Этическое учение Лоренцо Баллы

Современником Леонардо Бруни был Лоренцо Балла (1407—1457). Уроженец Рима, он получил образование в кругу гуманистов, связанных с папским двором. В 1430— 1431 гг. Балла преподавал риторику в университете Павии. К этому периоду относится главное его философское сочинение «О наслаждении», которое в редакции 1432 г. названо «Об истинном благе», а позднее — «Об истинном и ложном благе» («De voluptate»—«De vero bono»— «De vero falsoque bono»). B 1437—1448 гг. Валла был секретарем при дворе неаполитанского короля Альфонса Арагонского, затем — в папской курии. В отличие от гражданственных мотивов в моральной философии Бруни С ее близким к стоическому пониманием добродетели, в этической концепции Баллы проблема земного счастья решается в духе учения Эпикура, где истинное и высшее благо отождествляется с наслаждением. Философским проблемам морали посвящено указанное выше сочинение Баллы, написанное в остро полемическом духе, в

136

 

форме диспута, участниками которого выступают гуманисты Бруни, Беккаделли и Никколи, причем Бруни оказывается защитником стоической морали, Беккаделли развивает идеи эпикурейской философии, а Никколи отстаивает христианскую точку зрения. Пафос произведения—в решительном ниспровержении принципов аскетической морали и обосновании нового понимания человеческой природы.

Естественным и неотъемлемым свойством человека Балла провозглашает право на наслаждение (voluptas). По мысли Баллы, главный закон, направляющий человеческую жизнь, — именно наслаждение, а не добродетель (понимаемая стоиками как отрешенность от земных благ) и не христианская аскеза, допускающая в качестве единственно полноценного чувства любовь к богу.

Разве есть что-либо более абсурдное, вопрошает Балла устами Беккаделли, чем честь (honestas), требующая выполнения гражданского долга и служащая сама себе наградой, по утверждению стоиков?' И не колеблясь заявляет: долг по отношению к собственной природе следует предпочесть долгу перед родиной². «Я докажу... — пылко заверяет он,—что самый термин «честь» есть нечто пустое, обманчивое и весьма опасное, тогда как нет ничего более приятного и превосходного, чем наслаждение» ³. Ведь наслаждение, включающее как удовольствия чувственные, так и духовные радости, предопределено самой природой. Эта разумная устроительница всего мирского позаботилась о том, рассуждает Балла, чтобы наделить человека чувствами, способными воспринимать красоту вещей и испытывать при этом разнообразные приятные ощущения. В равной мере она предоставила и духовной части человеческой природы возможность испытывать удовольствие от моральных благ (достоинство, почет, дружба, могущество) и познавательной способности разума. И если эти «воздержанные стоики» не отрицают того, что телесные и все внешние блага созданы природой, не понятно, «почему они не причисляют их к благам»⁴, ведь никто не вправе обвинить природу в неразумности... Природа божественна и потому разумна—

' См.: Lorenzo Vall a. De vero falsoque bono^ ed. by M. de Panizza Lorch. Bari, 1970, p. 46 (l. 2, I).

² См.: ibid.

³ Ibid., p. 22 (l, l. XVI). ••Ibidem.

137

 

следуя ее законам, люди должны предпочесть удовольствия страданиям, стремиться к радости, а не к печали и мукам; «...мы утверждаем жизнь, а те (стоики.— Л. Б.) — смерть» '. Так, отвергая принципы аскетизма, свойственные стоической этике и христианской морали, Балла вслед за Эпикуром объявляет стремление к полнокровной земной жизни, где раскрываются все стороны человеческой натуры, главным нравственным критерием. Как гуманист он славит земные радости, реабилитирует телесное (для него природа — воплощение доброго начала, носитель божественной мудрости), но не видит в этом принципиального противоречия с христианством. В любви ко всему естественному, предустановленному природой, заключена и любовь к богу—верховному творцу земных благ².

Природное (божественное в конечном итоге) благо действенно и плодотворно; признаком его плодотворности для человека и является наслаждение. По мысли Баллы, счастье состоит в том, что человек ощущает себя частью природы—единого целого—и всемерно наслаждается бесконечным разнообразием благ, в ней заключенных. Стремясь к радостному восприятию мира, которое могут дать чувства и разум, человек как бы приобщается к разлитому в природе божественному благу и становится участником универсальной, мировой жизни.

Понятие «наслаждение» у Баллы приобретает оттенок божественного благословения (divina voluptas), освящающего полнокровное проявление всех свойств человеческой натуры; наслаждение выступает как цель и награда людей за их добродетельные поступки.

Пантеистические тенденции в философской концепции наслаждения Баллы уводят его мысль от строгого соответствия основам христианского вероучения. Валлагуманист, оправдывающий мирское предназначение человека, более последователен, чем Валла-христианин. Он своеобразно интерпретирует христианскую доктрину, «примиряя» ее с эпикурейской теорией наслаждения как высшего блага (третья книга трактата—речь Никколи). Восторженное преклонение Баллы перед радостями земной жизни (чему посвящены две первые книги трактата)

'Lorenzo Vall a. De vero falsoque bono..., p. 22 (l. l, XVI).

² См. ibid.

138

 

налагает отпечаток и на описание райского блаженства в речи Никколи. Наслаждения, «предназначенные» человеку в вечной жизни, сохраняют у Баллы чувственный, плотский характер, унаследованный от радостей земного существования. В рассуждениях Никколи по существу снимается вопрос о греховности телесного начала.

Не отказываясь от дуалистической трактовки человека («тело»—«дух»), Балла истолковывает этот дуализм по-новому, вразрез с христианской доктриной — как гармоническое равновесие, равноправие телесного и духовного начал, а не как их антагонизм. В понимании гуманиста душа и тело одинаково предуготованы природой к наслаждению—удовольствия духовные и телесные равноценны.

Балла не только призывает к максимальному удовлетворению человеческих потребностей, к использованию всех благ, созданных природой и людьми, но возводит в моральную категорию самый принцип полезности. Наслаждение потому и есть конечная цель стремлений человека, что оно сопряжено с пользой. Тот, кто осмеливается подавить в себе то, что предписывает природа, поступает против своей пользы.

Полезность — естественный принцип и важнейший критерий действий человека, всей его жизни. Отсюда выгода и расчет, которые Балла считает основами добродетели. Жить добродетельно, считает он, значит действовать с пользой для себя. Это не только не исключает милосердия, но предполагает взаимную любовь людей, ибо и в этой любви заключено наслаждение. По мысли Баллы, люди, если они не злодеи и не глубоко несчастны, не могут не радоваться благу другого. Более того, надо приучать себя уметь радоваться благу другого человека, надо оставить надежду, что люди будут любить нас, если мы не будем стремиться оказать им большие услуги '. Отношения людей строятся на взаимной пользе; принцип полезности лежит в основе всех общественных институтов— государства, законов и т. п. Сближая наслаждение с полезностью (все, что вызывает удовольствие, полезно), Балла стремится оправдать тягу людей к благу в мирской жизни—благу разностороннему: чувственно осязаемому и духовному, природному и сотворенному человеком.

' LorenzoValla. De vero falsaque bono... (l. l).

139

 

Наслаждаться красотой природы и человеческого тела, ублажать слух чудесной мелодией, вдыхать аромат садов и полей и получать удовольствие от вкусной пищи и вина, испытывать радость любви, восхищаться дружбой, стремиться к материальному достатку и ценить богатство, а также познавать счастье духовной жизни, которое дают наука, поэзия, искусство, — таков реальный смысл земного существования человека, его предназначение. Господствовать в этом мире—значит для человека обращать на пользу и радость себе заключенное в нем благо.

В трактате «О наслаждении» Валла развивает гуманистическую идею гармонии человека и природы, но строит ее—ив этом своеобразие его этической концепции — на принципе «наслаждение» — «полезность». Философия Баллы жизнерадостна и оптимистична, она побуждает человеческую натуру к активному проявлению всех ее свойств, освобождает ее от тесных пут аскезы '.

Этическая теория Валлы содержала в себе могучий «светский потенциал», она оказала заметное влияние на развитие ренессансной философии последующего столетия. Для Баллы земное предназначение человека еще неотделимо от высшей цели — небесного блаженства, но уже обладает самостоятельной ценностью; более того, в рамках единой divina voluptas (божественного наслаждения) наслаждения мирской жизни—чувственные и духовные—однохарактерны и равноценны с эвдемоническими. И все же, хотя этика гуманиста не претерпевает последовательной секуляризации, своими существенными сторонами она повернута к жизни. Этике Баллы свойственны черты индивидуализма и утилитаризма, но было бы ошибочным сводить его творчество к выражению интересов нарождающейся буржуазии, как это делают некоторые исследователи. Возвеличение природных свойств человека, его жизненной активности и созидательной энергии делает Баллу, как и все гуманистическое движение, выразителем передовых устремлений более широких слоев феодального общества. А если говорить об эгоистических началах его этики, то они содержатся в ней скорее в потенции: личная польза — наслаждение еще не выходит у Баллы за пределы общественной

' См.: F. G a e t a. Lorenzo Valla. Filologia e storia nell'umanesi mo italiano. Napoli, 1955, p. 52 и др.

140

 

морали; она должна существовать, не нарушая интересов других людей. Идея взаимной любви и полезности серьезно корректирует «эгоистически-утилитаристскую» тенденцию моральной философии Баллы.

В историю итальянского гуманизма Лоренцо Балла вписал немало ярких страниц. И не только тем, что обратил внимание на первостепенную важность удовлетворения всех потребностей человеческой натуры, подчеркнул право людей на чувственные наслаждения, на все радости земного бытия, но и острой критикой католической церкви, ее догматики и институтов.

В ставшую к тому времени уже традиционной критику монашества и церковных нравов Балла вносит существенно новое.

В диалоге «О монашеском обете» («De professions religiosorum») он ставит под сомнение правомерность существования важнейшего христианского института — монашества ¹. Балла не видит пользы в монашеском отречении от мира, покоящемся на добродетели послушания, бедности и воздержания. Автор трактата «О наслаждении» признает, что «добродетель — не только в перенесении бедности, но и в том, чтобы разумно распоряжаться богатством; не только в воздержании, но и в браке; не только в послушании, но и в том, чтобы мудро управлять»². Сдерживать естественные порывы монашеским обетом совсем не значит проявлять подлинное благочестие, тем более что в действительности этот обет далек от аскетизма. «Ну что ж, назовем бедностью то, как вы живете»,—саркастически замечает Лаврентий в диалоге «О монашеском обете»,—...ведь у вас нет недостатка ни в пище, ни в крове, ни даже в вине,— и все это не добыто трудом». Слишком скромный дар предоставляется богу, чтобы ожидать за него в награду святость и вечное блаженство. «Поэтому, брат, еще и еще раз подумай, действительно ли ты так уж много даровал богу»³. Монашеское звание толкает людей на ложный путь внешнего благочестия и лицемерной морали. Куда более заслуживают награды те, кто достойно переносит радости и невзгоды в миру. К такому выводу подводит

' Перевод в кн.: Итальянские гуманисты XV века о церкви и религии. М.,1963.

² Итальянские гуманисты XV века о церкви и религии, стр. 108.

³ Т а м ж e, стр. 126,127, Ml

 

141

 

читателя Балла, хотя заключает диалог скупой похвалой «последователей апостолов» ', скорее подчеркивающей пропасть между идеалом и реальностью, нежели выражающей искренний пиетет гуманиста по отношению к монашеской братии. В диалоге «О монашеском обете» сформулирован прямой практический вывод из этической концепции Валлы: воскрешение прав человека на удовлетворение всех его жизненных потребностей делает бессмысленным христианский аскетизм и олицетворяющий его институт монашества.

Еще более смелым выпадом против церкви стал трактат Валлы «Рассуждение о подложности так называемой грамоты Константина» («De falso crédita et emendita Constantin! donatione Declamatio») ² — резкий политический памфлет, где главным аргументом становится научный анализ. Обращаясь к истории и археологии, палеографии, исторической географии, филологии и другим областям знания, гуманист неопровержимо доказывает подложность этого важного церковного документа, призванного оправдать теократические притязания папства, и выступает с гневной филиппикой против пап. «Нужно ли мне продолжать свою речь о деле, столь очевидном?—заключает Балла свое исследование.—Я утверждаю не только то, что Константин не даровал стольких владений и римский первосвященник не мог приобрести на них права давности, а утверждаю также, что если бы и то и другое имело место, тем не менее всякое право на владение было бы утрачено в результате преступлений, совершенных владельцами, ибо мы видим, что разорения и бедствия всей Италии и многих провинций проистекали из одного этого источника... Можем ли мы признать законной самую основу папской власти, если мы видим, что папская власть является причиной столь страшных преступлений, столь громадных и столь разнообразных бедствий?»³. Обвинение в преступлениях, которое Балла бросает папству, и его нападение на юридическую основу светской власти церкви найдут мощный отклик в эпоху Реформации (в Германии Ульрих фон

Итальянские гуманисты XV в. о церкви и религии, стр. 137.

² Трактат был написан в 1440 г. во время войны между Римом и Неаполитанским королевством. Альфонс Арагонский поручил Валле разоблачить «Константинов дар»—документ, опираясь на который

папы обосновывали территориальные притязания и материальные блага церкви.

³ Итальянские гуманисты XV в. о религии и церкви, стр. 213—214.

142

 

Гуттен впервые издал трактат Валлы и перевел его на немецкий язык)¹. В Италии методы научной критики, выдвинутые Валлой, получили развитие в историкеполитической мысли XVI в., в трудах Макиавелли и Гвиччардини.

Валла-гуманист выступает за новый подход к вопросам веры и культуры, что находит последовательное выражение в таких сочинениях, как диалог «О свободе воли» («De libero arbitrio»), трактат «Красоты латинского языка» («Elegantiae linguae latinae») и «Диалектические диспуты» («Dialecticae disputationes»). В его понимании отношение человека к богу должно быть лишено абстрактной рационалистичности, привнесенной в христианство схоластической теологией и томистским аристотелизмом, и опираться на искренность религиозного чувства. Считая, что человеческий разум не может познать бытие и волю бога («О свободе воли»), Балла отводит вере сферу эмоций, интуиции, алогического, но тем прочнее утверждает рациональное начало в делах человеческих. Разум, освещающий путь людей и контролирующий их волю, естественно побуждает к добру.

Божественное провидение мудрое и справедливое; оно не лишает, по мысли Баллы, волю людей ее естественной самостоятельности и не сковывает их творческую активность.

Земное счастье достигается посредством овладения богатствами культуры, человеческого опыта. Особую роль играет на этом пути моральная философия. Балла обращает внимание на то, что плодотворность ее во многом определяется реальным, жизненным содержанием слов. Он всемерно поднимает значение филологической науки (трактат «Красоты латинского языка»), грамматики, в которой видит подлинную логику, и, продолжая гуманистическую традицию, сражается с невежеством и оторванностью от жизни схоластической диалектики («Диалектические диспуты»).

Задача ученого и всякого разумного человека, по мысли гуманиста,—добиваться наиболее правильного понимания и употребления слова — носителя историче-

' Рассуждение о подложности так называемой «Дарственной грамоты Константина» вызвало гнев и возмущение в римской курии. В 1444 г. Балла был приговорен инквизицией к сожжению; его спасло дипломатическое заступничество перед папой короля Неаполя.

 

143

 

ского опыта и культурных ценностей. Таким было для Баллы слово латинское, блестяще раскрывшее свои потенции в праве и литературе Древнего Рима. Латинский язык был в его понимании выразителем общности древней и современной культуры. Высоко ценя общественноисторическую роль слова, Балла вслед за Бруни продолжал борьбу за новую филологию.

Творчество Валлы составило важный этап в развитии гуманистической мысли Италии и приобрело общеевропейское значение уже в эпоху Возрождения: влияние его идей можно видеть в трудах Эразма, Монтеня и других гуманистов XVI в.

Первая половина XV столетия в Италии — время бурного подъема гуманистической культуры. Новая интел-

 

144

 

 

лигенция становится все более влиятельной прослойкой общества. Почти в каждом крупном итальянском городе складываются центры нового образования, науки и культуры. Широкая педагогическая и публицистическая деятельность гуманистов с нараставшей интенсивностью воздействовала на общественное сознание. Современников привлекала в гуманистах жизненность ориентации их научных занятий, полемическая заостренность решаемых ими идеологических проблем, практическая целенаправленность всей новой системы знания. В глазах современников гуманисты олицетворяли новый тип ученого— разносторонне образованного, непредубежденно оценивающего мир и черпающего мудрость из богатейшего арсенала античной культуры. Гуманистов уважали, ценили, а в таких, как Леонардо Бруни, Поджо Браччолини или Маттео Пальмиери, видели идеальных граждан и мыслителей, всемерно возвеличивали их и стремились подражать им.

Как учения гуманистов, так и их общественная и научная деятельность, создававшие им признание и славу, формировали новое понимание человеческого достоинст-

 

145

 

ва. «Чем последовательнее с течением времени все воззрения итальянцев,—писал Буркхардт,—подчиняются гуманизму, тем тверже становится общее убеждение, что человеческое достоинство не зависит от происхождения»¹. Эта моральная проблема, остро социальная по значению, была одной из первых, получивших гуманистическую интерпретацию. О достоинстве человека, истинном его благородстве писали Данте и Петрарка. В XV в. развенчание сословно-феодального понимания достоинства становится характерным для гуманистической литературы, а наиболее значительные специальные трактаты—«О благородстве» («De nobilitate») Поджо Браччолини² и «Об истинном благородстве» («De vera nobilitate») Кристофоро Ландино—не оставляют сомнения в единодушном отношении гуманистов к этой проблеме.

«Поджо в своем разговоре о знатных («О благородстве».— Л. Б.) не встречает противоречия,—подчеркивает Буркхардт, — в своих собеседниках Никколо Никколи и Лоренцо Медичи (брат великого Козимо) в том, что не существует другого рода благородства, кроме личных заслуг. В этом разговоре остроумно опровергается все то, что, по мнению некоторых, составляет исключительную принадлежность благородного происхождения»³. Гуманистическая идея личного достоинства и благородства, связанных не со знатностью происхождения, а с собственными заслугами человека, имела широкий общественный резонанс. Она находила прямой отклик в среде пополанства (и его предпринимательской прослойки в особенности), взгляды которого были принципиально враждебны сословно-феодальной идеологии.

Связь гуманизма с жизненно важными задачами современности видна и в новой оценке богатства и накопительства, отличной не только от официальной позиции

•Я. Буркхардт. Культура Италии в эпоху Возрождения, т. 2, стр. 83.

² Поджо Браччолини (1380—1459) получил образование во Флоренции в кругу единомышленников Салютати и в 1404 г. по его рекомендации поступил на службу в римскую курию, где провел 50 лет. С 1453 г. был канцлером Флорентийской республики. Трактат «О благородстве» написан им в 1440 г.

³ Я. Буркхардт. Культура Италии, т. 2, стр. 83—84.

 

146

 

церкви, но также и от попыток некоторых теологов приспособить католическую мораль к экономическим веяниям времени. Христианскому принципу бедности—основы добродетели — и стоической идее презрения к внешним благам гуманисты XV в. противопоставляли тезис Аристотеля о богатстве как необходимом условии проявления добродетели в гражданской жизни. В письмах Леонардо Бруни и его предисловии к переводу «Никомаховой этики» Аристотеля подчеркивается моральная ценность богатства (как иначе, по мнению гуманиста, раскроется добродетель щедрости и благотворительности?) '. Эту мысль развивает в трактате «О гражданской жизни» Маттео Пальмиери: богатство и изобилие для «доблестных людей»—лишь средство осуществления добродетели. И в духе «гражданского гуманизма» он "подчеркивает исключительное значение деятельности в экономической и социально-политической сфере для морального совершенствования человека: тот, кто проводит жизнь в уединении и не приобретает опыта в предпринимательстве и административных делах, «никогда не станет справедливым и мужественным»². Богатство, материальные блага как внешнее выражение и итог социальной активности, в которой только и формируется добродетельный, нравственно совершенный человек,— таково идейное обоснование стремления пополанства к(накопительству и политической карьере в гуманистической литературе Италии первой половины XV в. Социальная подоплека решения проблемы богатства раскрывается в сочинениях Поджо Браччолини «О жадности» («De avaritia», 1428) и «Против лицемеров» («Contra hypocritas», 1449). Поджо исходит в своих рассуждениях о богатстве и бедности из признания общественной пользы материальных благ. С этой позиции он оценивает и порок алчности. Допустимо лишь такое стремление к накопительству, которое сопутствует честному труду и приносит пользу обществу. Поэтому аморальна ненасытная жадность, но в равной мере порочны пассивность и паразитизм монахов, ханжески восхваляющих бедность³.

' См.: Н. Baron. Franciscan Poverty and Civic Wealth in Humanistic Thought.—«Speculum», 1938, vol. XIII, N 1, pp. 20—21. ² Ibid., p. 23.

^a См.: Poggio Bracciolint. De avaritia—Prosatori latin! del Quattrocento. Milano -- Napoli, 1952, pp. 248—300.

147

 

В трактате «Против лицемеров» Поджо говорит о громадном вреде монашества — армии тунеядцев и лицемеров — как для общества, так и для самой религии.

Итоги, к которым пришло гуманистическое движение первой половины XV в., весьма многообразны. Оформилась новая наука — «знания человеческого»: был достигнут значительный подъем в области филологии и истории — стал складываться критический метод исследования,— а также риторики и поэтики, исходивших из классических образцов и широко использовавшихся в политической публицистике и литературе. Подлинной " царицей studia humanitatis стала этика, так как именно она выражала во всей полноте новые представления о личном достоинстве, его земном предназначении. Эпоха /перехода от феодальных отношений к капиталистиче)ским обусловила светскую, рационалистическую направ!'ленность решения этических проблем в творчестве гума-

148

 

нистов. По сравнению с этапом раннего гуманизма усиливается тенденция к секуляризации моральной философии, хотя она еще не достигает полного и последовательного выражения. Возникают разные направления в гуманизме: «гражданский гуманизм» Бруни, «индивидуалистический утилитаризм» Баллы, — отражавшие различные подходы к решению общей задачи — борьбы за утверждение новой, ренессансной культуры. «Гражданский гуманизм» с его ориентацией на проблемы социальной этики (главная задача—воспитание человекагражданина) получает широкое распространение во Флоренции. В учении о человеке, выдвинутом Валлой и обычно трактуемом только в индивидуалистическом аспекте, этический принцип «наслаждения—полезности» базируется на идее гармонии личности и общества.

Социальной ориентацией отмечено и развитие всего комплекса «знаний человеческого»: подчеркивается значение филологической науки и общественно-историческая роль слова; публицистический характер приобретает история, особенно в творчестве Бруни; риторика оказывается тесно связанной с решением этико-политических задач» бурно развивается гуманистическая педа-

 

149

гогика. Особенно показательна в этом отношении этика, все более прочно укреплявшаяся на светски-рационалистических основаниях. Правда, большинству гуманистов католическая доктрина представлялась еще убедительной в общих ее основаниях, а вера воспринималась ими как необходимый элемент мировоззрения (в этом они всецело принадлежали своей эпохе). Но тем большее объективное значение получало проникновение гуманистических идей и научных принципов в устоявшуюся систему религиозного мышления. Формировался новый взгляд на человека и его место в мире, серьезно подрывавший устои этой системы и вооружавший современников идеей свободы и творческой активности.

Гуманистическое мировоззрение получило широкое общественное признание, проникло в разные сферы ренессансной культуры. Идеи «гражданского гуманизма» находили живой отклик во флорентийском искусстве раннего Возрождения, особенно в творчестве таких выдающихся мастеров, как Мазаччо, Донателло, Брунеллески. Ярким свидетельством воздействия новых этических идей, гуманистического идеала личности стал итальянский портрет первой половины XV в. Его классические реминисценции и реалистические формы (в живописи, медальерном искусстве и в скульптуре) «явились своеобразным отражением гуманистического учения о ^достоинстве человека с его стремлением к идеалу гармонического homo virtuoso» '. Тесная взаимосвязь гуманизма и искусства Возрождения выражена и в эстетике с ее реалистическими принципами. Блестящий пример такого синтеза—творчество Леона Баттиста Альберти.

"В. Η. Γ ρ а щенков. Гуманизм и портретное искусство раннего итальянского Возрождения. — В кн.: Советское искусствознание75. M., 1976, стр. 144.