Гуманистическая концепция Леона Баттиста Альберти

 

Леон Баттиста Альберти родился 18 февраля 1404 г. в Генуе. Его отец Леонардо Альберти (Леон Баттиста был внебрачным сыном) принадлежал к одной из влиятельных купеческих фамилий Флоренции, изгнанной из родного города политическими противниками. Первоначальное образование Леон Баттиста получил в Падуе в школе известного гуманиста-педагога Гаспарино да Барцицца, после смерти отца (в 1421 г.) уехал в Болонью, где изучал в университете каноническое право и посещал лекции Франческо Филельфо по греческому языку и литературе. Со студенческими годами связано начало увлечений Альберти философией и математикой. По окончании университета в 1428 г. ему было присвоено звание доктора канонического права. Альберти был принят на службу секретарем к кардиналу Альбергати, а в 1432 г. по протекции влиятельных покровителей из высшего клира получил должность в папской канцелярии, где и прослужил более 30 лет.

Уже в первые годы пребывания в Риме Альберти начал изучать картографию и теорию живописи, одновременно работая над сочинением «О семье», посвященным проблемам морали. В 1434—1443 гг. в свите папы Евгения IV Альберти побывал во Флоренции (в 1435, затем в 1441—1443 гг.), Ферраре, Болонье. В эти годы он много интересовался искусством, написал трактаты «О живописи», «О ваянии», а также завершил этический трактат «О семье» (1441), с которым связаны две другие его работы того же периода—«О спокойствии души» и «Теодженио». В 1443—1452 гг., находясь почти постоянно в Риме, Альберти интенсивно изучал архитектуру и математику, не оставляя, однако, литературных занятий. К этому времени относятся наиболее значительные его работы—трактат «О зодчестве» и аллегорическая сатира «Мом, или о государе».

С 40-х годов начинается архитектурная практика Альберти, прославившая его далеко за пределами Италии. Ему принадлежат проекты храма Сан Франческо в Римини, церквей Сан Андреа и Сан Себастьяно в Мантуе, палаццо Ручеллаи и обновление фасада церкви Санта Мария Новелла во Флоренции (последние два проекта были заказаны ему уже известным нам Джованни Ручеллаи).

Оставив в 1464 г. службу в курии, Альберти продолжал жить в Риме, занимаясь научным и литературным

 

152

 

творчеством. К числу последних его работ относится трактат «О принципах составления кодов» и сочинение на темы морали «Домострой». Умер Альберти 25 апреля 1472 г. в Риме'.

Имя Леона Баттиста Альберти—одно из наиболее выдающихся в культуре итальянского Возрождения. Человек исключительной образованности, подлинный «uomo universale», Альберти занимался самыми разными областями науки и искусства, обнаруживая широчайшую эрудицию и блестящие способности. Математика, механика, картография, философия, этика, эстетика, педагогика, теория архитектуры, живописи и ваяния — таков круг его творческих интересов, включавший также литературу и архитектурную практику. Важнейшей чертой творчества Альберти несомненно было стремление к новаторству, органически сочетающееся с вдумчивым проникновением в античную мысль.

Поиски нового оказались особенно плодотворными в тех сферах деятельности Альберти, где теория непосредственно связывалась с практикой: прежде всего в архитектуре, затем в эстетике, этике, педагогике. Большинство сочинений Альберти проникнуто живой творческой мыслью, наблюдениями над действительностью, стремлением откликнуться на острые проблемы современности. Альберти в отличие от многих гуманистов XV в., увлеченных классической латынью, стал писать научные сочинения и на volgare. Таковы его трактаты о морали (<Ю семье», «О спокойствии души», «Домострой»), рассчитанные, в первую очередь, на широкие слои образованных горожан. Кругу друзей были предназначены литературные сочинения Альберти — латинские миниатюры (подражания Лукиану), так называемые «Застольные беседы» («Intercoenales»)², посвященные главным образом моральным проблемам. В написанных, как праЕило, остро сатирически «беседах» тонко переплетаются юмор и назидание, желание развлечь читате-

' О биографии Альберти см. фундаментальное исследование: G. M a nein i. Vita di Leon Battista Alberti; seconda edizione completamente rinnovata, con figure illustrative. Roma, 1967 (первое издание—Firenze, 1911).

² Цикл «Intercoenales» охватывает несколько десятков басен и аллегорий, относящихся к разным периодам творчества Альберти. Они объединены в несколько книг; две из них посвящены Леонардо Бруни и Поджо Браччолини.

153

 

ля и намерение обратить его мысли к серьезным жизненным вопросам. К этому литературному циклу примыкает «Мом, или о государе» («Momus, о de principe») —латинская аллегория в духе Лукиана. В своих моральных трактатах Альберти отходит от традиционного сугубо теоретического анализа этических проблем и повествует о них обыденным языком, чтобы дать широкому кругу читателей представление о путях к достижению счастья, о нравственном совершенстве, об отношении к семье и обществу и т. п. Форма диалога служит скорее разностороннему обсуждению того или иного вопроса, чем противопоставлению различных точек зрения. Мысль автора ясна и часто постулируется в виде четких максимназиданий.

ЧЕЛОВЕК И ФОРТУНА

Проблема предопределения и связанный с ней вопрос о детерминированности поведения человека — одна из центральных в христианской теологии; ее решение направляет всю систему католической этики и, в частности, понимание свободы воли человека, его способности к самостоятельным действиям и ответственности за них. Вопрос о соотношении свободы воли человека и свободы его действий с божественным предопределением вызывал острые споры среди средневековых богословов и схоластов. Складывавшееся гуманистическое мировоззрение, исторически тесно связанное со средневековым образом мышления, исходило нередко из традиционной постановки этических задач, но придавало им античное обличье и вкладывало в их решение подчас принципиально иной смысл.

Учение о человеке и его месте во Вселенной, о специфике его индивидуального и социального бытия Альберти развивает на базе античной философии. Он не использует понятий, принятых в схоластике, но по существу рассматривает проблему детерминированности человеческой воли и действий, когда говорит о природе, естественных закономерностях, фатуме, Фортуне. Отправным моментом здесь, очевидно, выступает античная традиция, культивировавшая представление о Фортуне как детерминированности человеческого бытия. Сама жизнь города ренессансной эпохи с ее бурным разворо-

154

 

том политических событий и противоречий экономического развития придавала этой проблеме остроту и актуальность. Тема Судьбы часто возникает и в купеческих записках, и на страницах гуманистических сочинений.

В трактате «О семье» Альберти пытается ответить на вопрос: «Действительно ли судьба столь могущественна, даровано ли ей это высшее право своим непостоянством разрушать выдающиеся семьи?» ' Решение этой проблемы Альберти строит на философской основе. «Природа, т. е. бог,—пишет он,—создала человека частью небесным и божественным, частью же самым прекрасным и благородным среди всех смертных, снабдив его обликом и членами, весьма пригодными ко всякого рода движению, а также к тому, чтобы ощущать и избегать всего вредного; она наделила его способностью к рассуждению, чтобы исследовать и принимать необходимое и полезное; она одарила его движением и чувством, желанием и стремлением, дабы с их помощью он ясно чувствовал и лучше понимал полезное и избегал вредного; она дала ему ум, понятливость, память и разум—свойства божественные и самые подходящие для того, чтобы исследовать, различать и понимать, чего следует избегать и к чему стремиться, дабы лучше сохранить самого себя»².

Итак, особое положение человека в мире определено его причастностью к земному и небесному. Эта двойственность — отличительное и в то же время совершенное свойство его природы. Совершенство же заключено в активных способностях человека двигаться, чувствовать, желать с целью наилучшего приспособления к внешнему миру и самосохранения. Разумная ориентация, способность отличать плохое от хорошего, вредное от полезного — результат деятельности его разума. Разумное начало, в наибольшей мере составляющее специфику природы человека, позволяет ему осмысливать свое существование во внешнем мире и наилучшим образом приспосабливаться и использовать его.

Альберти видит в человеке гармоническое начало, выступающее в единстве разнообразных форм его дея-

 

' L. В. Albert i. Opère volgari, v. I, I libri della famiglia, Cena familiaris. Villa, a cura di C. Grayson. Bari, 1960, p. 4 (далее — Al·. berti, v. I).

i, v. I). 2 Alb

² Albert i, v.l. pp. 133-134.

155

 

Страница рукописи Леона Баттиста Альберти «De re aedificatoria»— Cod Urbinate, 264. Библиотека Ватикана. Рим

тельности (активность—чувства—мысль). Гармония жизненных функций человека — необходимое условие его существования — выливается в гармонию человека и мира.

Человек не столько противостоит природе, будучи высшим ее творением, сколько сливается с ней—мысль, особенно четко звучащая в сочинении «Мом, или о государе» '. Устами бога Мома, превратившегося после изгнания с небес на землю в философа-проповедника, Альберти утверждает, что в мире живого царствует лишь один бог—Природа, правящая «не только людьми, но животными, птицами, рыбами и прочими тварями—все они сотворены по одному общему принципу, поскольку речь идет о движении, способности чувствовать и защищаться, заботиться о пропитании, и потому должны быть направляемы одинаковым образом»². Весь мир

' Впервые опубликовано в 1520 г. В разных кодексах имело неодинаковое название: в одном случае «Momus», в другом «De principe». Критическое издание латинского текста с итальянским переводом осуществлено Дж. Мартини (см.: Leon Battista Albert i. Momus, o de principe, trad. de G. Martini. Bologna, 1942. Далее—Albe r t i. Momus...).

² A l b e r t i. Momus..., p, 21,

156

 

силах ни одно из ее творений, но каждое несет определенную функцию в «рамках самой Природы и не вопреки ей».

И люди подчинены этой закономерности настолько, что сама «жизнь человека есть игра Природы». «Природа имеет обыкновение собственными силами осуществлять свою естественную обязанность по отношению к роду людскому и не нуждается ни в нашей помощи, ни в наших молитвах как побудительном средстве» '.

Из рассуждений Мома вытекает, что мир управляется естественным законом, всеподчиняющей, спонтанно действующей силой. Природа по сути и есть то жизненное начало, которое объединяет и приводит в движение весь мир. Человек наряду с прочими творениями подчинен этой естественной закономерности.

Природа «прочна и постоянна в каждом своем установлении и развитии,—утверждает Альберти в трактате «Теодженио»,— ничто в ней не имеет обыкновения изменяться или выйти за пределы предписанного ею закона»². Людское бытие заключено в строгие рамки естественной необходимости. Совпадает ли такое понимание детерминированности с ограничением воли и действий человека божественным волеизъявлением? Очевидно, нет, даже если принять формулу «Природа, т. e. бог», употребленную Альберти в трактате «О семье». В отождествлении бога и природы Альберти непоследователен. На страницах «О семье» чаще употребляется термин «Бог» (Dio), «Создатель» (Iddio), чем «Природа» (Natura) ³; в рассуждениях Мома присутствует лишь термин «Природа»; в одном месте утверждается, что она — единственный бог, царящий над одушевленным миром. Тенденция к отождествлению бога и природы очевидна. Однако едва ли можно предположить, что христианская идея бога-творца оказалась поколебленной античными пантеистическими представлениями. Важно подчеркнуть другое: проблема свободы воли человека получила у Альберти иное, отличное от христианской традиции, решение.

' L. В. А 1 b е г t i. Momus..., pp. 21—22.

² Opère volgari di Leon Battista Alberti, a cura di С Grayson, v. 2, Bari, 1966, p. 61 (Далее — Alberti, v. 2).

³ См.: A l b e r t i, v. l. pp. 133—135.

157

 

Одно из проявлений законодательства природы—естественные начала, заложенные ею в мир творений; они раскрываются в совершенстве и полезности каждого существа. «Ученые утверждают..., — пишет Альберти в трактате «О семье»,—что природа, создавая вещи, очень старалась, насколько это требовалось, сделать их совершенными по форме и потенции (compiute di membra е potenzia), без какого-либо недостатка, так, чтобы они были способны сохранить себя на протяжении всего своего существования и приносить пользу другим творениям». «...В каждом живом существе можно видеть природные начала—такую силу, разум и способность, которые достаточны для его жизнедеятельности и позволяют избегать опасности» '. Это рассуждение заключается выводом: «...мне кажется возможным утверждать, что все смертные созданы природой, чтобы любить и сохранять всякое ценное свойство (virtu), которое есть не что иное, как заключенная в нем хорошо организованная природа. Поэтому считаю позволительным утверждать, что порочные намерения смертных—это нарушение обычая и испорченность разума, проистекающая от различия мнений и глупости»².

Таким образом, законом природы оказывается внутреннее совершенство всех ее творений. Virtu наряду с разумом и силой обеспечивает правильную жизнедеятельность всего живого, т. е. жизнедеятельность живого существа в соответствии с заложенным в нем природным законом. Человек, будучи неотъемлемой частью природы, предопределен ею к добру, к реализации изначально данных ему позитивных потенций. Его главное устремление—сохранить virtu, естественное совершенство своей натуры, связывающее его с природой. Казалось бы, Альберти поднимает традиционную тему о целесообразности «устройства» человека. Но главным в его рассуждениях оказывается вопрос о том, для какой цели наделен человек совершенными свойствами—не ради восхищения мудростью создателя³, предусмотревшего и то, и другое, и третье из качеств главного своего

«Albert i, v. l, p. 62.

'Ibid., p. 63.

³ Хотя такого рода пассаж Встречается в трактате «О семье», он не несет главной идейной нагрузки в рассуждениях Альберти о природе.

158

 

творения как суммы, а ради приспособленности к жизни, т. е. для земной цели. При этом ясно подчеркнуты ценность каждого индивида в массе творений, забота о сохранении себя как индивида. Здесь отчетливо виден гуманистический подход к решению проблемы.

Совершенство—всеобщее свойство природы, раскрывающееся в разумности и полезности всякого творения. Альберти говорит о разуме (ragione) применительно ко всему одушевленному миру. Но животные обладают минимальной разумной способностью, человек же наделен «светом разума», позволяющим отличать добро от зла, любить совершенное и избегать порочного. Если лишить человека такой способности, он мало чем будет отличаться от животных '. Смысл этой высокой способности разума—осознание скрытых принципов и причинной связи вещей. Ведь «совершенная устроительница вещей—природа» снабдила их с самого момента их появления внешними знаками, «чтобы люди могли по мере необходимости постигать их и умели бы использовать вещи в изначальной целесообразности»².

Итак, естественный порядок мира понятен человеку — таков закон природы-устроительницы, наделившей людей разумностью, а все творения—символами их предназначения. В этом заключена основа свободной ориентации человека во внешнем мире—выбора между добром и злом, полезным и вредным. Подвластность закону природы предполагает в то же время свободу разума и воли. Природой предусмотрено назначение человеческого рода (ибо все имеет свое предназначение); состоящее в познании мира и его использовании. Совершенство, разумность, целесообразность—естественные начала мира творений. Специфика человека—осознание этих принципов и свободное следование им.

В трактате «О семье» Альберти, как нам представляется, наметил исходные позиции учения о человеке, его связи с природой. Свобода воли и действий человека может быть понята лишь в непосредственной связи со взглядами Альберти на природу как «совершенную устроительницу мира». Природа, даже если она отождествляется с богом, не противостоит своим творениям, а присутствует в них как естественный закон, как живо-

' См.: А 1 b er t i, v. I, pp. 94² I b i d„ p. 45.

 

159

 

творящее и гармонизирующее начало, как общий для всех творений принцип, жизнедвижущий и формирующий. Поэтому и сама проблема детерминированности воли и действий человека решается иначе. Не бог-творец направляет волю человека (в католическом богословии спор шел лишь о степени этого божественного вмешательства), а природа-закон, охватывающая мир в целом, определяет нормы земного бытия. Свобода воли и действий человека не противоречит внешнему миру, но закономерно выступает в гармоническом единстве с ним. Однако не только в рассуждениях о связи человека с природой решается проблема детерминированности человеческой воли и действий, столь важная во всякой этической концепции. Эта тема присутствует также в учении Альберти о судьбе, о взаимоотношениях человека с Фортуной.

Что такое Судьба? Каковы границы ее власти? Способен ли человек ей противостоять? Эти вопросы, поставленные в трактате «О семье», затронуты и в других этических трактатах Альберти—«О спокойствии души», «Теодженио» — ив аллегорических произведениях. Эта проблема зачастую выступает как общий фон его этических рассуждений при рассмотрении новых вопросов или новых аспектов взаимодействия «Человек — Фортуна». Главное направление ее анализа остается везде неизменным — соотношение сил человека и Фортуны, степень и условия его свободы перед лицом судьбы.

Уже в сочинении «О семье» Альберти разграничивает сферы власти человека и Фортуны. «Итак, можно установить,—заявляет он,—что Фортуна слишком слаба и неспособна лишить нас даже в малой степени нашей добродетели (virtu); саму же добродетель мы должны считать достаточной, чтобы достичь всего самого возвышенного—могущества, уважения, вечной и бессмертной славы»'. Но ведь virtu—«хорошо устроенная природа», заключенная в нас самих². Таким образом, из сферы воздействия Фортуны выпадают прежде всего природные начала человека, его способности. К ним следует присовокупить и производные от virtu благоприобретенные внутренние силы человека—образованность и ма-

А 1 b e r t i, v. I. р. 9. ² I b i d„ p. 63.

160

 

стерство. Они также оказываются за пределами ее влияния. Альберти формулирует эту мысль очень четко: не может судьба «отнять у нас ни добродетелей, ни образованности, ни мастерства — все это находится во власти наших собственных забот и стараний»; ей же принадлежит все внешнее—вещи, хотя необходимые и полезные нам (такие, как богатство или положение), — их она легко может разрушить, лишив нас обладания ими '. Но не только сами материальные блага подвержены власти судьбы. Она влияет и на нашу деятельность, «...ведь не найдется ни одной известной профессии, где бы Фортуна не играла ведущей роли»,—заключает Альберти. Взять к примеру, военное дело, где «победа — дочь Фортуны», или наши ученые занятия, «которым ты не можешь предаваться постоянно, не будучи зависим от многих обстоятельств, подчиненных Фортуне»². И тем более властна судьба над делами, связанными с накоплением богатства. Так что в любого рода деятельности наш успех зависит от щедрости Фортуны³. Но даже в случае ее неблагосклонности мы лишаемся лишь плодов наших усилий, но сам труд, знания остаются нам. Ведь от нас зависит выбрать такой род деятельности, который наилучшим образом соответствовал бы нашей природе и был бы наименее подвержен прихотям Фортуны. Силы противостоять судьбе дает здравый смысл, помогающий человеку осознать свою собственную природу, свои возможности и выбрать наиболее подходящее поле деятельности⁴. «Таким образом, в каждом роде занятий не следует исключать Фортуну, но важно умерять ее благоразумием и осмотрительностью»⁵.

Итак, области деятельности человека и Фортуны строго разграничены: человек сам себе хозяин, хотя в окружающем его и творимом им самим вещном мире велико влияние Фортуны. Но даже во внешней сфере человек способен противостоять ей, обращаясь к своим природным способностям, к своему разуму. Поэтому вывод, к которому ведут рассуждения Альберти, полон веры в человека, в его способность противоборствовать

'Alberti, v. I, p. 79.

² Ibid., p. 146.

³ См. ibid., pp. 145—146.

⁴ См.: Ibid, pp.25, 140, 147. Ibid., p. 147.

6—270

161

 

судьбе. «Не во власти судьбы... так легко побеждать того, кто не хочет быть побежденным. Фортуна одерживает верх лишь над тем, кто ей покоряется» '. Воля человека свободна, и в этом залог его успешного сопротивления силам внешних обстоятельств. На стороне человека и его virtu, частица самой природы, гармоничной и незыблемой. Так вырисовываются контуры проблемы «Человек—Фортуна» в трактате «О семье», важнейшая идея которого—убедить читателя в значительности природы человека, в силе его способностей, воли, разума, в том, что он может и должен бороться с Фортуной.

Задачу борьбы с Фортуной, мобилизуя свои способности,— идею, близкую учению стоиков,— Альберти формулирует в трактате «О спокойствии души». На первом плане здесь воля человека, свободно направляющая его действия и руководствующаяся лишь разумом. «Кто здраво рассуждает, легко может достичь желаемого»,— утверждает Альберти. И далее замечает: «Мы, люди здравого смысла, настолько властвуем над самими собой, над нашей душой, волей, мыслями, чувствами, насколько этого желаем»². А если это так, то судьба не в силах причинить человеку вреда даже тогда, когда лишает его внешних благ. «Несправедливость, вероломство, жестокость не тебя делают хуже, но того, кто оказывается их носителем: никакие превратности судьбы или несправедливость худших из людей никогда не смогут сделать человека более плохим... вопреки его желанию и воле»³. «Ничто из лежащего вне нас, — заключает он,—не в силах воздействовать на нашу душу, разве что мы сами этого захотим». Эта сила внутреннего сопротивления «несправедливой судьбе, или несчастному случаю, или людской нечестности и подлости» коренится в природных свойствах человека⁴. Подобно тому как холод, жару, непогоду мы переносим благодаря свойствам нашего тела, обеспечивающим нам здоровье, так и превратностям судьбы мы приучаемся сопротивляться душой, поддерживая в ней заложенную природой искру вечности⁵.

¹ Albert!, ν. Ι, ρ. 6.

² Alberti, ν. 2, ρ. 114.

» Ibidem.

⁴ Ibid., p. 120.

⁶ Ibid., p. 121.

 

162

 

Человек обладает способностью приспосабливаться к окружающей среде. «Натура»—тело и душа—обеспечивает человеку внутреннюю свободу, но его действия могут быть скованы действиями других людей или сложившимися обстоятельствами. Природа предусмотрела, чтобы мы были хозяевами лишь самих себя и лишь немногое из своих благ предназначила для нашей пользы. И Альберти делает вывод: «Итак, не будем забывать, что мы подвержены ежедневным капризам судьбы не меньше, чем все прочие смертные творения. Но эта мысль не должна вызывать в нас печаль, как если бы нам ежечасно грозил полный крах в наших делах» '. Не отчаиваться, а, наоборот, мобилизовать силы, «укрепить душу должны мы, дабы терпеливо перенести то, что может произойти»². Размышляя над прошлыми и настоящими невзгодами, мы будем способны во всеоружии встретить будущее³. Душевная твердость, разум — вот прочнейшие доспехи, защищающие от ударов Судьбы. Свобода воли простирается лишь на внутренний мир человека. Но чтобы, зная это, он не почувствовал себя бессильным перед лицом окружающей действительности, ему нужно развивать и упражнять природные способности, тренировать волю и выдержку, следовать разуму, изучать самого себя.

Но как быть с господством Фортуны над внешними обстоятельствами, с ее постоянным вмешательством в дела человека? Альберти решает эту проблему так: поскольку человек принадлежит Природе, он надежно защищен ею теми свойствами души и тела, которые даны ему для приспособления к окружающему миру. Чем больше человек опирается на эти способности, тем успешнее его сопротивление силам Фортуны. И даже если весь внешний мир выступит против него, ему помогут выстоять натура, воля и главное—разум.

В трактате того же периода «Теодженио» так же настойчиво утверждается идея — силы человека заключены в нем самом и многое в его жизни зависит от понимания им ценностей его внутреннего мира. Альберти не раз возвращается к мысли о том, что оценка внешних обстоятельств не имеет этического смысла, ибо они по

'Albert;, v. 2, р. 124.

'Ibid.

⁸ См.ibid.

6· T

163

 

своей сути находятся вне добра и зла. «Существуют такие вещи,— указывает Альберти,— которые по своей природе ни хороши, ни плохи: среди таких, как мне кажется, то, что принадлежит внешнему миру и находится в полной власти Фортуны,—это богатство, положение, влиятельность, власть, или то, что частично связано с нами самими,—здоровье, строение и привычки нашего тела, которые также подвержены случаю»'. Внешние обстоятельства становятся положительными или отрицательными лишь в зависимости от нашего к ним отношения (правильного или неправильного), что определяется в конечном итоге нашим сознанием. «Поэтому следует соразмерять наши суждения и выводить точные оценки и заключения, ибо многое, что на самом деле бесполезно, может казаться нам полезным, тогда как ничтожное и малозначительное можно счесть серьезным и неприятным» ².

Независимость от судьбы достигается через акт сознания, правильного суждения, предпосылкой чего является нравственность человека. Абсолютное добро и зло заключены в самой природе человека ³. Они и определяют его суждения, оценки, тем более оценки вещей и явлений, составляющих внешний для него мир.

Руководить человеком в его борьбе с Фортуной должно разумное начало. Если прочно стоять на этой позиции, то всякая потеря внешних благ должна восприниматься как «возвращение Фортуне того, что ей принадлежит. Стоит ли переживать из-за того, что не принадлежит тебе и так мало тобой ценимо!»⁴. Стоят ли вообще бояться судьбы? Ведь она не может лишить тебя твоего собственного. Но не стоит так уж сильно печься и о ее дарах.

Последние соображения можно трактовать как призыв к аскетизму. Ведь равнодушие к благам, «подвластным Фортуне», очень сходно с пренебрежением ко всему мирскому. Столь же близки приводимые высказывания к стоической идее «спокойствия духа» как самоцели бытия, Однако целостное восприятие этической концепции

Alberti, v. 2, р. 61.

² I Ь i d„ p. 61-.62.

³ См. i b i d., p. 61.

⁴ Ibid., p. 95.

164

 

Альберти опровергает оба предположения. Речь не идет об отказе от мирских благ: важна лишь трезвая оценка их и соответствующее ей отношение, что позволяет добиться успеха в борьбе с Фортуной. Средством защиты от ее ударов может стать и спокойствие духа, идущее от разумного восприятия окружающего.

Главное, что хочет подчеркнуть Альберти в ранних трактатах,—это мысль о необходимости противостоять судьбе, противопоставлять ей волю, разум, добродетель, словом, природные силы человека. И чем активнее это противопоставление, тем свободнее человек в своих желаниях и поступках. Позиция его в противоборстве с Фортуной сильна и тем, что он принадлежит миру природы. Неизменность ее законов противоположна капризам Фортуны. Последняя имеет власть над столь же непрочным и непостоянным миром, но подлинно природные начала изменить она не в силах.

И если попытаться понять, что же такое Фортуна, то именно эти свойства — изменчивость и непостоянство в сочетании с несправедливостью и коварством,—окажутся в рассуждениях Альберти наиболее характерными для ее сущности. «Коварство Фортуны», «переменчивость судьбы», «непостоянство и предательство Фортуны», «неустойчивость и неверность судьбы», «суровость Фортуны», «враждебная судьба», «натиск судьбы», «несправедливая судьба», «коварная судьба» — постоянные характеристики Фортуны и лишь в исключительных случаях—«дары судьбы», «благоприятная судьба». Фортуна вмешивается в ход событий неожиданно и без видимой логики'. Она своенравна, переменчива и тем противоположна природе с ее строгим порядком и постоянством.

Судьба противостоит человеку не как рок, фатум, неизбежная необходимость, а как стихийная сила, влияющая на него чаще пагубно, чем счастливо. Человек в силах смягчить удары судьбы, важно лишь не переоценивать блага, ей принадлежащие, и, наоборот, видеть собственные способности, свои природные потенции. И чем теснее связь человека с природой, чем полнее использует он полученные от нее свойства, тем меньше

' См.: Alberti, v. I, р. 4, 6, 9, 21, 26, 150, 168; v. 2, p. 85, 87, 94, 95.

165

 

возможностей у Фортуны разрушить гармоничность бытия и сделать его ареной несчастий.

Проблема отношения «Человек—Фортуна» рассматривается Альберти и в его «Застольных беседах». В «Pupillus» («Сирота») юноша Филопон (в котором легко угадывается сам Альберти), одаренный и образованный, трудолюбивый и добродетельный, обижен судьбой: он несправедливо лишен наследства, окружен неприязнью и завистью родственников и сограждан. Он стремится противостоять судьбе, опираясь на разум и добродетель, но тщетно — судьба по-прежнему немилостива. Ему остается лишь взывать к богам'.

Но можно ли надеяться на поддержку всевышних, да и вообще реагируют ли они на людские молитвы? Ответы на эти вопросы в диалоге «Religio» («Религия»)² весьма скептичны. Люди — сами причина своих несчастий, но, оказавшись не в состоянии справиться с ими же вызванным злом, они обращаются к помощи богов. Однако даже если причина зла — боги, то едва ли «они нарушат древнюю традицию в ответ на твою просьбу». Если же источник людского несчастья — фатум, рок, то он действует «на свой лад в соответствии с божественной волей». В ответ на молитвы боги не принимают поспешных решений и тем более не меняют их внезапно. Они «держат мир в извечном порядке». Поэтому смешно думать, что боги «отклонятся от изначально установленного ради чего-то нового»—ведь это было бы равносильно рабству перед людьми! К тому же боги заняты более важными делами—управляют движением небес, земных вод и ветров, так что недосуг им внимать людским мольбам. А если они и прислушиваются, то лишь к тем, кто довольствуется имеющимся и не просит большего.

Итак, обращаться за помощью к богам—не лучшее средство в борьбе с Фортуной. Важнее надеяться на собственные силы.

Рок неумолим, боги постоянны в своих решениях, естественный порядок непреложен, но не это главное. Виновники несчастий — сами люди, а посему и выход Альберти видит в нравственном совершенствовании, в обуз-

' См.: Leonis Baptistae Alberti opera inedita et pauca separatim impressa, a cura di G. Mancini. Florentiae, 1890, pp. 126—129 (далее— Opera inedita...).

² См.: Prosatori latini del Quattrocento, pp. 636—640.

166

 

дании самих себя и устроении более гармоничного бытия. Здесь та же идея, что и в трактатах,—внешней детерминации противостоит свобода внутреннего бытия человека, его нравственная сила.

Фатум — непреложный ход бытия (естественная детерминация) — лишь предположительно можно считать причиной людских бед. Главной проблемой остается борьба человека с Фортуной, сила которой столь велика, что ее опасаются даже боги, как это показывает диалог «Virtus» («Добродетель») '. Добродетель жалуется Меркурию, что она терпит много несправедливостей от богини Фортуны и оказывается в небрежении не только у богов, но и у людей. Однако Меркурий не считает возможным помочь ей в «этом очень трудном деле против Фортуны». Ведь даже Юпитер, не говоря уже о других богах, слишком многим обязан Фортуне — ведь это она по своей воле посылает богов на небеса и отправляет их на землю. Поэтому лучшее, что Меркурий может пожелать Добродетели,— скрываться от Фортуны. Печальный и безысходный вывод, равноценный призыву к полной покорности «дерзкой, спесивой, всесильной богине Фортуне». Этот пессимизм не характерен, однако, для «Застольных бесед». Здесь ведущей является мысль о возможности успешного противоборства с судьбой; Альберти вновь и вновь оценивает пригодные для этого средства. Наиболее законченное выражение его размышления находят в аллегории «Fatum et Fortuna» («Рок и судьба») ².

Перед взором философа — река жизни, символизирующая фатум, рок, «течение событий в жизни людей, подчиненное определенному порядку»³. Рок неизбежен, как неизбежно и само существование человека. Фортуна же, как полагает философ, наблюдая плывущих по «реке жизни» людей,— конкретизация общего закона судьбы (фатума) во времени. «Я понял,—заключает философ,— что Фортуна наиболее благоприятна для тех, кто в момент падения в реку оказался рядом с доской или близ корабля», и, наоборот, она враждебна нам, если мы падаем в поток в тот момент, когда пловцу необходимо преодолеть накат волны. «Поэтому не следует забывать, ' См.: Prosatori latini del Quattrocento, pp. 640—644. ² Ibid., pp. 644—656. * I b i d., p. 656.

167

 

что в делах человеческих многое зависит от благоразумия и активности»·¹.

В бурном жизненном потоке, который наблюдает философ, опасность подстерегает всех, кто в нем оказывается. Но избежать ее люди пытаются по-разному: одни плывут самостоятельно или ухватившись за доски, другие—на лодках и кораблях, третьи держатся на воде с помощью пузырей. Все эти средства не слишком надежны; но в этом разнообразии средств, символизирующих политическую власть (корабли), общественно-экономическую деятельность (лодки), богатство (пузыри), знания и добродетели (доски), труд (руки пловца), наиболее устойчивыми остаются руки пловца (особенно если рядом оказываются доски). В самом благоприятном положении пребывают лишь немногие — те, кому боги даровали плавники. Это ученые, именно они «изобретают доски» (ремесла и искусства) и снабжают ими пловцов. Надежное подспорье заключено в моральных свойствах тех, кто плывет по реке жизни, в их спокойствии и терпении, умении всматриваться вдаль и оценивать опасность, в их способности оказать помощь тонущему. Обремененные же пороками мешают плывущим и чаще тонут.

Итак, нравственное совершенство, труд и знания — самые надежные средства в борьбе с Фортуной; в выборе их человек свободен. Решение проблемы детерминации сводится в этой аллегории к тому, что предначертанная природой и потому неизменная как общая закономерность человеческая жизнь (рок) имеет разные возможности реализации, зависящие от Судьбы. Свободная воля и разум могут ослабить эту зависимость, и потому нравственная задача—Альберти ставит ее четко—мобилизовать на борьбу с Фортуной все природные способности человеческой натуры, обогащенные знанием и практикой.

Альберти глубоко убежден, что только в самом себе может найти человек силы, чтобы устоять перед натиском судьбы и остаться твердым духом. Осознать эту максиму и следовать ей—это и значит победить Фортуну. Таков лейтмотив темы судьбы в «Застольных беседах».

' Prosatori latini del Quattrocento, p. 656.

 

168

 

Альберти не поддерживает стоическую идею полной подвластности судьбе, когда человек может противопоставить ей лишь добродетель, нравственное совершенство. В его гуманистической концепции морали главное место отведено свободе воли, мобилизующей активность в труде и знании. Не только добродетель, но мудрость и творчество, вся жизненная энергия людей делают их сильными в борьбе с судьбой и свободными в их историческом существовании.

В признании свободы морального выбора заключены философский оптимизм Альберти, глубокая вера его в высокое предназначение и достоинство человека. Пессимизм, который отмечают исследователи его «Застольных бесед» ', порожден не фатальностью неизбежного, не неумолимостью закона