Глава XX. Нежданное воссоединение.

Когда Джутовский пришел в себя, то решил, что возвращение сознания – одно из самых страшных испытаний за все эти сутки. Голова, да и все тело, болели. Он, стиснув зубы, поднялся и сел, достал аптечку и принял положенный в таких случаях восстанавливающий   препарат, который должен будет помочь ему прийти в порядок, чтобы продолжать путь. Механизмы бронекостюма работали, в отличие от него, отлично, и поддерживали его, помогая уменьшить боль. Квадроцикл был разбит вдребезги, похоже, не столько поврежденный взрывом, но больше – раздавленный механической ногой чудовища. Он доковылял до одного из домов, относительно целого и залег там. Поев немного, он лег и скоро заснул.

Проснувшись, он с удовлетворением отметил, что боль уменьшилась, а конечности теперь двигаются без проблем. Компьютер показывал, что проспал он почти целые сутки. Двигаться он уже сносно мог, а потому с наступлением темноты двинулся дальше. Увы, пешком путь, учитывая еще сохраняющуюся боль, длился намного дольше. Поднимаясь по холму, он увидел поваленный столб с табличкой «Маактенхайм». Это был еще один город, но до него еще надо был дойти, а потом и пройти через него. Впрочем, когда он решил сделать привал, укрывшись в неизвестно как оказавшемся здесь, в безлюдной местности сарае, город уже виднелся на горизонте.

После отдыха он с удовлетворением отметил, что его самочувствие после отдыха стало лучше – препарат продолжал действовать, а значит, настала пора продолжать путь. На сей раз путь прошел необычно спокойно – лишь раз за все время он встретил пауков, а добравшись до города, идти все же было легче, в том числе, с точки зрения безопасности. Здесь тоже были одни развалины и тоже повсюду были следы тяжелых боев, в том числе, масса уничтоженной техники, как своей, так и чужой и снова масса трупов. Когда он добрался до станции метро, то увидел, что она сильно повреждена взрывами. Тем не менее, он рискнул пробраться внутрь и даже смог спуститься в туннель, где тоже повсюду были следы боев. На путях лежало неисчислимое множество подбитых пауков и крабов, трупов своих было куда меньше. Вот, по путям пробежал краб. Джутовсий залег, а злобный механизм, не останавливаясь, пробежал мимо. Проще дело пошло, когда он наткнулся на мотодрезину. За все время он больше не встретил машин противника. Проезжая одну из станций, он как ему показалось, увидел проскользнувшую по перрону тень. Что за наваждение? Он остановил машину и пошел туда. Возможно, что это – паук, но вдруг в этой каменной пустыне сохранилось живое человеческое существо. Он подошел к лестнице и тут снова ему померещилось там, наверху. Он не заметил, как поднялся наверх. Помещение станции было относительно целым, но в вестибюле валялся подбитый паук. Он вышел из здания и осмотрелся. Вокруг была площадь, застроенная частью в зданиями в классическом стиле – в тех тяжелых формах, которые были характерны для эпохи Дульфа, частью более легкими домами, построенными в ранний период правления Вайля, и конечно, небоскребами, характерными для последних лет. Все они были в разной степени разрушены. Он осмотрелся. Вокруг все было пусто, мертво. Очевидно, что ему всего лишь померещилось, но едва он хотел вернуться в туннель, чтобы продолжить путь, как взор его привлекла стена разрушенного здания, на котором было что-то нацарапано человеческой рукой. Кто-то и на этой войне, пожинающей свои страшные плоды, думает о творчестве, пусть и в такой форме. Он подошел поближе. Стена была испещрена какими-то крючками, завитками.

«Чудно.» - Подумал он.

Однако, он не мог отделаться от мысли, что где-то уже видел эти загогулины. И вдруг вспомнил – он видел их в дневнике Оришо. Это была письменность, которой пользовалась долианка. Он напряг память и когда она отозвалась

на его запрос, прочитал: «Ну айи ТЭКе ч’ишиль уч’шаи тэле»[8].

Это слова из долианского варианта молитвы «Отче наш…». Выходит, здесь, на этой войне есть и долианцы! При этом он вспомнил Оришо и сердце его забилось сильнее. Он пошел, дабы осмотреть окрестные кварталы. Так он дошел до местного парка, теперь совершенно опустошенного. Ограда была тоже совершенно уничтожена. Он шел вперед. Парк частью занимал склон холма и там, на вершине холма показалась фигура в бронекостюме, причем, той модификации, какая была и на нем, то есть, это гарантировано, был свой. Джутовский окликнул незнакомца. Тот взмахнув рукой, что-то прокричал. Наш герой, отбросив сомнения, пошел к незнакомцу, ведь корвиды вели себя совсем по-другому (он, скорей всего, пустился бы наутек), а значит, это свой.

«Вы здесь один или в составе группы?» - Спросил Джутовский, подходя к нему.

«Титу’эш хишму а ТитЎ[9].» - Неожиданно ответил незнакомец, говоря по-долиански. Голос человека был очень знаком. Джутовский был еще в ступоре от такой неожиданности, но в этот момент он поднял забрало бронешлема и сердце Джутовского затрепетало. На него смотрела Оришо!

Да, это была она! Минуту они смотрели друг на друга, а потом они бросились обниматься.

«Дорогая моя! Как долго я тебя не видел! Я так долго ждал этого дня!» - Говорил он.

«Я тоже. Я молилась о тебе и знаешь, я знала, что Бог не оставит тебя и может, даже воссоединит нас, ведь сказано: «Что Бог сочетал – человек да не разлучает». Я знала, что этот день настанет!» - Ответила она.

«Ты снилась мне так часто и иногда снилась в дни, когда особенно была нужна помощь. Однажды ты во сне даже предупреждала об опасности, а когда проснулся, то выяснилось, что я действительно чудом избежать опасности.» - Продолжал говорить он.

«Это не я! – Улыбнулась она: - Это Бог хранит тебя.»

«Но как же я соскучился по тебе – Говорил он: - С того дня, как мы расстались, мне так редко удавалось общаться с тобой и так мало. А потом, с месяца, когда ты должна была родить, вовсе потерял с тобой связь. Что с тобой было в эти дни?»

«Едва я проводила тебя, как за мной пришли. – Сказала она, опустив голову: - Врачи пришли в сопровождении этой вашей «народной милиции» и сейчас же предъявили постановление о моей госпитализации «в связи с необходимостью заботы о здоровье будущего ребенка». В больнице они мне устроили почти тюремный распорядок, контролировали каждый шаг, в том числе, разговоры с тобой, указывая, что говорить, что не говорить, стояли над душой, следили за разговором, контролировали время. А когда роды состоялись, то они объявили, что я, как они сказали, «обручена всему рабочему классу Лердии» и будучи женщиной трудоспособного возраста, подлежу трудовой мобилизации, а ребенка отобрали, сказав, что я, как «асоциальный элемент, зараженный буржуазными предрассудками», не способна дать ребенку подлинное социалистическое воспитание (Джутовского охватила ярость) и притом, как они сказали, монополия на воспитание детей принадлежит «трудовому народу РЕСПУБЛИКИ». Куда они дели ребенка – мне не сказали..»

«Насколько я помню, у нас должен был появиться сын.» - Скаазл он.

«Да – Ответила Оришо: - Но про него после родов мне посоветовали забыть, а меня, мобилизовав, отправили куда-то в Тооти…»

«Западная Альтринга.» - Задумчиво произнес Джутовский.

«Может быть. – Ответила она: - Там меня определили на местный завод по производств военной амуниции и поселили в общежитие, похожее на казармы у меня на Родине, да еще с каким-то тюремным распорядком, так что мы без согласия начальства и выйти погулять не могли и ни отдыха и ни продыха от этого контроля – на работу под контролем вооруженных молодчиков, также домой, в выходные – как детишки в детском саду – строем в кино, строем в музей и так далее и ни шагу ни влево, ни вправо!»

«Ну, эти причуды я знаю – Ответил он: - Я сам так в Петерсберге жил. Мне, правда, хоть в храм в воскресенье дозволяли ходить с условием, если к 8 утра я буду в общежитии, благо, что по воскресеньям во многих храмах проводятся ночные службы.»

«Ну, меня вообще никуда не пускали, одежду отобрали, вместо этого дали какие-то вонючие тряпки, да еще смеялись надо мной, когда я облачилась во все это, косу остригли. И все время говорили, что я, дескать, неправильная, не так говорю, не так работаю, словом, не такая, как все, словом, меня надо усердно социализировать и только тогда я стану человеком. Мракобесие какое-то!» - Говорила она.

Джутовский с негодованием слушал рассказ жены. Да, натерпелась же она от ревнителей «власти рабочего класса». А ведь речь шла не о какой-то провинциальной «дочке недобитого буржуя», на которых все показывали пальцами и травили во дворах и на улицах, указывая на их происхождение и подозревая в неблагонадежности. Речь шла о девушке, которая в свое время, вдохновленная социалистическими идеями, прилетела учиться не куда-то (ведь на Адзиоре было много своих прославленных учебных заведений), а сюда, на Лердию и не улетела по окончании учебы, как ее сестра – Шалламунна, оставив Родину, братьев и сестер (которых у нее было много) и связав себя с государством, которое вот так с ней обошлось (правда, конечно, то, что она осталась на этой планете – заслуга не только классиков социалистического учения, а и его – Джутовского). Да, людская злоба способна обратить во зло даже самые хорошие идеи, каким, несомненно, было и это учение. Но Оришо принадлежала к другому народу, со своими традициями, а идеологи ПАРТИИ много говорили об уважении к этим традиции. А тут?! Насильственное обрезание косы для долианки было почти равносильно надругательству. Этот символ женственности долианки бережно хранили и обрезали косу очень редко, превращая это в этакий ритуал. Так, обрезание косы у девушки происходило в день совершеннолетия, при этом, как говорила Оришо – долианцы-язычники (были и такие) вешали эту косу над входом в комнату девушки, считая, что это сулит удачу (Оришо всегда считала это глупостью). Еще раз это делалось в день свадьбы (в день их свадьбы Оришо обрезала лишь самый кончик косы) и по достижении 45 (тогда коса отрезалась до основания). Так что для долианки это было неслыханным оскорблением и пусть не все среди этого народ так ревностно блюли эти традиции, но уважать их все же надо было.

«Ну, да ладно. Что переживать из-за волос? Они еще отрастут. – Говоря это, она сняла шлем и он увидел ее волосы,

действительно остриженные примерно до плеч, причем, местами неровно, впрочем, ему она нравилась и такой: - Меньше времени тратишь на уход за ними – больше полезного сделаешь. Но откровенно говоря, при всех заверениях в верности принципу дружбы народов такого от ваших я не ожидала!»

Джутовский видел, как на ее глазах появились слезы. Такое испытание, естественно, выдержит не каждый, а для нее, очевидно, эта история явилась испытанием твердости всей ее системы мировоззрения, тех идеалов, которые привели ее сюда, на Лердию. Немного подумав, он задал следующий вопрос, мучивший его: «Больше всего я переживал за тебя, когда в нашем общежитии началась вся эта мерзость с «женскими днями». Эти случки людей, как кошек и собак у меня вызывали настоящее омерзение, но самое страшное в том, что многие с радостью соглашались на участие в них, даже те, кто называли себя христианами…»

«Я тоже была в ужасе. Многие. – Ответила она, смотря на него своими черными глазами: - Но у тех женщин, с которыми я была, выбора не было, осталось лишь либо сопротивляться и тогда тебя могло ждать все, что угодно, либо покорно лечь под одного из тех…, у меня не поворачивается язык назвать их людьми, которые просто насиловали женщин на глазах у всей честной публики.»

«Неужели, все так страшно? И ни у кого не спрашивали?» - В ужасе спросил он.

«Нет, не спрашивали. – Опустив голову, говорила она: Спрашивали лишь тех личностей, которых к нам приводили. Большинство смирились и покорно ложились под них, но не я. Долианка никогда не позволяла вот так обесчестить себя, ни своему, ни чужому! После того, как я двум наставила синяков, а трое заработали сотрясение мозга, от меня отстали! Но когда я летела сюда, я верила тому, что здесь лучше, чем на моей родной планете, где после распада империи идет жестокая борьба за ресурсы. Оказалось – далеко не везде, мягко говоря. Теперь только одно в целом мире способно удержать меня от возвращения на мою Родину и это ты, Андри, Эндреш. Ради нашего с тобой брака и стоило все терпеть. А теперь мы переживем все эти беды вместе.»

Ее голос дрожал, а потом она замолчала, опустив голову. Немного подождав, он спросил: «А как же ты в армию попала?»

- Мобилизовали. Сказали, что у меня-де выдающиеся для женщины физические данные. Они создали целую армию, укомплектованную из одних женщин. Но нас почти не готовили – бросили, как баранов на бойню и здесь неподалеку, под Хайдером, нас всех раздавили. Ты был там?

- Нет. Я остался один куда раньше. Один раз мой полк был разгромлен где-то под Лейдером, а потом я пристал к другому полку, который раздавили где-то в степи при Бригельсе. С тех пор я иду и иду к своим.

- Повезло же тебе! С самого Бригельса. Ну, я все же иду куда меньше. Теперь все же вдвоем, хоть не скучно будет.

Она снова надела шлем и он пошли прочь из парка. Прежде чем идти прочь из парка, они поднялись на крышу одного из небоскребов. Мрачное зрелище представлял собой этот город отсюда, но в целом открывающаяся отсюда панорама была потрясающей. Уже рассвело (много же времени он потратил на это хождение по городу). Вдали виднелись горы, объятые дымкой и где-то там, на горизонте, виднелись темные столбы дыма, а рядом с ними на ветру реяло неизвестно как сохранившееся посреди всей этой разрухи красное знамя республики. Опасно было стоять здесь, но трудно было оторвать взор от этой картины. Но тут Оришо решила использовать камеру на бронешлеме для совсем нетрадиционной для нее функции – теперь они позировали друг перед другом, снимаясь на фоне этого реющего полотнища, бывшего своеобразным символом РЕСПУБЛИКИ, а потом, несмотря на опасность, она вдруг сняла бронекостюм, оставшись в одной форме и предложила сняться вдвоем. Ему было страшно, но сигналов компьютер не подавал и он неожиданно для себя сделал то же самое. Поучилась целая серия фотографий и только после этого они снова облачились в боевую амуницию и стали спускаться. Вскоре они уже были в туннеле. Мотодрезина довела их до конечной станции, откуда поднявшись, они обнаружили, что очутились уже на окраине. Предстоял дальнейший путь к своим и теперь Джтовский отвечал не только за себя, но и за жену (кем бы ни считало ее государство) и здесь рисковать было нельзя.

«Кстати, я разу не сказала тебе. – Произнесла она, когда они двинулись в путь: - Меня ведь тоже переименовали…»

«Ну, для нас двоих это не имеет значения. Для меня ты всегда будешь Оришо. И все же интересно.» - Сказал он.

«Для РЕСПУБЛИКИ я теперь Револина Вольксманнкригер. – Сказал она, скривившись: - Я смотрю, из всех жителей Лердии, какой бы они ни были национальности, делают хардиганцев.»

«Это у них называется «борьбой с буржуазным национализмом и национальными предрассудками», как они говорили.» - Ответил Джутовский.

«Думают ли они, что это может произвести обратный эффект? – Вздохнула она: - Мы-то с тобой понимаем, что все люди – братья, а ведь кто-то – нет! И эти немощные, как раз и могут впасть в этот самый национализм. Не хотелось бы так думать, но у меня ощущение, что эта политика еще принесет бедствий на наш с тобой мир….»

«Хорошо, что нас с тобой никто не слышит, а то ведь за такие слова и посадить могут.» - Заметил Джутовский.

«Всех не пересажают. Эта война, которой, будто бы, нет – перевернет убеждения многих.» - Сказала Оришо.

«Не всех. Некоторых она может укрепить, ведь на республику напал враг, стремящийся свести нас с социалистического пути, что и говорить, эти пауки так зверствуют, что волосы на голове шевелятся и многих это только укрепит – патриотический порыв сделает из них ревностных социалистов. А еще корвиды, которых гнали, как «врагов социалистического государства», а теперь, стоило власти Рабочей партии на части государства пасть, они подняли головы и начали зверствовать не меньше пауков – если ты не видела – во многих городах улицы кишат повешенными на столбах людьми, по-видимому, партизанами, ибо на солдат регулярной армии они не похожи. И кто кроме озлобленных на наше государство корвидов мог такое сотворить, притом, что их самих пауки убивают, как и любое человеческое существо, какое попадается им на пути?! А кого-то эти зверства укрепят в правоте проводимой политики.» - Говорил наш герой.

«Мудрые учатся на чужих ошибках. Умные – на своих, а глупые – не учатся вообще.» - Сказала Оришо.

Некоторое время они шли молча, а потом она прибавила к сказанному: «Даже самые хорошие идеи обращаются во зло в руках не тех людей.»

Так, беседуя, они продолжали путь, несмотря на наступающий день, ища укрытие, залегая, когда в вышине пролетали самолеты противника или проходили отряды пауков. В одном из окраинных домов они решили сделать привал.

«Что будет, когда мы вернемся к своим? – Рассуждал Джутовский, когда они готовились отдыхать: - Надеюсь, ты теперь не сильно враждебно настроена к социалистическому государству?»

«К государству – нет, конечно, но я против дурацких порядков, которые завтра способны дискредитировать это государство. При умном отношении к социалистическим идеям можно сделать много добра и наоборот.» - Вздохнула Оришо.

 В следующую ночь они продолжили путь и в течение ночи прошли около десятка поселков.

Глава XXI. Свои.

Так, продолжался их путь. Оришо вспомнила какую-то песню из того множества, которое держалось в ее голове. Пела она, конечно, на родном языке. Звучала она очень красиво, но наш герой понимал ее слова очень смутно. Наше с вами, дорогой читатель, преимущество в том, что мы можем спокойно представить ее смысл. Итак, представляю ее текст в понятной форме:

* * *

Много путей / с тобою пройдем,

Друг, не скорби, не печалься,

Пусть и сложны те пути,

Что мы должны обойти.

Снова вернемся в Родной свой мы дом,

Пусть и опасны пути,

Что мы должны обойти.

С помощью Божьей домой мы придем.

С домом, мой друг, не прощайся.

* * *

Да, мы слабы / и много врагов /

Нас на путях ожидают.

Часто они нас сильней,

Да, и намного хитрей.

Но с нами Бог и других нет богов,

Он силы нас придает,

Он по пути нас ведет.

С ним мы намного сильнее врагов,

Что погубить нас желают.

* * *

Солнце, взойдя, освЕтит нам путь,

Ветер с дороги разгонит /

Пыль, значит чист будет путь,

Где наши ноги пройдут.

Ты улыбнись, про печали забудь.

О! Как красив мир вокруг,

Ты посмотри, о, мой друг.

Тучи ушли, про грозу ты забудь.

Нас уж она не накроет.

* * *

Над головой / снова неба лазурь,

Ветер несет нам прохладу.

Снова вокруг все цветет

И цветов запах несет /

Ветер, что тихим стал вновь после бурь,

Что лишь недавно прошли,

Что беды нам принесли.

Но все прошло, друг, ты брови не хмурь.

Так, видно, нам было надо.

* * *

Но час настанет – вернемся домой /

Мы и все будет, как прежде.

Верь, Бог хранит нас в пути,

Что надлежит нам пройти.

Знаю, опасности ждут нас с тобой.

Трудная наша дорога,

В пути врагов ждет нас много.

Все одолеть с Богом сможем друг мой.

Верь, не теряй ты надежду.

* * *

«Красивая песня.» - Сказал Джутовский.

«Да. И как раз актуальная – о надежде, которую не стоит терять при прохождении трудностей.» - Сказала Оришо.

«Да, уж. Надежда – это то, что ведет нас вперед.» - Вздохнул наш герой, внутренне сетуя, что плохо понимает, о чем она поет.

Половину дороги она что-то мурлыкала себе под нос. Так, они дошли до очередного поселка. Когда они подошли к руинам ближайшего дома, откуда-то из них раздался голос: «Стой! Кто идет?»

«Пауки!» - Фыркнул Джутовский.

«Я вижу.» - Расхохотался незнакомец, высунувшись из руин. Это оказался человек в форме с нашивками Сил Охраны Революции. Свой, значит. Он осмотрел их и расспросил о принадлежности.

«Капрал Соревольс Хиндешвайльс из 14 пехотной армии, 23 мотопехотной бригады. Единственный выживший при столкновении с противником.» - Ответил Джутовский.

«Рядовая Револина Вольксманнкригер из 2 особой женской мотопехотной бригады 11 резервной пехотной армии. Единственная выжившая из всей армии.» - Сказала, в свою очередь, Оришо.

«Хорошо, данные подтверждаются.» - Произнес незнакомец, смотря в свой компьютер: «Ну, что ж, друзья! Мы, если угодно, партизаны, действующие здесь, в тылу противника. Ай да к нам – нам люди нужны!»

Встретивший их человек повел их в те самые руины, где был люк, спустившись в который, они попали в обширное подвальное помещение, содеиненное ходами. Здесь сидели человек десять самого разного происхождения. Новым все присутствующие были несказанно рады, встречая чуть ли не объятиями и расспрашивая о том, как же им удалось выжить.

«Вот уж удивляюсь, увидев в строю женщин!» - Сказал один из бойцов, сидящих в подвале.

«А вы разве ничего не слышали? Власти же начали мобилизацию всех – мужчин и женщин! Видимо, положение наше поистине исключительное по тяжести….» - Ответила Оришо.

Это также вызвало удивление и возгласы во всей толпе, ибо очевидно, все здесь были призваны в армию раньше – до выхода в свет этих приказов, однако, тут вмешались командиры, взявшись за опрос двух гостей. Оба они не скрывали ничего и эта правда приводила всех в изумление, особенно, рассказ Джутовского. При упоминании гигантского механизма, кроющегося под землей на территории Вайльсбурга-ан—Лахуса командиры принялись его тщательно расспрашивать, обращаясь и к памяти компьютера его бронекостюма, тщательно записывали его словесные показания и собирали соответствующие части памяти с его компьютера, а остальные весьма удивлялись его рассказам. Ничего такого они, естетственно, не видели, все, с чем они имели дело, это были обычные боевые машины противника - пауки, плоские машины и прочие. Слабо они были знакомы и с таинственными землеройными механизмами, разрушающими поселки. Весьма заинтересовал всех и рассказ Джутовского о похожих на крабов машинах – их они тоже не видели (наш герой заметил, что на поверхности они не встречались – только под землей), стало быть работали партизаны на очень ограниченной площади. Отрядом командовал ротмистр Вильхельм Танатус. Политкомиссаром был Танес Вайльсон, он же Анте Георгиевский (на хардиге он говорил довольно неуверенно, с сильным акцентом, но своим переименованием в «Сына Вайля» гордился неимоверно), ну, а встретившим их человеком был Револь Фрайманн, он же Альберт Родэ. Были в отряде и альтринцы и даже собакоголовые, был и корвид, перешедший к партизанам после того, как пауки перебили всю его общину. Интересно, что относились к нему не как к потенциальному «заговорщику», а как и к другим членам, без предубеждений. Что ж, после того, что он слышал из уст виденных им корвидов, это для Джутовского было радостной новостью. Надо ли говорить, что многие из них были бывшими членами коммун, подобными той, где был наш герой? Некоторые из них оказались горячими поклонниками «новой формы отношений полов», введенной Вайлем и Джутовский опасался за Оришо, но те, надо отдать им должное, не допускали к ней каких-то вульгарностей – лишь кто-то поинтересовался – не считает ли он ее своей женой. Естественно, оба они ответили утвердительно и отмечу, что даже поклонники «новых брачных отношений» демонстрировали уважение к ним. Джутовский разместился в одном из подвалов и провел там три дня. На третий день Танатус объявил, что командование приняло решение отправить их к своим, что весьма обрадовало Джутовского, который столько времени провел, гуляя по тылам.

Уже вечером с «большой земли» прибыл самолет, который выгрузил продовольствие и прочее, необходимое партизанам и на который пригласили наших героев. Сколько времени он не видел родную технику, и вот, он, серебристый треугольник с Серпом и Молотом!

«Эта часть наших с тобой злоключений закончилась!» - Радостно воскликнул Джутовский, когда они сели.

«Но чувствую, приключения еще предстоят!» - Сказала Оришо.

Вылетал самолет уже в темноте. Сам полет не обошелся без неприятностей от авиации противника, так что, как сказали члены экипажа, им пришлось отбиваться, но в целом, долетели они благополучно. Сел самолет на каком-топровинциальном военном аэродроме, где их встречали представители Сил Охраны Революции, которые, как это было и прошлые раз с нашим героем, когда он вернулся из длительного скитания по тылам, учинили теперь уже им обоим, длительный допрос и даже изучали показания их камер. При этом Джутовский не скрывал ничего, подробно рассказывая о своих приклшючениях, особенно подробно останавливаясь на своих наблюдений ранее незнакомых машин, включая аппараты, похожие на крабов, которых на поверхности он ни разу не видел, таинственные землеройные машины, роющие непонятные туннели и уничтожающие целые поселки. По поводу корвидов он много не говорил, умолчал многое, слышанное им. особенно по поводу их озлобленности на власть, впрочем, допрашивающие и так это подразумевали, опрашивая их. Конец всего этого был неожиданным – их вызвали к какому-то офицеру, который вручил им по медали «За Отвагу» (а если бы узнали, что он знакомил корвидов с показаниями его приборов, то могли бы и отдать под трибунал, а это грозило, в лучшем случае, отправкой в штрафную роту, но это ему удалось скрыть), а также по ордену Революции, что для Джутовского было поистине поразительным событием. Здесь они пробыли около недели, после чего их приняли решение отправить в войска. Их решили не разлучать, а вместе отправили в 301 пехотный полк, базирующийся в Анхальме, в 14 бригаду. Попали сюда они, можно сказать, вовремя, потому что после кратких сборов полк решено было отправить на фронт. Бригадой командовал некто Айо Турут. Попали они в отряд под командованием обер—лейтенанта Рэйле Фрайя. Столь разношерстного состава наш герой, надо сказать, еще не видел, ибо полк явно был сколочен из выживших остатков, которых удалось наскрести и среди этих остатков чувствовалась плохо скрываемая усталость от войны. Политкомиссары пытались поднять боевой дух войск, но очевидно, у них это не очень получалось.

«Не дожарились! Идем на дожарку до золотистой корочки.» – Сказал один из сослуживцев Джутовского, Кель Броте,

бениец, один из многих, виденных в войсках, когда армию погружали в машины.

«Кто-то уже зажарился, потому их и заменяют нами! Помочь же надо!» - Сказал еще один солдат Тиико Миконнен, обладавший альтринскими инициалами и говором, что сочеталось с чисто монголоидной внешностью. Не стоит приводить все эти разговоры, но у Джутовского создалось ощущение, что он и так фактически попал в штрафбат, учитывая царящие в полку настроения. Но и правда, когда уже кончится эта непонятная война, которой своим явно не хватает успеха? Может быть, его рассказ о виденных им непонятных механизмах, явно представляющих какую-то большую ценность ускорит ее конец? Такие мысли охватывали Джутовского-Хиндешвайльса, когда он ехал вперед, к фронту. На сей раз, когда он ехал, все было другим. Лишь ночью перед тем, как отправляться в путь, они были разбужены далекой огненной феерией. Где-то там, вдалеке, в стороне фронта, творилось что-то страшное, вспышки, от которых было светло, как днем, шли одна за другой. Все, как завороженные, смотрели на эти ослепительные огни света в ночи. Минут через десять пришло эхо от этого далекого ядерного кошмара, совершающегося где-то далеко, за многие километры отсюда. И поэтому, хоть воздушная волна натворила дел, но большого ущерба и жертв не было. В небе, как и раньше, горели огни, он насчитал пятьдесят ярчайших вспышек, горящих, почти как Лейла в полнолуние, все небо сверкало и переливалось, но после полуночи все прекратилось, как будто выключили свет и больше их не было и к утру все успокоилось и тогда они отправились в путь. Они проезжали мимо сел, где ночью воздушная волна, пройдясь, повыбивала стекла, снесла немало крыш и т.д. Люди в ужасе метались, кто куда, навстречу им неслись машины, направляющиеся подальше от линии фронта. Как и раньше, у дороги в изобилии попадались сожженные машины, как военные – свои и чужие, так и гражданские. Это все он уже много раз видел, но путь проходил на удивление спокойно, лишь пару раз на большой высоте прошли родные истребители, но вражеских самолетов не было, не прорывались сюда, в тыл и группировки наземной техники противника (он до сих пор недоумевал, как им удавалось проникнуть сюда, но теперь их не было вовсе). Возможно, многие из его сослуживцев тоже сталкивались с этим, во всяком случае, они явно скучали и вскоре, скорей, от скуки, чем от прилива патриотических чувств, начали петь разные военные, революционные и просто пропагандистские песни, которые раньше во множестве звучали по радио и из динамиков на улицах, прославляя «Непобедимую Армию Лердии». Но чем ближе они подходили к линии фронта, тем больше Джутовский нервничал по поводу этой тишины – не было не то что прорывов противника – не было даже звуков далеких разрывов, которые он слышал ранее. Но другие не понимали этой его нервозности, говоря, что «минута тишины – это дар Божий». Оришо, кажется, тоже заметила странность этой тишины, но с другой стороны, тоже радовалась спокойствию, как все. Все же в мужском окружении она явно чувствовала себя не в своей тарелке, во всяком случае, ей было не до песен, к которым она прибегала каждый раз, когда надо было разогнать скуку, лишь тайком она мурлыкала себе под нос что-то, знакомое лишь ей. Так, они шли вперед, не встречая ни намека на существование противника. Вскоре, однако, они вышли к условленному рубежу и роботы начали устройства укреплений и скоро среди равнины вырос лагерь. Началось сидение на месте, ибо как было сказано, командование ожидает прорыва на данном участке и потому приказано готовиться к обороне. Началось еще более скучное сидение на месте, которое кое-как скрашивалось строревыми занятиями и отработкой навыков боя. Сперва Джутовский и правда готовился к атаке, но прошел день, а обещанного прорыва не было. Не было ее и н второй и на третий день. Сослуживцам, тем временем, надоело петь «За Родину, за партию…» и в ход пошли какие-то популярные в их среде песенки, на что политкомиссары реагировали, подчас, резко, хоть кажется, ничего крамольного в них не было, словом, каждый разгонял скуку, чем мог. Что до Джутовского, то ему оставалось только молиться и…. петь. Он все время вспоминал почему-то «Ишьт ше’о веколь», одну из любимых песен Оришо. Слыша знакомые слова, она несколько освобождалась от напряжения, связанного с дискомфортом от нахождения в мужской среде и принималась петь сама, чтобы показать, «как надо». Его это несколько успокаивало, поскольку, ее пение ему нравилось. Иногда ее пение слышали и другие, начиная восхищаться ее голосом и удивляться необычной манерой пения. Но увы, чем бы кто ни занимался, какая чудесная ни стояла погода, а это сидение на месте без движения действовало угнетающе.

«Товарищ командир. со скуки помираем! Где там, противник?!» - Спросил однажды у Фройя один из солдат, имеющий негроидную внешность, по имени Ардер Туэ.

«А он вам нужен? С ним еще встретитесь!» - Сказал тот.

«Зато хоть скуку разгоним!» - Ответил Туэ.

«Знаю не больше вашего. На моем компьютере о противнике нет никаких данных, командование тоже ничего не сообщает. Враг словно ушел на выходные.» - Пожал плечами офицер.

«Так пойти, что ли, задать ему, пока он отдыхает!» - Воскликнул темнокожий.

«Приказа нет. Без приказа нельзя – могут быть неприятности, да вы и сами знаете.» - Отрезал Фрай.

«Так, со скуки помираем. Хоть бы какое-то утешение. Спасайте, товарищ командир.» - Протянул Туэ.

«Не далее, как будет приказ. Пока наверху молчат.» - Ответил офицер, на что темнокожий вздохнул и замолчал. Такие вопросы начали задавать и другие и тем больше, чем дольше длилось это сидение. В конце концов, нервничать начали и офицеры. Однажды Джутовский услышал разговор Фрайя с еще каким-то офицером.

«Меня беспокоит это сидение на месте. Данных о передвижениях противника компьютер не выдает, да и приказов идти вперед нет. Личный состав уже нервничает!» - Сказал Фрай.

«Что делать? Меня тоже это беспокоит, как и молчание командования. Прорыва, о котором говорили командиры, нет. Что же?! Мы солдаты и будем сидеть там, где приказали и ждать следующего приказа.» - Ответил второй офицер. Дальше Джутовский не слышал, поскольку шел по своим делам. К этому стоит добавить, что по ночам с той памятной ночи, когда все небо сияло огнями, как никогда ранее, больше он огней не видел, как ни старался их высматривать. Их не было! Неужели, в космосе бои больше не идут?! Что же происходило там, на орбите, в тот день? Оришо, которая тоже обратила внимание на эти огни, тоже заметила, что их больше нет и находила это чрезвычайно необычным, хоть каких-то соображений на этот счет не высказывала. Это было чрезвычайно странно.

Так шли недели, месяцы, а они все также находились на том же месте. Данных о противнике нее поступало и ходили слухи, якобы, то же самое творится и у вышестоящих командиров. Неизвестно, было ли это правдой, но на устах была фраза, якобы, оброненная одним из командующих: «СТАВКА молчит!» Это было странно – еще недавно противник неудержимо рвался вперед, принося им неисчислимые бедствия и каждый день приносил тысячи новостей, а теперь тишина, он словно испарился. В довершение всего в компьютерах бронекостюмов и на устройствах в боевых машинах вдруг разом перестали работать навигаторы, сохранялась лишь имеющаяся в памяти компьютера карта, но точности в ориентации устройство теперь не гарантировало. Хорошо еще, что их войска не двигались, а стояли на месте, но машины с провизией и прочим грузом теперь сильно опаздывали из-за проблем с ориентацией.

«Что происходит?» - Говорили все и тут политкомиссары уже не могли унять возникшую нервозность, поскольку, что греха таить, беспокоились и они сами, не зная, что отвечать солдатам.

«Если противник еще появится, то нет лучшего момента, чем сейчас. – Говорила на это Оришо: - Все так нервничают, боевой дух упал. Но и вправду, там, наверху что-то происходит.»

Она говорила это, смотря в небо. Последнюю фразу она повторяла много раз, но ни разу не поясняла, что же она

имеет в виду, а Джутовский не спрашивал, боясь лишних проблем. А этот выход из строя системы навигации и вправду был загадкой – она работала, как часы, даже когда там наверху шли бои, а в небе играла импровизированная светомузыка и вдруг она перестала работать, когда казалось бы, все спокойно…..

Глава XXII. Победный марш.

Навигация не работала почти месяц, вызывая множество неприятностей, что доказывало, что сбой распространяется не только на их бригады, а охватывает куда более значительную территорию, чем поначалу могло показаться, а скоро появилась информация, что проблемы с ориентацией охватывает и другие армии и СТАВКА будто бы знает о ситуации и заверяет, что с проблемой скоро разберутся, но дни шли, но ничего не менялось. а скоро появился слух, будто до СТАВКИ вообще невозможно дозвониться. Неизвестно, какова доля правды во всех этих слухах, но политкомиссары, сами деморализованные, не принимали никаких мер по ликвидации всех этих сплетен и они распространялись. Джутовскому все это тоже действовало на нервы и он, пожалуй, предпочел бы этому странному сидению на месте возобновление боевых действий. Его бы это уж точно взбодрило!

Шло время и когда все, казалось бы, разуверились, что все нормализуется, навигация внезапно заработала. В чем дело, никто не объяснял, но все же СТАВКА прервала молчание, во всяком случае, всем членам бригады было зачитано обращение командующего фронтом:

«Товарищи бойцы! От имени партии и правительства по поручению ВЕРХОВНОГО ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО ВООРУЖЕННЫХ СИЛ ЛЕРДИИ сообщаю, что военно-космические силы РЕСПУБЛИКИ нанесли поражение группировке противника. Командные центры противника точным ударом наших сил уничтожены. Противник разгромлен и прекратил сопротивление. От имени партии и правительства поздравляю всех вас, дорогие бойцы, с этой блистательной победой и сообщаю, что все отличившиеся в этой войне будут награжден<