Аффекты и становление восприятия

До сих пор я пытался ознакомить читателя в первую очередь с легкодоступным материалом наблюдений относи­тельно этой архаической стадии развития, который я и дру­гие авторы сумели собрать за эти годы. В своем обсуждении я пока намеренно не обращался к роли аффектов в этом раннем развитии, даже если аффекты, очевидные и разно­образные, совершенно отчетливо фигурируют в содержании данной книги.

Действительно, у новорожденного аффекты можно наблюдать только в их примитивной форме; мы вряд ли вправе называть их «аффектами», именно поэтому я гово­рил о возбуждении отрицательного качества и его противо­положности покое; то и другое характерно для предтеч аффектов.

Тем не менее примитивность этих предтеч аффектов не делает их менее эффективными. Давление, оказываемое эти­ми архаическими переживаниями, может быть совершенно невыносимым, но в результате оно вынуждает к адаптации. Насколько сильным может быть это давление, понимаешь только в экстремальных случаях. Поскольку все новорож­денные совершают «крик рождения», мы относимся к нему как к несущественной и обычной детали родов. Мы редко перестаем думать, что эта первая вокализация новорожден­ного является в то же время его мучительным вдохом, чтобы вобрать воздух прежде, чем задохнуться.

В этом примере потребность и удовлетворение потреб­ности настолько очевидны, что не заметить их невозможно. В исследовании развития первых восприятий младенца мы указали на то, что они возникают как функция потребности и удовлетворения потребности. В циркадном ритме жизни новорожденного потребности постоянно возвращаются в кратких интервалах в той или иной форме. Их удовлетворе­ние — не всегда немедленное событие.

Между ощущением потребности и ее исчезновением в результате удовлетворения потребности часто имеет место задержка. Эта задержка играет важную роль в адаптивном

развитии. Фрустрация, сопровождающая задержку, являет­ся основой адаптивного поведения и одного из наиболее важных адаптивных устройств, а именно следов памяти и памяти.

Обсуждая проверку реальности, Фрейд (1925а) указы­вает, что это — вопрос того, «может ли нечто, находящееся в Я в виде репрезентации, вновь быть обнаружено в воспри­ятии (реальности)»; далее он говорит: «Очевидно, что пред­варительным условием установления проверки реальности является то, что объекты, приносившие когда-то реальное удовлетворение, должны быть утрачены».

В наиболее ранний период развития восприятия, кото­рый я бы назвал первичной перцепцией посредством ораль­ной полости, мы наблюдаем постоянный приток и отток двух первичных аффектов — аффекта неудовольствия и аффек­та удовольствия, в соответствии с усилением потребности и ее удовлетворением.

У новорожденного оральная зона и оральная полость исполняют две достаточно разные, но чрезвычайно важные для выживания функции. Одна функция — это поглощение, обеспечивающее непосредственное физическое выживание индивида. Вторая функция — восприятие, которое у ново­рожденного также начинается с ростральной части — ораль­ной зоны и оральной полости. Отсюда восприятие развет­вится на пять основных модальностей: обоняние, осязание, вкус, зрение и слух. Поэтому основная репрезентация ораль­ного и периорального региона становится ведущей адаптив­ной организацией, обеспечивающей выживание вида. Неуди­вительно, что этот регион становится полем деятельности наиболее ранних динамических процессов, а очевидными индикаторами этой деятельности являются аффекты, о ко­торых я говорил выше.

Из этого логически следует, что дальнейшее развитие восприятия также будет тесно связано с аффектом. То, что дело обстоит именно так, становится очевидным и в ряде вех в развитии дистантной перцепции, диакритического раз­личения, реакции улыбки и их последовательностей. Как будет показано далее, аффект пролагает путь развития, это касается не только развития восприятия, но и развития всех остальных функций.

Независимо от наших собственных данных, эксперимен­ты, проведенные на взрослых (Bruner and Goodman, 1947; Levine, Chien and Murphy, 1942; Sanford, 1936, 1937) пока-

 

83

 

 

зали, что потребность (которая, разумеется, вызывает аф­фект) вторгается в восприятие, нарушая его, и превращает реальность в нечто напоминающее исполнение желаний. Однако это лишь один край в спектре влияния аффекта на восприятие. Любой психоаналитик подтвердит, что восприя­тие находится под постоянным влиянием основного аффек­тивного тона субъекта. Это не достигает действительного исполнения желания. Аффект окрашивает восприятие, де­лает его важным или неважным, придает ему ту или иную валентность; например, при скотомизации (Laforgue, 1930) аффект исключает некоторые перцепты, усиливая осталь­ные. Наконец, аффекты определяют отношения между вос­приятием и познанием.

Вот почему в науке мы стараемся исключить роль аф­фекта и пытаемся подвести восприятие под определенную шкалу. Этот метод, который лично я считаю редукционист-ским, дал поразительные результаты в физических науках; он даже получил название «собственно научного метода». Однако когда этот метод измерения и исчисления безо вся­кой коррекции применяется к живому существу, в частности к человеку, он в конечном счете препятствует всякому раз­витию знания. Мы вспоминаем сетования Августина, проци­тированные в начале главы 2. У живого существа, особенно у человека, прежде всего аффекты служат объяснению поведения и психологических событий, а они пока не под­даются измерению.

ГЛАВА 3

ПРЕДТЕЧИ ОБЪЕКТОВ

 

Incipe, parve puer, risu cognoscere matrem! Мальчик, мать узнавай и ей начинай улыбаться!

Вергилий, эклога IV

Реакция улыбки

Начиная со второго месяца жизни человеческое лицо становится основным зрительным перцептом, которому ока­зывается предпочтение перед всеми остальными «предмета­ми», окружающими ребенка. Теперь младенец обретает спо­собность выделять лицо, отличая его от фона. Он полностью сосредоточивает на нем свое внимание. На третьем месяце эта «обращенность», возникающая в ответ на стимул чело­веческого лица, достигает кульминации в новой, отчетливой и специфической для человеческого вида реакции. К этому времени прогресс в физическом созревании и психологическом развитии ребенка позволяет ему координировать, по край­ней мере, часть своего соматического оснащения и исполь­зовать его для выражения психологического переживания: теперь младенец реагирует на появление лица взрослого улыбкой. За исключением отмечаемого на втором месяце активного следования глазами за лицом взрослого, эта улыб­ка — первое активное, направленное и намеренное поведен­ческое проявление, первый показатель перехода младенца от полной пассивности к началу активного поведения, кото­рое отныне будет играть все более важную роль.

На третьем месяце жизни младенец реагирует на лицо взрослого улыбкой при соблюдении следующих условий: лицо должно находиться в движении и предстать перед ним анфас, так, чтобы он видел оба его глаза. Неважно, какая часть лица будет двигаться, неважно также, будет ли это

 

85

 

кивание или шевеление губ, и т. д. На этом возрастном уров­не ничто другое, даже пища, не вызывает у ребенка такой реакции. Разумеется, если предъявить искусственно вскарм­ливаемому ребенку уже знакомую ему бутылочку с моло­ком, соску и все остальное, в его поведении, скорее всего, произойдет выраженная перемена. Дети, опережающие в развитии свой хронологический возраст, в такой ситуации прекращают всякую иную деятельность, начиная порой за­ранее проделывать губами сосательные движения. Иногда эти дети пытаются протянуть ручки в сторону бутылки, но в любом случае они не приветствуют ее улыбкой. Менее развитые дети даже не изменяют в этом случае своего пове­дения, но на лицо взрослого они также реагируют улыбкой. Мы провели подробное экспериментальное исследова­ние этого явления (Spitz and Wolf, 1946), обследовав попу­ляцию из ста сорока шести детей от момента рождения до года. Эта группа оказалась разнородной по этнической, со­циальной и культурной принадлежности, как показано в таблице 3. Каждый ребенок был обследован в соответствии с методом, описанным в главе 2. Кроме того, с небольшими интервалами дети подвергались воздействию ряда стимулов и экспериментальных ситуаций.

Было установлено, что реакция улыбки возникает в ка­честве специфического возрастного поведенческого феномена в развитии ребенка в возрасте от двух до шести месяцев.

Таблица 3 Реакция улыбки в зависимости от расы и среды

Реакция	Воспитательное учреждение			Семья		Всего
	Белые	Цветные	Индейцы	Белые	Индейцы
Улыбка	1_ 53	26	23	14	26	142
Отсутствие улыбки	1	1	-	1	-	3
Всего	54	27	23	15	26	145

При соблюдении указанных выше условий 98 процен­тов детей улыбались в этот период в ответ на появление лица любого человека, знакомого или чужого, независимо от пола и цвета кожи (р<0,001).

Хронологические рамки появления этой реакции строго ограничены. До наступления двухмесячного возраста лишь 2 про­цента нашей популяции младенцев улыбались 6 ответ на предъявление любого стимула (р<0,001).

Кроме того, после шестимесячного возраста подавляю­щее большинство нашей популяции младенцев уже переста­вало улыбаться, если стимул, вызывавший у них улыбку с третьего по шестой месяц жизни, исходил от незнакомца. Таким образом, во второй половине первого года жизни у более чем 95 процентов нашей популяции исчезает недиф­ференцированная реакция улыбки на любое лицо. У менее 5 процентов детей, наблюдавшихся нами, реакция улыбки сохранялась. Иначе говоря, дети в возрасте до двух месяцев не реагируют улыбкой на кого-либо или что-либо; те же самые дети, достигнув возраста шести месяцев, сохраняют эту реакцию для матери и для друзей, одним словом, для объекта любви, и уже не улыбаются посторонним.

Экспериментальные данные

Мы проследили и исследовали элементы и значение стимула, вызывающего улыбку у младенца между концом второго и концом шестого месяца жизни. Мы изучали, действительно ли улыбка связана с объектными отношениями                                                                     

младенца, и если да, то каким образом. Было установлено, что реакция улыбки у младенца на третьем месяце жизни, узнавание человеческого лица не свидетельствуют об истинных объектных отношениях. Собственно говоря, эту реакцию у трехмесячного ребенка вызывает не партнер-человек, не личность, не либидинозный объект, но всего лишь знак¹

¹ Определение понятия «знак» будет дано ниже

Рис. 5. Реакция на улыбающееся лицо

 

87

                                                                                          

Правда, этим знаком является лицо человека, но, как подтвердили другие эксперименты, знак образуется не че­ловеческим лицом в целом со всеми его деталями, но, ско­рее, избранным гештальтом внутри него. Этот избранный гештальт состоит изо лба, глаз и носа, причем находящихся в движении. Данное открытие было подтверждено исследо­ваниями Рольфа Аренса (1954).

То, что ребенок реагирует именно на гештальт, а не на конкретную личность, доказывается и тем фактом, что его реакция не ограничена лишь одним индивидом (например, матерью); напротив, лица, на которые младенец реагирует улыбкой, могут меняться. Не только родная мать, но и любой другой человек, мужского или женского пола, бе­лый или цветной, может на данной стадии вызвать у ребен­ка улыбку, выполнив условия, которым должен соответ­ствовать избранный гештальт, чтобы послужить пусковым механизмом реакции.

Рис. 6. Реакция на лицо в профиль

Для подтверждения того, что пусковым механизмом, вызывающим улыбку, является знак-гештальт, состоящий из лица анфас, был проведен чрезвычайно простой экспери­мент. В этом эксперименте устанавливался контакт с трех­месячным младенцем: наблюдатель кивал ему головой и улыбался, на что ребенок реагировал улыбкой и активными движениями (рис. 5). Затем экспериментатор поворачивал голову в профиль, продолжая кивать и улыбаться. В ответ ребенок прекращал улыбаться, и на его лице появлялось выражение недоумения (рис. 6).

Дети с опережающим развитием часто начинали искать глазами экспериментатора примерно в области уха, словно пытаясь найти его исчезнувший глаз; чувствительные дети реагировали своего рода шоком, после чего требовалось некоторое время, чтобы возобновить контакт. Этот экспери­мент показывает, что трехмесячный ребенок еще не спосо­бен распознать лицо человека в профиль; иными словами, ребенок еще не узнает человека-партнера, он всего лишь воспринимает знак-гештальт, состоящий изо лба, глаз и носа. Если гештальт модифицируется за счет разворота в профиль, перцепт уже не распознается, утрачивая свои слабые объект­ные свойства.

Мы изучали качества гештальта, которые сочли вызы­ающим реакцию стимулом. Мы выделили эти свойства,
последовательно исключая то один, то другой элемент, составляющий этот образ (например, закрывая один глаз,
предъявляя ребенку неподвижное лицо, и т. д.). Затем мы заменили человеческое лицо картонной маской. Она вызывала реакцию улыбки у трехмесячных столь же эффективно, как и человеческое лицо. Преимущество маски заключалось в том, что ее проще было модифицировать, и это позволило нам выделить основные элементы, из которых должен состоять гештальт, оказывающий желаемое воздействие.       

В результате этих экспериментов мы пришли к выводу, что улыбка младенца между третьим и шестым месяцем вызывается не человеческим лицом, а гештальтом-индикатором, знаком-гештальтом.

Если соотнести это открытие с системой психоаналити­ческой теории, становится очевидным, что знак-гештальт не является подлинным объектом; поэтому я назвал его предобъек том. Ребенок распознает в этом знаке-гештальте не суще­ственные характеристики либидинозного объекта, не те ат­рибуты, которые побуждают объект обслуживать нужды ребенка, защищать и опекать его. На предобъектной стадии ребенок различает лишь вторичные, внешние и несуществен­ные признаки, он узнает знак-гештальт, представляющий особую конфигурацию человеческого лица, но не специфи­ческого, конкретного лица, а любого лица, лишь бы оно представало перед ним анфас и в движении.

Узнавание определенного лица требует дальнейшего развития; пройдет еще четыре—шесть месяцев, прежде чем ребенок обретет способность выделять одно лицо из мно­жества других, наделять лицо атрибутами объекта. Другими

 

89

 

 

 словами, ребенок приобретет способность преобразовывать то, что было лишь знаком-гештальтом, в свой индивидуаль­ный и неповторимый объект любви. Это станет внешним признаком интрапсихического процесса формирования объекта, наблюдаемой частью установления либидинозного объекта.

Знак-гештальт, который младенец распознает в возра­сте трех месяцев (что доказывается возникновением реак­ции улыбки), является переходом от восприятия «вещей» (этим термином мы обозначаем «объект» академической психологии) к установлению либидинозного объекта. Пос­ледний отличается от «вещей», а также от предобъекта тем, то приобретает существенные признаки в процессе взаимно­го общения матери и ребенка. В этом взаимодействии объект или, вернее, то, чему предстоит стать объектом, постепенно наделяется либидинозными свойствами. Индивидуальная история этих катектических вложений, то есть генезис ос­новных свойств, которые присущи либидинозному объекту и отличают его от «вещей». Эти важнейшие свойства объек­та обязаны своей относительной неизменностью вопреки всем жизненным переменам как раз этому генезису. Их внешние атрибуты несущественны и поэтому, как уже отмечалось, могут меняться. Кроме того, атрибуты «вещей» составляют только внешние признаки; эти вещи не обладают существенными, исторически развившимися атрибутами, и поэтому любая перемена, любая модификация этих внешних призна­ков делает узнавание «вещи» проблематичным или невоз­можным.

Знак-гештальт в сущности является лишь отличитель­ным признаком «вещей», их общим атрибутом. Сами по себе «вещи» постоянны; но это внешнее постоянство несовмести­мо со свойствами либидинозного объекта. Следовательно, знак-гештальт, на который ребенок реагирует в возрасте трех месяцев, не может сохраняться долго. Но поскольку этот знак-гештальт в ходе развития объектных отношений пре­образуется в сигнал, он наделяется качеством, превосходя­щим атрибуты «вещей». Таким образом ему обеспечивается роль в «эмбриологии» возникающего из него либидинозного объекта.

Для подтверждения этих предположений можно про­вести эксперименты столь же простые и убедительные, как опыт с поворотом лица в профиль, когда ребенку предъяв­ляется картонная карнавальная маска. Фильмы (Spitz:г,

 

1948а), запечатлевшие проведение этого опыта, демонстри­руют, что в возрасте трех месяцев ребенок с такой же готов­ностью улыбается маске, как и лицу (рис. 7), и что улыбка исчезает, когда маска поворачивается в профиль (рис. 8).

Рис. 7 Реакция на маску анфас

Рис. 8. Реакция на маску 6 профиль

Мы провели дальнейшие опыты с целью выяснить, ка­кие элементы в конфигурации лица необходимы для того, чтобы вызвать реакцию улыбки.

Мы последовательно закрывали разные части своего лица кусками белого картона и предъявляли такое лицо (в движении) младенцу. Когда закрытой оставалась нижняя часть лица, улыбка тем не менее возникала, однако если исчезала верхняя половина лица, включая глаза, или если хотя бы один из двух глаз был невидим, у младенца не удавалось вызвать этой реакции. Если наблюдатель закры-

 

91

вал один или оба глаза в тот момент, когда младенец уже начинал улыбаться в ответ на его покачивание головой, улыб­ка внезапно исчезала!.

Эти эксперименты убедительно показывают, что реак­цию улыбки у младенца вызывает не индивидуальное чело­веческое лицо и даже не лицо как таковое, а специфическая конфигурация внутри лица. Эту конфигурацию составляют области лба, глаз и носа. Центром знака-гештальта являют­ся глаза. По моему мнению, глаза являются в этой конфи­гурации ключевым стимулом ШМ, согласно более раннему определению (Spitz, 1955с, 1957), и, вероятно, имеют цен­ность для выживания. Данное суждение нашло подтвержде­ние в экспериментах Аренса (1954) на человеке и Харлоу на резусах (личное сообщение, 1961).

Наконец, здесь стоит отметить, что в ходе наших экс­периментов нам удалось выработать сверхнормальный сти­мул (Tinbergen, 1951). Для человеческого младенца сверх­нормальный стимул состоит в замене улыбки и покачивания головой растягиванием до предела губ, напоминающим дви­жение обнажающего клыки хищника. Этот сверхнормальный стимул вызывает у младенца улыбку быстрее и чаще, нежели улыбка и кивание. Можно предположить, что мы имеем дело с дополнительным стимулом, который подчиняется закону гетерогенной суммации (Spitz, 1940; Tinbergen, 1951).

Можно задать вопрос: почему вызывающий реакцию раздражитель должен находиться в движении? Подробное обсуждение этой проблемы завело бы нас слишком далеко в дебри филогенеза и психологии животных. Однако в це­лом я бы предложил следующую гипотезу: дело не в том, что вызывающий реакцию раздражитель должен находить­ся в движении, а в том, что движение является неотъемле­мой частью этого раздражителя, движение — самый эффек­тивный способ отделить фигуру от фона. Как было видно из

¹ Я и мои сотрудники продолжили этот эксперимент с целью прояс­нить дальнейшие детали естественной истории реакции улыбки. Этими экспериментами были подтверждены основные данные, такие, как воз­раст ребенка при возникновении и исчезновении этой реакции, вызыва­ющий ее стимул, и т. д. Появились и новые данные, которые могут пролить дополнительный свет на становление и функционирование пси­хики младенца. Например, благодаря нашим последним экспериментам появилась новая информация о возникновении восприятия глубины (см. главу 4). Обсуждение наших данных см. в: Ро1ак, Emde and Spitz, 1964, 1965.

проведенных опытов, вызывающий реакцию раздражитель обладает признаками гештальта, а движение, по-видимому, усиливает эти признаки. Вот почему я считаю вполне веро­ятным, что движение является неотъемлемой составной ча­стью врожденного ключевого стимула IRM реакции улыбки.

Все это выглядит весьма механистически: знак-гештальт — пусковой механизм, вызывающий врожденную реакцию. Читатель вправе спросить: быть может, наших детей с тем же успехом могла бы воспитывать механическая кукла, обладающая знаком-гештальтом? Ответ отрицательный, а почему — мы объясним в последующих главах¹. Пока же достаточно сказать, что, хотя врожденное оснащение дос­тупно младенцу с первой минуты жизни, оно тем не менее нуждается в активации; искру жизни это оснащение полу­чает при контакте с другим человеческим существом, парт­нером, матерью. Эти взаимоотношения ничем заменить не­возможно. Только взаимные отношения могут создать в развитии ребенка фактор переживания, состоящий, как тому и следует быть, из постоянного циклического обмена, где главную роль играют аффекты. Если младенец испытывает какую-то потребность, она вызывает у него аффект, веду­щий к таким изменениям поведения, которые в свою очередь вызовут аффективную реакцию и соответствующее поведе­ние матери: мать ведет себя так, словно она «понимает», какая именно потребность вызывает у младенца эти аффек­тивные проявления (Spitz, 1962, 1963а, b, с). Отношения между механической куклой и младенцем могут быть лишь односторонними. Но только способность поочередно брать и давать с постоянной сменой и движением отдельных эле­ментов (при неизменной сумме диадических отношений) составляет суть того, что мы пытаемся описать и предста­вить нашему читателю.

Взаимная обратная связь в диаде между ребенком и матерью, матерью и ребенком представляет непрерывный поток. Тем не менее в основе своей диада остается асиммет­ричной. Вклад матери в эти отношения совершенно отличает­ся от вклада ребенка. Каждый из партнеров дополняет дру­гого: если мать предоставляет ребенку то, в чем нуждается он, то ребенок в свою очередь (хотя это и не является пока еще общепризнанным) дает матери то, в чем нуждается она.

¹ Харлоу в серии экспериментов с резусами доказывает именно это (Наг1оw, 1959, 1960а, b, с, d, е, 1962; Spitz, 1962, 1963а, b, с).

 

93