Гражданскии гуманизм» Леонардо Бруни Аретино

Идеи гражданственности, высказывавшиеся Колюччо Салютати, в ряде исследований XX в. (в частности, Г. Барона) расцениваются лишь как предшествующие новому этапу развития итальянского гуманизма, начало которого датируется не ранее 1402 г., когда Флорентийская республика переживала наиболее опасный момент в военном конфликте с миланским герцогством, присоединившим к тому времени многие государства Северной и Средней Италии'. Флоренция, оставшаяся единственной защитницей республиканского строя перед лицом миланской тирании, выстояла, одержав таким образом крупнейшую политическую победу. Это событие всколыхнуло патриотические настроения ее граждан и дало толчок возникновению политико-исторической мысли в гуманистической литературе². «Инвективы» Салютати и Чино Ринуччини — ответ на инвективу миланского гуманиста Антонио Лоски, направленную против Флоренции,—«Похвала Флоренции» Леонардо Бруни, «История Флоренции» Грегорио Дати—таковы первые отклики гуманизма на политические события начала XV в.

Сохранение политического престижа Флорентийской республики, отстоявшей свободу в борьбе с Висконти, побудило гуманистов дать историческое обоснование лидерства Флоренции и ее успеха—ведь «вся свобода

' См.: Н. Baron. Humanistic and political literature in Florence and Venice at the beginning of the Quattrocento. Cambridge, 1955, pp.164—165.

² См.: H. Baron. Crisis of the Early Italian Renaissance, v. L Princeton, 1955, p. 63.

 

118

 

\\ ^ Италии, по словам Дати, находилась в руках \

лишь флорентийцев» '. Бруни начинает историю Ф| ции от эпохи республиканского Рима и характериз! как достойную наследницу его политических и ку)___ ных традиций. Эти идеи создают основу «гражданского гуманизма».

Изложенные соображения, сформулированные Г. Бароном и поддержанные рядом других исследователей, не могут быть приняты безоговорочно. Ясно, что столкновение Милана и Флоренции и его прямые последствия определили момент того качественного скачка в идейной проблематике гуманизма, который подготовлялся исподволь всем ходом изменений как в социально-политической обстановке Италии конца XIV—начала XV в., так и в идеологических воззрениях ранних гуманистов (Салютати в особенности), отражавших эту обстановку. По той же причине нельзя полностью согласиться с критикой концепции Барона М. Беккером. Хотя Беккер и обращает внимание на внутриполитические процессы, происходившие во Флоренции в рассматриваемый период (складывание территориального государства, увеличение количества государственных служб в дистретто и необходимость привлечения на эти службы не очень-то желающих покидать город представителей пополанства и др.), и ориентирует на изучение внутренних источников возникновения «гражданского гуманизма», но, ограничивая это идейное течение рамками Флоренции и подчеркивая, что оно преследовало чисто практические цели, тем самым лишает его общегуманистического значения².

И уже совсем неправомерно отрицать взаимосвязь нового идейного фактора с конкретно-исторической ситуацией и считать патриотизм и республиканизм флорентийских гуманистов начала XV в. следствием чрезмерного увлечения ими античной риторикой, как это делают некоторые исследователи. Очевидно, необходим всесторонний, обстоятельный анализ социально-политической почвы «гражданского гуманизма».

' Н. В а г о п. Humanistic and political..., p. 165.

² См.: M. B. B ecke r. The Florentine territorial State and civic humanism in the early Renaissance. — In: Florentine Studies. Politics and Society in Renaissance Florence, ed. by N. Rubinstein. London, 1968, pp.110—137..

119

 

Социальным основанием для формирования идей гражданственности служила сама флорентийская демократия, высокая экономическая и политическая активность пополанства, его патриотические настроения. Знаменательно, что «гражданский гуманизм», характерный для общественной мысли Флоренции нескольких десятилетий, не распространился широко за ее пределы. При этом необходимо оговорить строго конкретное значение термина «гражданский гуманизм», по мысли Барона, не претендующего на широкий охват социального аспекта итальянской гуманистической мысли.

Направление «гражданского гуманизма» полнее всего выразилось в творчестве ученика Салютати и признан" ного лидера гуманистического движения первой половины XV в. Леонардо Бруни (1370—1441), по прозвищу Аретино (он родился в Ареццо). Бруни в молодости был тесно связан с гуманистами, группировавшимися вокруг флорентийского канцлера (Никколо Никколи, Амброджо Траверсари, Хризолор и др.), в 1405—1415 гг. (с перерывом) служил секретарем в папской курии. Вернувшись во Флоренцию, он занимался преимущественно литературной деятельностью, а с 1427 г. и до конца жизни был канцлером республики (в 30-е годы неоднократно избирался в высшие органы государственной власти). Бруни имел теснейшие контакты с господствующим слоем пополанства (был почетным членом ведущих цехов Флоренции—Лана и Калимала) и снискал славу убежденного сторонника республиканского строя, страстного патриота и защитника флорентийской свободы и демократии. Труд Бруни был высоко оценен согражданами, увековечившими его память великолепным надгробием работы Росселлино в церкви Санта Кроче (на груди изваяния Бруни покоится том «Истории флорентийского народа» — главного его сочинения).

Бруни считается родоначальником ренессансной историографии и одним из виднейших теоретиков гуманистической педагогики; он был ярким выразителем идей «гражданского гуманизма», переводчиком и пропагандистом античной философии (первым среди итальянских гуманистов он начал переводить с греческого), создателем этической доктрины, оказавшей существенное влияние на новое мировоззрение.

Интерес Бруни к политическим проблемам и поискам их исторического обоснования сформировался уже на

120

 

 

раннем этапе его творчества. «Восхваление города Флоренции» («Laudatio urbis Florentiae»)—политический панегирик, написанный Бруни в 1403 г.,—стал ярким документом «гражданского гуманизма» '. Бруни с восторгом пишет о достоинствах «прекраснейшего в мире города» (к такой мысли приходит всякий, кто, побывав в чужих краях, возвращается во Флоренцию, замечает он), ' Научное издание «Laudatio...» осуществлено Бароном (см.: Н. Baron. From Petrarch to Leonardo Bruni. Chicago, London, 1968, pp.235—263).

121

 

об исключительно удобном его местоположении—соразмерности рельефа и мягкости климата, красоте окрестных холмов, великолепии зданий и храмов, о невероятной и «вызывающей восхищение роскоши всего города», о чистоте и благоустройстве улиц. «Сколь велик талант зодчих, — восклицает он, — как велико изящество обителей!» '. В красоте и совершенстве города Бруни усматривает один из важных источников высокого духа и стойкости граждан Флоренции—ведь только они смогли дать отпор миланскому тирану. Другую, не менее важную причину Бруни находит в происхождении города — Флоренция ведет свое начало от «достойнейшего и могущественного римского народа»². У Флоренции есть все основания, подобно ее великому предку, господствовать над миром, и Бруни оправдывает все войны, которые «наследница Рима» вела и ведет за возвращение «по праву ей принадлежащих» владений³. И наконец, главная тема панегирика—свобода. Флоренция, по утверждению гуманиста, основана в эпоху Римской республики, когда «процветала святая и незыблемая свобода» (заметим, что местные хронисты, в том числе и Джованни Виллани, связывали происхождение города с эпохой Цезаря). Отсюда понятно, почему «флорентийцы в высшей степени прославляют свободу и крайне враждебны тиранам»⁴. Тирания погубила Рим—жестокость и насилие привели к порче нравов. Но Флоренция унаследовала лучшие свойства римского народа, ибо возникла в период его процветания и морального совершенства,— в ее гражданах воплотились добродетели предков, и это позволило им завоевать славу во всей Италии. Величием и почетом они обязаны старанию и благородству (а не только богатству) и еще более тому, что действовали не силой, а по справедливости⁵. Флоренция щедра, великодушна, гуманна, дает прибежище пришельцам. Поэтому каждый итальянец «имеет теперь две родины— в своем городе и во Флоренции»⁶. Ведь она оказывала помощь попавшим в беду республиканцам, осуществляла посредническую миссию среди враждующих итальян-

' Н. В а г о п. From Petrarch..., pp. 236—237.

² I b i d., p. 238.

⁸ См.: ibid., p. 244.

«Ibid., p. 245.

⁸ См.: ibid., p. 248.

«Ibid., p. 252.

122

 

Ских государств. Разве это не основание признать ее господство во всей Италии? Наконец, ей выпала честь и труднейшее испытание—защищать свободу Италии*. И она ее отстояла. Залогом успеха оказалось идеальное государственное устройство Флоренции, «где во всех делах господствуют народ и свобода»². Политическая система республики основана на справедливых выборах, разумных законах, равноправии всех граждан, подчеркивает Бруни и с гордостью добавляет: «Нет другого места на земле, где была бы большая справедливость, нигде в другом месте не проявляется больше свободы и нет столь равного положения низших и высших»³. И неудивительно, что во Флоренции процветает литература, «достойная свободных людей»⁴.

Флоренция воспета гуманистом как идеальный городгосударство, справедливый, свободолюбивый, гармонично устроенный и красивый. Соразмерность и разумная организация делают ее, по мнению Бруни, образцом «естественного» государства. Политический идеал, воплощенный для Бруни в пополанской демократии Флоренции, имеет историческим прототипом аналогичную идею полиса. Но обращаясь к античному идеалу, флорентийский гуманист ищет обоснование близкой ему реальности и базу для построения нового идеала — ренессансного города-государства. Его политическими символами становятся демократия, свобода и справедливость, эсте·^ тическими—соразмерность, гармония, красота.

Сочинением «Восхваление города Флоренции» можно датировать начало политической мысли итальянского Возрождения, мысли, покоящейся на рационалистическом основании и обращенной к актуальным проблемам современности. Бруни не отказывается от «коммунального» патриотизма, но видит в нем принцип гражданственности, обязательный для каждого жителя Италии, — любить родной город. В то же время он выдвигает Флоренцию на роль общеитальянского лидера, призванного, защитить свободу и статус независимости городских республик от попыток объединения их ценой подчинения тирании. Зарождение национального сознания еще проч-

• См.: Н. Baron. From Petrarch..., pp. 256—257. Ibid., p. 260. ⁸ I b i d„ p. 262. ⁴ Ϊ bid.. p. 263.

123

 

но уживается f, политической концепции гуманиста с местным пополанским патриотизмом. Лишь столетие спустя у Макиавелли примет оно более законченную форму.

В эпоху почти повсеместного утверждения в Италии синьории Бруни доказывал преимущества республики перед тиранической формой правления. И это не было эпизодом, подчиненным политической конъюнктуре (панегирик был написан в период борьбы Флоренции с Миланом). Бруни и позже считал законы Флоренции идеалом подлинной демократии. В 1413 г. он писал: «Основанием нашего правления является равенство граждан... Все наши законы направлены лишь к тому, чтобы граждане были равны, так как только в равенстве коренится действительная свобода. Поэтому мы устраняем от управления государством самые могущественные фамилии, чтобы они не стали слишком опасными благодаря обладанию публичной властью. Поэтому мы установили, чтобы санкции против нобилей были самыми тяжелыми»'. Очевидно, Бруни имеет здесь в виду «Установления справедливости». Но действительность первых десятилетий XV в. во многом расходилась с политическими принципами пополанской конституции Флоренции, принятой на 120 лет ранее. Время Бруни—период постепенного роста в итальянском обществе олигархических тенденций. Идеал гуманиста явно расходится с политической реальностью, но тем сильнее, очевидно, было его стремление придать прежнюю силу пополанской демократии (напомним: демократии «жирного народа»). Не случайно в этом письме Бруни внимательно анализирует меры, способные предотвратить крушение во Флоренции республиканских порядков и установление «опасного могущества» отдельных семей.

В 30-е годы, будучи канцлером, Бруни пишет (на греческом языке) сочинение «О флорентийском государстве»². В нем он уже отмечает смешение в политической системе Флоренции демократических и аристократических черт. С одной стороны, сохраняется старая система выборов и частая сменяемость магистратов, что не позволяет наиболее влиятельным семьям «ни си-

' Н. Baron. Humanistic and political..., pp. 181—184. ² L. Bruni. Περί την εων Φλωρεγτινων πολιτεας, ed. C. Neumann. Francfurt-am-Main, 1822.

124

 

лои, ни с помощью денег захватить власть в городе». С другой — в верховном органе власти (синьории) только двое из приоров—люди простого звания, остальные—из знатных и богатых граждан. Совет народа лишен политической и законодательной инициативы, и само государство скорее склоняется к «знатным и богатым», чем к народу '. В высказываниях Бруни отражены настроения среднего слоя пополанства (состоятельных, пользующихся политическими правами граждан)—сторонника республиканских порядков и противника олигархических поползновений нобилитета и верхушки «жирного народа».

«История флорентийского народа», сочинение, написанное Бруни на склоне лет (он начал работу над ним после возвращения во Флоренцию в 1415 г.),—выдающееся историческое исследование, положившее начало ренессансной историографии. Подготовка этого труда стала главным делом последнего периода его жизни. Бруни критически переосмыслил средневековых хронистов, провел углубленный анализ документального материала, создав произведение, новаторское по масштабу, исходным принципам (преемственная связь с римской историей) и идейно-политической направленности. Неизмеримо высоко было поднято в глазах современников значение истории как неисчерпаемого источника нравственно-воспитательных истин и примеров. «История флорентийского народа» принесла гуманисту славу и широчайшую популярность. Переведенная на итальянский язык, она многократно переписывалась, а с конца XV в. часто издавалась в обоих вариантах. Сочинение Бруни оказало заметное влияние на развитие историографии в эпоху Возрождения, положив начало новому направлению в ней, и во многом подготовило появление «Истории Флоренции» Макиавелли.

«История флорентийского народа» Бруни проникнута в целом теми же политическими идеями, что и другие его работы. Он решительно осуждает римскую империю и пересматривает в связи с этим оценки всего раннего периода существования Флоренции: излагая ее последующую историю, он безоговорочно провозглашает ее наследницей республиканских свобод как в эпоху средне-

' См.: L. Bruni. Περί την εων Φλωρεντινών πολιτεας, ed. С. Neumann, pp. 68, 70.

 

125

 

вековья, так и в современный ему период¹. Убежденный противник грандов, олигархических притязаний знати и верхушки пополанства, Бруни не благоволит и к «тощему народу», резко осуждает восставших чомпи. Его политический демократизм ограничен рамками интересов «жирного народа».

Концепция республиканизма, разработанная Бруни на историческом и современном ему политическом материале, существенно повлияла на развитие идей «гражданского гуманизма» во Флоренции XV в. Для многих гуманистов и особенно для младших его современников—Маттео Пальмиери, Донато Аччайуоли, Аламанно Ринуччини, — чье творчество падает на период утверждения тирании Медичи, оставался незыблемым принцип республиканизма: демократия и гражданская свобода трактовались как естественная форма человеческой общности. Этот принцип стал определяющим в решении коренных этических проблем. Служение обществу, родине, государству (республике) расценивается Бруни и его последователями как важнейший нравственный долг человека; в категории добродетели на первый план выдвигается справедливость (justifia), в содержании которой подчеркивается прежде всего соблюдение законов, закрепляющих разумные принципы общественного устройства. «Гражданский гуманизм» складывался как комплекс этико-политических идей, ориентированных на воспитание патриотизма и социальной активности граждан. Идейное основание теории гражданственности гуманисты находили у античных философов—в учении Аристотеля, Платона, Цицерона; доступ к их оригинальным текстам облегчался теперь знанием греческого языка². Значительным событием был перевод Бруни «Никомаховой этики» и «Политики» Аристотеля. Перевод «Никомаховой этики» (в 1417 г.) вызвал дискуссию среди гуманистов, переросшую в спор по главному вопросу этики — о понятии «высшего блага». Бруни отождествлял «высшее благо» с понятием «счастье»; один из его оппонентов—гуманист Франческо Филельфо пытал-

' См.: Н. Baron. The Crisis of the early..., v. I, pp. 50—53. ² Одним из первых преподавателей греческого языка в Италии был выходец из Византии Эммануил Хризолор, преподававший в течение нескольких лет во Флоренции. Его важную роль в развитии гуманистического образования отмечали многие современники.

 

126

 

ся толковать этот термин в духе эпикурейской философии, сводя благо к наслаждению'. Дискуссия свидетельствовала о живом интересе к проблемам морали и существовании различных тенденций в решении кардинальных проблем этики.

Разгоревшийся спор побудил Бруни написать в 1423 г. «Введение в моральную философию» («Isagogicon moralis disciplinae»), где подчеркивалась важность этики в практической жизни людей и намечалась общая линия в античной философии по проблемам высшего блага. Перипатетики, стоики и эпикурейцы согласны, по мнению Бруни, в том, что смысл счастья (высшего блага) —в гармонии добродетели и радости. Добродетельная жизнь, благо (а к истинному благу человек стремится от природы) доставляют наслаждение, и наоборот, удовольствие невозможно вне добронравия, а счастье—без внутреннего совершенства человека. Наделенный от природы потенцией такого совершенства, человек лишь в активной, деятельной жизни обретает добродетели. «Нет сомнения, что к справедливости, умеренности, мужеству, щедрости мы приходим предуготованные к тому природой, и только практика, опыт, привычки способствуют тому, чтобы благодаря деятельности в нас совершенствовалось то, что заложено природой»². Главной добродетелью Бруни считал благоразумие (prudentia), т.е. исключительную способность человека делать выбор между добром и злом и следовать добру³. В концепции высшего блага, следуя в целом учению Аристотеля, Бруни выделяет те моменты, которые имеют непосредственно практический смысл, и тем самым доказывает еще раз жизненную актуальность моральной философии. Ей, а не естественным наукам, «как бы возвышенны и прекрасны они ни были», отводит он первое место в ряду философских дисциплин⁴. «Введение в моральную философию» Бруни внесло важный вклад в гуманистическую этику.

' Перевод «Этики» Аристотеля вызвал резкое возражение со стороны теологов (см.: А. X. Горфункель. От «Торжества Фомы» к «Афинской школе». — В кн.: Философские проблемы культуры Возрождения. М., 1975, стр. 140—141).

'Leonardo Bruni. Humanistisch-philosophische Schriften, ed H. Baron. Leipzig, 1928, pp. 35—36.

³ I b i d., pp. 38-39.

⁴ См.: Ibid., p. 21,

127

 

 

129

 

Характерно, что во «Введении» рассматриваются только философские концепции морали, христианская же доктрина не затрагивается. Бруни указывает причину такой постановки проблемы: христианские теологи объясняют высшую цель иной жизни, тогда как языческие писатели трактуют о счастье земного бытия. Впрочем, это единственное отличие, которое можно заметить, полагает Бруни, между христианской и языческой этикой, в понимании же отдельных категорий морали сходного: очень много. Как и его предшественники, Бруни не стремится открыто противопоставить античную философию католической доктрине. Он ясно сознает необходимость строить гуманистическую концепцию морали с опорой на учения языческих философов, поэтому обращается к текстам Аристотеля, уточняет их. В предисловии к переводу «Политики» Аристотеля он отмечал: «В самом· деле, что более полезное, более достойное похвалы я мог бы принести своей работой, чем дать возможность прежде всего моим гражданам и затем прочим, которые пользуются латинским языком, не зная греческого, увидеть Аристотеля не посредством темных иносказаний и бессмыслицы нелепых и ложных переводов, а лицом к лицу, и прочитать его на латыни так, как он писал по-гречески» ¹.

Рассматривая «учения о государствах, управлении ими и их сохранении» как важнейшую часть этики, Бруни подчеркивал, что оно более всего соответствует приро" де человека, который «приобретает... совершенство... в рамках гражданского общества»². Аристотель, выдвинувший на первый план общественную природу человека, вызывал глубокий интерес деятелей новой культуры. «Гражданский гуманизм» во многом опирался на его этику и политическое учение.

В одном из ранних сочинений—диалоге, посвященном Пьетро Паоло Верджерио (Dialogi ad Petrum Paulum Histrum, ок. 1402), Бруни обращает особое внимание на необходимость восстановления античного наследия в его полном объеме и подлинном виде. Он обрушивается на современных философов, которые преподают то, в чем

' Итальянское Возрождение. Гуманизм второй половины XIV— первой половины ХУвека. Пер. Н. В. Ревякиной. Учебное пособие для студентов гуманитарных факультетов. Новосибирск, 1975, стр. 21.

² Т а м же, стр. 20.

130

 

не сведущи сами. Неспособные к самостоятельной мысли, они во всех случаях ссылаются на Аристотеля, приписывая ему всякий абсурд. Смысл образования гуманист видит в глубоком, творческом усвоении античной философии, чему более всего способствует дискуссия, духовное общение между людьми '. Важно также не отрываться от действительности, углубляясь в теорию, но сочетать ее с практикой. Жизнь ученого не должна проходить в стороне от жизни общества, так как уединение не способствует плодотворности знания². Наука—философия, этика и особенно политика—должна служить обществу. Так понимал Бруни долг ученого и смысл всего гуманистического образования. Сам Бруни успешно сочетал активную политическую деятельность с углубленными научно-литературными занятиями. Приняв должность канцлера не слишком охотно (после нескольких лет «спокойной жизни,отданной литературе и научному труду», не так легко было, по его собственному признанию, включиться в «деятельную общественную жизнь»), Бруни отнесся к новому для него делу как важному гражданственному предназначению³. Труд ученогогуманиста он поставил на службу Флорентийской республике.

«Гражданский гуманизм» с его культом свободы и республиканизма воспитывал в сознании пополанства чувство удовлетворенности деятельностью во имя общего блага. Личный интерес не мыслился вне интересов социальных; общество как совокупность его равноправных членов было призвано обеспечить гармонию частей и целого. В представлениях гуманистов политическая идеология пополанства и его раннебуржуазной прослойки приобретала общечеловеческий смысл.

Было ли это течение в гуманизме XV в. вызвано к жизни специфической ситуацией республиканской Флоренции? На это можно ответить утвердительно лишь с

' См.: L. Bruni. Ad Petrum Paulum Histrum dialogus. — In: Prosatori latini del Quattrocento. Milano — Napoli, 1952, pp. 56, 74.

² «Нужно отвергнуть ошибочное мнение многих невежд, которые полагают, что ученым может быть лишь тот, кто скрывается в уединении и покое...» (L. Bruni. Humanistisch-philosophische Schriften...» р. 53).

³ См.: H. Baron. Leonardo Bruni: «retore di professione» o «umanista civile»? — Critica storica. Firenze, gennaio 1968 an. Vll, p. 16.

5·

131

 

оговорками. Миланские гуманисты Лоски, Дечембрио, Бриппи, полемизировавшие с защитниками флорентийской свободы и демократии, стояли в принципе на тех же идейных позициях, что и их противники. И в их глазах общество—естественная форма существования человечества, и подчинение личности общественным интересам не противоречит индивидуальному благу, вполне раскры" вающемуся лишь в социальной активности. Но политический идеал им представлялся иным — сильная власть монарха, основанная на разумных принципах и способная обеспечить обществу благоденствие его членов.

Образ просвещенного и доблестного государя становился для них наивысшим воплощением гуманистического идеала совершенного человека.

В североитальянских тираниях складывался монархический вариант «гражданского гуманизма», близкий, однако, к флорентийскому в исходных позициях и общей идейной направленности, в частности в особом внимании, которое гуманисты уделяют историческим сюжетам в поисках объяснения явлений современности и обоснования своей политической позиции. Подобно «Истории флорентийского народа» Бруни, гуманист Пьетро Паоло Верджерио пишет историю Падуи, но называет ее «Жизнеописания правителей из рода Kappapa» (в чем и выявляется различие политических позиций двух современников) и акцентирует внимание не на периоде республиканского Рима, а на годах правления Цезаря, когда закладывалась основа Римской империи.

Развитие педагогических идей в XV в. во многом определялось гражданственным характером гуманистической мысли этого времени. Достаточно сравнить трактаты Пьетро Паоло Верджерио («О благородных нравах и свободных науках») и Леонардо Бруни («О научных и литературных занятиях») *, чтобы почувствовать единодушие в признании гуманистами высокой роли studia humanitatis в воспитании нового человека, разносторонне образованного, добродетельного, творчески активного, глубоко сознающего свой гражданский долг.

«Свободным умам и тем, которые должны заниматься государственными делами и бывать в общественных

' Русский перевод обоих трактатов см. в кн.: Идеи эстетического воспитания, т. I — Античность, средние века. Возрождение. М., 1973, стр.319—336.

 

132

 

собраниях,—пишет Верджерио,—более всего подобает знать историю и изучать моральную философию... В философии содержатся обязанности всех людей и что кому должно соответствовать, в истории—что было сделано и сказано и что должно быть добавлено в свое время. Не ошибусь, если прибавлю к этим наукам третью—красноречие, которое также является частью гражданских наук. Благодаря философии мы можем правильно думать, что является главным в любом деле; благодаря красноречию—веско и красиво говорить, что в высшей степени привлекает многие души. История помогает нам и в том и в другом» '.

В программу образования, которую обосновывает трактат Верджерио, входят и другие науки—грамматика и поэтика, музыка, арифметика и геометрия, естествознание, медицина, право и теология. Знакомство со всеми сферами знания, по мнению гуманиста, полезно каждому, но углубленное изучение той или иной науки должно предполагать особую склонность к ней². Что же касается истории, риторики и этики, то их значение не вызывает сомнения—ведь они хранят в себе главное духовное богатство человеческого опыта. «Читать, писать и познавать вновь открытые деяния древности, говорить с прошлым о настоящем и делать нашим и прошлое и будущее. Что может быть более радостным и более полезным?»³ Это высказывание очень близко мыслям Бруни в его трактате «О научных и литературных занятиях». «Я говорю не об обычном бессистемном образовании, которое имеют те, кто теперь занимается теологией, — указывает Бруни, — а о настоящем и свободном, соединяющем уменье владеть языком с фактическим знанием»⁴.

Большое значение он придает правильному отбору литературы и глубокому осмыслению прочитанного: «...первая наша задача — позаботиться о том, чтобы читать только лучшее и проверенное. Вторая же задача заключается в том, чтобы лучшее и проверенное усваивать путем серьезного размышления»⁵. Критерием оценки материала для изучения и своих собственных знаний сле-

Идеи эстетического воспитания, т. 1, стр. 323. ² См. там же, стр. 324—325.

•Там же, стр. 322, ⁴ Т а м же, стр. 329.» Т а м же, стр. 330.

133

 

 

дует считать, по мнению гуманиста, сочетание фактического богатства с красотой и совершенством языка. «Ведь и язык без знания фактов бесплоден и пуст, и фактические знания, сколь бы ни были они значительны, если лишены литературного блеска, оказываются недоступными и темными» '. Чрезвычайно полезно поэтому читать поэтов (как из-за «разнообразных сведений о многих вещах, так и из-за необыкновенной красоты языка»²), ораторов, историков. «У ораторов мы научимся восхвалять благодеяния и проклинать злодейства, одобрять, убеждать, волновать, устрашать. Хотя все это делают и философы, однако (не знаю, каким образом) именно во власти оратора вызывать гнев, милосердие, возбуждение и подавленность души»³. Кроме риторики и моральной философии необходимым компонентом новой системы образования Бруни считает историю. «Из истории мы узнаем как о происхождении и развитии своего народа, так и о военных и мирных деяниях свобод-

' Идеи эстетического воспитания, т. I, стр. 336, ² Т а м же, стр. 334.» Т а м же, стр. 333,

134

 

ных народов и великих государей.. Знание прошлого дает благоразумные советы» '.

Итак, смысл образования Бруни видит прежде всего в овладении комплексом гуманитарных знаний, обладающим большой силой нравственного воспитательного воздействия на человека.

Гуманистическая педагогика первой половины XV в. отражала социальную задачу, поставленную творцами· новой культуры,—формирование светского мировоззрения на базе studia humanitatis. Расширяя рамки традиционной образованности (включавшей и «божественное знание»—теологию), воюя с невежественной ученостью, Бруни, Верджерио и многие другие гуманисты мечтали видеть нового человека мудрым и добродетельным, свободным и полезным обществу гражданином. Приобретенные познанием мудрость и нравственное совершенство, будучи руководством в повседневной практической жизни, воспринимались как основа человеческого достоинства. Идеал нового человека, провозглашенный Петраркой и нарисованный в общих чертах гуманистами следующего поколения, окончательно сформируется в учении Лео-

' Идеи эстетического воспитания, т. 1, стр. 333.

135

 

на Баттиста Альберта, его философскому обоснованию послужат также труды Марсилио Фичино и Пико делла

Мирандола.

В гуманистическом движении первой половины XV в. идеал личности, раскрепощенной духовно (на что была направлена новая система образования и воспитания) и обретающей счастье в обществе (не случайно гражданские науки выдвигаются в этой системе на первый план), стал стержнем формирования новой культуры. Этот идеал, различно преломлявшийся в том или ином направлении гуманистической мысли, был тем не менее главным идейным звеном всего движения. В разнообразном по характеру творчестве Бруни, Баллы, Манетти, Поджо, Альберти понимание достоинства человека обогащалось существенными, дополняющими друг друга чертами, и в итоге складывался единый гуманистический критерий оценки личности.

«Гражданский гуманизм» Флоренции был лишь одним из течений в культуре итальянского Возрождения, но принятый им за основу социальный аспект проблемы человека и его достоинства оказался важным завоеванием всего гуманистического движения первой половины XV в.