Трехсоставность человека (дух-душа-тело).

Одной из важнейшей посылок христианской психологии является учение о трехчастном строении человека.[312] В наиболее разработанном виде это учение находим у свт. Феофана Затворника.[313] Трихотомисты признают в человеке три различных субстанций: дух, душу и тело. Они считают, что дух отличается от души не менее радикально, чем душа отличается от тела.

Свт. Феофан приводит интересную мысль о девятичастном строении человека (по подобию ангельской иерархии Дионисия Ареопагита): «…Внутри нас есть три рода действий: мысли, представления, соображения; желания, склонности, предприятия; и чувства всякого рода. Но как в составе существа нашего нельзя не различать трех частей: тела, души и духа, то и те три рода действий являются в нас на трех степенях, или в трех состояниях, именно: животном, душевном и духовном. …Мы должны сознать девятерную иерархию сил, во внутреннем нашем мире качествующих и действующих под прикрытием тела, этого грубого вещественно-стихийного состава, как и в природе девятерная иерархия вещественных сил действует под видимым нами грубым составом нашей планеты и как в мире невидимом духовном есть девять чинов Ангельских».[314]

В Священном Писании также есть места, на которые можно сослаться при утверждении трехсоставности человека, например:

«Слово Божие живо и действенно и острее всякого меча обоюдоострого: оно проникает до разделения души и духа, составов и мозгов, и судит помышления и намерения сердечные» (Евр. 4, 12).

«Сам же Бог мира да освятит вас во всей полноте, и ваш дух и душа и тело во всей целости да сохранится без порока в пришествие Господа нашего Иисуса Христа» (1 Фес. 5, 23).

В определённом смысле православный взгляд на мир и человека двойственен, христианская философия признаёт существование материи и духа, в человеке они слиты воедино[315], причём духовное проявляет себя через материальное.

Противоположные взгляды, когда признаётся господство одной из этих составляющих, одной реальности, будет монистическим. И здесь есть два крайних полюса.

Идеалистический монизм признаёт только духовное (материя при этом считается только проявлением, экстериоризацией духовного). Подобные идеи были у еретиков-гностиков, докетов, отрицавших Боговоплощение, из классических философов эта тема отчётливо видна у Гегеля.

Материалистический монизм считает, что всё есть материя, наиболее ярко это видно в учении Фейербаха. Диалектический материализм утверждает, что всё есть материя, но она существует в единстве и борьбе противоположностей, причём в результате этой борьбы происходят качественные скачки.

Основываясь на материалистическом отношении к человеку, многие экспериментальные психологические школы отрицают факт существования души или просто обходят этот вопрос. Так образовалось целое направление, иногда называемое «психологией без души».

Что касается христианского отношения телу и материи, Отцы Церкви подчеркивали их Божественное происхождение. «Я исповедую, что материя есть творение Божие и она прекрасна, - говорит преподобный Иоанн Дамаскин. - Я не поклоняюсь материи, но поклоняюсь Создателю материи, ставшему ради меня материальным... и соделавшему через материю мое спасение».[316]

Глубоко неверным является утверждение, что христианство презрительно относится к телу. Гнушение плотью было характерно для некоторых еретиков (гностиков, монтанистов, манихеев), взгляды которых в святоотеческом богословии подвергались резкой критике: «Многие из еретиков говорят даже, что тело и не сотворено Богом. Оно-де не стоит того, чтобы сотворил его Бог, говорят они, указав на нечистоту, пот, слезы, труд, изнурения и все прочие несовершенства тела... Но не говори мне об этом падшем, осужденном, униженном человеке. Если хочешь знать, каким Бог сотворил наше тело вначале, то пойдем в рай и посмотрим на первозданного человека» - пишет свт. Иоанн Златоуст.[317]

Не следует рассматривать тело как нечто чисто утилитарное, вспомогательное и случайное. Согласно православному учению, тело – это не просто случайное прибавление к душе, а один из уровней человеческой личности. Личность выражает себя и посредством тела. Можно сказать, что тело является пространственной границей личности.

Православная аскетика учит пути восхождения к Богу. Одним из инструментов этого восхождения является «умерщвление плоти», то есть ограничение телесных проявлений для активизации духовной жизни. «Чем тучнее тело, тем немощнее душа, а чем суше тело, тем сильнее душа… Чем более иссыхает тело, тем душа делается утонченнее. Чем утонченнее душа, тем она пламеннее», - писал авва Даниил.[318]

Такие «обвинения» в адрес тела не редкость в устах подвижников благочестия. Однако сама телесность в православным понимании никогда не умалялась.[319] Интересны в этом смысле слова свт. Григория Богослова: «Должен сказать вам, братья, что мы обязаны заботиться и о теле – этом родственнике нашем и сослужителе души. Хотя я винил его, как врага, за то, что терплю от него, но я же люблю его, как друга, ради Того, Кто соединил меня с ним».[320]

Когда в аскетической литературе говорится о вражде между плотью и духом (начиная с апостола Павла: «плоть желает противного духу, а дух - противного плоти»; Гал. 5:17), речь идет о греховной плоти как совокупности страстей и пороков, а не о теле вообще. И когда говорится об «умерщвлении плоти», имеется в виду умерщвление греховных склонностей и «плотских похотей», а не презрение к телу как таковому. Христианский идеал не в том, чтобы унизить плоть, а в том, чтобы очистить ее и освободить от последствий грехопадения, вернуть к первоначальной чистоте и сделать достойной уподобления Богу.

Как известно, тело человека материально, обладает известными свойствами и функциями, подвержено изменениям, старению, болезням, разложению после смерти. «Кожаные ризы», полученные человеком после грехопадения, стали своего рода веригами (то есть, цепями) души.

Но будет нелишним напомнить, что «понятие «кожаные ризы» относится не только к телу, но и к душе человека. Сами по себе немощи естества не являются грехом, это «неукоризненные страсти», которые по Праведному Суду Божию служат лишь наказанием за грех. Однако в условиях грубости и тленности плоти «естественные страсти»[321] служат источником «неестественных», то есть греховных страстей. Так, забота о здоровье и благосостоянии тела побуждает к чревоугодию и сребролюбию, невосприятие к духовному миру неизбежно приводит к забвению о Боге, к тщеславию и т.п. Получается, что «кожаные ризы» – это не только огрубевшее тело, но и душа, подверженная страстям».[322]

Именно с телесностью связаны многие творческие способности человека. Святой Григорий Палама усматривал превосходство человека над ангелом именно в том, что человек, в отличие от ангелов, обладает телом и вследствие этого обладает творческими способностями, которых, с точки зрения Паламы, у ангелов нет. Благодаря тому, что человек обладает телом, он занимает совершенно особое место в мироздании – связывает воедино видимое и невидимое.[323] Святитель говорит: «Мы одни из всех тварей кроме умной и логической сущности имеем ещё и чувственное. Чувственное же, соединённое с логосом, создаёт многообразие наук и искусств и постижений, создаёт умение возделывать поля, строить дома и вообще создавать из несуществующего (хотя и не из полного ничего – ибо это может лишь Бог). И это всё дано людям. Ничего подобного никогда не бывает у ангелов».[324]

Следует отметить, что в составе человека телу также отводится достойное место, идеал подвижничества – умерщвление не самого тела, но живущих в нем страстей. Св. Григорий Палама, например, неоднократно упоминает о «богопричастности плоти»[325].

По учению Паламы, нетварная благодать Божия укоренена в самом акте сотворения человеческой природы. По замыслу Творца, человек есть существо, которое изначально содержит в себе Божественную благодать.