Дебют. Мария Николаевна Корф

Первое выступление Южина на сцене Малого театра состоялось 30 августа 1882 года. Спектакль ждали с большим интересом: во-первых, вместо любимца публики Александра Павловича Ленского, в роли Чацкого дебютирует Южин, актер, еще очень мало известный московским театралам; во-вторых, заслужившая всеобщую любовь М. Н. Ермолова в этом спектакле последний раз играет роль Софьи. И, кроме того, в новой постановке предусмотрены характерные черты времени Грибоедова — актеры играют в костюмах 30‑х годов.

Спектакль заслужил восторженное одобрение публики. Фамусова играл Самарин, его монолог о Москве вызвал бурные аплодисменты. Ермолова, прощаясь с ролью Софьи, была, как всегда, безупречна, Медведева неповторима в роли Хлестовой, а исполнение Решимовым Молчалина по праву считается одним из лучших в истории русского театра. Участие в столь блестящем ансамбле было для Южина значительным, волнующим событием, тем более, что он знал: к нему приковано внимание всей театральной общественности.

Дебют прошел на большом подъеме. Лишь в заключительном монологе от излишней горячности актер потерял управление дыханием и делал глубокий вдох перед каждой строфой. Но эта досадная случайность не помешала ему одержать победу. Московский — самый искушенный, самый требовательный зритель, плененный его красивым голосом, ярким молодым темпераментом, признал в нем талантливого актера, достойного сцены Малого театра. Сам Южин дал себе лаконичную и не слишком лестную оценку: «… играл хоть горячо, но скверно».

По воспоминаниям Марии Николаевны Корф, «Южин добился успеха, хотя первое впечатление было далеко не блестящее»[23]. Плохо сшитый сюртук усиливал сутулость, грим был не очень удачен. К слову, добавим, из того же источника: в первые годы Южину часто давали понять, что он недостаточно красив для любовников. Помощник режиссера Кондратьев рисовал на задниках {34} декораций его шаржированный профиль с невероятных размеров носом и призывал актрис полюбоваться «нашим кавказским князем». Однажды его прямо спросили — с какой стати он претендует на роли первых любовников, не обладая красивой наружностью. Южин спокойно ответил, что рассчитывает брать не красотой.

Мария Николаевна Корф, к воспоминаниям которой мы не раз еще обратимся, была второй женой Южина.

Ее отец Н. В. Корф в 1870 году переселился с семьей из Воронежа в Москву с целью дать образование детям (три дочери и два сына). Сам он кончил Новороссийский университет, свободно владел иностранными языками, хорошо разбирался в литературе и был прекрасным собеседником. Корф приобрел в Москве дом, определил девочек в гимназию и институт, сыновей в университет, с начала сезона 1870/1871 г. стал регулярно посещать с ними Малый театр.

М. Н. Корф, наделенная богатым воображением и мечтательностью, стремилась к театру с юных лет. Ее захватывала чарующая прелесть представления, увлекал мир художественных образов. В своих воспоминаниях Мария Корф пишет, что она много читала, занималась, посещала театры, ходила в гости и принимала гостей сама, однако жизнь высшего общества ее не волновала. Она выросла в убеждении, что не наделена красотой и привлекательностью. Застенчивая, робкая, она жила только той радостью, которую дарил ей театр. Разговоры о театре вдохновляли ее.

Мария сообщила отцу, что играть на сцене — ее единственное непреодолимое желание, что жизнь без сцены представляется ей пустой и ненужной, поэтому она твердо решила продолжить свое образование на драматических курсах консерватории. Н. В. Корф, человек умный, не стал возражать, и Мария Николаевна все лето самозабвенно готовилась к экзаменам. Учила роли, развивала свой слабый от природы голос, читала произведения великих драматургов. Но, как выяснилось, на драматическое отделение конкурса не было, и ее зачислили в группу, которой руководил Иван Васильевич Самарин, с такой силой поразивший молодого Южина в тот «удивительный вечер». Тут кстати заметить, что Н. В. Корф покорил Самарина своей изысканной образованностью, благородством и выразительной внешностью. Самарин стал серьезно, даже увлеченно заниматься с его дочерью, хотя не находил в ней больших способностей. По ее словам, три года, проведенные на курсах, были светлыми годами ее жизни.

По окончании курсов мечта М. Н. Корф о сценической работе столкнулась с суровой действительностью. Попасть на сцену Малого театра было почти невозможно, уехать из Москвы, играть в провинциальных театрах категорически запретил отец; {35} подавить любовь к сцене не было сил. Оставалось смотреть из зрительного зала на избранников, испытывая томительное желание присоединиться к ним, ждать и чувствовать, как угасает ее надежда.

Однако случайное стечение обстоятельств разорвало замкнутый круг. Близко знакомый Самарину драматург А. А. Потехин был назначен управляющим петербургских и московских императорских театров. По просьбе Самарина он обещал поговорить о Марии Николаевне Корф с руководством Малого театра. По той же счастливой игре случая, в те же, примерно, дни Мария Николаевна познакомилась с директором Малого театра И. А. Всеволожским. Таким образом, получилось, что ее кандидатура поддерживалось с двух сторон. В скором времени Всеволожский сообщает ей о ее дебюте в «Горе от ума». Мария Николаевна дебютировала и выступала под псевдонимом — Вронская, в Малом театре и у Корша.

Знакомство М. Н. Корф с Южиным состоялось годом раньше, 23 августа, в доме Самарина. В тот день Самарин впервые встретился с Южиным, с которым ему предстояло играть «Горе от ума», и пригласил свою ученицу почитать на репетиции роль Софьи. Мария Николаевна, вспоминая эту встречу, писала: «… до того я слышала о Южине, но видеть его на спектаклях театра Бренко мне не пришлось, довольно долго мы сидели… поджидая его. Наконец подкатил Южин. Первое впечатление у нас обоих было скорее неблагоприятное, как мы позднее друг другу сознавались. Мне он показался недостаточно красивым для ролей первых любовников: он был худ лицом, что выделяло нос и скулы, волосы слегка лохматились и сутулился сильно, только впоследствии постепенно он почти совершенно победил этот природный недостаток. Я ему показалась суховатой, холодной барышней и вероятно тоже мало подходящей для слов Чацкого о Софье… Мы втроем перешли в миниатюрный кабинетик Ивана Васильевича, где, стоя, начали репетировать сцены Чацкого. Я мало волновалась, т. к. играла Софью в ученическом спектакле консерватории… Зато Южин очень волновался… Вскоре он уехал…»[24].

Спустя некоторое время они встретились снова. На сей раз она репетировала Софью для своего дебюта. Южин, уже игравший Чацкого, помогал ей. «Я как дебютантка страшно волновалась, — пишет М. Н. Корф, — он же, уже актер труппы, успешно прошедший дебют и принятый в театр, был совершенно спокоен и вежливо давал мне советы».

Трижды выступала она в роли Софьи, однако пресса не отметила ее дебют, хотя прошел он удачно. Молодая актриса остро переживала этот факт, ибо от мнения прессы во многом {36} зависела судьба актера. К тому же Потехин вернулся в Петербург, и вопрос о зачислении ее в труппу оставался открытым.

Только год спустя Мария Николаевна стала актрисой Малого театра. То обстоятельство, что она попала на сцену благодаря покровительству влиятельных людей, наложило определенный отпечаток на ее театральную карьеру. Она чувствовала себя неловко, скованно, хотя своим спокойным, мягким характером, умом, воспитанностью заслужила уважение и симпатию актеров труппы.

С Южиным молодая актриса встречалась довольно часто. Она увлеклась его яркой личностью, его образованностью, тактом, благородством. За кулисами, дожидаясь выхода на сцену, они часто вели интересные беседы. По ее воспоминаниям, в Южине ощущалась большая духовная сила; он говорил красноречиво, увлекательно. При встречах вообще говорил в основном он, она же большей частью молчала и с огромным интересом слушала его. В то время не было никакого намека на флирт между ними. Просто он был единственным среди актеров первых ролей, который не только вежливо здоровался с ней, но и подолгу и вдохновенно беседовал[25].

Случай сблизил их еще больше. Шла пьеса, которая оканчивалась длинным монологом М. Н. Корф, построенным так, что она должна по очереди обратиться ко всем действующим лицам. Начался последний акт, все актеры на сцене. Нет только А. И. Южина, помощник режиссера забыл позвать его на выход. Уже заканчивая монолог, Мария Николаевна увидела, как взметнулся за кулисами рассеянный Кондратьев и во всю прыть помчался за Южиным. Ей пришлось импровизировать текст в течение трех минут, пока Южин не вбежал на сцену. Она обратилась к нему с последними словами по тексту пьесы, и занавес опустился. Теряя сознание, Мария Николаевна покачнулась и упала на руки подоспевшего Южина. Очнувшись, она встретила его поразительно теплый, мягкий взгляд…

23 февраля 1885 года Южин просил руки Марии Николаевны Корф. Но ему предстояла еще длинная и неприятная бракоразводная процедура.

М. Н. Корф работала в Малом театре всего три года. Сознавая отсутствие у себя большого актерского дарования, она покинула сцену в 1886 году. Приводим отрывок из письма Южина к сестре Екатерине Ивановне Сумбаташвили-Богуславской, в котором говорится о его отношении к Марии Николаевне.

«… такой, как она, можно смело отдать и свое имя, и свою честь, и свое счастье; она будет такой женой, для которой не жаль ни сил своих, ни любви. Женой, которую можно любить больше всего на свете и уважать, пожалуй, тоже больше всего {37} на свете. Словом, ей можно отдать свою свободу, свою душу и спать спокойно, зная, что все это в честных (и очень хорошеньких) руках. Она старинного хорошего рода и сумела, несмотря на некоторую неправильность воспитания, с большим обилием предрассудков, отрешиться от многих привитых к ней светских привычек, больше — нашла в себе столько силы, чтобы почти ребенком вырваться из жизни, которая ее томила своей пустотой и мелочностью, и взяться за дело, которое ей по душе. Все это сделано было не сценами, не порывами, а твердо и сознательно. В этом она увидела свое счастье и на это пошла, не смущаясь ни неудовольствием родных, ни сплетнями и пересудами знакомых. Врожденный такт и чувство правды спасли ее от крайностей, и, являясь твердым и стойким человеком, она сумела остаться милой, чистой девушкой… Зовут ее Мария Николаевна, фамилия баронесса Корф. Ей не повезло на сцене: с несомненным, если не сильным, то грациозным талантом, в ней всегда проявлялась скромность, чуть не стыд собственного успеха. Это скоро заметили и вежливо, любезно, отдавая полную справедливость ее личным качествам, намеренно оттеснили ее, как актрису, на второй план, а против мягкости и любезности окружающих — она беззащитна. Впрочем, она быстро поняла, в какой ад борьбы самолюбий (да еще артистических) она попала бы, если бы решилась добиваться успеха, и чуть было не помирилась с той ролью, которую ей усердно навязывали наши мерзавцы: ролью полезности, но, к счастью, некоторые обстоятельства обострили отношения, и она оставила сначала нашу сцену, а потом и совсем. Все это было этой весной. Несколько раньше, 23 февраля, через 4 месяца после отъезда Лидии Ивановны в Крым, когда я уже решил разорвать с ней отношения навсегда, я признался ей в моем чувстве… Теперь мы любим друг друга так, что за всю свою жизнь я ручаюсь, за ее также, иначе я не мог бы ее любить, она не была бы тем, чем я пытался слабо ее очертить тебе. Мы терпеливо ждем конца моего развода (я нетерпеливо, она по обыкновению, по характеру — довольно спокойно; выходят иногда пререкания, но большею частью я оказываюсь разбитым на всех пунктах). Развод мой кончится не позднее мая, и мы обвенчаемся. Тебя она по моим рассказам сильно любит; верю, что и ты отнесешься к ней так же, когда ее узнаешь. Целую тебя и жду твоего ответа.

Твой брат и друг Саша»[26].

{38} 8. Смерть отца. Арест брата

1882 год Южин считал счастливой порой своей жизни. Его дебют на сцене Малого театра прошел успешно, он стал одним из ведущих актеров первого театра России, мать писала из Тбилиси хорошие письма, и наконец-то был полностью улажен конфликт между отцом и сыном. В августе младший брат Южина, Владимир, приехавший в Петербург поступать в университет на естественное отделение математического факультета, привез ему весть о том, что отец примирился с его актерской карьерой. Встреча братьев была теплой и радостной. Добрая весть тронула и успокоила Южина — ведь год назад, после того, как он сообщил отцу о своем решении, отец порвал с ним всякую связь. Теперь между ними наладилась переписка.

Однако радость оказалась недолговечной, из Грузии пришло известие о внезапной кончине отца. Братья Сумбатовы немедленно выехали в Тбилиси. Там ждало их полное разорение. Мать находилась в депрессии. Кредиторы обложили налогом даже незначительную сумму, собранную для похорон. Печаль и безнадежность царили в доме.

Сыновья похоронили отца в церкви святой Варвары в Навтлуги, где покоились его родители, братья, сестры — почти вся родня.

История церкви святой Варвары тесно связана с родом Сумбаташвили. В начале XVIII века, особенно после восшествия на престол царя Ираклия II, участились набеги горцев на Тбилиси. Как правило, вооруженные отряды шли со стороны Караязских степей вдоль берега Куры. Они жестоко расправлялись с населением, карали тех, кто пытался им сопротивляться, сжигали их дома. Чтобы пресечь нашествия горцев, царь Ираклий построил в Навтлуги крепость; на ее территории поселилось около трехсот семейств, которым вменялось в обязанность задерживать врага. Предводительство над поселенцами царь Ираклий поручил своему учителю деканозу И. Чиджавадзе, энергичному, преданному человеку. Чиджавадзе умело организовал защиту и укрепил оборону города.

Но на Тбилиси надвинулась новая опасность, губительная, неодолимая стихия — чума. Жертвам не было конца; смерть косила людей. В эту тяжелую пору Чиджавадзе пришел к царю Ираклию просить высочайшего дозволения построить на собственные средства в Навтлуги церковь святой Варвары. Разрешение последовало незамедлительно. Церковь была построена и вскоре на берег Куры стали стекаться толпы напуганных эпидемией людей помолиться святой Варваре и просить ее защиты. Позднее, в 1795 году, во время нашествия Ага-Магомед-хана, церковь святой Варвары была разрушена вместе с Навтлугской крепостью.

{39} Когда миновала и эта темная пора, историческая церковь стала принадлежать восстановившим ее князьям Сумбаташвили. Здесь, в этой церкви, со всеми почестями и предали земле прах Ивана Александровича Сумбаташвили. Позднее Южин установил на могиле отца надгробную плиту.

Отец оставил сыновьям незавидное наследство: разоренные имения и тяжбу с князем И. К. Багратион-Мухранским.

Как уже упоминалось, Багратион-Мухранский любыми средствами старался затянуть дело. Цель его коварного замысла — разорить до конца семью Сумбаташвили, одолеваемую кредиторами, завладеть всеми ее землями и скупить векселя за грошовую цену.

После смерти Ивана Александровича оказались в беспомощном положении больная мать и девятнадцатилетняя сестра Сумбаташвили Екатерина. Владимир вынужден был прекратить занятия в университете и вернуться в Тбилиси улаживать семейные дела. Он требовал завершения тяжбы, рассчитывая, что в их владение на законном основании отойдут 250 десятин земли, которые можно будет заложить, чтобы расплатиться с кредиторами. Но Багратион-Мухранский добился своего: дело приостановили до окончательного решения вопроса о разделе других имений.

Лишь 2 апреля 1884 года Тбилисский окружной суд снова обратился к тяжбе и, ознакомившись со всеми представленными документами, пригласил явиться 4‑го апреля обе стороны. Князь Багратион-Мухранский прибыл в окружную канцелярию задолго до начала заседания, по-видимому, с целью осуществить какое-нибудь каверзное намерение. В 2 часа его вызвали в зал. В это же время появился Владимир Сумбаташвили и «выпустил шесть пуль в князя Ивана Мухранского», как записал Южин в своем «кратком перечне…»[27]

Он успел выстрелите в попытавшегося схватить его служителя суда. Его задержали. По медицинскому свидетельству, Багратион-Мухранский был ранен в щеку.

В тот же день Владимир признал себя виновным в покушении на князя. Мысль об убийстве возникла у него накануне после публичного оскорбления в зале суда Мухранским памяти отца и деда. Позднее он заявил, что Багратион-Мухранского он считает злостным врагом всего общества. Этот человек, благодаря материальному благосостоянию пользующийся незаконной поддержкой окружающих, обнаглел от своей неограниченной власти и безнаказанности.

Спустя месяц в Тбилиси приехал Южин. 4‑го мая 1884 года он письменно заявил суду, что его младший брат, доведенный преследованиями князя Багратион-Мухранского, покушался на {40} него в состоянии аффекта. За этим последовал приказ учредить за Владимиром Сумбаташвили особый надзор. Его поместили в Михайловскую больницу. На экспертизе Владимир подтвердил, что все его действия были вполне сознательными. Эксперты, вызванные в суд, единогласно признали, что покушение на князя Багратион-Мухранского было совершено В. И. Сумбаташвили в состоянии аффекта и крайнего смятения чувств.

8 – 9 февраля 1885 годов суд признал Владимира Сумбаташвили виновным и приговорил его к 4 годам каторги и лишению всех прав.

Пользуясь широкой популярностью ведущего актера Малого театра и известного драматурга, Южин отправил в Петербург для обжалования решение Тбилисского суда. Он обратился к графу И. И. Воронцову-Дашкову, хорошо осведомленному о положении дела в Грузии. Граф тепло встретил известного актера и обещал доложить о его апелляции царю. Но, как выяснилось позднее, обещание осталось обещанием. Министр юстиции Д. Н. Набоков, который, по словам А. И. Южина, «принял его холодно и ничего не обещал», тем не менее направил в Тбилиси телеграмму следующего содержания: «Прошу оказать подсудимому князю Сумбатову все средства к законной защите».

В мае 1885 года, после окончания театрального сезона, Южин в сопровождении адвоката В. А. Александрова и вместе с ведущими актерами Малого театра Ленским и Правдивым, ехавшими на гастроли, направился в Тбилиси. Там Южин твердо решил одновременно с гастрольными спектаклями окончательно разобраться в делах брата и покончить наконец с тяжбой.

Гастроли актеров Малого театра в Тбилиси всегда проходили с большим успехом, особенно любили и почитали тбилисские зрители Ленского. На этот раз внимание прессы и публики было приковано и к Южину, и, надо признать, пресса отнюдь не пренебрегала принципами объективности и оказалась требовательной к своему земляку. Например, рецензируя исполнение Южиным роли Карла Моора в «Разбойниках» Шиллера газета «Новое обозрение» отмечала, что при всей благоприятности общего впечатления Южин излишне эмоционален в этой роли, но дала высокую оценку его пьесе «Муж знаменитости», включенной в репертуар гастролей. Пресса указывала, что за два года со времени последних выступлений Сумбатова-Южина в Тбилиси он значительно вырос и как актер и как драматург.

В мае же состоялся повторный суд над Владимиром Сумбаташвили, полностью оправдавший подсудимого. Рассказывают, что Ленский, всегда корректный, сдержанный, сквозь строй полицейских бросился к Владимиру и со слезами его обнял.

Этой весной в Тбилиси гостила младшая сестра М. Н. Корф — Лидия. Мария Николаевна описывает ее встречу в театральном саду с Южиным, Ленским и Правдиным. Южин не узнал {41} свою будущую родственницу — он вообще плохо запоминал имена и лица, мог почтительно раскланяться, не представляя, с кем имеет честь здороваться. После того, как Лида окликнула его и напомнила о себе, Южин радостно расцеловал ее и познакомил со своими спутниками. Эта встреча решила судьбу Лидии и Ленского: они вернулись в Москву помолвленными. Интересно, что впоследствии двоюродная сестра Марии и Лидии, Екатерина Корф, стала женой Немировича-Данченко. Так три сестры Корф породнили трех корифеев русской сцены.

После суда Южин проводил Ленского и Правдина в Москву, а сам остался в Тбилиси для завершения дел с Багратион-Мухранским.

20 июля состоялось заседание Тбилисского окружного суда, рассмотревшее жалобу Александра, Владимира и Екатерины Сумбаташвили на князя Багратион-Мухранского по поводу раздела имений. На этот раз суд занял сторону Сумбаташвили и решил многолетнюю тяжбу в их пользу: семья Сумбаташвили получила по праву принадлежащую ей часть имений. Постановление суда тут же было приведено в исполнение.

Южин писал, что остаток лета 1885 года он провел замечательно: «Это был мой первый и единственный, вольный, молодой, беззаботно-веселый месяц: вырвался от Лидии Ивановны, жил полной жизнью, видел впереди ликвидацию опротивевших дел и чувствовал в себе силы спасти брата, устроить мать, создать себе будущее…»[28]

Мария Николаевна вспоминает, что к началу сезона Южин вернулся в хорошем настроении, с деньгами, которых у него прежде не водилось. По дороге в Москву он завез мать в Тулу, к Жюли Соколовой[29], близкой их семье молодой еще женщине, с которой у Сумбатовых издавна сложились дружественные отношения. Жюли с искренним желанием взялась ухаживать за больной Варварой Ивановной.

В Москве Южин снял большую квартиру в доме Кашина, известного крупного ростовщика, не раз ссужавшего его деньгами за невероятные проценты.

В августе 1886 года, расставшись с Малым театром, М. Н. Корф, по совету Южина, начала работать на сцене процветавшего к тому времени театра Корша. У театра была сильная труппа, отличный репертуар, он пользовался расположением московской публики. Корш хорошо принял молодую актрису, прочил ей большое будущее, обещал содействовать ее успеху. Первый спектакль с участием М. Н. Корф прошел удачно, казалось, можно было надеяться, что предсказания Корша сбудутся. Но сложилось все иначе. И скорее всего по причине {42} врожденной скромности и деликатности Марии Николаевны. По традиции в театре Корша бенефисы актерам назначались не по какой-то определенной очереди, а по лотерее. М. Н. Корф достался счастливый билет, то есть право дать бенефис после ведущего актера Градова, который по положению в театре сам назначал свой бенефис в любой устраивающий его, день.

Надо было срочно подобрать пьесу. Корш выбрал «Арказановых» Сумбатова, но оказалось, что автор отдал эту пьесу актеру Малого театра Грекову для его бенефиса. Раздосадованный Корш предложил Южину в таком случае переделать какую-нибудь из его пьес специально для бенефиса М. Н. Корф. Южин в кратчайший срок разработал вариант пьесы «Листья шелестят» и вручил его Коршу. А дальше случилось непредвиденное: спор ведущих актрис из-за первых ролей в спектакле совершенно сразил Марию Николаевну, лишил ее всякого желания продолжать театральную деятельность. Несмотря на то, что сцена была для нее смыслом и радостью жизни, она в сентябре покинула театр навсегда. Корш просил Марию Николаевну остаться, обращался за помощью к Южину, уверял, что уладит конфликт. Но причина ее ухода была не в данном конфликте, а в том, что подобные конфликты неизбежны всегда.

Лишь единственный раз, спустя год, она приняла участие в любительском спектакле и больше никогда не появлялась на сцене.

Три женитьбы

Первым женился В. И. Немирович-Данченко на Екатерине Николаевне Корф, двоюродной сестре Марии и Лидии, которая после смерти отца, известного педагога и общественного деятеля Н. А. Корфа, жила в их семье.

Через два месяца, 1 октября 1886 года, вступил в законный брак с Лидией А. П. Ленский. Он давно расстался с первой женой, ничто не препятствовало его женитьбе.

Зимой 1886 года Южин и Ленский были частыми гостями семьи Корф, нередко с ними появлялся и Немирович-Данченко. Южин был пленен радушием хозяев, семейным уютом, дружелюбием и покоем, царящими в этом доме. Ему приятны были и мирные беседы за чаепитием, и жаркие дискуссии, возникавшие по разным вопросам, от самых реалистических до полностью отвлеченных. Хотя, конечно, в этих дискуссиях господствовали близкие всем театрально-литературные темы.

А женитьба Южина откладывалась.

Еще осенью 1885 года первая жена Южина, Лидия Ивановна Прокофьева, тяжело заболела воспалением легких. Врачи нашли у нее признаки туберкулеза. К тому времени Лидия Ивановна уже не была связана с театром, дирекция не заключила {43} с ней контракт на новый сезон. Южин назначил больной содержание в размере 105‑ти рублей в месяц и отправил ее на лечение в Крым. Почти через год он побывал в Ялте и договорился с Лидией Ивановной о разводе. В мае 1887 года завершился бракоразводный процесс, и Южин получил в Петербурге официальный документ.

Пришла пора гастролей. Заметим, что в эту поездку Южин помирился с актрисой петербургского Александринского театра Марией Гавриловной Савиной, два года назад отказавшейся играть его пьесу «Муж знаменитости». Постановка «Гамлета» с их участием в главных ролях прошла на сцене тбилисского театра с огромным успехом.

8 июля синод утвердил развод Южина с первой женой. 15 июля в 10 часов утра Южин обвенчался с Марией Николаевной. Наконец-то все окончилось благополучно, — читаем в воспоминаниях его жены. Они, преисполненные счастья, уселись в экипаж. Она боялась поверить в свое счастье. Все, что достается с большим трудом особенно дорого. Возможно, если бы их путь не был так тяжел, само счастье показалось бы не столь великолепным[30].

На свадьбе их окружали только самые близкие. Из церкви все направились в подмосковную деревню Алтуфьево — в дом сестры Марии Николаевны. Молодых встретили по русскому обычаю: у входа их осыпали пшеничными зернами. Затем все уселись за праздничный стол. В тот же день молодожены уехали в свадебное путешествие.

Летом следующего года бригада актеров Малого театра, в которую входили Федотова, Лешковская, Рыбаков, Правдин и другие, отправилась на гастроли в Одессу и Тбилиси. Руководителем группы был назначен Южин.

Гастроли в Одессе прошли блестяще. Супруги Сумбатовы проводили свободное время на фешенебельном пляже у «Малого фонтана», обедали и ужинали в цветущем саду под открытым небом.

В конце июня актеры прибыли на пароходе в Батуми, а оттуда прямым поездом — в Тбилиси, где Южин познакомил жену со своими родными.

«Это было мое первое большое путешествие, — писала М. Н. Сумбатова, — я переходила от одного окна к другому и сожалела о том, что у меня всего одна, а не сто пар глаз. Александр Иванович глядел на меня и радовался. В результате бессонной ночи и морской качки у меня так разболелась голова, что, едва мы въехали в Сурамское ущелье, мне пришлось прилечь… Александр Иванович все звал меня к окну полюбоваться дивной красотой ущелья».

{44} На одной из станций в купе Южина вошел его старый знакомый Нико Николадзе, большой публицист, писатель и ученый. В гимназические годы Южин был сильно увлечен этим необычайно одаренным человеком и сотрудничал в его газете. Мария Николаевна Сумбатова записала впоследствии общее впечатление от их беседы: две большие личности — пожилой и молодой — беседовали о политике, о литературе, об искусстве, и она горько сожалела, что из-за нездоровья не смогла вникнуть в суть их беседы и запомнить ее[31].

В Тбилиси стояла невыносимая жара. Друзья и близкие Южина разъехались по дачам, Мария Николаевна в первые дни не смогла даже толком осмотреть город, они почти никуда не выходили, кроме театра. Однако первое ее впечатление от города было чарующим и неожиданным. Сияющая голубизна неба, удивительно светлый воздух, прозрачное очертание гор, буйная зелень, яркая красочность пейзажей — сказочный мир, залитый ослепительным солнцем, предстал перед ней в какой-то особой, почти театральной праздничности. Позднее она полюбила этот прекрасный край. Узнаем из ее воспоминаний, что ей всю жизнь было и неловко и совестно, что не выучилась языку любимого мужа. Правда, Александр Иванович и сам говорил на грузинском не вполне свободно, так как попал на Кавказ мальчиком, мама была русская, и отец воспитывался, служил и женился в России, в семье тоже больше говорили по-русски. Зато Грузию и грузин она сразу полюбила всей душой, они ее привлекли старинной культурой, рыцарством, воспитанностью даже у простых сельчан, веселостью, широтой, отвагой, грацией в походке и обхождении, удивительным гостеприимством. На них можно положиться[32].

15 июля они отбыли из Тбилиси в Москву по Военно-Грузинской дороге. Труппа покинула город рано утром, Южин с женой отправились в путь к вечеру. Южин предполагал, что лунной ночью они сумеют доехать до Млети, там переночуют, а ранним утром продолжат путь, чтобы при свете дня насладиться красотой Дарьяльского ущелья.

Однако едва они достигли Мцхета, как хлынул страшный: ливень, все вокруг покрылось мраком. Им пришлось остаться на ночь в Цилкани. Утром они снова двинулись в путь, но тяжелые, мрачные облака, прочно нависшие над дорогой, скрыли от них окрестности. Так остались позади, почти недоступными их взорам Ананури, Пасанаури, Млета, Крестовый перевал и Казбеги. Проведя следующую ночь в Дарьялах, путешественники добрались до Владикавказа и сразу, как будто в насмешку, засверкало долгожданное солнце. Южин так переживал вероломство погоды, словно был виноват, что из-за нее актеры {45} Малого театра и, главное, его жена не смогли полностью ощутить величие первозданной красоты Дарьяльского ущелья.

Из Владикавказа чета Сумбаташвили отправилась в Кисловодск — отдохнуть перед новым театральным сезоном, который открывался в августе. Южин собирался в течение двух недель ничем не заниматься, только гулять и пить минеральную воду. Но в гостинице он встретил московских друзей и целые дни проводил с ними за преферансом. В назначенное время служитель приносил ему минеральную воду. Южин выпивал положенную порцию и шутливо говорил служителю: «А теперь, дружок, окажи милость, пройдись вместо меня, а я лучше доиграю партию». Мария Николаевна эти дни проводила в обществе Ленского и сестры Лидии, которые одновременно с ними отдыхали в Кисловодске.

Мария Николаевна Сумбатова не скрывала своей преданности и любви к мужу, ставших предметом всеобщего обсуждения. Ее младший брат попытался как-то дать ей «практический совет»: нет никакой надобности всегда и всюду откровенно демонстрировать свое чувство. Мужчину начинает тяготить столь чрезмерное проявление любви. Напротив, пусть сомневается, пусть ревнует, тогда он будет относиться к ней с большим вниманием. Мария Николаевна ответила, что любовь ее чиста и должна быть выше ревности. Если она почувствует, что Александр Иванович тяготится ею, она без пререканий, без унизительных объяснений от него уйдет. Интересы и счастье мужа для нее важнее, чем свои. Но Александр Иванович был добр, заботлив: их супружество называли идеальным. Однако, особенно в первые годы, среди безоблачно счастливых дней выпадали дни внезапно нахлынувшей непогоды. Что-нибудь самое, казалось бы, невинное, сказанное Марией Николаевной, могло довести Южина до глубокой обиды, незаслуженных упреков — и он отдавался стихийным порывам своей сложной эмоциональной натуры. Унять его не могли никакие доводы, никакие оправдания. Только слезы Марии Николаевны меняли направление ветра — он столь же горячо начинал обвинять себя и просить у жены прощения.

Был такой, например, инцидент: Южин собрался роскошно отпраздновать день рождения жены. Но утром, за кофе, она упомянула невзначай какой-то рассказ Мопассана. Южин рассердился страшно. Конечно, все планы разрушились, они никуда не поехали, званый обед был отменен. К вечеру буря утихла, началось раскаяние.

Александр Иванович мало бывал дома — с утра репетиции, вечером спектакль, день заполнен общественными обязанностями. Но неугомонная душа его не успокаивалась и ночью. Бывало, вернувшись поздно, он поднимал жену — «В такое время спать, жизнь только начинается!» — и начинался полуночный {46} ужин, потом долгие беседы, потом он показывал фрагменты из своих ролей. «Если бы я был свободным человеком, — говорил он, — то я бы днем отсыпался, а по ночам работал над пьесами. Ночь — самое благотворное время для творчества». А на репетиции и спектакли Южин, почти как правило, отбывай полусонный, мог проспать в карете весь путь, укутавшись в свою большую шубу. Только переступив порог театра, он чудодейственно преображался. Сон сходил с него мгновенно, и он появлялся перед партнерами оживленный, полный энергии.

Жить с человеком, столь привыкшим к богемному существованию, было нелегко. Но Мария Николаевна не высказывала недовольства своей судьбой. Со временем резкие перепады его настроения сократились, шероховатости первых лет сгладились. Счастливые и неприятные минуты в его многообразной деятельности они переживали вместе. Мария Николаевна со своим благородством, покоем, высокой культурой была верной помощницей и опорой.

10. Сергей Андреевич и Юрий Михайлович Юрьевы.
Южин-педагог

Работая над пьесами Шекспира, Южин сблизился с Сергеем Андреевичем Юрьевым, одним из интереснейших представителей интеллигенции, взгляды которого на театральное искусство были близки Южину. С. А. Юрьев уделял большое внимание репертуару современных ему русских театров, переводил произведения западных классиков, опубликовал ряд критико-теоретических статей, пропагандирующих западную драматургию. Но сфера его интенсивной деятельности не ограничивалась публицистикой и переводами, несмотря на преклонный возраст, он с увлечением участвовал в общественной жизни, был тесно связан с молодым поколением Малого театра. Его глубокие знания, тонкий анализ и душевное горение импонировали Южину. «Этот старый энтузиаст, не уступавший молодым в пламенности и убежденности, собирал вокруг себя всех нас, молодых актеров Малого театра того времени, и целыми часами у себя или в наших скромных квартирах, на публичных выступлениях и в заседаниях Общества любителей российской словесности объяснял основания своих требований и философски-теоретическими статьями, и речами, и личными беседами, неизменно восторженно комментируя величайших драматургов»[33].

С. А. Юрьев с особенной теплотой относился к Южину и часто появлялся в его доме. Их встречи, как правило, начинались и кончались сокровенными беседами на разные, близкие {47} обоим темы. Мария Николаевна с большим интересом слушала их разговоры и сожалеет в своих воспоминаниях, что «не додумалась их записать».

Умер С. А. Юрьев в декабре 1888 года. Смерть его огорчила многих — и тех, кто знал, и кто не знал лично этого симпатичного старца с внешностью библейского пророка. Спустя три месяца Общество любителей российской словесности обратилось к Южину с предложением прочитать на торжественном заседании доклад о деятельности покойного. Южин был тронут оказанной ему честью. Он выбрал темой доклада «Отношение С. А. Юрьева к сцене» и с большим успехом выступил с ним 12 марта 1889 года в актовом зале Московского университета — первый раз перед столь обширной аудиторией.

К Малому театру С. А. Юрьев относился не только с глубоким вниманием исследователя и пропагандиста великих творений западноевропейских драматургов, которые он рекомендовал своим молодым друзьям-артистам. Он горячо ратовал за сценическое профессиональное воспитание актерских кадров.

Драматические курсы при Малом театре, некогда выпустившие плеяду замечательных профессиональных актеров, с 60‑х годов прекратили свое существование. Это отрицательно сказалось на художественном уровне театра. В 70‑е годы воцарилась явная тенденция отказа от традиций и единого творческого принципа; возросло число любителей в труппе, сильно снизивших художественный уровень спектаклей. Отсутствие профессиональной подготовки актеров беспокоило многих, в том числе и Островского, который письменно обратился в дирекцию императорских театров с настоятельной просьбой вновь открыть драматические курсы. Прогрессивно настроенных актеров Малого театра также волновал вопрос о профессиональной подготовке молодого творческого поколения. Был даже создан специальный проект; но проект проектом, а дело не двигалось с места.

Положительную, а возм