Севильский цирюльник, или Тщетная предосторожность, или Как дядя Миша потерял работу

 

Есть дорогая и респектабельная лимузин‑компания в Нью‑Йорке. Клиенты, пользующиеся услугами этой фирмы, – крутилы с Wall Str. или богатые и знаменитые. Конечно, как и везде, в Нью‑Йорке шоферюгами работает наш народ – и среди них спокойный и всеми уважаемый дядя Миша, который был инженером в Киеве, а по жестокой воле судьбы, стал водителем в городе‑герое Нью‑Йорке. Постоянной клиенткой этого лимузин‑сервиса была некая госпожа Куакенбуш, с которой не хотел иметь дело ни один водитель ни за какие деньги. Причиной тому была сама Куакенбуш, дама лет 30, имевшая наследства более 10 миллионов долларов и адвоката‑мужа, владельца знаменитой фирмы «Куакенбуш и сыновья». Садясь в лимузин каждое утро на работу и каждый вечер с работы, она ругала водителя за то, что в машине холодно или жарко, он всегда медленно едет, а сегодня нарочно гонит машину как прокаженный, наезжает на кочки, резко тормозит, проклятых светофоров на каждом углу, мэр города дрянь, негров‑латинов‑русских‑китайцев‑евреев‑гомосексуалистов развелось, понимаешь, – и ты, водитель, во всем виноват… И пишет жалобы в контору, и меняют ей водителя каждую неделю.

И вот пришла очередь дяди Миши пройти интервью с Сатаной.

Дядя Миша сносил пытку достойно. После каждой пощечины подставлял другую щеку. На все жалобы отвечал «ю райт, миссис Куакенбуш» или «ай эм сорри». Но в последний день недели по дороге к дому миссис Куакенбуш, ругая всех и вся, имела неосторожность сказать, что Путин – это русская неблагодарная свинья, как и все вы, русские, и мог бы помочь нам в войне с Ираком. Хочу заметить, что дядя Миша не родственник Путина, это раз, лично его даже не знает, это два, и вообще дядя Миша не русский, это три. Но что‑то у него внутри екнуло, и он сказал:

– Вы знаете, миссис Квакенбуш, я в политике никогда не разбирался и не разбираюсь, я в России (он сам, как помните, из Киева) был знаменитым на весь город парикмахером, и ко мне женщины стояли по месяцам в очереди на «апоинтмент».

Как говорится, рыба заглотнула наживку с крючком вместе.

– Нет, Миша, вы меня разыгрываете, – ответила миссис Куакенбуш.

– Да нет, что вы, у меня даже в мыслях этого нет. Хотите, я вам докажу?

– Как?

– А я вас на заднем сидении сейчас же и подстригу.

Какая же женщина откажется, чтобы ее подстриг самый знаменитый мастер России! Она согласилась, и инженер дядя Миша, достав из‑под сидения свою собственную расческу и ножницы для подстрижки волос в носу, врубив арию Фигаро, оболванил мадам Куакенбуш, но как и с каким мастерством!!! Ее мистер Куакенбуш и маленькие куакенбушики три недели стороной обходили.

А дядимишина карьера водителя‑парикмахера закончилась, да ему и так до пенсии десять месяцев оставалось…

 

* * *

 

Сразу скажу: история подлинная.

Огромное количество анекдотов начинается так: «Встречаются как‑то армянин, русский и грузин…»

Встретились, действительно… В Париже. На Елисейских полях. В ресторане «Леон‑Брюссель». Закадычные друзья еще со времен приснопамятного совка. Русский богатырь Саша, ныне предприниматель. Грузин Резо, аспирант Сорбонны (однако!!!) И я – Хачик по паспорту, армянин с карикатурной внешностью и космополитичной профессией.

Оказывается, от пива тоже можно вырубиться. Даже если это «Лефф». Даже если выпил всего ничего… Литров шесть на брата… Мы уверенно шли к достойному финишу наших посиделок.

Тут в ресторан заходит знакомый немец. Скромно садится за дальний столик и делает заказ.

Машу рукой:

– Ганс, подойди, с друзьями познакомлю. Присаживайся… Не бойся…

Богатырь Саша долго смотрит мутными глазами на высокого «голубоглазого бестию», затем его лицо неожиданно светлеет. Встает. Берет немца за шкирку. Приподнимает и, бережно держа на высоте где‑то сантиметров двадцать над головой, выносит из ресторана. Так же осторожно кладет его на асфальт, хлопает по плечу и жестом посылает его в неведомом, но явно трехбуквенном направлении (нет, это не «ост»…) Затем неторопливо, с достоинством возвращается обратно, провожаемый очумелыми взглядами посетителей и официантов.

Резо: Сашико, ты зачем хорошего человека отнес на улицу?!

Я: Саш‑джан, ара, тебе, что, немец мешал, да?!!

Официант: К’эст‑к си спасс иси?!!

Мучительная пауза. Затем Саша привстает, и в наступившей тишине отчетливо формулирует:

– Ну не было в том анекдоте немца!!! Не было!!!!!

Салат. Морда. Занавес…

 

* * *

 

Брайтон, магазин «Интернэшнл», кондитерский отдел.

Американец, явный любитель русских сладостей, пытается их приобрести у ничего не понимающей по‑английски продавщицы. Он и так и эдак пытается, но

в основном приходится на пальцах объясняться…

В это время на этаже появляется тетя – по виду явная обитательница Брайтона и, соответственно, наглая, как танк. Еще издалека начинает разговор с продавщицей о здоровье и наличии в продаже ее любимого печенья.

Продавщица пытается отвечать и одновременно обслуживать американца. Ни хрена у нее не выходит – американец нервничает, продавщица тоже, а даме хоть бы хны. Она опять вопросы задает про когда испекли, как дела у дочки и т. д. и т. п.

Продавщица наконец не выдерживает и вдруг нервно выкрикивает:

– Белла! Да не мешай же ты мне! Я же не понимаю ни хрена. Что ты не видишь – я же иностранца обслуживаю!!!

 

* * *

 

Алеше нужны были деньги. Деньги всем нужны, но ему они были нужны особенно. Алеша приехал в Америку, чтобы поступить в университет. Первая попытка оказалась неудачной. До второй оставался целый год. Жить было не на что. Пытался устроиться помощником водителя мусоровоза – не вышло.

Мытье посуды в баре денег приносило мало. И тогда, в порыве отчаяния, он решился… Тем более, что однокашник Акакий Дурмишханович был матерым эмигрантом, проведшим в Америке два года.

– Главное, – учил Акакий, – сразу всэх поставить на уши и завиноватить. Таракан должен бить жирным. Как я. А лучшэ – бэрэменным. Далше дело техныки. Как толко официант отходит, съедаешь двэ‑тры ложки супа и только потом нэзамэтно подкидываешь таракана. Смотры нэ пэрэпутай: спэрва ешь, потом подбрасываешь. А то еще в натуре какую‑ныбуд гадост схарчыш – дэжурь патом возле тваего сралника. Тэпэр смотри – тупой официант подходыт к тэбэ, а ты крычишь: «Вай мэ, таракан в супе! Бэзобразие!» Трэбуй мэнэджера, палицию. Кричи, что лыцэнзию отберут. Гавары, что дядя в балшой газэтэ главний рэдактор…. И – очэн важно – настаивай на том, что в супе било два таракана. Одного ти съел, а втарой – вот, как Титанык, плавает. Понял, да? А в конце харашо би упасть с понтом – сознание патэрял – или на крайняк побэжат в туалэт, тошниться и хвататься за живот… Въехал, да? Сотка баксов – наша, или плюн мне в рожу…

Алеша содрогнулся, но согласился. Поскольку близлежащие рестораны с местной, европейской или мексиканской кухней были уже окучены Акакием Дурмишхановичем, пришлось идти на эксперимент – жертвой выбрали заведение то ли африканской, то ли индийской кухни экзотической направленности.

За день до часа «Х» зашли в ресторан и попили чайку, чтобы произвести рекогносцировку. Акакий был в восторге:

– Дарагой кабак. Эта харашо. Значыт с дэнгами лэгко расстанутся. Ти пасматри в мэню – суп за палтынник! Таких наказат нэ жалко! Совсем спятили и совест патэряли! Ихний маму ибал…

И вот операция началась. Ровно в полдень следующего дня, страдая от нервных тиков, Алеша заставил себя войти в шикарную залу, увешанную чучелами редких животных. Напарник был уже там. В самый ответственный момент Акакию полагалось сыграть роль возмущенного свидетеля, и по уровню конспирации он превзошел жену Штирлица, – заговорщически покашливая, загородился специально купленной для этого случая толстой газетой и цедил ненавистный капучино.

Придерживая в кармане пиджака заветную баночку с тараканом, Алеша заказал дорогого супу с абракадабровым названием и каких‑то гадостей для отвода глаз – типа шашлыков из кобры и квашеных медуз.

Официант, как решил Алеша, папуасской национальности уже через пять минут, совершая каннибальские ужимки, приволок первое блюдо и удалился за коброй… И тут… Алеша не поверил своим глазам… В супе… в супе плавали два таракана! От радостного волнения Алеша чуть было не подпрыгнул со стула. Можно было ничего не разыгрывать! И вправду безобразие! И впрямь денег не грех попросить!

– Второго… второго таракана убери, мудак! – его слух уловил желудочный шепот «жены Штирлица». – Скажи, что съел! Дальше по сценарию!

Алеша понимающе закивал, выловил несчастного прусака из супа и незаметно спрятал в баночку. Возвратившийся папуас в ливрее долго слушал Алешины объяснения – обвинения в том, что он съел дохлого таракана, – несколько раз переспрашивал, а под конец вежливо улыбнулся:

– Поверьте, мистер, вашему здоровью ничего не угрожает. Это не таракан. Это очень вкусный, питательный и полезный для здоровья вид африканской саранчи, специально выведенный для кулинарных целей. Штучный продукт. У нас есть соответствующие разрешения и сертификаты FDA…

– Вашу маму ибал, – только и услышал Алеша откуда‑то сбоку…

 

– Сколько, ты говоришь, нам обошелся суп? – массировал область сердца Акакий Дурмишханович. – Сволочи! Значит так, займемся падставами на дорогах. Согласен?

Алеша содрогнулся, но согласился.

Но это уже другая история.

 

* * *

 

Следующая история произошла с одним моим знакомым в Англии, когда он там учился. Сидел он как‑то со своим товарищем – коренным англичанином – в лондонском парке на лавочке. А там у них тоже, как и у нас, ходят по улицам всякие нищие, бомжи, беженцы и попрошайничают. Ну и вот идут мимо два пацана, судя по их виду принадлежащие к одной из перечисленных выше категорий, да еще у одного из них табличка на груди висит, где на чистом английском языке написано, что, мол, мы албанские беженцы и, дескать, помогите на пропитание, кто чем может. При этом они произносят примерно этот же текст, но на чистом русском. Ну для товарища моего знакомого абсолютно все равно, на каком языке это было произнесено, – он не знает ни русского, ни албанского, – а жалость к пацанам у него проснулась и он уже полез в карман за монетами. В это время мой знакомый на таком же чистом русском произносит:

– Мальчик, иди отсюда!

Мальчик, совершенно офонаревший и открывший от удивления рот на несколько секунд, поворачивается и с еще открытым ртом отходит в сторонку к своему старшему «товарищу по несчастью».

Но это далеко еще не конец истории. Его спутник начинает интересоваться, мол, что случилось, и получает ответ:

– Это наши!

В то время товарищ моего знакомого, естественно по‑английски, также стал интересоваться, что же произошло. Услышав чистую английскую речь, «старший беженец» произносит:

– Какой на х…й наши? Иди, б…дь, сними с лохов денег!

Тот, повинуясь, подходит и опять начинает просить. В ответ он уже получает:

– Ты что не понял? Иди на х…й!

И тогда уже слышит от своего напарника:

– Да, действительно, наши…

 

* * *

 

Пару лет назад я училась в Шотландии.

Возвращаясь однажды домой от подруги, попала под дождь, вымокла и замерзла. А так как мой организм очень слабо борется с простудами, я решила выпить немножко водки. В кармане было 10 фунтов, я зашла в первый попавшийся бар, узнала, сколько стоит водка, и подсчитала, что хватит мне на три дабл‑водки и стакан сока.

Получив свой заказ, я выпила сначала три стакана водки, затем запила соком.

Следующее, что я услышала от бармена, было:

– Are you from Russia?

 

* * *

 

Летел я как‑то с товарищем Петей из Цюриха рейсом авиакомпании «Swissair», возвращаясь с успешно проведенных переговоров с крупной фирмой. В соседнем ряду сидела благообразная пожилая американская пара (это важно!)

Настроение было отличное, и я к поданному обеду попросил стюардессу, ну как Войнович в «Москве 2042», подать мне неограниченное количество водки. Весь последующий диалог шел на английском, потому как по‑немецки я ботаю sсhlecht (плохо). Петя же как подчиненный и немного более закомплексованный человек (он был первый раз за границей и очень боялся, что за какое‑то не такое поведение его больше в страну эту благословенную швейцарское правительство не пустит), заказал «Пепси» и сделал вид, что он вроде как не со мной. Длинная как жердь и с первого же взгляда возненавидевшая русскую пару стюардесса всеми своими доступными к обозрению органами продемонстрировала презрение и возмущение одновременно.

– Я пошутил, – слегка удивленно по‑английски сказал я. – Дайте 10 бутылочек «Абсолюта» (в сумме будет пол‑литра, это я собезьянничал у Войновича).

– Я вам дам только три, а потом еще принесу, если вам этого не хватит, – отрезала жердесса.

Не желая дальше спорить, я согласился. Пришлось ей, конечно, еще не раз сбегать мне за водкой, но сопротивление тетки выполнению желаний клиента нарастало (пока цивилизованное, типа «Это будет вредно для вашего здоровья» и т. д.) Последнюю из десяти бутылочек я пить не стал, а поставил на петин обеденный столик, предложив ему прихватить ее домой как сувенир. Петя благодарно чуть не лизнул меня (жмот был ужасный и халяву обожал). В это время подали кофе. Я попросил жердессу дать мне двойной кальвадос. И тут тетку прорвало.

– Вы еще водку не допили, – заорала она, указывая на бутылочку, стоящую на петином столике.

– А вам‑то какое дело, – еще пребывая в расслабухе, протянул я. – Петя ее выпьет после десерта. Кстати, и стакан со льдом для этого ему нужен.

– Ничего вы больше не получите, вы пьяны! – перешла на визг эта стерва.

– Во‑первых я не пьян, а выпивши и, по‑моему, имею право таковым быть, я же не за рулем вашего гребаного «Боинга», – начал заводиться я. – А во‑вторых, несите журнал отзывов пассажиров о вашем сервисе.

– Хорошо, вы его получите, но ваша запись будет сопровождаться заключением, что вы перебрали. Господа с правого ряда подтвердят. Не так ли? – явно плывя как в нокдауне, жердесса обратилась к соседям‑американцам.

– Ну уж нет, – вдруг неожиданно резко ответил американец‑мужчина. – Я работаю в авиакомпании «Дельта» и, наоборот, подтвержу как профессионал, что вы работаете плохо, постоянно нарушая права этого юноши и как пассажира, и как человека. По международным правилам пассажир может забесплатно выпить сколько угодно, не вынося «дринки» с борта. А вы все время пытаетесь его ограничить, а теперь еще и хамить стали.

И так чересчур белолицая жердесса стала какой‑то уж совсем матовой и удалилась, вернувшись с журналом:

– С вами хочет поговорить командир самолета, вас не затруднит пройти в кабину летчиков? – обратилась она ко мне просительным тоном.

– Отнюдь, – и я прошел в кабину пилотов, держа под мышкой журнал отзывов.

Командиром оказался довольно приятный с виду сорокалетний французский швейцарец, куривший трубку. Он попросил жердессу выйти, а затем обратился ко мне с просьбой не писать на нее жалобу.

– Понимаешь, – сказал он, – у Стеллы (так звали жердессу) сейчас крупные личные неприятности: она была моей любовницей, а сегодня утром я решил порвать с ней. Вот она и не в себе. Если вы сделаете запись, которую еще и американцы подтвердят, то она с работы может вылететь…

– Да нет проблем, кэп, но у меня есть три условия: во‑первых, она извинится перед нами и американцами, во‑вторых, принесет Пете в подарок («А то он там уже обосрался от страха», – подумал я) по одной запечатанной бутылочке всех напитков, которые у вас есть, а мне заказанный двойной кальвадос… А теперь самое трудное, – шеф напрягся. – Вы мне позволите выкурить здесь, у вас в кабине, две сигареты, потому как я курю много, особенно после хорошей выпивки, а рейс no‑smoking.

– Принято, – хлопнул меня по руке кэп. – Ты настоящий мужик, вот тебе мой адрес в Лозанне, заезжай, когда сможешь: порыбачим, в Монтре тебя свожу…

Короче, конфликт был исчерпан. Кстати, наш бортовой сервис стал сейчас ничуть не хуже ихнего, по крайней мере в части выпивки…

 

Наши и не наши

 

 

Историю про американского историка, ездившего с нами раскапывать древнерусские города, а также про забавную (и уместную) интерпретацию русского мата в свете традиций разговорного американского английского

 

Вечер (в Америке, естественно, утро). Маленький город в Ярославской области. Группа археологов в почтовом отделении связи. Американец Стив беседует по международному телефону с сестрой, остальные уже отзвонились или ждут своей очереди.

Стив говорит в телефон на английском – на все более и более повышенных тонах. Наконец зло вешает трубку и в сердцах произносит:

– Распи…дяйка!!!

Мы (недоуменно):

– Стив, а разве нельзя это сказать как‑нибудь по‑английски?..

Стив (немного подумав):

– Можно. Но потребуется семь слов.

 

* * *

 

Коллега только что приехала из Лондона. Жила три недели в отеле, где окно практически не открывалось. Жара страшная, дышать нечем. И вот однажды прихватило у нее сердечко от этого. Пошла она в аптеку купить корвалолчика. По‑английски не говорит почти ничего. Стала писать на бумажке аптекарю латинскими буквами «KORVALOL». Тот не знает, что это за лекарство. Она пытается объяснить:

– No night sleep.

Аптекарь не совсем понимает, что тетя хочет. Тогда она часто задышала, глаза закатила, положила руку на сердце и сказала:

– Бум‑бум‑бум!

Мол, сердце бьется сильно.

Аптекарь подумал и принес ей огромную пачку презервативов.

 

* * *

 

Один мой знакомый живет в Чехии, ну работает там в городе Канопиште. Еще там есть город Писек – кто читал Швейка, тот знает.

Однажды этот знакомый рассказал мне историю.

– Сразу после своего приезда туда, сижу в кафе, ем какого‑то пструха (окунь по‑чешски) и вижу в окна, что по дороге едет фургон, на котором огромными буквами написано «MIASOKOMBINAT PISEK».

Говорит, что первое, о чем он подумал, – это то, делают ли их там или только перерабатывают?

 

* * *

 

Один мой знакомый недавно звонил своей бывшей жене, которая ныне проживает в Израиле. В разговоре она поведала ему, что среди израильтян весьма популярно завезенное эмигрантами из экс‑СССР слово «пи…ц».

Возможно, оно по звучанию напоминает иврит, возможно, еще почему – никто не знает. Так вот, когда у одного из местных жителей как‑то спросили, знает ли он, что именно обозначает слово «пи…ц», то, подумав немного, он ответил:

– Точно сказать не могу, но это когда рушатся все надежды…

 

* * *

 

В конце восьмидесятых купил я двухкассетный магнитофон «SANYO». Небольшой такой и легкий. Доволен был необычайно. Пригласил друзей посмотреть. Все пришли, кнопки нажимали, на микрофон болтовню свою записывали, батарейки рассматривали. Было нам лет 18 тогда.

Разжившись таким чудом техники, решил я своим заграничным родственникам написать голосовое письмо. Сижу, верчу магнитофон в руках и думаю, что б им такого рассказать. Мыслей особых нет. Начинаю что‑то говорить, но сбиваюсь и перезаписываю.

Тут ко мне вваливается мой друг, только что имевший интимные сношения с какой‑то незнакомой мне дамой, и, отобрав у меня магнитофон, начинает делиться впечатлениями, что‑то из арии «Сиськи, как дыни, попа как арбуз…» – и сообщает мне все в мельчайших подробностях.

Обсудив, на кого эта девица была похожа одетой, раздетой, до, вовремя и после, он куда‑то убежал, а я продолжил работу над письмом.

Письмо получилось скучным – похоже было на содержание собрания комсомольского актива. Достиг таких‑то рубежей, поставил такие‑то цели, сдал такой объект досрочно, помог товарищу перейти дорогу, спас птичку и т. д.

Проверив содержимое кассеты и погоревав над мертвостью содержания, поехал я на почту.

Через месяца четыре приходит мне ответ, где моя кузина, которую я никогда не видел, считает своим долгом рассказать, что произошло. Письмо мое пришло к ним в разгар празднества дня рождения одного из патриархов семейства. Был он самым почетным гражданином своего немаленького города, деканом местного университета и человеком всеми уважаемым. Сумел он собрать вокруг себя подобающее общество, которое очень прилично знало русский.

Так вот, послушав мое письмо, он нашел его почему‑то весьма интересным и решил показать коллегам. Собрал их у себя дома за обширным столом, добился тишины в студии и врубил громко, чтоб слышно было. И услышал среди хрипа и треска:

– Здравствуйте, дядя Леша и тетя Света, это ваш племянник Вася, если вы еще помните. Решил я написать вам письмо на этой кассете, в связи с тем что… б…я, я сегодня вы…бал девку, у нее такая жопа, пи…ц просто, схватил я ее за сиськи и как…

Надиктованное мной письмо было на одной стороне, и, послушав его, дядя не перемотал пленку обратно. На другой же стороне была записана очередная попытка начать повествование, прерванная появлением моего любвеобильного друга, и разговор о дамах и их способностях.

 

Через десять лет попал я за границу. Заехал и к родственникам, отспасибить за посылки и другие знаки заокеанского внимания. Отнеслись они ко мне замечательно.

Сказали, что со времен моего письма в их городе больше ничего интересного не было.

 

* * *

 

Один мужичок, окончивший классическую гимназию и помимо прочего изучавший латынь и древнегреческий, приехал однажды в Грецию с друзьями в отпуск.

Накануне он еще подучил пару новогреческих словечек и решил похвастаться своими знаниями. Возможность подвернулась сразу же: в порту он захотел спросить, когда отходит паром. Спросил.

Портовый дядька сложился пополам и долго ржал. Друзья подошли и поинтересовались на английском, чем же отличился их знакомый.

Невинный вопрос прозвучал в его устах так:

– Салют тебе, солдат! Молви, когда уходит галера?

 

* * *

К вопросу об усвояемости английского языка среди наших людей в Нью‑Йорке

 

Иду зимой по Брайтону. Солнце, чебуреками пахнет, на углу мужик продает «Независимую» недельной давности. Берут. Громыхает надземка, кто‑то рекламирует на весь квартал своих матрешек ручной работы… Идиллия. И тут слышу из подворотни:

– Толик!

Нет ответа.

– То‑лик!

Молчание.

– То‑о‑лик!

– Шо тебе?

– Толик, закрой виндовочку, а то чулдренята пофризенеют.

Толик понял сразу. Я вникал еще минуты две.

 

* * *

 

Знаете, как многие зарабатывают деньги в Торонто?

Очень просто – в кино снимаются!

Диспозиция такая. Лето. Поле. 35 градусов жары. Ферма с треком для гонок на внедорожниках (собственно, эти гонки и снимают). Вокруг трека небольшой заборчик, возле которого стоят «зрители» – массовка. Все хорошо, одно плохо – по сценарию гонки проходят зимой.

Правда, «зима» эта якобы в Индианаполисе (спасибо, что не в Якутске!), но все равно зрители должны быть в одежде с длинными рукавами и в штанах. Об этом всех предупредили, еще когда приглашали на съемку.

Скоро массовка приспособилась: опытные имели с собой шорты и майки и снимали штаны вместе с рубашкой сразу после команды «Стоп». Неопытные эти штаны закатывали до колен и мочили голову водой. Короче, спасались кто как мог от палящего июльского солнца.

И вот после нескольких дублей одному из наших, имеющему с собой шорты, постоянная процедура одевания‑снимания штанов стала в тягость. Да и стоять при съемке и в шортах, и в штанах было хреново. Включилась соображалка. Стал он по команде «к съемке» штаны свои, не одевая, аккуратно сверху заправлять за шорты, а снизу – в носки, и таким макаром ковылял к заборчику трека изображать восторженного зрителя.

Но, включившись, соображалка продолжала работать.

И через несколько дублей был сделан просто гениальный ход: выпрошенными у техников проволочками штаны были прицеплены все к тому же заборчику! После чего нашему герою оставалось при съемке только подходить к забору и прислоняться к своим штанам! Все гениальное просто!

За последнее изобретение наш рационализатор получил одобрительные возгласы канадцев:

– Cool, man!

И более эмоциональные восклицания наших:

– Ну, б…ь, молодец!

Все с интересом ждали продолжения, но… Нам так и не удалось узнать следующего шага соображалки, так как съемки, увы, закончились…

 

* * *