Глава XIX. Фигуры расставлены

Лагерь под Трелисом в этот день встретило ужасное известье — река, окружавшая лагерь и крепость была отравлена и закрыта со стороны моря плотинами. Вдоль песчаного берега лежали многочисленные бледные трупы, которые тихо, но медленно истекали белой шипящей пеной, вызванной попаданием яда в организм. Некоторые трупы были накрыты чем попало, а другие же лежали вовсе раздетыми и являли собой страшное и одновременно жалкое зрелище. Рыдающие матери и испуганные солдаты бродили вдоль этих многочисленных мертвецов, провожая их в последний путь. За Трелисом было вырыто около двухсот могил и сколочена сотня гробов. Пить было нечего, а еда стремительно заканчивалась, и войска начинали мародерствовать и нападать на герцогские войска и заставы без приказа. Армия, стоявшая под Трелисом, была деморализована, как и предполагал канцлер, обсуждая кампанию.

В этот день в лагерном клубе неунывающей интеллигенции горячо обсуждали известие о разрушении Фаринга и выдвигали разные предложения действий (глубокомысленные в теории, но бессмысленные на практике) из цикла — «Если бы воеводой был я...». Таким вот образом интеллигенты пытались обратить на себя внимание князя, который прошлым утром прибыл в лагерь с решительными намерениями. Известие об отравлении речушки вогнало Горна в ступор, и он всю ночь находясь в раздумьях, не ложился спать, а на утро сам вышел на центральную площадь лагеря громко зачитать приказ:

— Воины! Герои! Братья! — громоподобно пробасил князь. — Враг надеется победить и сметает наши города в порошок! Однако же сметает он их не честной силой, а хитростью! Проклятый герцог боится нас и пытается сражаться в тени, но мы гордые воины свободы и не дадим толстым буржуазным аристократишкам убивать добрых трудяг и доблестных героев! Я говорю вам — нет! Я говорю так, потому что верю в победу, и точно знаю, что мы победим! Да, победим! — громко повторил он и победоносно поднял руки в воздух. — Герцог будет свергнут и мир восторжествует, а пока мы должны покрепче ухватиться за свое оружие и выбить всю дурь из жалких рабов герцогства! Завтра мы выступим на Венгард! Победа иди смерть! — брызжа слюной, заорал князь и все, кто толпился на площади, одобрительно загудели и замахали. В продолжение всего дня гонцы и герольды разъезжали по лагерю и громко читали этот самый приказ, который был записан у них на пергаментах.

Забу и двое его кнехтов сидели на деревянной лавке и с равнодушием глядели на всю эту одичавшую армаду, которая стала вдруг быстро сбираться на войну. Забу был совершенно не заинтересован в будущем сражении и воспринимал его как пугающую необходимость, после которой он смог бы всерьез заняться торговлей. Неподалеку показался знакомый поэт, который бодрыми шагами приближался к торговцу и, согнав с лавки кнехтов, присел подле скучающего Забу:

— Мой друг, я прибыл к вам с вестью, от которой вы подпрыгните до небес, — скороговоркой сказал поэт, улыбаясь лучезарной улыбкой.

— Неужто герцог сдался на милость князя? — с иронией в голосе спросил торговец.

— Нет, не совсем... — пробормотал поэт, не замечая иронии Забу. — Планы князя поменялись, вы представляете?

— Хм, что же с планами? — равнодушно промычал Забу.

— Атаки на лагерь Вайтхольм не будет! Князь приказал выдвигаться на Венгард, оставляя позади себя малочисленные арьергарды! Мы уничтожим гадюку одним ударом, дружище! — восторженно сказал поэт.

— Возможно это лучший выход, а хотя кто его знает — я ведь не тактик.

— Мой друг, наряжайся в свои самые дорогие одежды и пристегивай стремена — мы станем героями-победителями Венгарда!

— Звучит подозрительно, — усмехнулся Забу.

— Ничего подобного! Я говорю так, как оно будет! — поэт, как и князь утром — высоко поднял руки к небу.

— Проклятье, а что? Тряхну стариной! — развеселился Забу и многозначительно улыбнулся проходящим мимо фрейлинам одной богатой особы. С этого момента он почему-то вдруг решил, что если он сейчас же направится с войском в Венгард он в разы станет богаче, чем если бы он остался позади войска. Огромное желание овладело им, а когда человек подвергается власти какого-либо желания, он становится неуправляем. На следующее утро армия двинулась в поход.

***

Канцлер весело потирал руки, стоя у домика, который принадлежал одному фермеру. Поблизости стояли тяжеловооруженные мечники и неподвижно наблюдали за канцлером. В таком прекрасном расположении духа его еще ни разу не видели. Из дома вышел человек в черном балахоне и приблизился к канцлеру Корудору:

— Армия князя двинулась? — тихо спросил он, оглядываясь на мечников.

— Двинулась, — задорно повторил канцлер. — Все идет согласно нашему плану.

— Бомбарды установлены?

— Да, туда назначили генерала Альфонсе Перрена — пусть повоюет, — усмехнулся канцлер.

— Значит, мы почти достигли своей цели, — повторил человек в черном. — Объявился ли герцог?

— Прибыл вчера весь в пыли и очень злой, — осторожно ответил граф-канцлер. — Требует меня к себе на завтрашний вечер.

— Вот и займемся им завтрашним вечером, — холодно улыбнулся собеседник Корудора. — еще немного, мой друг, и мы будем править Миртаной.

— Как поступим с канцелярией и советом вельмож? — осведомился канцлер.

— Посмотрим — в зависимости от ситуации. Я не могу предвидеть все.

— Тогда завтра же мы направимся в Венгард и поставим точку в этой кровопролитной войне, — сказал канцлер и повернулся к курьеру. — Донесите до сведения генерала Перрена, что ему поручается занять командование батареями по обе стороны дороги из Фаринга в Венгард и уничтожить приближающуюся армию князя Горна, не оставляя живых.

Кучер сдержанно кивнул и, забравшись на своего гнедого, поскакал в сторону одиноко стоящих на откосе палаток. Человек в темном балахоне придержал уходящего канцлера за плечо и спросил:

— Что там с их варантскими союзниками?

— Ох, точно, — вдруг вспомнил канцлер. — Совет и одновременные переговоры были сорваны фанатичным культом Белиара.

— Забавно, — холодно проговорил человек в балахоне. — Что-нибудь еще?

— Хм, сообщают о смерти принца Генриха в Браго, — проговорил Корудор.

Человек в балахоне долго молчал, а затем ответил:

— Он был хорошим человеком, жаль, что нас становится все меньше, мой друг, — горько сказал он. — Распорядись, чтобы его тело не держали в той пыльной дыре — пусть его похоронят со всеми почестями у Венгарда.

— Будет исполнено, — кивнул канцлер и ловко вскочил на лошадь.

Вскоре должна была начаться огромная игра, которая захлестнула бы все это бескрайнее поле боя, которым стала вдоволь настрадавшаяся земля Миртаны. Фигуры были расставлены и завершающаяся партия началась. Может это и бестактно — рассматривать войну с точки зрения шахмат (относительно человеческого фактора и искусства ведения войны), но в данном случае сложилась особенная ситуация. Загнанная в угол княжеская армия буквально таяла на глазах, и дабы не быть повергнутым, князь предпринял дерзкое нападение на Венгард — столицу герцогства. Эта армия шла как стадо животных, которых ведут пастух и его собаки. Дороги назад были отрезаны канцлерским войском, Фаринг был разрушен, Гельдерн сожжен, а Трелис отравлен смертью. По узкой безжизненной тропе эта недисциплинированная, неуправляемая и ведомая призрачной тенью патриотизма, армия шла вперед. Однако же извини, читатель, что я преувеличиваю — эта армия не шла вперед, а ее попросту гнали вперед все, кому было не лень. Как гоняют два черных слона и ферзь растерявшегося белого короля, который не желает прижиматься к углу шахматной доски, гоняли всю эту армию, которая как послушное стадо ползло в сторону Венгарда — к своей погибели. Князь, его советники, воеводы и начальники не могли руководить такой массой людей, которые так желали победить, но в то же время были на это неспособны. Сам Горн же был ослеплен этим слепым призрачным чувством мнимого патриотизма — фантома анархии, который скрывался под личиной праведного гнева. Все эти обстоятельства и еще некоторые наиболее важные, о которых, читатель, уже либо было упомянуто, либо будет упомянуто в будущем и еще не один миллиард случайностей и обусловили неудачу этого похода, который изначально — на высушенной пожелтевшей карте выглядел перспективно и разумно.