Вывоз в миллионах марок (средняя месячная)

(Источник: Федеральное статистическое бюро)

Не говорит ли это об уродливом извращении, когда мы стараемся подвести под рубрику «порядок» такую худшую форму непорядка, как принудительное валютно-денежное хо­зяйство. Мы должны, наконец, освободиться от воззрения, будто наибольший порядок существует там, где возможно большее число людей должно заниматься принудительным установлением порядка и борьбой с непорядком.

Когда не видно никого, кто охранял бы порядок, тогда еще слишком многие полагают, в состоянии странного ослеп­ления, что вообще никакого порядка нет. В той же плоскости лежит мое утверждение, что при всех разговорах о создании Европы следует не только думать о том, что можно органи­зовать и каким образом, но в одинаковой степени и о том, что мы могли бы или даже должны были бы упразднить, чтобы сделать возможным естественное, органическое ста­новление Европы. Например, свободная обратимость валют привела бы к правильному и лучшему решению множества проблем, и поэтому можно ожидать, что последствия уста­новления этой свободной обратимости окажут влияние поч­ти на все области общественной жизни. Экономическая по­литика стала бы при этих условиях гораздо более ярко выра­женной. Я иду даже дальше и утверждаю: тот, кто сможет упразднить принудительное валютно-денежное хозяйство, сделает для Европы больше, чем все политики, государственные деятели, члены парламентов, предприниматели и чинов­ники вместе взятые.

Мои постоянные призывы и напоминания, что следует добиваться «функциональной» организации Европы (то есть Европы, объединенной в целях выполнения известных функ­ций. - Прим. перев.), не должны дать повод к ложному тол­кованию, будто я являюсь упрямым противником каких-либо учреждений европейского масштаба. Однако я решительно отвергаю ту точку зрения, что подлинные трудности могут быть действительно преодолены путем создания учреждений (то есть и без наличия органических функций совместной деятельности. - Прим. перев.). Расхождение во мнениях в этом как раз и заключается.

«Кто является хорошим европейцем?»

Каждая попытка решить проблему только путем созда­ния тех или иных учреждений несет в себе опасность того, что можно застрять на мнимых решениях. Для меня здесь не существует дилеммы «или - или»; я стою за формулу «как то, так и другое», - причем ударение определенно лежит на преимуществе функциональной интеграции.

Я неоднократно имел возможность убедиться, насколь­ко могут оказаться плодотворными результаты того, что лю­ди должны сесть за один стол, чтобы найти общие для всех решения. [32] Однако решающее значение имеет то, чтобы работа учреждений, в качестве специфически «учрежденчес­кой» деятельности, не пыталась вытеснить, заменить или да­же совсем устранить функциональное взаимодействие, функ­циональную игру сил. Задачей учреждений должно быть слу­жение, - и притом исключительно, - служение, направлен­ное на поддержание функции общего рынка; они должны со­действовать установлению свободы. Если, вместо этого, уч­реждения намерены сами «наводить порядок», то они явно не на месте.

Современный человек, в самом деле, привык представ­лять себе какой-либо настоящий порядок или строй лишь вы­раженным в наличии ряда «организаций» или целой армии чиновников, причем ему хотелось бы, по возможности, даже слышать, как «песок хрустит в механизме». Таким образом и получается, что предложенный мною путь свободы подвер­гается все новым и новым нападкам, а меня упрекают, что я якобы плохой европеец. Это заставило меня обстоятельным образом высказаться на страницах «Дейче корреспонденц», в номере от 21 июля 1955 года, на тему «Кто является хоро­шим европейцем?» Я заявил следующее:

Я во всяком случае не намерен допустить, чтобы мое европейское сознание, а также моя вера в это дело подверга­лись сомнениям из-за того, что я поставил соответствующие вопросы иначе и предложил всем участникам пересмотреть вопрос, действительно ли в деле построения Европы лишь один путь и лишь один метод, или, может быть, есть и дру­гие средства, которые скорее и эффективнее привели бы к цели. Я хотел бы совсем ясным образом выразить и объявить, что я не в меньшей степени стремлюсь к Европе, а в большей, чем такое стремление находит себе выражение в проектах дальнейших «частичных интеграции». Если понятию «ча­стичная интеграция» теперь склонны придавать иное толко­вание и при этом скорее имеют в виду передачу частичных функций, а не эффективные объединения по отдельным от­раслям, то это может только внести путаницу в понятия.

Каждая настоящая функция неделима. Поэтому являет­ся не бегством от Европы, а моей заботой о Европе, если я высказываю опасения, что путем такого рода операций сло­жения и аккумуляции не будет достигнута ни наша эконо­мическая, ни наша политическая цель. И далее, - я не противлюсь европейским соглашениям, но, наоборот, я хотел бы создать для них предпосылки; ибо необходимо сначала до­биться внутреннего упорядочения в народном хозяйстве от­дельных стран и обеспечить таковое в плане государственной ответственности каждой отдельной страны, - иначе интегра­ция должна привести к надгосударственному дирижизму.

Но из этих моих соображений вытекает также ясным об­разом, что я не склонен рассматривать Европу в качестве по­следней и абсолютной цели создаваемого экономического порядка и строя. Здесь хозяйственно-политический деятель может разойтись во мнениях с деятелем внешней политики. Для меня интеграция представляется только первой «стан­цией», только первым этапом, который нам ясно виден и на котором, прежде всего, необходимо снести и упразднить все препятствия и преграды международному товарообмену.

Я стремлюсь во всяком случае идти по пути основанно­го на свободе деятельности и труда свободного объединения со всеми странами Западного мира, и особенно, конечно, с нашими европейскими партнерами. Европа может предста­вить собой хозяйственную или политическую форму интегра­ции. Но цель лежит дальше, - а это означает, что мы не сме­ем допустить, чтобы Западный мир оказался еще раз расщеп­ленным на различные отдельные экономические зоны. [8]

Людвиг Эрхард. "Благосостояние для всех" - Глава ХVI. Феникс возрождается из пепла

Если месячный экспорт Германской Федеративной Рес­публики поднялся приблизительно с 300 млн. нем. марок в начале 1949 года до почти 3 млрд. нем. марок к концу 1955 года, то стоит поинтересоваться основами этой несомненно успешной внешнеторговой политики.

Эти принципы сводятся, в конечном счете, к двум ос­новным тезисам, которые постоянно упоминаются в этой книге. Первый - это постулат абсолютного преимущества свободы над всеми попытками, направленными на то, чтобы государство планировало хозяйственную жизнь, направляло и вело ее на помочах, а второй - сознание того, что свобода неделима.

Это сознание не допускает промедления, нерешительно­сти, ему чуждо мелочное торгашество из-за выгод. Еще ме­нее совместимо с таким духом свободы представление о двустороннем взаимном компенсировании в межгосударст­венных хозяйственных отношениях. Основанная на этом соз­нании внешнеторговая политика пытается осуществить те же цели, на достижение которых была направлена экономиче­ская политика внутри страны. Дело идет о том, чтобы уп­разднить протекционизм в его различных видах, как-то: си­стему валютных ограничений, искусственно созданные тамо­женные преграды и другие административные манипуляции и преодолеть тот узколобый эгоистический ход мыслей, ко­торый сделал жизнь в Европе мучительной.

С этой идеологией «мелких огородов» необходимо было быстро и основательным образом покончить.

Вот почему в 1948 году, когда мы начали восстанавли­вать внутреннюю хозяйственную свободу в Германии, для меня стало почти нравственным требованием - в наиболее короткий срок добиться решительного поворота к политике либерализации внешней торговли.

Несмотря на тогдашнее отставание нашей производи­тельности и другие неблагоприятные отправные условия, к концу 1949 года доля либерализированного частного ввоза из зоны Организации европейского экономического сотруд­ничества возросла по сравнению с периодом с октября 1948 года до сентября 1949 года - до 58,2%, а в октябре 1950 года достигла 63,7%. В то время мы провели этот переход к либерализации не в силу заносчивости и задора, и тем более не из-за империалистических бредней. Горькая нужда заста­вила нас подвергнуть столь тяжкому испытанию наше убеж­дение в преимуществе свободы.

Разрушенное германское хозяйство не могло бы обеспе­чить немецкому народу никакой основы для существования, если бы ему не удалось в кратчайший срок достичь уровня производительности передовых индустриальных государств мира.

Перевод стрелки на успех

Нам надо было в известном смысле безжалостно и без пафоса признать альтернативу: если в германском хозяйстве и в хозяйствующем человеке еще имеется достаточно силы и энергии, чтобы удачно произвести эксперимент оздоровления через конкуренцию на мировом рынке, тогда путь для вос­становления Германии был бы открыт. И тогда, в частности, была бы дана возможность предоставить многим миллионам беженцев подходящее занятие и открыть всему немецкому народу путь к жизненному стандарту, соответствующему по­нятиям западной цивилизации. Если же у нас не хватило бы этой силы, то успешное восстановление было бы немысли­мым. Иными словами, без выхода на мировой рынок и без приготовления к его высшим достижениям у нас не могло бы быть счастливой будущности. Как покупатель сырья и как поставщик готовых товаров, Германия зависит от миро­вого рынка.

В этом отношении немецкий народ должен быть особен­но благодарен помощи по плану Маршалла. Эта великодуш­ная поддержка заслуживает, чтобы ее оценили, прежде всего, за ее моральное влияние. Она дала немецкому народу почув­ствовать, что он не оставлен всеми, но что ему снова предо­ставлена возможность соучаствовать в прогрессе свободного мира. Однако экономическое и финансовое значение ее было не меньшим. Федеральное правительство, тем не менее, никогда не забывало, что на его ответственности лежит за­дача - собственными силами создать предпосылки для того, чтобы мы имели возможность сами оплачивать промышлен­ными товарами ввоз продуктов питания и сырья. Для такой политики стала совершенно очевидной необходимость «от­крыть ворота» и предпринять попытку, повсеместно приз­нанную, пожалуй, даже жестокой, попытку заставить немец­кую экономику пойти по пути повышения уровня его произ­водительности. [59]

Таким образом, с того момента, как германская внеш­неторговая политика перешла в компетенцию министерства народного хозяйства, в основу ее был положен принцип ли­берализации в самом широком смысле слова. Это обнаружи­лось с особенной ясностью во время германского кризиса внешних платежей по ЕПС, когда в феврале 1951 года мы были вынуждены временно отказаться от либерализации из-за долгов в пределах Европейского платежного союза, разме­ры которых стали угрожающими. Со всех сторон мне даже советовали тогда отречься от принципа свободы и оконча­тельно отказаться в будущем от желания подавать хороший пример. Оппозиция высказала мнение, что при попытке либерализировать европейскую торговлю, нам следовало бы взять на себя роль скромного попутчика (см. главу «Рыночное хозяйство преодолевает плановое хозяйство»).

В противовес подобным близоруким советам наш инте­рес побуждал нас поддерживать готовность стран, не быв­ших под таким сильным давлением, путем проявления дина­мической силы, имеющей конечной целью разрушение су­ществующих плотин. [8]

В то время доля западногерманского вывоза в общей сумме экспортных операций на мировом рынке не составля­ла даже и 3%; при столь скромном размере экспорт не мог содействовать успешному осуществлению дела восстановле­ния. Все мероприятия со стороны ГФР во время упомянутого платежного кризиса с ЕПС (1950-1951 гг.) исходили из на­мерения и желания спасти принцип либерализации не толь­ко для нас, но и вообще, и сделать поэтому возможным ско­рейшее возвращение к либерализации.