Глава VI. Из огня, да в полымя.

Вернемся теперь к нашему главному герою. Жизнь его в общежитии я описал, не стоит повторяться. Но стоит описать одно событие, которое, как позднее узнал Джутовский, сильно повлияло на его дальнейшую жизнь.

Дело все в том, что из многочисленных девушек, пристающих (после того, как его не удалось привлечь к участию в «женских днях», новые попытки соблазнить его, привлечь к участию в «демографическом проекте» было прекратились, но затем возобновились с новой силой) к нему выделялась одна, которая пыталась приступать к нему много раз, изрядно действуя на нервы нашему герою и даже не пытаясь скрыть, что основная цель – соблазнить его на участие в «женских днях». Она так допекла его, что он решил с ней серьезно поговорить, но поначалу у него ничего не получалось, ибо она была настроена решительно, так что проще было бы разговаривать со стенкой, нежели с ней. На довод о том, что «он женат» она посоветовала посмотреть в паспорт, мол брак расторгнут государством – он теперь женат на рабочем классе Лердии, как и его «бывшая жена». И тут он прибег к своему последнему доводу, довольно неудачному для спора с «идеологически сознательным лицом» - что брак его с «гражданкой Коштор» не только гражданский – зарегистрированный в комитете гражданских состояний, но и церковный, так как они повенчаны. Однако этот довод подействовал неожиданно сильно – она вздрогнула и побледнела, словно ее облили холодной водой и пробормотав пару вежливых слов, чтобы благопристойно закончить разговор, поспешно ретировалась. Через неделю он увидел ее в храме, где она, обливаясь слезами, что-то говорила священнику. Больше он ее не видел, зато партийные чиновники, как местные, так и некие незнакомые лица, невесть откуда появившиеся, пытались обвинить его в «ведении незаконной религиозной агитации в рабочей среде», но их доводы были настолько неубедительны, притом, что они даже не удосужились объяснить – откуда у них столь суровые обвинения, что после первого же опровержения со стороны Хиндешвайльса, они оставили его в покое. Он был доволен победой, сознавая, что лет десять назад, в разгар террора, ему бы не поздоровилось и такое обвинение в те годы гарантировано означало смертный приговор, то есть, ему еще повезло.

……Шло время, близился День Революции, по сути, вспоминающий день прихода Вайля к власти, названный теперь ВЕЛИКОЙ РЕВОЛЮЦИЕЙ. Традиционно, чем ближе был этот день, тем больше на телевидении, радио, компьютерной сети, появлялось передач и статей, рассказывающих в самых восторженных тонах о событиях дня, а также военно-патриотических передач. Все это сочеталось с огромным количество песен с соответствующей тематикой, что-нибудь вроде этого:

* * *

Мы – кулак трудового народа, словно молот, разящий врага.

И стоят, будто щит, наши взводы, закрывая, лердийцы, всех вас /

От реакции сил, что желают, как и прежде, ограбить наш дом,

Но пусть наши враги твердо знают, что Отчизна нам всем дорога.

За нее наши жизни положим, но закроем ее, как щитом,

И любого противника сможем / кулаком нашим враз разгромить.

Замышляют пусть нас уничтожить, но их всех мы способны разбить.

* * *

Прославляем бойцов наших смелость, преграждающих путь для врага,

И не сможет он черное дело / свое сделать у нас никогда.

Мы страну свою грудью прикроем, Ведь Отчизна всем нам дорога,

И врага мы в могилу зароем. Мир в стране моей будет тогда.

Наша армия непобедима, пусть хотел нас разбить капитал,

Ведь она же народная сила, как разбить ее враг ни желал,

Он не сможет вновь с нами бороться, если станем мы все дружно в строй.

Ему стоит на нас напороться – убежит он с испугу домой.

Если ж вздумает с нами бороться, то раздавит его весь наш строй.

* * *

До чего же быстры самолеты, что как молнии, бьют по врагу.

Снова чествуем наших пилотов, что и в небе и в космосе бьют /

По врагу трудового народа, и мы в списке побед их строку/

О свершеньях их славных запишем, ну, а люди им славу споют.

Нападения вражьего сброда / мы тотчас без потерь отразим.

Пусть поймет, что бороться с народом / бесполезно и мы победим.

* * *

О, насколько мощны наши пушки! Убегают враги, их боясь.

Все дома, города, деревушки / с ликованьем встречают бойцов,

Разгромивших обидчиков наших, над их злобой бесстрашно смеясь.

Все от флагов становится краше, пеньем славит народ храбрецов.

В красный цвет все окрасят знамена – так победу отпразднуем мы,

И не быть больше плачам и стонам – враг бежал и уже нет войны.

И победные наши колонны / с ликованьем встречает народ.

Враг разбит, убежал, пристыженный, нами изгнанный прочь от ворот.

* * *

Мы – кулак трудового народа, словно молот, разящий врага.

И стоят, будто щит, наши взводы, закрывая, лердийцы, всех вас /

От реакции сил, что желают, как и прежде, ограбить наш дом,

Но пусть наши враги твердо знают, что Отчизна нам всем дорога.

За нее наши жизни положим, но закроем ее, как щитом,

И любого противника сможем / кулаком нашим враз разгромить.

Замышляют пусть нас уничтожить, но их всех мы способны разбить.

* * *

 Кульминацией всей этой информационной кампании стал грандиозный военный парад в сам день праздника. Как и всегда, в далекой столице, по Площади Республики мимо здания комиссариата, на крыше которого стояли почетные гости, во главе с Вайлем, проходили колонны солдат, представляющих все рода войск не только расквартированных на Лердии, на и других планетах системы. Они маршировали, чеканя шаг, потом после них с гулом проходила, пролетала техника, поражая воображение своей многотонной массой, а голос за кадром превозносил непобедимую Народную Армию Лердии, которая «сотни раз побеждала и обращала в прах все происки врагов Отечества и вновь и вновь наращивает и крепит свою мощь, чтобы снова обратить в бегство враждебные силы капитализма, которые снова и снова точат на нас свои хищные зубы». Глядя на всю эту военную силу, выброшенную на этот праздник торжества социализма даже самый закоренелый скептик начинал верить в это. Джутовский, вернувшийся из храма, тоже с удовольствием смотрел это действо, которое было с идеологической точки зрения настолько важно, что ради того, чтобы все подопечные смогли посмотреть парад, персонал общежития допустил на это время полное пренебрежение обычным расписанием жизни в этом маленьком мирке… Остается добавить, что военно-патриотическая риторика как-то странно сочеталась с бодрыми сообщениями о невиданном доселе росте рождаемости, «ставшем следствием мер партии и правительства по переходу к новой форме общественных отношений в форме коммуны и обеспечению воспроизводства нации». Чествовали даже какого-то рекордсмена, который за время действия программы стал отцом чуть ли не сотни детей (это сообщение с кучей специфических подробностей его отношений с множеством счастливых доноров, как называли женщин, ставших матерями в результате таких работ по поднятию рождаемости, отнюдь не приносило Джутовскому удовольствия, хоть сама цифра поражала воображение). Новый порядок активно противопоставляли старой «буржуазной семейственности», что вызывало отвращение Джутовского.

Наконец, закончился праздник и снова наступили будни. Чем больше утихал революционно-патриотический шум,

бывший все время торжеств, тем больше до ушей Джутовского достигал слух, о якобы начавшейся войне. Якобы, противник вторгся на планету и армия республики несет потери. Сначала это были отдельные голоса старушек или просто общительных дамочек где-нибудь в городе, особенно во дворе храма, где Джутовский бывал, но потом разговоры о таинственной войне, о которой не было ни одного сообщения в прессе, пошли повсюду, достигая даже общежития завода. Когда это произошло, реакция местной партийной ячейки была резкой – они устраивали патриотические беседы с персоналом, разъясняли опасность паникерства для находящейся во враждебном окружении республики, даже объявляли выговоры, присваивали штрафные баллы и даже штрафовали отдельных, уличенных в распространении слуха, но он не исчезал, а возникал вновь и вновь и даже некоторые партийные функционеры начинали сомневаться: а вдруг все эти разговоры – правда, а власти от нас что-то скрывают. Тем временем, уже и заводской радиоузел, а потом и городская пресса начали гневное обличение вредителей и паникеров, «расшатывающих социалистическое общество». Слух распространялся, как раковая опухоль, так что даже священники в храме уговаривали людей не верить слухам. Но и такие авторитетные для старушек люди не добивались особенного эффекта от своих уговоров, ибо утихая, слух возникал вновь и все начиналось снова. Более того, уже и телеканалы и прочая пресса провинциального уровня заговорила о проблеме паникерства. Не скажу, что Джутовский был из тех, кто особенно верит слухам, но когда слух упорно распространялся, несмотря на все меры по его искоренению, он невольно тоже начинал думать, что в стране происходит что-то неладное, но понятно, ни слова по этому поводу он не говорил, а когда его спрашивали об этом, предпочитал отшучиваться, что ему блестяще удавалось, таким образом, он не попадал в число паникеров. Откровенно говоря, ему и так хватало обвинений в «незаконной агитации», из-за которых партийные начальники злобно сверкали на него глазами, когда он по утрам в воскресные дни возвращался из храма (если, конечно, видели его), хоть в связи с установившимся периодом веротерпимости не особенно выражали свое недовольство. Но по прошлым временам он знал: дай им только повод и они непременно накинутся на тебя. Да и проблем у нашего героя было много и без этих слухов. Надо сказать, что после инцидента с незадачливой соблазнительницей его на какое-то время оставили в покое (если можно назвать покоем ситуацию, когда от твоей второй половинки нет никаких вестей, а на попытки связаться с ней ответ один - абонент временно недоступен). Однако потом к нему подослали очередную девушку, которая приставала к нему, якобы, по делу, обращаясь в связи с разрабатываемыми их проектным отделом проектами, но очень скоро выяснилось, что цель, преследуемая ей, вполне определенная. Что только она не предпринимала, чтобы вызвать к себе его внимание, даже пробовала разговаривать о вере, но откровенно говоря, попробовав поговорить на эту тему, она столь откровенно продемонстрировала свое невежество, что Джутовский-Хиндешвайльс подумал: «Лучше бы уж ты молчала, чем с твоими знаниями богословствовала». Правда, он не удержался, чтобы кое в чем ее поправить, но не увлекался, ибо почти сразу стало ясно, что все это лишь прикрытие, чтоб за болтовней усыпить бдительность, а уж тогда начать обрабатывать его. Действовала она, в отличие от некоторых других, на редкость осторожно, не давая повод ему просто прогнать ее и он начал ругать свою тактичность, когда почувствовал, что его плоть начинает реагировать на ее действия (что за парадокс, ведь забывать Оришо он не собирался, но в то время, как ум скучал по законной жене, плоть не на шутку стала обращать внимание на эту назойливую соблазнительницу, которую никак не удавалось вежливо спровадить?!), а она, почувствовав это, взялась за него с новой силой. Да, на этот раз он должен был признать, что столкнулся не просто с девицей легкого поведения. Теперь, почувствовав вкус добычи в зубах, она уже не особенно реагировала на его попытки вежливо ее спровадить, а ему одинаково не хотелось, как проявлять грубость, ибо это могло иметь для него неприятности, так и сломаться под натиском такого давления, ведь стоит сделать одну уступку, как противник почувствовав слабину, пойдет в наступление и обязательно будет добиваться новых уступок, пока окончательно не сломает тебя. На языке психологов этот метод склонения к мелким уступкам, шагами подводя ко все новым уступкам, по мере того, как человек их принимает, постепенно добиваясь принятия своих условий, коих в цельном виде человек бы ни за что не принял, называется «метод ноги в дверях» и Хиндешвайльс боялся, что именно так она сломает его и молился, прося Бога о помощи и укрепления перед лицом такого давления.

И вот, когда сил на сопротивление уже почти не оставалось, помощь последовала, откуда он совсем не ожидал ее встретить. Однажды утром, проверяя электронную почту на своем карманном компьютере, он нашел там электронную повестку из Военного комиссариата по вопросам взаимоотношения с населением с повелением явиться в местный комиссариат такого-то числа в 8 часов утра (не воскресный день, значит сойдет, как подумал он, тем более, дата была выбрана из тех, на какие его искусительница обычно выбирает даты своих явлений и это привел его в неописуемый восторг). Вечером пришла такая же повестка и в бумажном виде. «Что это обо мне вспомнили военные?» - Подумал он. Прямо скажем, это было загадочное событие – для снятия воинского учета еще слишком рано, для проверки документов его вызывать не нужно – ведомства имеют возможность сверять свои базы данных и при случае прекрасно и без него обойдутся, лишь разве если понадобится обменять документ на новый. Военные сборы? Так ведь в стране в условиях постоянной угрозы извне действует режим трудовой мобилизации и его труд приравнен к воинской службе и он, как ценный специалист, мог бы не беспокоиться за свое рабочее место даже в случае войны. Все эти вопросы возникали у него в голове и он начинал вдруг предчувствовать недоброе.                                                                                             

В указанный день он явился в комиссариат, где оказалось довольно много народа, среди которого он с немалым удивлением нашел и некоторых его собратьев по общежитию, получивших такие же повестки и находящихся в таком же недоумении, как и он. Наконец, подошла и его очередь и он вошел в кабинет, где сидел маленький человечек в военной форме.

«Дорогой товарищ, Хиндешвайльс! – Сказал человечек, когда он вошел: - Мы вызвали вас для проведения медицинской комиссии, после которой будет принято решения о направлении вас в специальную командировку, уже как военного лица. Вы, между нами говоря, сильно разозлили партийное начальство и теперь готовится решение о вашем призыве на военную службу на правах резервиста. Большего вам пока сообщить не могу.»

Джутовскому-Хиндешвайльсу вручили карточку и отправили в отдел, где проводились эти самые обследования.

Мероприятие это было проведено самым пристрастным образом, так что вернулся в общежитие он лишь вечером, а перед тем, как он ушел, его уведомили, что о дальнейших решениях медицинской комиссии ему сообщат. Наконец, к нему пришла новая повестка и когда он явился в комиссариат, то ему торжественно сообщили, что медицинская комиссия нашла его состояние здоровье удовлетворительным и соответственно, принято решение о его призыве на военную службу на правах резервиста (при этом ему говорили: «Вы дали клятву служить Отечеству как своим трудом, так и с оружием в руках, будучи мобилизованными на трудовую деятельность во благо Родины в соответствии с законом о трудовой мобилизации. Своей, заслуживающей восхищения трудовой деятельностью вы Отечеству послужили. Теперь у вас есть шанс потрудиться и как военному лицу….»). «Здорово же я им насолил, если меня, с точки зрения промышленности, ценного специалиста, решили вдруг забрить в солдаты.» - Подумал Хиндешвайльс. На сбор ему дали три дня, после чего он должен был явиться в комиссариат уже для отправки в «командировку». Это должно было быть как раз в понедельник и он готовился к этому событию со всем усердием. В воскресный день он, придя в храм, горячо молился, прося помощи в том деле, которое хотят теперь ему поручить. Не обошлось и без исповеди, к которой он подошел со всей серьезностью, желая начать новую жизнь в чистоте. Несмотря на явное унижение его, как ценного специалиста, он торжествовал, ибо это, как уже выше было упомянуто, было спасением от его назойливой искусительницы, старавшейся склонить его к участию в «женских днях».

Эти три дня пролетели незаметно и настал час, когда он должен был явиться на пункт призыва. Он хорошо подготовился и в сам день ему оставалось лишь одеться и взять свою сумку с вещами. Придя к комиссариату, он увидел толпы собравшихся у здания людей, также как и он с сумками. Он не стал вливаться в эту толпу, а сразу вошел в здание….

Опущу описание всего, что он должен был пройти при посещении комиссариата, но наконец, он, уже одетый в военную форму, вышел на широкую площадь во дворе комиссариата среди, по меньшей мере, десятка таких же резервистов, как и он. Здесь уже стоял строй из множества рекрутов, тоже резервистов, состоящий из четырех, расположенных друг за другом шеренг. Некоторым из стоящих здесь было уже за тридцать. При виде этого зрелища у Джутовского возникли недобрые предчувствия. Когда все встали в строй, перед ними выступил офицер. После известных строевых формальностей он произнес речь.

«Дорогие товарищи! – Говорил он: - Все вы, конечно же, находитесь в недоумении по поводу цели столь внезапной мобилизации. Смею вас заверить, что они не имеют никакого отношения к ходящим в последнее время слухам, распускаемым нашими врагами, желающими посеять панику в наше общество. Просто вам, как резервистам, надлежит пройти необходимую переподготовку, разумеется, учитывая опасное положение нашей республики, в особом порядке, дабы ваша готовность к возможной войне была как можно более высокой. В этой связи ваша командировка приобретает первостепенную важность для государства. Желаю вам всяческих благ, а главное, чтобы вы с честью выполнили возложенную на вас миссию…..»

После этого их погрузили в автобусы и повезли к железнодорожному вокзалу. Здесь его поразило огромное количество людей в военной форме, как вооруженную охрану, которую выдавало оружие и бронекостюмы, так и призывников, часть из них были явно призваны в армию впервые, другие были резервистами и вокзал буквально кишел ими. Создавалось впечатление, будто где-то и вправду шла война. С динамиков транслировались военные марши, обстановка была и впрямь, как при отправке на фронт. Интересно, что за все время пребывания на вокзале он вообще не видел ни одного гражданского лица, словно всех гражданских выдворили если не из всего здания, то из целого сектора, включая добрую половину перрона (военными загружали не один поезд – у него на глазах отправились сразу два состава, целиком заполненные такими, как он, призывниками, а ведь поездов здесь были десятки и почти одновременно с отправившимися пришли еще два, это, я думаю, достаточно хорошо поясняет, почему увиденное так подавляюще подействовало на Джутовского). Судя по лицам, окружающих одолевали те же мысли, что и его, но при таком огромном скоплении народа на площадке царила необычная тишина, ибо почти все они молчали, как и сам наш герой.

Наконец, и он с тем обществом, где оказалась наш герой, были погружены в очередной поезд и лишь когда он тронулся, все ожили.

«Соревольс, и ты оказался здесь?!» - Окликнул его один из его спутников, который был ни кем иным, как Теодор Глагуэ, он же Харминенхельд Руст – сосед по общежитию.

«Как видишь! Мы теперь солдаты.» - Ответил Хиндешвайльс.

«Что же вообще происходит здесь?!» - Воскликнул еще один резервист с огненно-рыжими волосами, это было заметно, даже несмотря на то, что он, как и все, был гладко выбрит.

«Увы, мы знаем столько же, сколько и вы.» - Ответил еще один, судя по акценту, альтринец, житель северных степей континента, а судя по внешности, чистокровный бениец, третий глаз которого, расположенный на лбу, ярко блестел в полумраке вагона.

«Рано или поздно мы это все равно узнаем.» - Сказал Хиндешвайльс, после этого погрузившись в молитву.

«Что верно, то верно. Но, вот, когда это произойдет?» - Вздохнул рыжий.

«В свое время.» - Шутливо-серьезно произнес Глагуэ.

«Ну, это и так понятно.» - Буркнул рыжий.

Поезд тем временем двигался в неизвестность. За время пути их накормили и они успели заснуть. Перед сном они принялись знакомиться. Рыжий был Ференц Бошенкай, по паспорту Конрад Вảйленсон (в переводе - «сын Вайля»), бениец с альтринским акцентом был Андреас Кайонен, то есть с типичными альтринскими инициалами, а по паспорту Густав Револьсон («сын революции»). Не буду перечислять всех, ибо общение было долгим, а в его процессе Джутовскому предстояло узнать всех членов отряда, в который он попал. Командиром их отряда был сержант Густав Прийр, тоже человек с ярко-рыжими волосами. По всему было похоже, что это не просто «командировка», а банальная мобилизация. Вот только для чего все это делается? Он радовался, что его избавили от приставаний назойливой красотки из общежития, но будущее начинало пугать его и он снова и снова молил Бога о помощи, предчувствуя новые испытания…..

Утро началось с сигнала, которым офицеры будили призывников. Он проснулся раньше и потому успел даже

сотворить обычную молитву, прежде чем возникла необходимость подниматься на новые подвиги. Оказалось, что поезд прибыл. Их снова погрузили в автобус и куда-то повезли. Путь длился, наверно, час и завершился, как и следовало ожидать, возле массивных железных ворот, окруженных забором с колючей проволокой и излучателями генератора защитного поля. Прошла минута, прежде чем ворота открылись и автобус вошел на территорию объекта, оказавшегося обычной воинской частью. Их выводили из автобуса, а по сторонам стояли дюжие парни в бронекостюмах с оружием наготове. «Словно уголовников ведут.» - Подумал Джутовский. Лаяли собаки, ошалевшие от такого количества народа, разом представшего им, а помимо их автобуса, здесь же стояли, наверно, еще штук пять таких же автобусов. Людей из них уже выгрузили и они шли, хмурые, не совсем ровной колонной, сопровождаемые охраной, даже еще большей, чем встречала их. Настал и их черед идти по направлению, указанному им. Вели их по направлению к высотным зданиям, стоящим в глубине огороженной территории. Их ввели в одно из зданий, где каждого из них вновь осмотрели врачи, а затем после построения (при этом офицеры выясняли по компьютеру личность каждого члена будущего отряда) направили в казармы. Надо ли говорить, что после жизни в общежитии для Джутовского никаких особенных изменений не произошло, правда, теперь стало больше физической подготовки, да разных занятий, которые целиком заменили собой и то время, которое он проводил на производстве? Тем более, все это было для него не в новинку, что он уже ранее служил в армии. Стоит ли тогда подробно описывать его жизнь здесь? Конечно, все усилия были направлены на восстановления навыков в обращения с вооружением, оборудованием, управлением бронекостюмом. Да-да, именно управлением, ибо этот атрибут экипировки солдата лердийской армии является не просто военной формой, но благодаря элементам экзоскелета и разным системам, усиливающим движения воина, так сказать, поддерживающим его, настоящей боевой машиной, тем более необходимой, что без всех этих систем военнослужащий вряд ли смог бы долго нести все, что включено в его экипировку, а следовательно, в условиях боя должно быть с ним. Бронекостюм включал в себя еще и своеобразные дополнительные манипуляторы, которыми солдат должен был управлять, одновременно что-то делая своими собственными руками. Эти манипуляторы также позволяли поднимать солдата на высоту до 10 метров, а при наличии соответствующего оборудования, и вовсе превратить воина в человека-паука, способного перемещаться по любым поверхностям, и вообще, весьма помогать ему в разных обстоятельствах, могущих возникнуть в полевых условиях, вот только, научиться управлять этими устройствами, обладавшими некоторой автономией, было не так уж просто, учитывая необходимость одновременно работать и своими руками. Для новичков обучение управлению подобной техникой является большой трудностью, но для Джутовского, конечно, задача была проще, ибо ему надо было лишь восстановить навыки, полученные при первом призыве на военную службу. Есть ли смысл принимать присягу человеку, который уже присягал на служение Отечеству во время первого призыва в армию, а также во время трудовой мобилизации, но тем не менее, после того, как он более или менее восстановил навыки, а произошло это спустя примерно три недели после призыва, ему снова пришлось произносить слова воинской присяги. При этом он подумал: «Если причина моей мобилизации и правда в том, что нужны солдаты для ведения некоей войны, то уж слишком много времени нам дают на подготовку. Вот, моего дядю Мирослава во время приснопамятной войны бросили на врага на третий день после мобилизации. Так что вряд ли причина в этом. Три недели – это малое время для подготовки но в случае нехватки солдат и этого времени может быть слишком много.»

Скоро, впрочем, ответ на все вопросы пришел. В один прекрасный день их подняли в пять утра. Каких-то десять минут (он едва успел прочитать все молитвы) и весь личный состав части был на плацу. Построение принимал командир и он-то сообщил правду.

«Товарищи! – Возвысил голос он: - В этот час мы собрали вас, дабы сообщить новость. Это не должно выйти за рамки нашего с вами коллектива, ибо новость архисекретная и в этой связи вы все должны будете дать подписку о неразглашении. Отечество в опасности и враг пришел на нашу землю, стремясь поработить нас. Наша доблестная армия громит врага, но ей необходима помощь и эта помощь - вы, в связи с чем вы и призваны на этот подвиг служения Отечеству. Час настал и все вы скоро пойдете, дабы делом доказать искренность, с которой вы приносили присягу Отечеству, народу, Трудовой партии Лердии и великому товарищу Вайлю!»

Не буду приводить все, что говорил офицер, ибо это была довольно длинная речь, от которой Джутовского начало клонить ко сну, но новость о том, что слухи о войне, оказывается, правдивы, взбудоражила его. Еще несколько минут приготовлений и они, полностью укомплектованные, были посажены в военные грузовики и отправились в путь. Они видели через окна тысячи людей, ошарашено смотревших на идущие мимо них военные колонны, сопровождаемые экипажами военно-дорожного дозора. Первой целью был военный аэродром, расположенный в нескольких километрах от части. где они располагались.

«Да, попали же мы в переделку. – Воскликнул Руст сразу, как они сели в грузовик: - Значит, война.»

«Война, война. – Думал в это время Джутовский: - Но зачем вся эта секретность, зачем скрывать от собственного народа факт войны? Не лучше ли напротив, сообщить об этом, обратиться к нации и сказать, что «мировой империализм на нас напал» и призвать к единению нации, всем вместе победить врага, это было бы куда продуктивней, ведь все равно шила в мешке не утаишь, отсюда все эти слухи, создающие панику и тем подрывающие основы государственности?! Что ж, «нет больше той любви, чем кто душу свою положит за друзей своих». Мне тоже надлежит воевать и возможно, погибнуть. Но что будет с Оришо? Где она и что с ней?!»

Остальные, тем временем, во весь голос затянули старую песню времен Гражданской войны: «За Родину, за партию, за Вайля…» Не совсем стройное их пение раздражало (в эти минуты он вспоминал своеобразное, но все-таки, более или менее стройное, во всяком случае, доставлявшее ему удовольствие пение его дорогой Оришо) и тем не менее, он молчал, а вдаль неслось:

Встань, о, товарищ, Родина ждет,

Просит тебя о защите.

А по земле твоей враг вновь идет.

В дом твой идет потрошитель.

Встань, о товарищ, встань и вперед

В бой поднимись на врага твоего, [5]

В бой поднимись на защиту.

* * *

Припев:

За Родину, за партию, за Вайля мы пойдем

На бой с врагом, что нас опять порабощает,

Собрав в кулак все силы, его мы разобьем.

Пусть знает – вероломства народ наш не прощает.

* * *

Встань, поднимись, о рабочий народ,

Не допусти угнетения,

К чему победа врага приведет,

И уж не будет спасенья.

Но ведь победа возможна еще.