

Итак, какие же трудности придется преодолевать при проведении операций ТФП в условиях Польши? Любой объект проникновения, будь то дипломатические вализы или специальные хранилища секретных материалов и информации, таких, как шифры, шифровальные машины, совершенно секретные доклады и отчеты о деятельности иностранных представительств, спецслужб, архивы и текущие материалы специальных органов, всегда защищены сейфами со сложными устройствами, замками и упаковками. Вокруг них создается зона бдительной охраны, устанавливаются различные системы сигнализации. Подступ к таким хранилищам либо круглосуточно охраняется вооруженной охраной или дежурными, либо входные двери в них изготовлены из неподдающихся физическому воздействию и разрушению материалов, на которых устанавливаются секретные запоры и замки, требующие знания и опыта их вскрытия.

Проникновение к таким материалам может осуществляться двумя путями: путем внедрения в такой объект агентов или вербовки агента из числа работающих на объекте сотрудников либо путем физического проникновения в такое хранилище специалистов, располагающих средствами и опытом преодоления охранных приспособлений. В отдельных случаях операций ТФП применяются и тот и другой путь, как, например, в описанной операции «Олимп», проводившейся в Австрии, или в операции «Карфаген», в которых ТФП решалось с помощью агентов и с участием специалистов Центра.

Таким образом, каждая такая операция требует тщательной подготовки, прежде всего всестороннего изучения обстановки вокруг объекта ТФП и внутри его.

В любом случае операция значительно облегчается при наличии агента, имеющего доступ на объект, но приобретение такого агента всегда проблематично и в лучшем случае требует очень длительного времени.

Итак, выбор объектов ТФП мог быть успешно осуществлен самими польскими разведчиками, которые консультировались с нами по поводу актуальности предполагаемой разведывательной информации. В том, что польские коллеги уже хорошо знают ряд объектов, я не сомневался.

Учитывая особый интерес поляков к информации по Западной Германии и помня свой далекий опыт ТФП в японские дипломатические вализы, я поинтересовался у них, что им известно о доставке дипломатической почты из ФРГ в их представительство в Варшаве и обратно. Они обещали собрать информацию в своей контрразведывательной службе.

При этом я имел в виду и то, что сразу ставить перед центром вопрос о совместном с польскими специалистами ТФП в какое-либо диппредставительство едва ли целесообразно. Центр, как я знал уже по австрийскому опыту, очень осторожно подходил к таким решениям.

Дело осложнялось тем, что подобные операции ТФП всегда содержат элемент неожиданности, возможной неудачи и даже провала, влекущие серьезные общеполитические или, по крайней мере, дипломатические последствия. Поэтому решение об участии в совместных операциях принималось только при наличии доверия к способностям партнеров, к их мерам по обеспечению безопасности, а также и доверия к автору соответствующего предложения, то есть ко мне как руководителю представительства КГБ в Варшаве. Что касается последнего, то сложностей не предвиделось. Решающее слово принадлежало начальнику 2-го Главного управления КГБ, хорошо знавшего меня по совместной работе. Чтобы проверить польских коллег, для начала требовалось подобрать наиболее легкий объект, каковым, как читатель увидит, и оказалась дипломатическая почта ФРГ.

Поскольку в разведке ни в каких операциях нельзя рассчитывать на совершенно безошибочные решения, без промахов и ошибок, приходится учитывать и самые неблагоприятные ситуации, при которых стечение обстоятельств может завершиться громким скандалом. Поэтому все подобные операции ТФП предпринимались нашими спецслужбами только с санкции высоких инстанций. Такую процедуру мы рекомендовали и польским коллегам. Если у нас, как правило, требовалось согласие председателя КГБ на оказание помощи сотрудничающей с нами спецслужбе, связанной с входом наших специалистов в иностранное учреждение, то у них это решал руководитель разведки или контрразведки. Это, естественно, повышало ответственность исполнителей, но и позволяло более оперативно решать все возникавшие по ходу операции вопросы и проблемы.

Хотя в нашей службе внешней разведки принцип доверия Центра к периферийным точкам, их руководителям-резидентам является, как правило, действующим на всех уровнях, подчас приходилось встречаться с проявлениями перестраховки со стороны отдельных руководителей Центра. Такие перестраховщики стремились заслониться вышестоящими подписями или такими оговорками, которые в случае срыва или неудачи операции вину за это полностью возлагали на исполнителей. Вот почему иногда приходилось лишний раз испрашивать согласия, хотя я был готов полностью отвечать за.

Наиболее явно элементы перестраховки проявлялись в различных инструкциях, авторы которых так просто формулируют текст, что, как говорится, намертво защищают себя от ответственности в случае неудач при их исполнении. Примерно так, как страхует себя гадалка-цыганка, добавляя время от времени «если»: «если» будешь правильно действовать, «если» соблюдать осторожность и так далее. Естественно, такие «мудрые и осторожные» сотрудники в разведывательной службе долго не задерживаются, ибо в разведке основой основ является взаимное доверие как между совместно работающими разведчиками, так и вниз и вверх по иерархической лестнице подчиненности. Это наша своеобразная «парадигма», если позволительно применять здесь этот научный термин. Но если в науке парадигмы иногда становятся препятствием к дальнейшему научному развитию и смелому ученому приходится ломать их, что считается естественным в смене гипотез и теорий, то в разведке парадигма доверия является незыблемой установкой, без которой разведка жить не может.

Другое дело — старые традиции, а также устаревающий опыт. Как высказался бывший сотрудник ЦРУ, ныне преподаватель Гарвардского университета, оценивая современное состояние ЦРУ, «старые традиции этой организации не хотят умирать, и привнести в эту службу стремление к новому будет трудно». Вот почему трудно ожидать, что ЦРУ так легко откажется от своего излюбленного метода — провокаций.

Но и традиции, как и опыт, бывают разные. Во внешней разведке замечательные традиции, установленные ее ветеранами, служить беззаветно защите Отечества живут и будут жить вечно. Богатый опыт прошлого также помогает новому поколению разведчиков преодолевать сложные препятствия, неизбежно возникающие на их пути становления профессионалами. Весь вопрос, как применять этот опыт. Если творчески, то он может только приносить пользу. Если же механически, шаблонно, то не могу не согласиться с одним из высказывании бывшего начальника внешней разведки Л. В. Шебаршина о том, что такой опыт, «как тяжелые доспехи, мешающие человеку двигаться». Однако истинно опытный разведчик учится даже на отрицательном опыте, и это оберегает его от многих неприятностей. Потому «тяжелыми доспехами» становится только то, что ошибочно принимается за положительный опыт, это ложный псевдоопыт, также, как устаревшие традиции могут тянуть только назад, мешая развитию разведывательного дела.

Считаю опыт, особенно лично пережитый, вновь обдуманный и глубоко осмысленный, великим достоянием разведчика. Когда передо мною встала задача организации ТФП в Польше, в моей памяти встали не только хорошо известные мне детали операции «Карфаген» во Франции, но, пожалуй, в первую очередь, операция «Олимп», которую я лично готовил и руководил ее осуществлением, все мысли, сомнения и, наконец, уверенность в успехе, рождавшиеся у меня в то время. Вот и получалось, что прошлый опыт не только не мешал двигаться, а, наоборот, подталкивал меня вперед.

 

ИСКУССТВО ИЛИ РЕМЕСЛО

 

В разведке в обычных условиях решает обычные задачи добывания информации, разведчики в большей или меньшей степени являются мастерами своего дела. Однако часто разведывательная деятельность приобретает характер скорее искусства, чем простого мастерства, а иногда требует от разведчика тех же качеств, что наука от ученого.

В наиболее сложных случаях решения задач ТФП эти две крайности разведывательной деятельности как бы соединяются. От мастера ТФП требуются научный, творческий подход и ученого и художника, способность решать внезапно возникающие неординарные задачи. И решать их быстро, в условиях острого недостатка времени и инструментов, иначе грозит реальная перспектива провала всей операции.

По моим наблюдениям, в такие минуты, а они возникали в нашей совместной с поляками работе неоднократно, кто-то из участников вдруг «озарялся» внезапным решением.

Подчас, по простоте или из-за недостатка нашего личного опыта и знакомства с тонкостями операций ТФП, мы воспринимали эти «озарения» не как действительно внезапно возникающие «из ничего», а как навеянные воспоминанием об аналогичных ситуациях. Тем более что наиболее часто «озарялись» те из участников оперативной бригады, которые имели опыт участия в десятках подобных операций и пережили немало сложных ситуаций.

Примеры удачного выхода из, казалось бы, безвыходного положения демонстрировали силу интуиции опытных разведчиков, способность мобилизовать накопленный ранее опыт тогда, когда сознание отказывается подсказать решение.

Академик А. Б. Мигдал говорил о творческом процессе: «Кто хотя бы однажды делал работу, лежащую за границей возможностей, знает, что есть только один путь — упорными и неотступными усилиями, решением вспомогательных задач, подходами с разных сторон, отметая все препятствия, отбрасывая все посторонние мысли, довести себя до сознания, которое можно назвать состоянием экстаза (или вдохновения), когда смешивается сознание и подсознание, когда сознательное мышление продолжается и во сне, а подсознательная работа делается наяву» (Наука и жизнь. 1983, № 4). Вот именно так и работают, мыслят настоящие мастера ТФП.

Для иллюстрации приведу один пример. Специальная бригада, работавшая по осуществлению операции ТФП в один важный объект, после сложных усилий открыла очень изощренный замок и, преодолев еще одну электронную преграду, вошла в зону безопасности объекта, где находились сейфы. Оставалось вскрыть сейфы, изъять и сфотографировать их содержимое и, закрыв все, удалиться, не оставив никаких следов своего визита. И вдруг зоркий глаз одного из участников операции заметил на внутренней стороне преодоленной входной двери прикрепленное небольшое устройство. Ознакомление с ним бросило всех в пот: это был электронный счетчик открытий и закрытий двери.

Вскрыть его на месте оказалось невозможным, внести изменения в показатель счетчика, где уже зафиксировано открытие двери бригадой — нельзя. Что делать? Проходят дорогие минуты, нужно скоро покидать объект, оставаться там более запланированного времени невозможно.

В этот критический момент один из членов бригады предлагает отделить счетчик от двери, на которой он прикреплен только двумя шурупами и бросить его на пол около двери. Его идея — инсценировать его случайное падение. Тот, кто будет открывать дверь, может посчитать, что счетчик был непрочно прикреплен и упал при резком закрытии двери. Тем более что его показания были лишь на одну единицу больше тех, что зафиксированы в регистрационном реестре шифровальщиком при выходе из помещения.

Так и поступили в соответствии с этой довольно банальной инсценировкой.

Когда я спросил автора такого решения, как он пришел к нему, он сказал, что в его сознании за те пару десятков секунд промелькнули многие ситуации, с которыми он ранее встречался, но ни одна из них не давала нужного ответа. Пока вдруг откуда-то из подсознания не возник образ из далекого детства, когда он получил крепкую взбучку за порчу амбарного замка. Тогда он так резко и сильно хлопнул дверью, что замок оторвался и упал в траву. Там он долго искал его, но вешать замок на место пришлось уже отцу. Вот так «озарение», пришедшее из далекого прошлого, помогло найти выход.

Как потом было установлено, инсценировка паления счетчика была так и воспринята шифровальщиком, более тщательно укрепившим счетчик на двери.

Приведенный пример показывает роль интуиции при проведении операций ТФП. Их участники и особенно их руководитель зачастую руководствуются при принятии решений какими-то глубинными и не поддающимися объяснению ощущениями. То есть решение подсказывает интуиция, которую один ученый назвал «переваренным опытом», но не подвластным нашему сознанию.

Этот наш «внутренний голос» оказывается очень важным для разведчика вообще и для тех, кто осуществляет операции ТФП, в особенности. Однако объяснить природу этого «голоса», механику его действия пока никто не смог.

В научной деятельности под интуицией понимают способность непосредственного, прямого постижения истины, которое дается сразу, без видимых рассуждений и обоснований (Сухотин А. Парадоксы науки. М., 1978).

В обычном понимании интуиция — это всегда гибкость. То есть речь идет о том, чтобы вслушиваться и вглядываться в то, что происходит, чтобы быть готовым на ходу менять направление. Это определение роли интуиции хорошо укладывается в практику разведывательной работы, в действия и образ мышления разведчика.

Сколько раз я испытывал какой-то внутренний толчок, требовавший резкого изменения поведения, отказа от ранее составленного плана, изменение тактики достижения намеченной цели. И всегда оказывалось, что это внутреннее чувство не обманывало, хотя и трудно было порою понять, что именно вызывало его.

В известной мере хочу согласиться, что интуицию рождает элемент неопределенности, которая, кстати, очень часто сопутствует разведывательным операциям. Например, в ТФП всегда есть элемент неопределенности, и поэтому, очевидно, все специалисты, осуществляющие такие операции, обладают высоким чувством интуиции.

Ясно, что эта способность основывается на большом опыте, который эти люди приобрели в условиях острого дефицита времени при наличии многих элементов неопределенности во внутренней обстановке объекта ТФП, куда они входят. Ведь интуитивное решение — решение задач при ограниченных исходных данных, поскольку интуиция как подсознательный итог предыдущего опыта является результатом мыслительного процесса на основе глубокого знания обстоятельств дела, большого профессионального мастерства и воображения.

В своих высших достижениях разведчик поднимается до художника, от творческого воображения часто зависит успех оперативной операции. Но поднимается он и до уровня научного работника, исследующего неизведанное.

Ведь по словам академика А. Мигдала, ученый действует «…между тем, что есть, и тем, что быть не может, где лежит область возможного, но неизученного» (Неделя. 1984, № 4).

Так работает ученый, так действует разведчик. Особенно в операциях ТФП. В них часто, почти всегда имеется область неизученного. Стремясь все же познать и эту область (а без такого стремления не может быть успешной разведки), мы и определяем, что есть (не только в смысле того, что хранится в сейфах) и чего по нашему убеждению не может быть (прежде всего с точки зрения защиты этих сокровищ). Вот тогда, «твердо отделив область достоверного и невозможного, отделив догадки от проверенных утверждений, доверяя мнению специалистов», мы можем указать путь, ведущий к успеху (Неделя. 1984, № 4).

Все вышеприведенные соображения я изложил прежде самих операций безагентурного ТФП с тем, чтобы читатель мог лучше представить ту атмосферу, тот микроклимат, в котором действуют эти мастера разведки — полухудожники и полуученые.