Глава XXV. В преддверии битвы

 

Едва лишь сумерки спустились над лагерем арьергардных канцлерских войск, как во весь опор, поднимая тучи пыли, по протоптанной лагерной тропе промчался всадник на взмыленной лошади. У канцлера в это время были те редкие минуты покоя, когда его никто не спрашивал и все его подчиненные выполняли свои обязанности. Он с упоением рассматривал карту окрестностей Венгарда, предвкушая завтрашнюю встречу с герцогом, когда в палату вошел караульный:

— Извините за беспокойство, господин, но прибыл гонец, — робко проговорил караульный.

— Пусть войдет, — лениво протянул канцлер.

— Слушаюсь, господин, — кивнул караульный и ввел в палату гонца. Гонец был облачен в обыкновенный дорожный плащ и простой крестьянский тулуп. Это был тот самый снабженец, которого послал Перрен.

— Я вас слушаю, — кивнул вошедшему Корудор.

— Мой господин, — запинаясь, протараторил снабженец. — Генерал Перрен и его батарея не выполнили свою задачу...

Улыбающееся лицо канцлера неожиданно вдруг сменилось гневным и нервным выражением. Он широко открытыми от удивления и гнева глазами воззрился на гонца:

— То есть как — не выполнили?! — слегка прикрикнул он, стараясь себя сдержать.

— На батарею напали всадники князя, господин, — покорно отвечал гонец.

Канцлер сконфуженно молчал около трех минут, а затем, как будто вспомнив, что перед ним до сих пор стоит этот человек, который принес ему ужасную весть, уже спокойнее спросил:

— А что стало с генералом?

— Он либо мертв, либо попал в плен, — неуверенно ответил снабженец.

— Хм, очень-очень плохо... — нервно пробормотал канцлер (первый раз его видели настолько взволнованным). — Кто вы такой? — вдруг резко осведомился он, разглядывая стоящего перед ним человека.

— Сам я офицер снабжения при штабе генерала, — смущенно откликнулся гонец, полагая, что его ждет награда за доставленное канцлеру известие.

— Мило, — сухо процедил Корудор и облокотился руками об стол. — Очень мило... Идите, идите к начальнику снабжения — он вас пристроит, скажете, что от меня, — устало прибавил он.

— Спасибо, господин, — просиял гонец и удалился.

Канцлер с тяжелым вздохом опустил голову на руки и глубоко задумался. Весь его блестящий план кампании провалился с громким треском. «И все это из-за проклятой канцелярии, наверняка они выдали герцогу документы с информацией о ходе кампании», — растерянно думал он. В полночь он вышел из палатки и посмотрел на ночную столицу. Она была прекрасна в своем величии: тусклые и мерцающие огоньки зажженных свечей и канделябров, тонкие дымные линии, которые шли из черных каменных труб, и снующие туда-сюда часовые в темных доспехах и разукрашенных золотом шлемах. Канцлер думал о кампании, думал о том, что и для чего он сделал. Впервые в жизни он оглянулся назад — на то, что было уже прожито и называлось его собственным прошлым. Он вспомнил, как он был сослан на Южные острова за сочувствие принцу Генриху, вспомнил, как герцог освободил его и назначил канцлером, вспомнил эти слепые толпы народа, которые провожали его на тюремной галере криками и улюлюканьем, и припомнил те же толпы, которые с диким восторгом встречали его в зеленой мантии канцлера, разбрасывая над ним лепестки цветов и бросаясь в ноги. «А почему?» — всего лишь спросил он у самого себя, разглядывая свои тонкие длинные пальцы, в которых лежал цветок ромашки с капельками росы. Теперь все показалось ему вдруг глупым и бессмысленным, он прислушался к завораживающему звону колокола, который раздавался в столице и стеклянным взором посмотрел на этот прекрасный цветок ромашки, который неподвижно лежал в его руке. От размышлений его отвлек шелест черного балахона и человек, который его носил:

— Корудор, решил освежиться? — осведомился человек в балахоне, равняясь с канцлером.

— У нас есть проблема, — тихо ответил граф, сжимая в руке цветок ромашки и не обворачиваясь к своему собеседнику.

— Хм, какого рода? — беззаботно спросил человек в черном.

Канцлер сильно сжал цветок и неожиданно так резко обернулся, что чуть не потерял равновесие:

— Дело провалено, мой друг, — прошипел канцлер, обращаясь к своему собеседнику.

— Либо скажи конкретнее, либо я посчитаю, что ты не в своем уме, — холодно откликнулся человек в балахоне.

— Герцог обнаружил позиции нашей батареи, — откликнулся граф. — Ее больше нет, а многочисленная армия князя Горна стоит под стенами Венгарда! — не выдержав, прикрикнул он.

— Так пусть они сметут всех этих гвардейцев герцога, мы им не будем мешать, — спокойно ответил человек в балахоне.

— Не гвардейцы, не гвардейцы герцога сожгли Гельдерн, не гвардейцы герцога отравили воду в Трелисе, и не гвардейцы герцога разрушили Фаринг! — брызжа слюной, закричал канцлер. — Мы вынудили князя идти за нами! И он пришел, черт возьми! — хватаясь за голову, добавил канцлер.

— Отчего ты паникуешь? Перед нами столица, там герцог, скоро мы его уничтожим, а когда все пройдет, как мы задумали, то эта толпа, что зовется «армией князя Горна», разбежится по своим норкам, — презрительно отвечал человек в черном.

— Ну, как же ты не понимаешь?! — в бессилии воскликнул канцлер. — Ансельм все просчитал, и с любой точки зрения — отчаянной, голодной и обделенной армии проще всего напасть не на хорошо укрепленный город, кишащий гвардейцами, а на небольшой арьергард, который состоит из тех людей, которые все это время пили кровь на княжеских землях!

— Они знают, что мы здесь? — после минутного молчания спросил человек в балахоне.

— Наверняка, — ответил канцлер.

— Тогда сделаем то, что мы никогда бы не захотели сделать, — проговорил человек в черном. — Дадим им бой.

— Но этот бой, да еще и под стенами города, в котором уже в любом случае раскрыли некий мой заговор против герцога, будет полностью проигрышным! — воскликнул канцлер.

— А разве раскрыли?

— Ты давно не был при дворе, мой друг, — холодно процедил Корудор. — С введением канцелярии и их постоянными отчетами о деятельности каждого субъекта герцогства стало намного труднее. Прибавь к этому еще моих шпионов и разведку, тогда получишь ясную картину происходящего. Герцог далеко не глуп, — с холодной усмешкой прибавил граф.

— Так что же ты предлагаешь?

— А ничего не предлагаю, — резко откликнулся канцлер. — Я первый раз в жизни не знаю, что мне делать. Переговоры устраивать глупо, ведь после того, что мы сделали тогда в Фаринге, они просто нашего посла раздерут на клочки. К герцогу мне сказано явиться завтра же, он точно знает, что я подозреваю о том, что он хочет меня уничтожить, но все же думает сыграть на умах народа.

— Я не совсем понимаю... — пробормотал человек в балахоне.

— Я долгое время был идолом, меня любили и мне поклонялись, — процедил граф, наблюдая за ночным видом на столицу. — Если я не явлюсь завтра же, то герцог официально заявит что-нибудь этакое, и народ потеряет всякую веру в меня, а если уж и еще Ансельм раскроет наш замысел, то можешь не надеется исполнить свою мечту.

— А разве он уже не объявил тебя предателем?

— Возможно, но что от этого измениться? — хмыкнул канцлер. — Факт в том, что мы оказались меж двух огней. Князю терять нечего, он обязательно нападет на нас уже завтра, я в этом абсолютно уверен, — прибавил канцлер, указывая на огни далекого лагеря на окраине леса.

— Дадим им бой, — упорно повторил человек в черном.

— Я надеюсь, ты ясно понимаешь, что от этого боя будет зависеть судьба всей Миртаны? — спросил граф.

— Понимаю, — кивнул человек в капюшоне.

— Да будет так, — сокрушенно объявил канцлер. — Господин генерал! — громко позвал он стоящего неподалеку человека в красивом модном камзоле.

— Да, Ваше сиятельство? — осведомился генерал, отвешивая элегантный поклон.

— Я оказываю вам честь объявить нашим доблестным воинам, что завтра у нас будет сражение с княжеским войском под стенами столицы. Доложите им, что они будут защищать свою столицу от нашествия орд врагов! — с гордостью прибавил он.

— Разумеется, Ваше сиятельство! — улыбнулся генерал и поспешил распространить по лагерю важную весть.

— А что мы сделаем? — вдруг спросил канцлер у своего мрачного собеседника.

— Ты проницателен, Корудор, — улыбнулся человек в черном. — Бери всех на кого можно положиться, желательно чтобы все они были лояльны нам — анархии и прочей нечисти нам здесь не нужно.

— Ты все сделаешь сам, — ответил Корудор. — Я найду тебе воинов. Извини, но я не могу оставить свое войско, — с грустью прибавил он.

— Почему? А как же наша миссия? Наш план... — удивился человек в балахоне.

— Мой друг, — проговорил канцлер и дружески потрепал своего собеседника по плечу. — Извини меня, но я до последнего момента верил в наше дело, а теперь все это кажется мне каким-то чуждым и размытым, — он помолчал, а затем продолжил. — Я уже стар, а ты еще относительно молод, и у тебя все получится. Я приму бой и дам тебе и твоим людям время... — он слабо улыбнулся и добавил. — Я развязал эту войну, мне ее и заканчивать.

— Я понимаю тебя, старый друг, — ответил человек в плаще и сдержанно пожал холодную руку канцлера.

— Тогда прощай, я передам тебе всех верных людей со своим адъютантом, — ответил на рукопожатие граф. — Кто знает — может, мы еще встретимся, — загадочно улыбнулся канцлер и исчез в своей палатке, оставив человека в черном балахоне неподвижно стоять на высоком травянистом холме.

***

В то же время в наскоро сооруженном лагере князя шли веселые гулянья... и пир по случаю победы над батареей у Венгарда и к скорой осаде столицы. Войска истощали свои последние запасы провизии и выпивки — лишь бы хорошо повеселиться. Камердинеры и снабжение не возражали — зато всем было весело и приятно на душе. Князь с красным набухшим лицом спал на животе, развалившись своим мощным телом на трофейных разукрашенных коврах. Рядом спали, также развалившись, простые солдаты, воеводы и офицеры в расстегнутых шинелях, колючих кольчугах и тесных кожаных штанах. Князем было объявлено завтрашнее сражение с армией канцлера и после большого пира практически все гости завалились спать, но по лагерю все еще шли гуляния. На самом краю — у кромки соснового бора расположилась стоянка воеводы Грега, где все воины вместо того чтобы напиваться и громко орать песни, чутко следили за Венгардом и сидя у теплого костра попивали спиртное. Весь клуб интеллигенции разбрелся по лагерю как одно неуправляемое стадо, лишившееся вожака (так они делали почти каждую остановку в пути). Забу предпочел остановиться в лагере Грега и теперь вместе с его воинами грелся у костра, напевал знакомые мотивы и разговаривал. В середине праздника из собственной палаты вышел Грег с бодрым и повеселевшим лицом, в своем обыкновенном красном камзоле с набойками, черной треуголке и глазной повязке. Забу в этот момент как раз говорил с первым офицером воеводы — Скипом:

— Нет, ну вот я и говог`ю, дружище! — громко расхохотался кнехт «с замечательным акцентом», обращаясь к Скипу.

— Да что ты там говоришь! — усмехнулся Забу. — Вот у меня история так история. Был я как-то на островах Южных, когда служил в армии, так приглянулась мне одна южанка симпатичная. Ох, она мне так нравилась, я ей улыбался, а она улыбалась в ответ, и я все не решался подойти, — Забу грустно улыбнулся. — И, в конце концов, наш полк был распущен, и нам срочно пришлось всем бежать с островов...

— Ага, а дальше? — с нетерпением спросил кнехт.

— А дальше... — вздохнул Забу. — А в тот день я решил подойти к ней, но так и не сумел — так прекрасна она была и так приятна мне, что я все-таки не сумел... — опустил голову Забу.

— Понимаю, — дружески кивнул Скип, задумчиво закуривая трубку.

— Безответная любовь! — с усмешкой сказал кнехт.

— Очень смешно, молчи уж лучше, — пригрозил ему Забу.

— О чем это мы смеемся? — вдруг послышался бодрый и тяжелый голос позади.

— Ба! Да это же «мсье» Грег — как выражается мой «хороший» слуга, — улыбнулся Забу новоявленному гостю.

— Ох, и как вас только не называли, кэп! — усмехнулся Скип, делая глоток из бутыли с ромом и откладывая трубку.

— Да-да, а ты лучше вспомни, как тебя называли, — криво улыбаясь, сказал Грег, присаживаясь на бревно и отбирая у Скипа бутыль.

— Ну, кэп... — огорчился Скип, когда у него отобрали выпивку.

— Иди-иди, лентяй, вот тебе целый ящик стоит у палатки вон того сквайра! — сказал Грег.

— Так там все-таки выпивка? — удивился Скип. — А я думал вонь такая бывает только от распотрошенной рыбы...

— И верно думал, там какая-то дрянь из Варанта — мне сегодня сказал наш кок, что это, мол, хорошее, выдержанное вино! — задорно ответил воевода.

— Тогда уж передержанное... — пробормотал Скип, устало закладывая руки за голову.

— А мы не пг`ивег`едливы! — выпалил кнехт.

— Вот и молодцы, — расхохотался Скип, отчего на него нашел резкий приступ икоты.

— На-на, пей уже свое пойло, только прекрати икать как последняя треска! — смеясь, сказал Грег, протягивая Скипу бутыль с ромом.

— Тг`еска! — громко воскликнул пьяный кнехт, хлопая Скипа по спине.

— Кстати о треске, — протянул Скип, отпив из бутыли и подавив икоту благодаря своевременной помощи сидящего рядом кнехта. — Что там с нашим пленным эль генерале?

— Сидит и молчит... не ест, — морщась, сказал воевода. — Ну, и черт с ним! Главное, что еще не сбежал...

— Эх, а скорей бы эта битва, — мечтательно проговорил Скип, отвлекаясь на другую тему. — У меня, знаете ли, перед каждым боем сердце так покалывает... целители говорят, что это все от волнения.

— Ох, и ты веришь этим шарлатанам в белых простынях? — смешливым взглядом наградил его Грег. — Я весь век живу и здоров без этих «командиров», которые заставляют делать то, да сё, оправдывая это якобы лечением...

— Хм, а я им верю... — пробормотал Скип, почесывая затылок и задумчиво глядя на полупустую бутылку. Все замолчали. Забу, желая поддержать разговор, решил начать новую тему:

— Вот мы победим, и что дальше? — задумчиво спросил он.

— А дальше заживем! — в своей обыкновенной мечтательной манере проговорил Скип.

— Если победим, конечно, — скептически изрек Грег.

— Ну, да — ну, да, — пробормотал Забу.

— Нет, ну если серьезно, то я позволю себе заметить, что наш веселый князь даже не составил плана на следующую битву, а канцлер уже в любом случае имеет добрую сотню запасных решений, — произнес воевода.

— Он очень нехог`оший человек, — пьяно и полусонно прогорланил кнехт. Никто не обратил на его заявление внимания, но все в душе были согласны с ним.

— А вот если победим, то действительно — заживем... — загадочно проговорил Грег, как бы вспоминая недавно сказанные слова Скипа.

Все обратили опьяневшие взоры на ночную столицу, которая загадочно мерцала под звездным небом. Всем этим людям Венгард казался чем-то новым и чем-то таким, что скоро могло принадлежать им, но в любой момент имело право выскользнуть из рук. Словно на богатую и сложную лотерею воины князя глядели на столицу. Она казалась прекрасна и упоительна в огоньках ночных светильников, притихшем говоре уставших солдат, полусонном ржании лошадей и размеренном храпении спящих офицеров. Забу еще долго наблюдал за этой красивой картиной, которая была в одно время так недосягаема и так близка к нему, что он, бывало, протягивал руку и мысленно дотрагивался до этих высоких башен и шпилей, до этих мирно горевших огоньков и высоких каменных стен. Где-то в ночи послышалась запоздавшая команда воеводы: «Отбой!», и лагерь княжеских войск затих в преддверии тяжелой битвы.

 

 

Глава XXVI. Когда пешка становиться ферзем...

 

1 октября на рассвете ровно через десять лет после окончания Войны Трех Божеств войска канцлера и князя выступили в боевой марш. Была холодная погода, серое небо хмуро сомкнулось над столицей, моросил дождик. Войско канцлера состояло из запасных и арьергардных полков, которые еще не успели вступить в войну. Они были очень хорошо вооружены по сравнению с армией Горна, но совершенно не имели практического опыта сражений. Войско же князя состояло из самых закаленных ветеранов прошлой войны и войны нынешней, но было вооружено относительно небрежно. В девять часов утра генералы канцлера, а это: лорд-генерал Ксавье, генерал Дитрих и барон Иоганн, построили фланги так, что Венгард оказался справа, а лагерь князя прямо перед вооруженными солдатами канцлера. Диспозиция была обговорена и ясна. Генералы канцлера считали, что если поставить правый фланг относительно стен столицы, то враг и не посмеет ударить по нему, а посему неподалеку от правого фланга решили поместить военно-полевой госпиталь, а сам штаб разместился в лагере. Левый фланг ударялся в обширные поля, которые покрывали все расстояния от столицы до ближайших прибрежных деревень. Разумеется, генералы канцлерской армии не знали, что их светлейший и гениальный главнокомандующий был объявлен со вчерашнего дня врагом и предателем герцогства, а посему и возлагали надежды на гарнизон, который помещался в столице. Когда на совете генералы решали отправить в город гонцов, канцлер упрямо протестовал против этого в своей обыкновенной влиятельной манере и военачальники неохотно, но соглашались с его ходом мыслей. Из того, что решено было на военном совете столицы, стало ясно, что в ядре армии будет размещаться тяжелая и легкая конница, которая была в недостатке в арьергардах, а по обоим флангам алебардисты, мечники и застрельщики с луками и арбалетами. Общий дух канцлерских войск был неоднозначен — слухи о предательствах, невнятных репрессиях и тому подобных кошмарах сильно подействовали на неопытных солдат. Кто-то и кричал и верил в победу, но больше верили в то, что кто-то победит за них и как это часто бывало перед битвой — очень много разговаривали и выясняли многочисленные совершенно обыденные вещи, которые не касались предстоящей битвы. Канцлер всегда управлял войсками какой-то своей особой логикой, что не подчинялась ни каким умам генералов, в общем, потому, что канцлер никогда не объяснял и не раскрывал своих планов до самого последнего момента. Именно из-за этого все эти «зеленые» воины, которые были наслышаны о наградах и победах знаменитого главнокомандующего, верили, что он сейчас все сделает за них, но сам канцлер впервые в своей жизни не верил в то, что он один своими планами выиграет сражение, как он впрочем, и не верил никогда, но сейчас ясно чувствовал странный настрой своих войск, которые преобладал на общим боевым духом.

Княжеские войска, которые хорошо поспав, и напившись на радостях вчерашним вечером, хаотично столпились вокруг своего лагеря. Тактики у князя никакой не было — воеводы, офицеры и солдаты действовали в мясорубке как хотели. Безусловно, такой стратегический уклад не предусматривал победоносной тактики, но зато предусматривал строжайшую дисциплину (несмотря на свободу перемещения на поле боя), высокий боевой дух и своеобразное удобство. Само по себе княжеское войско преимущественно состояло из конников, пехотинцев и лучников, которые были обмундированы и вооружены настолько хорошо, насколько был изысканным их вкус и позволял кошелек. По всему лагерю кроме клуба интеллигенции еще размещались толпы торговцев самыми разными товарами, продавали даже скот, и что забавно, что такая вот разношерстная армия действительно являла собой грозную силу.

Эта битва стала битвой идеалов и интересов разных сословий и порядков. Здесь не был так распространен религиозный фанатизм, который так был популярен в Войну Божеств, и когда сражались с бродячими племенами орков и кочевников. Княжеские солдаты знали, что они почти десять лет боролись за равноправие и мир в Срединных землях и всей душой верили, что им осталось сделать небольшое усилие, и они победят. Канцлерские войска верили в силу своего оружия, они не понимали, зачем они воюют с этими дикими и сильными воинами, которые что-то кричат про равноправие, они не понимали, зачем они вообще пришли к воротам столицы, зная, что их тут победят. Иными словами канцлерские войска считали княжескую армию всего лишь бандитами и мятежниками, но видя как эти «бандиты и мятежники» искренне желают мира в неспокойных землях Миртаны, видя как карательные бригады в собственных войсках в любой день могут казнить каждого из них, и видя как князь с удовольствием брал пленных, они предпочитали не думать о причинах, которые заставляли их сражаться, они предпочитали действовать, но действия эти выходили сконфуженно и неуверенно, как отвечает не понявший важную школьную тему на уроке ученик, которого спрашивает учитель.

 

***

Было девять часов утра, когда разведчики заметили приближение войск канцлера Корудора и затрубили тревогу. Княжеские войска: офицеры, солдатня, лучники, всадники, торговцы и члены клуба столпились у того самого холма, на котором когда-то стоял Перрен и бесполезно пытался отдавать приказы. Князь Горн, облаченный в свой пластинчатый доспех и накинутую на спину волчью шкуру, держа в руках угрожающего вида топорик, задумчиво стоял на этом самом холме, держа под уздцы своего верного скакуна. Горн с воодушевлением глядел на толпу воинов, собравшихся около него, и, набрав в легкие воздуха, громко начал свою речь:

— Хочу вам перед боем напомнить, за что мы сражаемся, — громко сказал Горн, глядя на взволнованные и открытые лица простых солдат и офицеров. — Помните вы, что эта кровавая баня тянется из самых начал нашей истории, еще король Робар I начал эти ужасные войны и разодрал сердце наших прекрасных земель, ввергнув его в пучину хаоса! — громко продолжал Горн, и повсюду заслышал одобрительный гул. — Наши предки не сумели остановить этого, но мы-то — мы-то ведь в силах это остановить и прекратить проклятую тиранию зазнавшихся вельмож! Что за жизнью мы жили все эти годы? Разве это была жизнь, когда последнего старого крестьянина били чертовы псы королевского ополчения?! Разве это была жизнь, когда проклятые лорды и герцоги нежились в своих роскошных палатах, забирая у крестьян последний хлеб, а мы жрали пот и кровь, надрывая животы за своего короля?! — Горн с озлоблением погрозил Венгарду кулаком, и этот жест встретили одобрительные крики воинов, которые тоже стали потрясать кулаками и звенеть оружием. — И я говорю вам здесь и сейчас — к черту такую жизнь! Хватит нам прислуживать этим жирным аристократишкам в расфуфыренных подрясниках! (громкие одобрительные крики) Этот день запомниться вам на всю жизнь! Нам некуда отступать! Проклятые герцоги и канцлеры рушат наши селения, забирают наших жен и детей, мучают наших стариков и после этого требуют от нас сдаться!!! — громко проорал Горн и перевел дыхание, толпа трепетно и воодушевленно ожидала продолжения. — Нет, братья, так жить дальше нельзя! Мы выстрадали немало и еще выстрадаем сегодня: многие не вернуться с зеленых полей, но все мы будем биться до конца! Что эти жалкие герцоги могут понимать в жизни?! У них нет радости, нет у них любви, да у них и вообще ничего нет! — смешливо проговорил Горн и презрительно указал пальцем на марширующие вдали полки войск канцлера. — Глядите на них! Глядите и презирайте этих жалких рабов зажравшейся герцогской аристократии! Они слепы и трусливы! — Горн с минуту помолчал, прислушиваясь к своему дыханию, а затем громко объявил. — Сегодня на закате зайдет солнце тирана-герцога и взойдет новое, настоящее — наше солнце! — князь смутным взором оглядел приближающиеся войска канцлера и четким и твердым голосом сказал. — Бейтесь с честью, воины свободы, сегодня решиться наша судьба! В атаку!

И словно какой-то единый дух подхватил всю эту толпу воинов и помчал ее навстречу вражескому войску. Воины князя шли с ясными и открытыми лицами, взгляд их был пронзителен и смел, а рука крепко держала оружие. Казалось, никакая сила не устоит под этим мощным напором благородства и честности помыслов, которыми переполнились души простых воинов князя. Трава на полях трепетно колыхалась под сотнями стоп, деревья и кусты взволнованно покачивались в стороны, дождик усиливался, а небо еще больше хмурилось — природа как будто тоже волновалась за исход дела. Гвардейцы герцога с заинтересованным видом смотрели на приближающуюся битву и потешались над обеими сторонами конфликта, а также делали ставки на мнимых победителей битвы, но на этих беззаботных людей никто не обращал внимания. Все, кто в тот день находился на поле боя, поняли одну простую и единственную истину, что руководила всеми человеческим действиями, а также природой значимых событий — нет никакой другой правды для человека кроме той, которую он сам признал правдой.

 

***

Был двенадцатый час дня, канцлер сидел в палатке над разложенными картами и внимательно разглядывал песочные часы, которые стояли подле него. Канцлер был облачен в свое обыкновенное зеленое сюрко, под которым виднелась короткая стальная кольчуга, подпоясанная грубым кожаным ремнем, что придавало ему одновременно и благородный и несколько устрашающий вид. В палату без объявления вошел генерал-барон Иоганн. Корудор поднялся с места и испытующе взглянул на вошедшего. Канцлеру стало неожиданно жарко, и он вытер выступивший пот на лбу пот, обращаясь к непринужденно наблюдавшему за ним барону:

— Как проходит сражение? — спокойно спросил канцлер, утирая лоб белым платком.

— Сир, возникли некоторые сложности на правом фланге... — робко сказал Иоганн.

— Помнится, это было вашей идеей — разместить там и полевой госпиталь, и разве не вы говорили, что это будет неуязвимое место нашего фронта?

— Да, да — моя вина, сир, — проговорил генерал. — Однако вражеское войско несет большие потери.

— Хм, вы мне можете конкретнее обрисовать ситуацию или мне придется самому объезжать весь фронт? — раздражаясь, спросил канцлер.

— Конечно, сир. На левом фланге идет бой, там теперь самое жаркое место на всем поле, в центре...

Но не успел барон закончить свои слова, как в палату вбежал взмыленный гонец:

— Господин канцлер, генерал Ксавье убит! — скороговоркой протараторил гонец, раскланиваясь на ходу.

— Хм, а что там с Дитрихом? — насторожился Корудор.

— Сир, генерал Дитрих был тяжело ранен час назад, и...

— Да какого черта вы тут делаете?! — неожиданно вспылил канцлер, обращаясь к барону, который робко поглядывал на канцлера.

— Извините, господин, — пробормотал Иоганн и вышел из палаты.

— Черт!!! — громко закричал канцлер, хватаясь за голову не в силах держать себя в руках. Гонец поклонился и вышел. Корудор быстрым движением взял со стола шлем и вышел вслед за гонцом. Караульные у палаты сразу же встали по стойке смирно, едва завидели своего раздраженного главнокомандующего.

— Дайте мне коня! — громко крикнул канцлер, оглядываясь на поле битвы, которое расстилалось под холмом, где располагался лагерь войска Корудора. Лошадь была подана и канцлер, резво вскочив на нее и нацепив свой закрытый турнирный шлем, во всю прыть погнал в сторону фронта. На самом подходе к тылу войска канцлера остановил генерал Иоганн, который верхом сопровождал какого-то окровавленного человека в красном камзоле и с повязкой на глазу.

— Кто это? — презрительно спросил канцлер.

— Воевода их, — сказал генерал, указывая на связанного пленного, который волочился позади на привязи.

— Да шут с ним — бросьте куда-нибудь, что с армией?! — вспылил канцлер.

— Гм, сир, а правильно ли вести беседу о таких вещах при военнопленном...

— Закройте свой рот! — заорал Корудор. — Караульный! Посадите в карц...

Но дальше его речь резко прервалась и была заглушена грохотом, криками и стонами, которые словно в унисон раздались поблизости. Канцлер ощутил сильный удар по спине и завалился под лошадь на землю. Он мутным взором оглядел местность перед собой и увидел, как генерал Иоганн с разбитой головой лежал у своей мертвой лошади, а земля рядом была взрыта и разрыхлена, и в воздухе зловеще витали клочья разорванной травы. Канцлер словно в бреду выполз из-под своего убитого скакуна, и ничего не слыша (он был контужен) побрел вперед по полю. К нему подбежал тот самый караульный в вычищенной шинели и кирасе и стал что-то громко и взволнованно докладывать, но Корудор лишь смотрел на него полными ужаса глазами и изредка оглядывался на поле брани. Он видел, как бегут люди в чистых с иголочки мундирах и кирасах, как в панике скачут всадники в плотных стальных латах, бросая свое оружие и пытаясь бежать быстрее под проливным дождем, время от времени спотыкаясь и падая лицом в грязную от земли, пота и крови траву. Он с удивлением смотрел на далекий холм, над которым иногда поднимался дым и происходила яркая вспышка, а затем где-то поблизости раздавались душераздирающие вопли и стоны подкошенных и травмированных солдат, которые падали замертво на землю. Караульный сначала испытующе глядел на своего главнокомандующего, но завидев его растерянный и полный страха взгляд, не стесняясь, присоединился к бегущим в панике воинам. Ему хотелось что-то крикнуть им, что-то громко сказать, но он не мог этого сделать потому, что все его тело было сковано страхом и удивлением. Где-то раздался очередной грохот, и ворота Венгарда заволокло дымом, а после они с треском и громом обрушились на головы гвардейцам, которые несли там вахту. Испуганные и разрозненные полки канцлерского войска кинулись в город, полагая, что там они найдут защиту и победят князя. Княжеские войска же с громкими криками, трубя, понеслись за ними. Сейчас все это напоминало одну большую волну, которая по мере своего приближения захлестывала столицу. Вскоре уже послышался лязг и звон оружия, который доносился от ворот и улиц города — там видимо уже шли бои. Венгард принял в свои стены две армии, одна из которых была неуправляема и напугана, а другая полна гнева и закалена свежей победой.

 

***

Князь задумчиво теребил свои усы и задумчиво смотрел на свое перевязанное плечо. За выбитым окном виднелись пожарища и черный дым, застилавший слегка просветлевшее небо. Княжеские войска сполна отплатили герцогу и канцлеру за свое горе. Горн разместился в помещении старой караульной, которая находилась в довольно близком расстоянии к замку. На улицах шли яростные бои между гвардейцами герцога и ратниками князя, между ратниками и солдатами канцлера, а также между солдатами и гвардейцами. Каждая из воюющих сторон находилась в положении «сама за себя». Старые кварталы столицы не помнили такого разгрома еще со времен захвата города орками много лет назад. Солдаты канцлера — отчаянные и обездоленные селились, где попало, и устраивали засады гвардейцам и ратникам, гвардейцы пытались удержать порядок в городе, но им приходилось только лишь отступать под напором двух врагов, а ратники просто словно нож по маслу продвигались в сторону замка. Однако основной бой произошел как раз под стенами цитадели Венгарда, где гвардейский корпус с особым упорством удерживал стены. Основная трудность взятия такой твердыни состояла в том, что сама цитадель была окружена двумя глубокими природными рвами с водой, в глубине которых размещались доки и на которых был построен сам город, а над этими рвами было всего лишь два моста, один из которых уже был разрушен пожаром. В дверь постучались, и Горн лениво пригласил войти стучащегося. Это был Кобрин.

Кобрин имел вид человека пережившего ужасные физические муки. Его кираса была измята и почернела от копоти, алый мундир был местами изорван, а лицо было испещрено пылью и мелкими шрамами. Он пронзительно взглянул на Горна, который уже вопросительно сверлил его взглядом, а затем кашлянул.

— Хм, как ситуация под стенами? — взволнованно спросил князь.

— Как видите, — советник указал на свое изуродованное обмундирование. — Гвардейцы держаться, но с запада прут канцлерские дезертиры...

— Их много?

— Около сотни, — сказал Кобрин.

— А есть ли у нас возможность перетащить орудия в город? — вдруг спросил князь.

— Ну, вы же сами понимаете, что, во-первых, это займет много времени, а во-вторых, здесь практически нет места для орудий среди всех этих руин и домов...

— Да, разумеется, — с безразличием бросил Горн, оглядываясь на разбитое окно.

— Так что с приказами? — нетерпеливо проговорил Кобрин.

— Ну, а что с ними?! — возмутился Горн. — Бейтесь, как бились! На приступ пока рано, так что держите осаду.

— Слушаюсь, — кивнул Кобрин и, развернувшись, вышел из временного «штаба».

Выйдя, Кобрин оглянулся по сторонам и увидел бегущих ратников и солдат князя. Он проводил двоих воинов недоуменным взглядом и резко остановил третьего. Солдат этот был высокий и статный, но у него были слегка перекошены глаза и великоваты уши.

— Что это все значит, воин?! — гаркнул на солдата советник.

— Ваше благородие, там канцлер и его воины наступают! — испуганно ответил солдат.

— Так эта тварь выжила?! — в гневе заорал советник, схватив воина за шиворот.

— Да-да, сир, — пробормотал солдат.

Кобрин что-то проворчал, но солдат не дослушав, вырвался и побежал наутек. На другой стороне улицы, посреди выжженных и почерневших домов, показались несколько человек рыцарей в латах и при полном вооружении. Советник тихо выругался и громко крикнул арбалетчиков. Воины, что сидели перед временным «штабом» рассыпались по укрытиям и принялись ожидать нападения конницы. Канцлер, который был заметен в своем зеленом плаще даже издалека, громко подал сигнал к атаке. Все произошло в одно мгновение: кони всадников встали на дыбы и воинственно заржали, а затем во весь упор понеслись к противоположной стороне улицы, сметая все на своем пути. Неожиданно в одного из всадников канцлера попал деревянный ящик, который наобум швырнул один из убегавших воинов князя. Рыцарь повалился с лошади прямо на своего незадачливого напарника, а тот в свою очередь, громыхая латами, по инерции улетел прямо в хрупкую дверь горящего дома и вскоре затих в нем. Улица была довольно узкая, и ниоткуда взявшийся град арбалетных болтов изрешетил практически всех рыцарей, пробив им броню и поубивав лошадей. Оставшиеся в живых рыцари (а их было около двух-трех) испуганно повернули к северным воротам города, но и их вскоре постигла участь их собратьев. Из старой караульной, грохоча тяжеленными сапогами, выбежал сам князь и с изумлением воззрился на полную трупов улицу:

— Что здесь произошло? — недоумевая, спросил он.

— Атака канцлера, господин, — отвечали ему выбравшиеся ратники.

— Ох, — вздохнул Горн, огорчаясь, что не поспел к битве. — Есть выжившие враги?

Ратники стали спрашивать друг у друга и оглядывать мертвых рыцарей, открывая им забрала и приподнимая опустившиеся веки. Спустя пару минут раздался бодрый молодецкий голос сержанта арбалетчиков:

— Господин! Тут сам канцлер!

— Канцлер? — тупо переспросил Горн.

— Да, господин!

— Покажи!

Ратники провели Горна к телу мертвого канцлера. Мертвец был облачен в то самое зеленое сюрко, которое приметил в начале потасовки Кобрин. Веки у него был опущены, рот слегка приоткрыт, а в груди у него торчало несколько острых стрел. Князь загадочно хмыкнул, а затем осведомился о местонахождении своего советника. Ему отвечали, что господин Кобрин погиб в этой же битве.

— Как погиб?! — воскликнул князь.

— Господин, милсдарь советник сорвался с обрыва и упал в ров... — робко проговорил сержант.

— Час от часу не легче! — сурово пробормотал Горн, оглядываясь на опасный обрыв в конце улицы, а затем тихо добавил. — Распорядитесь, чтобы советник был похоронен достойно, а канцлера сожгите.

— Еще приказы, господин? — вопросительно посмотрел на него один из сержантов.

— Не дайте гвардейцам поднять головы! — коротко и раздраженно сказал Горн и еще раз недовольно фыркнув, удалился обратно в караульную.

 

 

Глава XXVII. Шах

 

Партия подходит к концу, читатель. Перенесемся на несколько часов назад и навестим загадочного человека в черном балахоне, который, оставшись наедине с собой и своей идеей, решил незамедлительно действовать. Он набрал десяток лучших воинов и решил совершить дерзкую операцию по рейду в тыл противника, но противником в это<