Городское пространство. Как обживалась земля?

 

«Как известно, историю пишут победители. То же можно сказать и о городах: они всегда строятся только победителями, для победителей и в соответствии с планами победителей. Город, как и любая история, не может быть одинаково благосклонен к каждому, как и не может быть равно хорош для всех. Изменить визуальное пространство города и написать историю можно только обладая огромной властью, а власть тоже никогда не дается всем поровну. И визуальное, и культурное пространство города – это всегда область конкуренции и борьбы. Вероятнее всего, те, кто контролируют его визуальное пространство, часто контролируют и культурное, и это отнюдь не проигравшие в исторической битве.

Наделенные властью и способные создавать визуальное пространство, удовлетворяющее их запросам, они без особого труда могут приспособить его к собственными ценностям и нарративам, не только возводя их в статус ведущих, но и перекраивая город в соответствии с ними. Можно сформулировать эту простую идею в виде следующего парадоксального правила: город всегда реализует истории, которые о себе рассказывает», –. так начинает свою книгу об истории Тель-Авива израильский ученый Шарон Ротбанд.[27]

Эта глава посвящена «телу» города, его пространственному измерению. Здесь мы рассмотрим вопросы возникновения городов и проследим историю их развития от древнейших времен до сегодняшнего дня. В фокусе внимания для нас будет отражение властных отношений в практиках градостроительства, мы рассмотрим, как «место» становилось точкой притяжения власти, богатства, святости, и как представления доминирующих групп о силе, красоте и успехе отражались на расположении зданий и архитектуре (о ней подробнее в следующей главе).

Начнем с обыденного, впрочем, не всегда замечаемого факта, что самое шикарное (не обязательно красивое) здание в городе или район (улица) с самыми дорогими ценами на жилье точнее всего отвечает на вопрос: «Кто (какая социальная группа) является реальным «хозяином» города?» Иногда можно заметить смену стилей управления и эстетических вкусов власти, иногда то, что замалчивается и стирается из истории. Например, если посмотреть на Москву из парка Заречье, то мы увидим одновременно Кремль, сталинскую высотку и Москва-сити. Каждый комплекс может больше рассказать даже не столько об эстетических вкусах правящего класса, сколько об основных идеях доминирования и внешней репрезентации господства, где под видимым и хорошо считываемым смыслом демонстрируемой властной башни прорывается еще и смысл где-то потаенный, тщательно скрываемый и непубличный. Зачем сегодня жить в средневековой крепости? Кто, за что и как получал квартиры в жилых сталинских высотках? Насколько удобно работать в Москва-сити? И вообще, что раньше было на этой территории? Кто, как и куда должен был подвинуться, чтобы освободить место для замыслов воплощенных в камне других?

В ряде российских (советских) городов самым красивым зданием было заводоуправление местного градообразующего предприятия, но в некоторых – горком (обком) партии или здание местного НКВД (КГБ). Уничтожение культовых сооружений церквей, мечетей, синагог в 30-е годы (их обычно просто взрывали или открывали в них склады или фабричные цеха), так же было элементом политической борьбы за индивидуальное сознание, формирование новых культурных иерархий и приоритетов. Так как храмы были в каждом районе и визуально сочетались между собой, то невозможность несколько раз в день перекрестится, сложности с воскресным посещением ближайшей церкви потихоньку изменяли привычные паттерны поведения, со временем замещались новыми уже коммунистическими ритуалами и местами взаимодействия, как правило, клубами, кинотеатрами, избами читальнями и библиотеками.

Вообще ответ на вопрос, с чего начинается город, и кто его создает является одним из наиболее открытых и дискуссионных в современной урбанистке. Например, Григорий Ревзин[28] в одном из своих замечательных эссе о проблемах и устройстве современных городов проводит четыре перспективы возникновения городов и социальных групп, заинтересованных в их создании. Четыре группы, им выделенные: воины, жрецы, торговцы и рабочие (к его типологии мы еще подробнее обратимся, когда будем описывать сообщества) претендуют на роль его демиурга. По мнению В. Глазычева, города создаются властью и для власти, М. Вебер доказывает, что наоборот, города власти оппонируют и создаются рынками, выступая, как институт обмена, в первую очередь. Л. Мамфред, философ и социолог считал, что город – это хранилище культуры и накопленных знаний, и, соответственно, начало города – храм, собор или святилище. Для сторонников марксистской точки зрения города возникают как следствие разделения труда и выделения групп ремесленников (рабочих) и торговцев, не связанных с сельскохозяйственным циклом. Эту точку зрения разделяет автор термина «урбанистическая революция» Гордон Чайлд, обозначивший итог этого разделения и, соответственно, возникновения городов в конце неолита.

Собственно говоря, эта перспектива и была определяющей на протяжении долгого времени. Идея о том, что города появляются тогда, когда достигнут определенный уровень благосостояния, вызывала мало сомнений. Агрокультурная революция – оседлый образ жизни – возникновение излишков – рост населения – специализация – классовое разделение –необходимость защиты собственности (родовой, племенной личной) – возникновение городов. С небольшими изменениями примерно такая линия развития была определяющей и, главное, подтверждалась археологическими находками. Но в 1995 году в Турции археологи начали раскапывать участок Гебекли –Тепе и обнаружили около десятка культовых стел (до 5 метров и 7 тонн веса возрастом примерно 11000 лет) с причудливой резьбой. В принципе такие мемориальные комплексы уже были известны (например, Стоунхендж датируется серединой III тысячелетия до н.э.), но дело в том, что строители этого сооружения вели несельскохозяйственный образ жизни[29] Зачем охотники и собиратели ведущие кочевой образ жизни, не обладающие излишками продовольствия, долго оставались на одном месте и занимались скорее всего тяжелейшим и трудоемким строительством стен и колон, не имеющих очевидного прагматического назначения? Вариантов немного, и все они хорошо известны из последующего опыта. Сооружение имеет религиозную ценность и служит закреплением трансцедентального опыта. «В каком-то смысле всю историю архитектуры, и особенно религиозной архитектуры, можно рассматривать как поиск коллективным разумом способа обмануть смерть – и это лишь доказывает, что с самых древних времен мы осознавали ту власть, которую строительная конструкция имеет над нашими чувствами», – так оценивает в своей книге эту находку американский ученый, специалист по когнитивной нейропсихологии Колин Эллард.[30]

Строительство меняет восприятие, мысли и чувства, и тем самым, закрепляет властные отношение и часто приносит богатство. Сначала религия, затем храм и только после этого оседлость, переход к земледелию и строительство деревни, превращаемой в город. В настоящий момент этот подход, в свое время сформулированный американским историком, урбанистом культурологом Люисом Мамфордом, обладает, на наш взгляд, наибольшими перспективами.[31] Его ключевая идея заключается в том, что город представляет собой точку концентрации власти, культуры и общества, возникающий из социальных потребностей, он умножает и их формы, и методы выражения. Города строятся для усиления социальной жизни и максимального увеличения ее разнообразия, хороший город, где жизнь максимально разнообразна и интенсивна. Для жизни города важно наличие конфликтов с отдаленными структурами. Он выделяет пять типов городов со своей экономикой, идеологией и ключевыми игроками.

Средневековый город (Флоренция, Мюнхен, Антверпен). Строительство вызвано необходимостью защиты, экономика построена на вассальной зависимости, ядром комьюнити (сообщества) выступает церковь, основной принцип градостроительства – ограниченность стенами и нет фанатизма прямых линей.

Барокко (Париж, Версаль, Амстердам). Строительство вызвано ведением войн, экономика построена на принципах меркантилизма, ядром комьюнити выступает дворец, театр, концертный зал, основной принцип градостроительства – математическая и механическая последовательность, широкие улицы для военных парадов, парки и линии магазинов.

Индустриальный город (Манчестер, Бирмингем). Обусловлен промышленным развитием, действует на принципах свободного рынка и капитализма. Ядро комьюнити – фабрика. Главный принцип – уплотнение, экономия и массовая застройка.

Мегаполис (Нью-Йорк). Город экономического и политического доминирования, определяющую роль играет финансовый капитал, ядром комьюнити выступает рынок (банки, магазины, биржи). Высотное строительство, транспортные артерии.

Биотехнический (воображаемый, за которым будущее, в книге Франкфурт Ремерштат). Биотехнологии и возобновляемые источники энергии, города зеленого пояса, ядром комьюнити выступает школа. Гармония техники и экологии.

Главным принципом, против которого выступает Мамфред – принцип минимума жизни (рассмотрение дома, вслед за Ле Корбюзье, как «машины для жилья», многоэтажная типовая застройка с минимальными стандартами), считая, что жилье должно быть превышающее качество чем то, что может себе позволить человек данного экономического класса. Принцип «максимума жизни» должен поднимать вверх достигнутый экономический уровень. Ценность подхода Мамфорда состоит в том, что он органично увязывает ценностные приоритеты, появления новых технологий, политические изменения и пространственные характеристики города. Понятно, что как любая типология, его подход следует рассматривать скорее как «идеальный тип», а не отражение эмпирической реальности, и многие феномены, которые мы рассмотрим ниже, показывают большую сложность и разнообразие проявлений городского образа жизни, но, безусловно, стоит признать эвристический потенциал и ценностные ориентиры его концепции.

Итак, общепринято, что первые города появились в долинах рек (древнейшие расположены на территории Египта, Ближнего востока, Индии и Китая) в условиях благоприятных для земледелия около 3,5 тыс. лет до н.э. В Месопотамии в городах проживало от 8 до 15 тыс. человек, города со временем накапливали богатства, разбивались на зоны застройки в зависимости от политического (место в социальной иерархии определялось положением при дворе и армии) статуса и окружались стенами от менее удачливых и воспитанных современников. Теснота порождала конфликты и требовала универсальных способов их разрешения, что привело к созданию законов, основанных на принципе возмездия, правила «око за око» (талиона). Власть и статус подчёркивались близостью к дому правителя, храму и архитектурных украшениях жилища. Сейчас этими городами принято скорее восторгаться: масштабностью, застройки, уровнем комфорта, великолепием храмов и помпезными массовыми ритуалами, но в современность из той городской культуры пришло не так много. Скорее на протяжении долгого времени европейская цивилизации ориентировалась на стандарты, выработанные в полисной культуре Древней Греции.

Зажатая между горами, имеющая минимум плодородной земли и пастбищ, в классический период (550-330 г. до н.э.) здесь плотность населения достигала 100 человек на кв. км. (Для сравнения в РФ сейчас 8,5). Вся греческая история обычно считается с III тысячелетия до н.э. (Крито–микенская цивилизация) по первый век н.э., когда была захвачена Римом, впитавшим в себя ключевые элементы греческой культуры.[32]

Многие элементы градостроительной культуры были заимствованы дорийскими племенами (они, собственно говоря и создали культуру полисов) из более ранних проживающих на этой территории народов: минойской цивилизации, расположенной на острове Крит (шикарные многоэтажные дворцы, развитая письменность, мореплавание, канализация, законы) и ахейцев, хорошо нам известных по «Иллиаде» и «Одиссее» Гомера, где центром культуры являлся город Микены – совершенство фортификации того времени, что не удивительно, так как война была основным занятие ахейцев.

После этого наступают Темные века, вызванные завоеваниями полуострова более брутальными и дикими дорийцами, и затем, начинается расцвет полисной культуры небольших самодостаточных городов (обычно от 5 до 50 тысяч). Социальные и политические аспекты полисной жизни мы рассмотрим в соответствующих главах, уделив здесь внимание только вопросам обустройства территории и строительства. Гипподам Милетский (498-408 г. до н. э.) создает регулярную сетку улиц, вырабатывает принципы квартальной застройки, Гиппократ (460—377 гг. до н.э.) в труде «О воздухах, водах и местностях") обозначает основные правила городской гигиены. «Гипподамова сетка», где вначале рассчитывались каждый квадрат застройки и ширина улиц, обеспечивающая комфортные условия жизни и перемещения, очень пригодилась при образовании новых греческих колоний. Купцы собирают информацию о территории и ее экономическом потенциале, безопасности, топографы (агораномы) подготавливают план местности, выбирают места для акрополя и расположения стен, намечают территории, предназначенные для запашки. Далее план воплощается в реальность, когда уже точно известно необходимое число переселенцев и объемы строительства[33].

Римляне, в отличие от мечтательных греков, мало фантазировали, но отлично умели приспосабливать чужие идеи для построения собственной империи. Они сориентировали прямоугольные улицы (основа – римский военный лагерь) по сторонам света (север –юг (кардо), запад восток (декуманус) и разместили в центре форум. Так как города Римской империи были намного больше греческих полисов, им пришлось находить разумные сочетания стихийной застройки и квартальной сетки, а также прокладывать хорошие дороги между городами, строить опорные крепости. Проблема скученности и гигиены решалась строительством многокилометровых акведуков, бань, общественных уборных, канализации. В строительстве многоэтажных домов активно используют бетон, Витрувий пишет первые работы по архитектуре и формулирует ее идеал - прочность, польза, красота. Весь этот опыт, хотя и не был востребован в средние века, во время Возрождения быстро был восстановлен по арабским текстам и позже нашел масштабное отражение в строительстве новых городов США (ну и конечно, Санкт-Петербурга).

После падения Рима, пальму города перехватывает Византия при императоре Юстиниане (император с 527-565 гг.) – земное воплощение небесной мощи. Две стены, сто башен крепостей, флот в порту защищённому цепью, единая религия, единые законы, общая налоговая система, партии, представленные болельщиками гонок на колесницах, ипподром на 100 тысяч зрителей и начало строительства грандиозного храма святой Софьи, сопоставимого по масштабу храмом Соломона в Иерусалиме. Дворец, собор, ипподром и стены – ключевые проекции власти в Византии, обеспечивающие доминирование империи на Востоке в течении 1000 лет до 1453 года, когда город был завоеван турками–османами. Впрочем, в тот момент в столице проживало около 50 тысяч, и власть императора не выходила за пределы крепостных стен.

Обратимся на Восток. Надо помнить, что до 15 века жизнь в Европе была более скромная и скорее застывшая, чем динамичная по сравнению с богатым Востоком, представленным городами Исламского мира, Индии и Китая.

Ф. Бродель[34] одним из первых исследователей обратил внимание на специфику городов мусульманского мира. Огромные, стоящие на большом расстоянии друг от друга, тесные и малоэтажные, так как ислам порицает гордыню, с узкими улицами, грязные и мрачные они практически не отличались друг от друга по конфигурации и строились в соответствии с представлением о «чистых» и «нечистых» занятиях. Большая мечеть в центре, далее ряды торговцев благовонием и ладаном, книгами, драгоценностями и все далее к периферии – кузнецы, живодеры и торговцы зеленью. Обычным было наличие еврейского и христианского кварталов. Каир в 1300 году насчитывал 400 тысяч жителей, Ханчжоу – 800 тысяч, Париж –150 тысяч, Венеция – 100 тысяч. Но уже к 1800 году в Лондоне проживало 948 тысяч, а в Пекине –1100 тысяч. Как видим темпы урбанизации в Западной Европе были намного больше, чем на Востоке.

Не менее серьезное значение предавалось социальному смыслу городской застройки в Китае. Император – сын бога должен уметь устанавливать незримую связь между миром природы и человека. Тщательно разработанный свод правил (фен-шуй) определял выбор места и конфигурацию сооружений для благоприятного и гармоничного состояния духа. «Исчерпывающая шестисложная формула шести целительных звуков обобщила космические требования имперских архитекторов: «Божественное влияние должно быть благотворным, географические особенности благоприятными, а действия человека должны находиться в гармонии с социальной, культурной и политической̆ ситуацией̆».[35] Города в Китае похожи друг на друга: широкие стены со временем превращаются из средства защиты в средство внутреннего контроля, прямые улицы делят пространство на ровные кварталы и закрываются на ворота, что в случае каких-либо преступных инцидентов делает облегчает поимку и скрывает расправу над злоумышленником.[36]

Средневековый европейский город – это, прежде всего, стены и рвы, которые при его росте переносятся. Жители, разбитые по профессиональным цехам, отвечают за свои участки и в случае необходимости участвуют в городской обороне. Джеймс Скотт видел в запутанных узких улицах и переулках внутреннею политическую логику сообщества – местный легко находил нужную дорогу, чужой – нет. Это давало определённую независимость от внешней власти[37]. Перестройка городов начинается с появлением артиллерии, сделавшей бесполезными стеновые укрепления и необходимостью создания новых (рыхлых, земляных) фортификационных сооружений. Но земляной вал невозможно перенести и, соотвественно, город начинает расти в верх, дома становятся многоэтажными, высокая стоимость земли «прижимает» здания друг к другу, появление кареты требует расширения улиц, политические изменения, прежде всего, переход к абсолютной монархии вносят в городскую инфраструктуру новые центральные элементы – двор, центральную улицу и плац.

Почему урбанизация, рост городских площадей и населения состоялась на Западе и не состоялась на Востоке? Сложную картину взаимодействия различных факторов приводит в своей работе А. Щербак.[38] В его модели урбанизация = институты (городское, прежде всего, магдебургское право, право, которое мы рассмотрим в последующих главах) + столичность+ отмена крепостного права+ (высокая смертность и высокая миграция) + порт + интенсивность сельскохозяйственных технологий + пригодность почв. Если убрать хоть одно слагаемое, то урбанизация может не произойти, элементы взаимосвязаны между собой. Без высокой производительности сельского хозяйства не было снабжения горожан продовольствием, без порта не было бы развития торговли, без миграций не было бы роста населения и смертности из-за эпидемий, приносимых торговцами, что, в свою очередь, повышало зарплаты, притягивающие новых мигрантов…Уже к 17 веку европейские города, прежде всего, конечно, порты и столицы (Амстердам, Париж, Лондон) начинают задавать стандарты удобства и комфорта. Им стремятся подражать и копировать. Можно ли через город перевоспитывать подданных, делать их цивилизованными гражданами, способными на великие свершения? В одной их холодных северных и отсталых в технологическом, социальном и политическом отношении стран, где городов, в европейском правовом понимании, практически не было, один из монархов затевает серьезные реформы.

«В своих прогулках по Амстердаму Петр также пришел к заключению, что не только мода, определяющая наш внешний вид, но и архитектурная мода, определяющая вид наших городов, влияет на становление людей. Это тоже вводные данные, которые можно менять. Таким образом, Амстердам был подобен фабрике по производству современных людей. Живя в Амстердаме, толкаясь на его людных улицах, пересекая каналы, встречая людей всевозможных вероисповеданий со всех концов света, человек сам собой становился более космополитичным, технически подкованным, современным. Подобно тому, как на хорошо спроектированной лесопилке бревна превращаются в годные для строительства единообразные доски, так и правильно устроенный город может даже самых неотесанных варваров превратить в цивилизованных мужчин и женщин. Если человеческое общество — это рациональная система, то социальные изменения — это чисто инженерная задача»[39]. Со временем, Петербург становится столицей разнообразия, вкусов, запросов, торжеств, нищеты и роскоши. К началу XIX века Петербургский двор задает стандарты дворянской городской жизни. Между тем, в Европе эта куртуазно-дворовая жизнь существенно меняется.

К 1800 году самым крупным городом европейской части становится Лондон (948 тыс.), Париж меньше его примерно в два раза (550 тысяч). Рост английских городов (Манчестер, Бирмингем и др.) вызван, прежде всего, индустриализацией, изобретением паровой машины, позволяющей откачивать воду и добывать уголь из более глубоких горных пластов и варить железо, делая из него необходимые всем вещи: станки и оружие. Предприятия в промышленных городах располагаются вдоль рек, служащих коммуникационными артериями, рабочие стремятся поселиться как можно ближе к месту работы, и здесь же открываются многочисленные и незатейливые питейно-развлекательные заведения. Новые фабрично-заводские города грязные, бедные, порочные и криминальные, что, конечно вызывает определенную озабоченность. Перестраиваются и Лондон, и Париж, однако показательным здесь выступают примеры реконструкции Барселоны и строительства американских городов.

В середине XIX века Барселона была нормальным городом-адом. Зажатая между стенами крепости, пушки на которой недвусмысленно смотрели внутрь города, напоминая гордым каталонцам о покорности, она имела плотность населения, вдвое превышающую среднеевропейскую, и среднюю продолжительность жизни бедноты в 20 лет. Тем не менее, нелюбимый испанским правительством город, волевым усилием решили перестраивать (опускаем подробности перипетий, конфликтов и интриг) и, в конечном итоге, победили идеи Ильдефонса Серда-и-Суньеры. Был он скорее инженером, чем архитектором, водил дружбу с утопистами и интеллектуалами и сделал удобно, ровно и просто. «Каждый квартал занимал идеально удобный кусочек площадью 133,33 х 133,33 метра, максимальной высотой — 20 метров, глубиной — от 15 до 20 м. Дома в квартале должны были располагаться только с северо-западной и юго-восточной сторон, центр квартала отдавался под зеленые насаждения».[40] Широкие улицы и скошенные углы (под 45 градусов) зданий. Нет центра, старый город, обнимается новым. До сих пор Барселона считается одним из комфортных и умно построенных городов.

В конце XIX начале XX века формулируются три новых «великих» идеи, определивших перспективы и идеалы градостроительства: концепция «красивого города» Чарльза Малфорда Робинсона, «города-сада» Эбенизера Говорда и «башен в парке» Ле Корбюзье.[41] Надо сказать, что до этого города в Америке строились скорее из прагматичных, а не эстетических соображений. На картах первые колонистские поселения напоминают лист бумаги, расчерченный для игры в крестики –нолики, что, собственно говоря, еще раз подчеркивало ориентацию на древнегреческие идеалы демократии, эгалитаризма и равенства возможностей.

В первые три десятилетия двадцатого века Америка переживает рост самосознания граждан, они начинают ощущать себя американцами, что, разумеется, требует осязаемого материального воплощения. Робинсон, не архитектор, а нью-йоркский журналист, в своих статьях и книгах вырабатывает принципы и подходы к городскому планированию и застройке. Роскошь и великолепие общественных зданий, прежде всего, мэрий и судов, должны быть дополнены удобными чистыми улицами и кварталами регулярной застройки. Эстетика и гармония должна была проникнуть и преобразить трущобы. Движение «За красивый город», возникшее на основе его идей, воплощало в жизнь идеалы «гражданского искусства». И сейчас, как утверждают историки архитектуры, трудно найти американский город без величественного музея, вокзала, бульвара, сквера и т. д[42].

Концепция «Города-Сада» Э. Горворда, фермера неудачника и стенографиста британского парламента, берет свое начало в популярнейшей в то время футорологической утопии социалиста и позже националиста Эдварда Беллами «Взгляд назад». В ней, воображаемый город будущего, – километры улиц, засаженные деревьями и зданиями, расположенными отдельно друг от друга. Горвард пишет небольшую книгу «Завтрашний день: мирный путь к истинной реформе». Три простых идеи: земля в городе должна принадлежать государственной корпорации, корпорация скупает сельскохозяйственные земли для застройки, и население города не должно превышать 32 тысячи человек.[43] Город должен был иметь круглую форму, в центре –площадь, далее жилые кварталы и предприятия на периферии. Экономические идеи «идеалиста практика» провалились, но время от времени находили свое территориально-ландшафтное воплощение, в английских городках (Лечворт, Велвин) и городских пригородах Германии, Франции, Голландии, Палестине, Америке. В России городом-садом виделся Барнаул, некоторые районы Иванова, поселок Сокол в Москве и т.д.

Ле Корбьюзье и его проект нового города, предъявленный на урбанистическом разделе Осеннего салона (архитектурно –художественная выставка авангардистов) в 1922, году ошеломили своей масштабностью и непривычностью – 24 шестидесятиэтажных здания в парке, отсутствие улиц, обилие многоуровневых эстакад, вокзал с крышей-аэродромом. Зонирование города в зависимости от функции застройки, появление самодостаточных центров торговых, общественных, культурных, спортивных, отказ от смешения различных видов деятельности – все это должно было сделать жизнь горожан упорядоченной, логичной и рациональной. Судьба большинства его гигантских проектов была существенно ограничена возможностью их воплощения, тем не менее, его концепция воплотилась в жизнь по всему миру, в том числе городах Бразилиа и Чандигарх (Индия). СССР принял на вооружения концепцию массового жилья и распространил ее по странам советского блока и коммунистического Китая. Ну и, конечно, в США муниципальное жилье строилось на основе его идей, например, суперквартал в две мили в Роберт-Тейлор-Хоумс в Чикаго.

Понятно, что Советский Союз в своих планах строительства нового мира и формирования нового человека не мог обойтись без градостроительства. В 1919 году авангардные архитекторы Германии создают амбициозный стиль, названный по школе архитектуры и дизайна «Баухауз». СССР им кажется отличным полигоном для воплощения смелых идей модернизма. «Авангардисты от архитектуры сознавали, что модернизм способен приводить в замешательство людей, привычных к тихой гавани традиции, и может стать причиной обезличивания рабочих до состояния винтиков непрерывно работающего конвейера. И все-таки они надеялись, что в конечном итоге, прогресс приведет к освобождению человечества. Только бы обуздать новые машины, чтобы они обслуживали нас, а не наоборот, и найти способ делить плоды общего труда на всех — и вот тогда, считали они, нас всех ждет достойная жизнь».[44] Дома на Тракторной улице в Ленинграде и фабрика «Красное знамя» в виде лайнера – остатки тех смелых идей переустройства города и человека. Власть переходит к сталинским консерваторам, которые тяготеют к большим классическим формам, объединяемых обычно понятием «сталинский ампир». Надо сказать, что советские города строятся функционально: промышленный, научный, военный, город-курорт Сочи и т.д. Образцом советской застройки в Сибири выступает Новокузнецк, город в котором сосредоточены ключевые идеи сталинского, хрущевского и брежневского градостроения. На примере смещения его центра и престижных районов можно увидеть, как новые, поднимающиеся по социальной лестнице вверх стратификационные группы осваивают новые территории и создают новые районы респектабельного жилья.

Каков же он идеальный город будущего? В настоящий момент нет однозначного ответа на этот вопрос. Некоторые идеи уже сформулированы, некоторые нет[45]. Скорее всего это город, где нет экономической и иной сегрегации, и дома высокой комфортности соседствуют с домами менее успешных в экономическом плане жителей. Это города, сочетающие порядок и хаос в расположении зданий. Это, прозрачный город, город полный улиц, наполненных жизнью. Он должен быть компактный, не превращаться в трущобы, но и не представлять из себя множество одноэтажных домов, разделенных магистралями, что дорого и энергоемко. В нем должны быть площади и скверы, улочки и переулки. В нем не должно быть огромных подавляющих зданий. И, конечно, они должны быть самобытными и уникальными, отражать особенности нашей культуры и намечать перспективы нашего гуманитарного развития.

Контрольные вопросы и задания

1. Какие основные теории возникновения и развития городов Вам известны?

2. Город как «центр власти», город как «рыночная площадь», город как «святилище», город как «производство». Какой из этих подходов в наибольшей степени соответствует истории Вашего города. Известны ли Вам примеры возникновения и развития городов, возникающих и развивающихся вокруг других сфер социальной жизни?

3. Назовите основные территориальные характеристики греческого полиса, города Римской империи, городов европейского средневековья, исламских и китайских городов.

4. Что происходит с европейскими городами в Новое время? Как возникает и где развивается промышленный город? Какие концепции в это время возникают и почему?

5. Как, по мнению П. Бурдье, связаны социальное и территориальное пространство?

5. Какова специфика и проблемы современных постиндустриальных городов?

Задание.

1. Посмотрите внимательно на карту вашего города. Можете ли Вы по плотности и типу застройки, расположению улиц и зданий реконструировать взаимосвязь социального и территориального пространства.

2. Прочитайте отрывок из классической работы В. Уорнера «Янки –сити» (Глава «Социальный класс и социальная структура» Режим доступа http://ecsocman.hse.ru/data/249/895/1231/005uORNER.pdf)

Есть ли в Вашем городе близкие обозначения районов с соответствующей социальной стигматизацией?

«Пытаясь выяснить критерии класса и разместить людей в классовой иерархии, мы выявили важную закономерность. Оценивая уровень благосостояния и профессиональный статус, респонденты использовали определенные географические названия не только для того, чтобы указать на место проживания человека в городе, но и для того, чтобы определить его относительную позицию в ранжированной структуре. Первым обобщением такого рода было определение небольшого процента населения как "хилл-стритовцев" или людей "с улицы Хилл", что было эквивалентно "брахманам", называемых реже "аристократами", или, менее лестно, "надутыми индюками", "шишками". Мы вскоре обнаружили, что термин "хилл-стритовец" использовался как теми, кто попадал под это определение, так и теми, кто под него не попадал. Индивиды, считавшиеся хиллстритовцами (о чем свидетельствовали собранные данные), занимали места на вершине социальной пирамиды или близлежащие к ней социальные позиции.

"Ривебруковец" - другой географический термин, раскрывающий классовую принадлежность индивидов. Если о ком-то говорили, что он "ривебруковец" или "с Ривебрука", подразумевалось, что этот человек принадлежал к низам общества. Данный термин использовался респондентами вне зависимости от их позиции на социальной шкале. О живущих на Ривебруке все отзывались с презрением, их поведение считались нелепым и грубым, а сами они - безнравственными. Наши респонденты-мужчины неоднократно рассказывали непристойные (с их точки зрения), занимательные истории о кровосмесительных и гомосексуальных связях рыбаков с Ривебрука. Однако легко доказать, что поведение, о котором шла речь в этих историях, унижающих достоинство жителей Ривебрука, было свойственно им не больше, чем членам других классов.

Ривебруковец часто был хорошим высококвалифицированным рабочим на обувной фабрике. Он довольно часто получал приличную заработную плату. Обычно был хорошим семьянином, одним из тех, кого называют типичным янки. "Недостойное" же поведение ему приписывалось из-за его низкой социальной позиции (что обычно и происходит в подобных ситуациях), и такие убеждения людей, ощущающих себя выше его, поддерживали дистанцию между ними.

Выделив термины "хилл-стритовец" и "ривебруковец" для определения двух крайних классов, мы поставили перед собой следующие цели: 1) выяснить, кто попадал под эти определения; 2) изучить, какие особенности (если они существовали) брались за основу для выделения других, кроме двух вышеупомянутых, групп; 3) определить, кто использовал все эти термины или некоторые из них.

В наших интервью речь довольно часто шла о "классах и массах". Это выражение редко использовалось теми, кого приписывали к "массам", и довольно часто теми, кто относил себя к "классам". Об имеющих высокий статус члены сообщества, расположенные ниже на социальной шкале, отзывались как о "высших классах", что обычно служило эквивалентом "хилл-стритовцев". Вскоре мы обнаружили, что к "массам" были отнесены не все ривебруковцы: большинству из них был приписан более высокий статус. Принадлежащие к массам ривебруковцы и люди, имеющие чуть более высокий статус, разграничивались. "Сайд-стритовец" - другой географический термин, часто встречавшийся в интервью и использовавшийся для определения тех, кто не относился к хиллстритовцам. Иногда к сайд-стритовцам относили всех, кто не принадлежал "жителям Хилл-стрит", однако более тщательное интервьюирование показало, что хилл-стритовец всегда отличал сайд-стритовца от ривебруковца. Большинство респондентов утверждало, что "люди, живущие на Ривебруке, находятся на самом дне" и, "несомненно, жители Сайд-стрит лучше жителей Ривебрука".

Сайдстритовец не занимал такой высокой социальной позиции, как хилл-стритовец, но и не находился на дне общества, как ривебруковец. Его социальная позиция находилась между двумя крайними полюсами. Проживающие на Сайд-стрит, соединяющей Ривебрук и Хилл-стрит, были промежуточным территориальным и социальным звеном. Мы выяснили, что сайд-стритовцы также отличались друг от друга. Одни из них занимали более высокие социальные позиции, другие - более низкие, для выделения первых использовался географический термин - "хоумвиллы". "Хоумвиллы" были "хорошими людьми", хотя только некоторые из них были "социально приемлемыми". Некоторые респонденты относили их к "классам". (Хоумвилл - это довольно четко очерченная территория в северной части Янки Сити.) Люди Хоумвилла, по предварительным подсчетам, находились в середине социальной шкалы, в целом ближе к вершине социальной пирамиды, чем к ее дну. Как эквивалент Хоумвилла использовался термин "средний класс" или "высший средний класс". Хоумвиллы и им подобные, что выяснилось в результате нашего дальнейшего анализа, обычно разграничивались на две группы (высшие-средние и низшие-средние классы) и были отделены от сайд-стритовцев, по многим характеристикам напоминавших ривебруковцев, которые не могли соответствовать высокому статусу "сайдстритовцев". Тем не менее различия между низшей группой хоумвиллов и низшей группой сайд-стритовцев не были ярко выражены.

В конечном итоге, мы определили, что "жители Хилл-стрит" обычно относились к высшему классу, "живущие на Хоумвилл" составляли большую часть среднего класса, а "люди с Ривебрука" - низший класс. Мы выяснили, что эти географические термины, хотя абсолютно точно и не определяли