Это во благо Отчизны работа. Мне остается лишь ждать.

* * *

Припев:

Помни, мой друг, сочетал нас / в браке с тобою Господь.

Будем с тобой мы едины, и никому не дадим/

Разъединить, разобщить нас, ведь мы единая плоть.

Даже и в эту лихую годину / мы наш союз укрепим,

Мили меж нами, но все ж мы едины, этим мы всех посрамим,

Кто замышлял разделить, разобщить нас, ведь сочетал нас Господь.

* * *

Новый твой путь будет труден. Легких не будет, ты знай,

Но Бог тебя не забудет. Ты только / не забывай,

Что без него ты не сможешь / трудности преодолеть,

Хоть и трудов ты, друг, много положишь, но все ж тебе не успеть /

Все сделать. И лишь с Богом все сможешь / скорби ты преодолеть.

* * *

Припев:

* * *

Когда тебе будет трудно, ты друг мой, не унывай.

Я за тебя всегда буду / Бога молить это знай.

Он же тебя не оставит, веру ты лишь не теряй.

В пути твоем Он тебя, друг, направит. Бога, друг не забывай,

И вразумит Он и путь твой исправит. Сам же, смотри, не плошай.

* * *

Припев:

* * *

Знаю, ты снова вернешься / в дом, где мы жили с тобой.

Этого точно дождешься, только ты верь, дорогой.

Пусть нас с тобой разлучают, но ведь бессильны они /

Нас разорвать, ведь Господь нас скрепляет, ведь наш союз крепок Им.

Пусть километры нас, друг, разделяют, но наш союз крепок Им.

* * *

Припев:

* * *

«Потрясающая песня!» - Сказал Андри, когда она закончил петь.

«Я слышала ее в куда лучшем исполнении. – Сказала она: - Ее любила моя мама и всегда ей провожала отца, когда он отправлялся на очередную войну, которую затевали наши царьки.»

До здания Комитета по занятости, где намечался сбор, его провожала вся семья, но среди всех особенно выделялась Оришо, надевшая одно из своих необычных платьев. Стоит ли пересказывать все, что было между ними в этот день? Здесь, во дворе здания комитета скопилась довольно большая толпа таких, как он. Всем на одежду повесили какие-то значки с номерами, в соответствии с которыми их всех построили, а затем разделили на несколько групп, каждую из которых посадили в один из стоящих здесь же автобусов.

«Шхефешт шт’еч шамашпеш а Леу коши! Фохртэс то кош – шештошципшаш уйпши лей’о!»[4] - Проговорила на

прощание Оришо, снова обняв его. Да, жена оказалась отличным педагогом, ибо он начал понимать и такие замысловатые фразы, произносимые ей. Что ни говори, а она твердо верила, что все это безумие завершится и они будут снова вместе. Ему тоже очень хотелось в это верить, хоть сам он в этом сильно сомневался. Окружающие смотрели на них во все глаза, а они никак не могли попрощаться. Джутовский не отрывал взора от жены, машущей рукой на прощание и когда дверь автобуса захлопнулась и он начал движение.

«Надо же, какая красавица! Это ваша жена?» - Произнес сосед Джутовского – человек лет тридцати, с огненно- рыжими волосами, спускавшимися почти до плеч, и такими же усами.

«Да. Впрочем, по паспорту уже нет.» - Ответил Андри.

- Я тоже по паспорту теперь холост, точнее, сосватан за весь рабочий класс республики.

- Давайте не будем об этом.

- Ладно.

- Кстати, она у вас совсем необычная и даже одета не как все. Она совсем не похожа ни на мыргивичей, ни на

хардиганцев.

- Ее зовут Оришо. Она долианка, если это вас интересует.

- Долианка? Неужели у них там так плохо, что она с Адзиоры прилетела аж к нам?! Простите, совсем не хотел лезть не в свое дело.

Новый знакомый оказался человеком смешанных кровей и об этом говорили уже его имя и фамилия – Ярослав Готвальд, впрочем, после смены паспорта он стал именоваться Ройс Готвальд (Reus Gottwald). Когда же по просьбе нового знакомого Джутовский назвал свои имя и фамилию, которыми его нарекли чиновники, Готвальд так и прыснул со смеху, а затем добавил: «Вам остается только посочувствовать.»

Пока Джутовский ехал в автобусе, то видел, наверно, десяток автобусов, похожих на тот, в котором ехал он. Наконец, автобус прибыл на железнодорожный вокзал. Экспресс, идущий в Петерсберг был уже на путях и все пассажиры автобуса под надзором трех дюжих парней из комитета по трудоустройству стали размещаться в поезде. Это был континентальный экспресс, который предназначался для транспортировки людей с одного конца континента на другой и развивал довольно большие, сопоставимые с авиационными, скорости. Поэтому путь занял не неделю или несколько дней, как могло бы быть, если бы вам пришлось отправляться, например, из Москвы в Читу, а около 11 часов, что впрочем, тоже немало.

Глава III. Петерсберг.

В город назначения поезд прибыл, когда Джутовский, он же Хиндешвайльс, спал. Проснулся он, когда состав уже остановился, а сопровождающие его и других, отправляемых на местный завод, люди из комитета по трудоустройству активно будили людей. Пока это продолжалось, Хиндешвайльс успел сотворить молитву, благодаря Бога за то, что пока все в его жизни идет благополучно. Наконец, все были разбужены и собравшись, были построены в колонну, а затем их начали выводить из поезда. Персонал вокзала и прочие пассажиры с интересом наблюдали за этой процессией людей, сопровождаемой дюжими парнями в униформе, выходящей из поезда и направляющейся к выходу из вокзала, а местный железнодорожный вокзал оказался довольно обширным. Участок путей, где пассажиры садились в поезда, был закрыт огромным навесом и по своим масштабам это сооружение, пожалуй, не уступала крупным вокзалам некоторых региональных центров, а Петерсберг таким центром не был, хоть и был вторым по величине городом Скрипты после собственно, Скрипты. Он шел, с интересом разглядывая интерьер вокзала, выдержанный в классическом стиле с его мраморными колоннами и таким же покрытием стен, мозаичными панно с изображением каких-то партийных заседаний и митингов с участием Вайля и многочисленных статуй, изображавших отдельных деятелей Лердии или просто неких абстрактных персонажей. Таким же был и вход в здание вокзала, имевший вид классического портика с многочисленными статуями рабочих, как один, размахивающих в воздухе молотами и обращающими на входящих в здания лица, полные какой-то звериной ненависти. У входа на вокзал их группу снова ждал автобус. Их погрузили в транспорт и снова повезли. Ехать пришлось долго и наконец, Хиндешвайльс увидел впереди целый комплекс сверкающих на солнце высотных зданий, этажей по 50 -60 каждое. Автобус припарковался возле одного из них, и они снова организованной группой вышли из автобуса, направляясь по широкой лестнице к дверям, ведущим внутрь здания. Он то и дело видел идущий туда и сюда такие же группы, ведомые дюжими парнями со значками комитета по трудоустройству. Войдя, они прошли по широкому коридору, не уступавшему по своим масштабам помещения непомерно огромного, по местным меркам, вокзала, а затем сели в лифт, широкий и вместительный, позволивший сразу разместиться в его кабине всей их группе. Целью их путешествие оказался кабинет какого-то чиновника. Для начала их выстроили у кабинета, а маленький, с обширной лысиной на голове и редкими седыми волосами, человечек, осмотрел их и кивнув, сопровождающим, исчез за дверью, куда одного за другим стали приглашать и их.

Наконец, был приглашен и Джутовский.

«Товарищ Хиндешвайльс, добро пожаловать в Петерсберг. – Приветствовал его на хардиге сидящий за огромным письменным столом в середине обширного кабинета человек с пышными рыжими усами: - Мы просмотрели вашу характеристику и отзывы о вас. Комитет по трудоустройству, несомненно, знал, что делал, направив вас на строящийся машиностроительный завод имени Конрада Вайля, поскольку это абсолютно новое предприятие, которое будет решать многие задачи, которое перед нами ставят партия и правительство. Несомненно, вы отличный работник и, как образцовый труженик, будете наделены широкими правами. Сейчас вы вместе с вашей группой будете направлены в отдел кадров для зачисления в штат.»

Чиновник дал команду компьютеру и тот выдал жетон, который он должен был предъявить на предприятии. Тут же ему дали для прочтения некий документ. Это были, по сути, слова клятвы, что он обязуется добросовестно исполнять свои обязанности и хранить в тайне все, что узнает здесь, на предприятии, не разглашая известную им информацию ни при каких обстоятельствах. После этого он должен был расписаться на специальном бланке, не бумажном, а электронном, который луч проектора нарисовал в воздухе, прямо перед носом Джутовского-Хиндешвайльса. Он расписался, дав, по сути, подписку о неразглашении и после этого был отпущен. Когда все побывали в этом кабинете, то их снова куда-то повели. Они спускались по лестницам, шли по коридорам, пока наконец-то не сели в лифт и несколько спустились, а затем снова пошли плутать по лестницам и коридорам, пока не наткнулись на широкую дверь с надписью над ней: «Петербергский машиностроительный завод имени Конрада Вайля. Отдел кадров.» Здесь его встретили теми же дежурными комплиментами его «высокой сознательности» и квалификации и после оформления очередной пачки документов отпустили. И снова они некоторое время петляли по коридорам этого обширного здания и на этот раз целью их пути был выход из этого громадного здания. Они снова сели в автобус и снова куда-то поехали. Целью их пути был другой обширный комплекс высотных зданий, расположенный несколько дальше предыдущего - на высоких холмах, окружавших город. Это, как оказалось, было общежитие. Приказа об их зачислении еще не было – им еще предстояло пройти какие-то испытания, но их отправили сюда, на место, где они должны были жить. Они поднялись на девятый этаж одного из зданий и очутились в обширном отделении, состоявшем из коридора, в который выходили несколько больших комнат, кухни, столовой и сан. узла, надо сказать, довольно удобного, а также ванной комнаты и несколько душевых. Комнаты, а по размерам их можно было назвать залами, вмещали в себя, наверно, около десятка спальных мест, каждый проживающий в такой комнате получал в свое распоряжение довольно удобную кровать с примыкающей тумбочкой и выдвижным столиком. Также в середине комнаты имелся более крупный стол, на котором имелось пять или шесть компьютеров с выходом в республиканскую сеть. Были и два телевизора в разных концах зала, как оказалось, показывающих около 50 телеканалов. Условия были бы шикарными, если бы не эта казарменная система размещения рабочих, но тут, надо сказать, психолог, который так замучил Джутовского-Хндешвайльса, поработал на славу и с новыми соседями он быстро нашел общий язык.

Глава IV. Коммуналка.

Дня через два состоялись обещанные испытания, состоявшие в экзамене по основным дисциплинам, которые каждый из них должен был знать, согласно своей специальности. Наш герой не посрамил себя и заслужил не только хороший балл, но и похвалу от экзаменаторов. Неизвестно, что определяли эти экзамены, но после очередной серии протокольных посещений врачей состоялось, наконец, зачисление в штат завода. Уже в этот же день им показали место, где им предстояло работать. Это по-настоящему поражало: огромные цеха, тянущиеся один за другим, сборочные линии и бесчисленные машины и роботы, которые уже понемногу приступали к работе. Через некоторое время после общего показа Хиндешвайльс увидел и свое будущее место работы. Это был проектный отдел. При упоминании «проектного отдела» у читателя, вероятно, сразу в воображении возникают огромные залы со стоящими в них чертежными столами, но здесь чертежные столы заменяют столы с компьютерами, соединенными с большой ЭВМ – главным компьютером, выполняющим, по сути, большую часть работы, возложенной на машины, а здесь машины выполняют значительную ее часть, включая расчет основных параметров, разработка чертежей (под контролем операторов, впрочем, не без некоторой автономии, в отличие от того, что привычно нам с вами) и прочее и прочее. Это позволяло значительно ускорить работу над проектами и повысить их качество. Только при нашем герое в разработке находились несколько десятков проектов, из них не меньше половина были военного назначения, хоть гражданских машин было также много. Завтра и ему самому предстояло встать в ряд с другими, трудящимися здесь, а пока он, вместе с другими участниками этой «экскурсии», вернулся в свой угол в общежитии.

Так началась новая жизнь Джутовского-Хиндешвайльса. В новый рабочий коллектив он влился довольно быстро, благо, что новые его напарники по работе оказались очень хорошими и в меру общительными людьми, а главное, по взглядам и интересам они были в чем-то похожими, вплоть до того, что среди них было много тайных христиан, пусть, не все из них так явно обнаруживали эти взгляды, как Джутовский, чем и объяснялись бывшие в его активе два штрафных балла, которые раньше сильно мешали его карьере. Он сразу влился в процесс разработку новых проектов и эта сложная, но интересная работа сильно скрашивала его времяпрепровождение в этом странном месте. А странного было много и самым странным было место, где он поселился. Это общежитие во многом, напоминало казарму, прежде всего, потому что в многочисленных комнатах жили исключительно мужчины, размещавшиеся по нескольку человек в каждом из залов, семейных пар, а также специально отведенных для них комнат, не было. Завтракали, обедали и ужинали они в столовой, бывшей здесь же, причем, питание каким-то образом зависело от имевшейся у человека характеристики, ведь одни, в том числе Хиндешвайльс, могли частично выбирать свое меню, другие же должны были есть то, что им дают. В остальном, он жил, как и все. В общежитии жизнь подчинялись строгому распорядку: в 6 часов утра всех будило нечто вроде звука сирены, всех созывали на общую гимнастику и этот своеобразный курс физкультуры был обязателен для всех, после чего люди умывались, делали все, что им нужно делать с утра, после чего все завтракали и отправлялись на улицу, где ждали автобуса, который привозил их на работу. На работе к услугам Хиндешвайльса также была столовая, где он полностью мог выбирать свое меню, не оглядываясь ни на кого и так могли поступать все. Вечером после работы их ждало общее купание, также обязательное для всех, после чего, поужинав, они могли делать, что им заблагорассудится, однако, в определенные дни они должны были посещать специальные курсы, на которых они, в зависимости от специальности, совершенствовали свои знания, либо им вновь и вновь просвещали в знании теории социалистического учения, заканчивая неизменно словами о том, что мировые державы так и ждут часа, чтобы всем скопом наброситься на Лердию и это монотонное повторение одних и тех же мыслей, откровенно говоря, наскучивало нашему герою. Немалую долю в этих курсах занимало чтение трудов самого ВОЖДЯ КОНРАДА ВАЙЛЯ, в чьем активе было около ста томов книг, в основном, касающихся его взглядов на социалистическое учение, этому чтению уделялось отдельное время. Многие из книг были рассчитаны более не на научное сообщество, а на широкого читателя - это сильно бросалось в глаза. Такие книги особенно отличались тем, что некоторые мысли периодически повторялись, то передаваясь разными словами, то возникая через одни и те же фразы, словно автор специально вдалбливал, внушал читателю эти мысли, заставляя усвоить их на уровне подсознания. В-третьих, пару раз в эти вечерние часы им устраивали сеанс патриотического кино, как это называлось, правда, посвящалось оно не столько теме патриотизма, сколько показывало пример идеологической сознательности и того, как должен себя вести социалистически сознательный гражданин. Наконец, в 20.30 они, дружно почистив зубы, отправлялись спать. Он, человек верующий, выстраивал свой режим в соответствии с этим расписанием и никогда не пропускал личную молитву, хоть отдельного часа для нее у него не оставалось. Работа и все эти курсы и занятия довольно сильно утомляли его и он ждал выходных, чтоб отдохнуть и посетить местный храм. Однако, выходные не стали временем отдыха, к какому привык Джутовский – в субботу утром точно также, как и в прочие дни, прозвучала сирена, правда, на полчаса позже, потом, точно также, как и во все прочие дни, следовал общий курс гимнастики, даже более интенсивный, чем в будние дни, после завтрака следовали два занятия, предназначенные для совершенствования профессиональных знаний, один курс политпросвещения, а после обеда их посадили в автобус и повезли в местный музей. Так были выстроены все выходные: они интенсивно просвещались, смотрели «патриотическое кино», ходили по музеям и театрам. Помимо этого, в общежитии были организованы разного рода кружки: вокальные, художественные и т.д., и периодически члены этих кружков посещали своеобразные конкурсы самодеятельности, проводящиеся на уровне всего предприятия и реже, на городском уровне, что несколько скрашивало суровость местного быта. Правда, в воскресный день он все же смог выбраться в храм и до 8 часов, пока все прочие активно пробуждались и занимались прочими делами, он успел побывать на богослужении и вернулся в нужное время, благо, что ему, как и многим, имевшим хорошую характеристику, не запрещали отлучаться из общежития вне рамок каких-то организованных свыше мероприятий, но такое позволялось не всем. Так одному его соседу по комнате такие выходы были запрещены, а во время экскурсий ему даже надевали на руку электронный браслет, который бы следил за его передвижениями в случае побега. Совершенно непонятно, зачем такие меры, ведь это был такой же человек, как и все, кстати, весьма трудолюбивый, но тем не менее, он подвергался таким унизительным мерам, а на вопрос Хиндешвайльса о причине, по которой с ним совершают такое, он лишь пожимал плечами и махал рукой, мол какая разница. По поводу отлучек нашего героя в храм некоторые чиновники начинали ворчать, но в условиях прекращения гонений это не влекло за собой никаких мер и все этим и кончалось. Зарплату они получали с вычетом расходов на их содержание, а на оставшееся они могли приобретать все, что угодно, правда, особенно разгоняться с расходами было нельзя, учитывая то, что проживали они не в личных домах, а в общежитиях. Телевидение, тем временем, с восторгом описывало «грандиозные преобразования в жизни страны». «Народ республики предпочитает старому, буржуазному образу жизни новый, преисполненный духа социалистического братства и коллективизма и в массовом порядке уходит из своих, подчас обжитых годами домов и квартир, этих прибежищ пагубного духа индивидуализма, в новые, благоустроенные общежития, пребывая теперь в среде товарищей, могущих научить по-настоящему прогрессивному образу жизни.» - Бодро сообщали телеведущие в новостях. В эти же дни наш герой наблюдал удивительное явление: дороги наполнились большегрузами, везущими десятки и сотни легковых машин, как явно подержанных, так и совсем новых. Скоро телевидение дало ответ и на вопрос, возникший у Хиндешвайльса в связи с этим: «Теперь, когда рабочий класс республики переселяется из личных домов и квартир в благоустроенные общежития и к их услугам теперь благоустроенные автобусы, могущие довезти людей до работы без необходимости прибегать к общественному транспорту, а также отвезти куда угодно: в музей, в театр, в кино, когда совсем не надо покупать продукты, ибо в распоряжении их теперь отличные столовые, совсем отпала необходимость в личных автомобилях, бывшем в прошлом символом благополучия. Теперь это в прошлом и тысячи легковых автомобилей рабочие отдают в распоряжение государства, которое и использует их в соответствии с нуждами страны. Что-то пойдет на слом и даст стране тонны ценного сырья, так нужного нашей промышленности, а что-то пойдет в распоряжение тех, для кого подобные машины не символ возвышения над прочими людьми, а жизненная необходимость.»

«Короче говоря, для партийных и государственных начальников в качестве служебных лимузинов.» - подумал на это Хиндешвайльс. Мысль о добровольности, с которой, вроде бы, рабочие предпочитают жизнь в общежитиях, откровенно говоря, веселила его, ведь он видел, как это происходило в действительности, ведь никто из соседей по общежитию не пришел сюда добровольно – все были призваны по повесткам, подобным той, что прислали и ему и практически все были привезены из разных концов планеты и лишь двое-трое были жителями данной провинции. Однако, жителей Петерсберга среди его соседей не было, все были откуда-то привезены. Некоторые говорили, что такие же повестки получили и члены их семей и всех их буквально разбросали по разным концам континента, а некоторых и на разные материки. Он попал в преимущественно хардиганское окружение, хоть среди его напарников по работе были и мыргивцы. Среди его напарников был даже один бениец - Жюрайц Ордиге, которому, как ни странно, даже имя и фамилию не изменили, в отличие от других. Суровая (впрочем, не настолько, насколько это могло быть) и со странными порядками жизнь в этом месте сама по себе была стрессом даже и без трудностей, связанных с работой. Я уже написал, что окружение нашего героя было исключительно мужским. Тут я сделаю поправку, что это не значит, что с женским полом он не встречался. Так, женщины входили в коллектив конструкторского отдела и периодически попадались на глаза, да во время смотров самодеятельности (участие в них также было обязательным для всех, впрочем, Джутовскому часто разрешали уходить во время, пока они шли, но это удавалось не всегда) он и другие периодически видели их. Некоторые его соседи по общежитию также и контактировали с ними, но он не следовал их примеру, предпочитая обмениваться текстовыми сообщениями и созваниваться со своей законной женой, а с ней контакт в последнее время происходил намного реже, чем раньше. Правда, она рассказывала о здоровье, о ходе беременности, но разговоры были какими-то слишком короткими. На его вопросы о причине этого она говорила о каких-то срочных делах, но даже не уточняла – какие это дела. Лишь однажды прозвучал намек на то, что она попала в поле зрения Комитета по труду. Это внушало Джутовскому страх за судьбу жены – ведь в последние месяцы она, по настоянию врачей, не работала (да и раньше она нанималась на работу лишь временами, считая, что в семье работать и добывать деньги должен муж, а дело жены – заботиться о семейном очаге и тратить на эти цели принесенные мужем деньги). Не работала Оришо совершенно законно, не подпадая под статьи о тунеядстве, но мало ли что могло прийти в голову ретивым чиновникам из комитета, которым надо во что бы то ни стало выполнить план (раньше его раздражало, когда отец начинал подобным образом критиковать те или иные действия властей, но теперь он сам стал рассуждать также). Это беспокойство не проходило, а только нарастало и он усердно молился за жену. Но еще больше он стал бояться, когда через неделю после того, как он приступил к новой работе, его вызвали в медпункт. Здесь его встретил, помимо штатного врача, еще какой-то человек.

«Мы изучили ваше дело, товарищ Хиндешвайльс. – Сказал после приветствия незнакомец: - У вас хорошая характеристика, отменное здоровье и прекрасный генотип с минимальным числом вредных мутаций. Вы признаны годным к участию в Женских днях, первый из которых будет в конце месяца и будете очень полезны для социалистической республики.»

«В женских днях? А что это за женские дни?» - Спросил Хиндешвайльс – Джутовский. Ему с самого начала не понравился этот термин.

«Странно, что вы еще не знаете. – Словно обидевшись, произнес человек: - Это часть основных мероприятий по поддержанию уровня рождаемости в стране в условиях переходного периода и замены отжившей свой век буржуазной семейственности на принцип социалистического общежития (Джутовского в этот момент обступил холод омерзения). Люди из мужского и женского сектора общежития в женский день встречаются и так сказать, немного развлекаются друг с другом, а через девять месяцев мы получим новых граждан республики, причем, процесс будет проходить не спонтанно, а под строгим научным контролем.»

«Тогда запишите, что я отказываюсь от участия в подобной мерзости. На другом конце континента у меня есть человек, которого я, что бы там ни написали в моем паспорте, я считаю своей женой и ни с кем, кроме нее подобного не потерплю.» - В сердцах ответил он.

«Что ж, ваша воля. – Невозмутимо ответил человек: - Зря, конечно, совершенно напрасно, но никто за вас решать не собирается. Но от взятия образцов семени вы все равно не отвертитесь. Сами или в лице вашего семени, но вы примете участие в Женских днях, хоть в последнем случае веселья это вам не принесет.»

После этого неприятного разговора он подумал об Оришо, ведь некоторые его соседи говорили, что по повесткам призывали не только их, но все их семьи, реквизируя все их имущество, которое они не могли перевезти на новое место. А если и Оришо попадет в такую же переделку, как и он, то в условиях таких «мер по поддержанию рождаемости» ей придется несладко и очень несладко. Думая об этом, он горячо молился о жене, прося помощи, дабы его жену миновала эта чаша. Вскоре оказалось, что такой же разговор состоялся и у его соседей по комнате. Не все, как оказалось, имели право на участие в этих самых днях, но все же они составляли больше половины их числа. Некоторые, как он, с омерзением отказались от участия в них, другие же, напротив, с восторгом приняли это предложение, называя отказ его, Хиндешвайльса и его единомышленников «проявлением предрассудков» и даже смеялись над ним, хоть общаться не перестали. Он не обижался на них, внутренне жалея их за заблуждения. Как ни странно, но среди рассуждавших так были и люди, считавшие себя христианами, причем, они считали, что участие в подобных оргиях не противоречит их убеждениям. Это больше всего удивляло Хиндешвайльса, ведь они считали себя последователями Христа, а теперь запросто забыли основы своей веры и теперь с восторгом встретили новость о своем «праве». Что ж, их дело!

Так тянулись дни, за ними недели. Чем ближе был конец месяца, тем чаще его стали посещать какие-то девушки. Повод к посещению его был, как правило, чисто деловой, как правило, связанный с проектируемым в эти дни новым комбайном, предназначенным для сельского хозяйства, в работе над которым он принимал участие, или иным проектом, однако, на деле самого проекта посетительницы касались лишь поверхностно, основной разговор заводя на какие-то, совершенно отвлеченные темы, словно пытаясь любым способом его втянуть в беседу с собой, а завершался разговор всегда одним и тем же – приглашением к участию в Женских днях. Как бы ни были миловидны они, но ничем вызвать интерес нашего героя им не удалось, а только раздражение, тем более, что с его второй половинкой сравниться они не могли. Он снова и снова вспоминал Оришо и думал – как она живет нынче и не втянули ли и ее в такой же «добровольный» проект. Приспособиться можно было ко всему, единственное, что его беспокоило, так это Оришо, ведь связаться с ней удавалось все реже, а телефон и связь через карманный компьютер все чаще не давали результатов и словно нарочно за любой неудачной попыткой следовала очередная попытка его соблазнить на участие в большом непотребстве под названием «женский день». Как все это ему надоело! Чем больше его донимали назойливые девицы, тем больше ему хотелось просто послать их всех подальше, но не позволяла привычка к вежливости, в значительной мере, коренящаяся в религиозных убеждениях Хиндешвайльса-Джутовского. Поэтому он лишь вежливо выслушивал их и также вежливо выражал отказ. Но получив его, одна девушка уходила, а вместо нее приходила другая, и все начиналось вновь. Он горячо молился, как в общежитии, так и в храме и даже находясь где-нибудь в городе на экскурсии или просто прохаживаясь, если ему оставляли на это время, молился, прося Бога о помощи, чтобы благополучно претерпеть все выпавшее на его долю и не сломаться. Лишь в трех случаях он мог немного развеяться: когда приходил на рабочее место и с головой уходил в работу над очередным проектом или когда обдумывал очередную идею в общежитии или еще где-то, в храме на молитве и во время богослужения и когда темнело и сквозь окно он мог созерцать красоту лердийского звездного неба. Его красота успокаивала Хиндешвайльса. Бисерная россыпь звезд, где-то среди которых было Солнце, вокруг которого и вращалась Земля, откуда пошло все человечество, а еще там была Акура – звезда, вокруг которой вращалась Адзиора – родная планета его дорогой Оришо, серебряный диск (или серп – в зависимости от фазы, которая наступала, когда наш герой смотрел на небо) Лейлы – спутника Лердии величественно плыл по небу. Яркими и не очень звездочками по небу проносились спутники и космические станции, а иногда воображение будоражили своим мельканием врезающиеся в толщу атмосферу метеориты. Не хватало только одного, ведь уж очень редко удавалось связаться с Оришо, а это давало повод для беспокойства, ведь ее так ему не хватало. Частенько он стал вспоминать песни, которые любила петь его жена, а их было много, но чаще почему-то приходила в голову песня «Сэ Хашшар а мутту» - «на чужбине», имевшая два варианта слов, один из которых описывал страдания человека, чей родной город оккупировал какой-то враг (он вспоминался ему часто но во избежание возникновения у кого-то неких дурных ассоциаций он не пел эти слова вслух), а другой был более мирный и его-то он предпочитал петь здесь:

* * *

Живя на чужбине, тебя вспоминаю, Отчизна моя, моя колыбель.

Хотел бы вернуться, ведь сильно скучаю / я вновь по тебе, мой родной Хиччармэль,

И каждую ночь я / к тебе возвращаюсь, и в старый мой дом / опять захожу.

Приехать домой вновь и вновь я мечтаю, с тоски вновь по дому с ума я схожу.

* * *

Припев:

В чужой край призвала / Отчизна трудиться, и я, подчинившись, туда перешел.

Моей здесь страны вновь богатство творится, его приумножить / помочь я пришел.

Но время придет, и я буду отпущен в тот край, где остался родимый мой дом.

Пусть здесь хорошо, но на Родине лучше, вдали от него /вновь пою я о нем.

* * *

Вот, берег чужой, что стал мне приютом. Неужто мне плохо жить в этом краю?

Нет, здесь хорошо, и сытно, как будто, но я все равно / домом не признаю,

Его, ведь чужой, для меня город этот, и здесь по-другому все птицы поют.

А я, отнесенный на этот край света, вновь в дом вспоминая, о нем я пою.

* * *

Припев:

* * *

Но верю, друзья, я закончу работу, и в дом мой вернуться / смогу, наконец.

Пусть этой тоски не поймет вовсе кто-то – зачем из-за дома на сердце рубец /

Тебе получать? Здесь во сто крат, друг, лучше! Быть может, но я в свой родной дом стремлюсь,

Ведь там - мои корни, и там есть что кушать / и с голоду я / умереть не боюсь.

* * *

Так прошло время до конца месяца. Радостной новостью было получение первой на новом месте зарплаты, которая, даже с учетом вычета денег в учет расходов на питание и прочие услуги, она насчитывала целых 190 эрдвигов – это было в два раза больше той зарплаты, которую он получал на старом месте. Накопи немножко – и можно купить автомобиль. Беда в том, что для приобретения машины нет условий, да и на что тратить такие огромные деньги при полном пансионе в общежитии. И он бросал большую их часть в копилку в Петерсбергском храме. А ведь некоторые его коллеги получали еще больше! На что же они тратили эти деньги?! Честь и хвала Вайлю, ведь мало кому так везет, как ему, некоторые в провинции перебиваются на хлебе и воде, а он шикует, но лучше бы была возможность их с умом потратить, а еще лучше – чтобы столько же получали и его голодающие собратья.

На следующий день после дня раздачи зарплаты (он думал, что при такой жизни зарплату полностью заменят предоставлением всех возможных благ) нагрянул пресловутый Женский день. Все, получившие право на участие в нем и выразившие согласие толпой покинули отделение и в нем стало как-то особенно тихо. Остались лишь те, кто не был допущен к этому «празднику» и те, кто по нравственным или религиозным соображениям отказался. Джутовскому было приятно сознавать, что в этом враждебном христианскому духу мирке у него были единомышленники, ибо это придавало ему больше твердости в отстаивании своего мнения. Вернулись участники праздника лишь поздно вечером, когда все оставшиеся в комнатах либо уже спали, либо готовились ко сну. Они шумно обсуждали все подробности своего времяпрепровождения, пересыпая свои рассказы восторженными эпитетами, да скабрезными выражениями, что отнюдь не улучшало настроение нашего героя, вдобавок, участники «праздника» посмеивались над теми, кто не принял в нем участие. Слушать все это пришлось довольно долго, пока они наконец, не устроились для сна и лишь тогда Джутовский почувствовал облегчение, внутренне жалея всех этих весельчаков и молясь о вразумлении их. Перед его мысленным взором который раз вставало лицо Оришо. Он брал карманный компьютер, посылал ей короткое сообщение, в котором выражал все свое чувство к ней и минут через 15 получал такой же короткий ответ с таким же выражением чувств и извинениями за нехватку времени. Что же там у нее происходит?! Неужели и ее затащили в такую же коммуналку? Если так, то ей придется куда тяжелее, чем ему, учитывая ее привычки и ее своеобразие.

Так прошел один месяц, потом другой, пролетел третий. Как-то незаметно пролетел срок, когда дорогая супруга должна была уже родить. Но с этого времени все попытки связаться с ней были тщетны: и телефон и компьютер на все попытки отвечали извинениями за «временные неполадки», но шел день за днем, а ее номер и адрес по-прежнему был недоступен – что-то блокировало связь с ними, хоть в остальных случаях он пользовался связью с успехом. Это страшно беспокоило его, и он все больше предчувствовал, что с женой творится что-то неладное. Но кого спросишь об этом? Вспоминая реплики чиновников о том, что «гражданка Коштор теперь обручена рабочему классу Лердии» он сразу отказывался от мысли допытываться у кого-либо о судьбе Оришо. Да и кто здесь может знать об этом? Ему опять ничего не оставалось, кроме как молиться, ибо его робкие попытки что-либо узнать о ней в Лердийской компьютерной сети оказались тщетными. Призывы же отдельных «доброхотов» забыть о прошлой жизни и о «злосчастной бабе» и «наслаждаться жизнью», которые периодически возобновлялись, только раздражали его….

Глава. V. Напасть с неба.

Чтобы рассказать о данном событии, мне придется оставить нашего несчастного героя и переместиться в другую часть планеты. С того времени, как Джутовский получил повестку от комитета по трудоустройству, как-то незаметно прошел год. Продолжать дальше довольно однообразное повествование о жизни нашего героя, тем более, если особенности этой жизни мной уже описаны, нет смысла….

Наш взор перемещается в Адагарм - один из крупных городов, близких к столице республики. Здесь разместился пост систем противокосмической обороны. Его командир – генерал Вилковский как раз завтракал, когда прозвучал звонок, несколько недовольный, он нажал кнопку связи.

«Говорит пост управления, бригадир Ансальм. Донесение из двадцать первого сектора – очередное появление неопознанных объектов, находящихся на высоте около 1000 километров над поверхностью, постоянно летают, словно исследуя объекты на поверхности, на сигналы не отвечают.» - Ответил голос.

- Сколько объектов?

- Прошлый раз, когда я докладывал, их было два, теперь их пять. Они постоянно курсируют по высоким орбитам на сравнительно небольших скоростях.

- Вы знаете, что делать. Если они будут стремиться к снижению – если они не будут реагировать на предупреждение, начинайте перехват.

- Так точно, товарищ командир.

На этом связь прервалась и генерал вернулся к прерванному завтраку, небрежно смахивая крошки со своего френча.

* * *

Прошло время, и наступил сезон, когда Лердия вступает в хвост пролетающей мимо кометы под названием Азария и начался очередной период метеоритных дождей, случающихся в это время и продолжающихся почти целый месяц. Несомненно, наш герой коротал вечерние часы, наблюдая за потоками проносящихся в небесах метеоров, среди которых иногда возникали яркие метеориты. Тем же самым занимался вечерами и совсем другой человек, живущий на другом конце континента - ближе к <