По темной лестнице. Я вспоминаю кузнечика

 

Восьмой день.

Раннее утро. Звучит музыка. Толпы шоколадных человечков устремляются на дворцовую площадь.

Шоколадная дверь моей комнаты с шумом распахивается, и на пороге появляется Управляющий в золотистой шляпе с фруктами.

Управляющий отвешивает низкий поклон:

– Доброе утро! Как спали‑почевали – на бочку или на спинке? Мягка ли была зефирная подушечка? Не давило ли кремовое одеяльце?

– Нет, – пробормотал я.

Он поклонился еще ниже:

– Разрешите поздравить вас с нашим общим праздником в честь Шоколадного Солнца.

– Я вас тоже поздравляю, – сказал я.

– Идите за мной, – кивнул он. – Я проведу вас самым коротким путем.

Мы вышли в коридор. Там уже стояли Цыпленок, Ложка и Солдатик. Слева неожиданно раздвинулась стенка, открылся темный проход, и мы стали подниматься по лестнице. Мы шли гуськом – впереди Управляющий, за ним я. Цыпленок, Солдатик и Ложка. Управляющий поднимался быстро, и мы еле поспевали за ним. Трудно было дышать. Пахло испорченными пирожными и прокисшим вареньем. Я задыхался, кружилась голова.

И вдруг я вспомнил. Когда я был маленьким и жил в детской колонии, ко мне пришел Кузнечик. Как раз в тот день мы с Витей назначили срок побега: через три дня в среду.

У нас уже было собрано немного хлеба, и еще Витя решил продать свою куртку из верблюжьей шерсти. Она была хоть и старенькая, но теплая. И мы отправились на ташинский рынок.

Мы уверенно вошли в ворога и остановились, удивленные: воскресный рынок был почти пуст. Возле стоек, занесенных снегом, кое‑где маячили бабы, закрученные в платки. Одна продавала варенец в стаканах. И поверх каждой порции – желто‑коричневая пенка. Витя замедлил шаг, достал курточку.

– Меняешь? – тотчас спросила женщина.

– Да.

Женщина сняла варежку, пощупала шерсть:

– Старая. Ну, берите по стакану, кушайте.

– Мы на хлеб меняем, – сказал Витя.

– Тю‑у‑у! Где ж его взять? – едва разжимая замерзшие губы, ответила женщина.

И мы пошли дальше. Мы долго бродили по рынку – мы ждали, когда принесут продавать хлеб, – до самой темноты ждали. Я замерз. Сырой февральский ветер забрался под мое старенькое пальто и не уходил оттуда до самого дома.

Даже у печки я не мог отогреться. Я раньше всех забрался в постель, свернулся, обхватив колени руками. Медленно, медленно входило в меня тепло, глаза мои слипались, мысли начало сносить в сторону…

И вот тогда пришел ко мне Зеленый Кузнечик. Он пришел и сказал:

«Идем, я тебе покажу».

«Что?»

«Тсс! Не говори так громко, – сказал Кузнечик. – Идем, я тебе покажу, где можно достать хлеб».

«А где?»

«Идем! Идем!» – Он быстро поскакал, и его трудно было увидеть в зеленой траве.

«Эй! Эй! Погоди! – Трава била меня по коленям. – Эй! Я сейчас упаду».

«Что ты так медленно ползешь?» – кричал Кузнечик.

«У меня почему‑то нога… они не идут… Мне больно… – И я понял, что не могу ступать. Я наклонился, и в этот момент огромный цветок ударил меня в лицо. Я упал. – Эй! Я упал!»

«Я вижу. – Передо мной, совсем радом, стоял Кузнечик и жалостливо на меня смотрел. – Тут уж совсем недалеко», – сказал он.

Я с трудом поднялся.

«Вон, – показал Кузнечик, – видишь, Ташино. А на окраине, вон там, за прудом, – ваша столовая».

«Далеко», – сказал я.

«А я тебе покажу короткую тропинку».

«Наверно, я сломал ногу».

«Да нет, ты просто ушибся. Идем скорее!»

Я пошел вслед за Кузнечиком. Но почему‑то очень быстро темнело. Я уж не видел Кузнечика, а только слышал, как он цокал ножками.

«Эй! Эй!»

Передо мной поднимался забор.

«Вот и пришли», – услышал я снизу голос Кузнечика.

«Но это не похоже на нашу столовую. Где же калитка? И где ребята?»

«Мы пришли другим путем. Этот забор с другой стороны столовой».

«Как здесь плохо пахнет».

«Свалка тут. Да ты не обращай внимания. Иди».

Я пошел по тропинке вдоль забора. Тропинка становилась все уже и уже.

С одной стороны тянулся забор, а с другой была черная пропасть. Я все время прижимался руками к забору:

«Эй! Где же калитка? Эй!»

Никто не ответил.

Полезу через забор, решил я. И уцепился за доску. Я начал подтягиваться и опять больно ударился коленкой. Еще немножко! Чуть бы подтянуться… Ну, еще хоть чуточку… Хоть ка… Доска заскрипела, и я вместе с ней рухнул вниз…

– Он никак не проснется, – услышал я знакомый голос. Это был голос Вити. – Ты горячий, – сказал мне Витя. – Простыл, что ли?

А я был рад, что проснулся. И я подумал, как хорошо, что можно проснуться. Можно проснуться, когда тебе страшно. Можно проснуться, когда ты летишь в пропасть. Можно всегда проснуться…