Воздержитесь от приема аспирина, алкоголя, марихуаны

 

Мне вдруг очень хочется напиться. До такого состояния, чтобы блевать-без-остановки-в-сточной-канаве и заставить-кого-нибудь-отнести-меня-домой впервые пьяную. Налить-себе-еще-водки-и-утопить-себя-в-ней до состояния «пьяный в стельку». Я пробиваю себе дорогу между людьми, между жаром, исходящим от них, между их поздравлениями. Слышу, как Роза кричит:

— Подожди! — Но просто продолжаю двигаться вперед. Выталкиваю себя на улицу в холодную ночь, которая поглощает мое дыхание. В голосовой почте одно сообщение. Оно мигает у меня под рукой, словно бомба. Что он сказал мне? Я решаю не слушать. Решаю позвонить. Позвоню ему, и мы снова будем вместе. А если нет, то напьюсь. Хочу быть либо пьяной, либо с Питером.

Сначала я попробую Питера.

Нет времени на размышления. Нет времени анализировать, стоит ли ему звонить. Раньше мне не приходилось думать о том, чтобы позвонить ему, и я отказываюсь думать об этом сейчас. Я — путешественник во времени. Всего одну отвратительную неделю назад позвонить ему было нормальным, нуждаться в нем было нормальным.

В телефоне идут гудки, и мое ухо горит, накаляясь все сильнее и сильнее. Я, должно быть, даже источаю пар в телефонную трубку. Питер Эндрю Сэйдж, если ты понимаешь, что для тебя хорошо, в таком случае, тебе лучше ответить на звонок.

И что?

— Алло

Он берет трубку.

Я узнаю голос на другом конце линии, несмотря на то, что он звучит далеко, и сразу в моей голове исчезает пар, а лицо будто сдувается и становится меньше. Часть меня, должно быть, верила, что он не ответит. Он услышит все, что я ему сейчас скажу, но я ни малейшего понятия не имею, что хочу сказать.

Я все забыла.

— Дженезис?

Это я. Дженезис. Ладно, хоть одну вещь я помню. А затем я кричу. Но это один из тех воображаемых криков, когда из горла не выходит ни звука. Забываю, как заставить соединиться голосовые связки с языком и губами, поэтому просто задыхаюсь. Отчего из моего рта раздается булькающий звук.

— Джен.

Не делай этого. Не сокращай мое имя и не понижай голос, чтобы он звучал так нежно.

Я все еще не знаю, что сказать. Хочу раствориться в нем, дотронуться до него, почувствовать его запах. Но не думаю, что отныне мне позволено тонуть в нем. Теперь мне нужно говорить. Говорить, а не тонуть.

Так что не молчи, черт возьми.

— Э-э-э, — звук с треском вырывается у меня изо рта.

Этот разговор едва не вызывает смех. Мы, словно два животных на шоу природы, которые встретились в тундре и хрюкают, и фыркают друг на друга, пока не поймут, что им следует делать: то ли сражаться, то ли спариваться, то ли просто пройти мимо.

Мне хочется сделать все три варианта.

Я, хрюкая, бормочу:

— Привет.

— Вообще-то сейчас я не могу разговаривать, — говорит он.

И тогда я понимаю, что хочу сражаться. Я хочу вонзиться в него. С когтями.

— Питер, ты, как минимум, должен мне кое-что объяснить.

— Джен.

— Как ты мог оставить меня там?

— Ты знаешь.

— Но ты же пришел. Отвез меня. Как, черт возьми, ты мог оставить меня там?

Так, это может меня привести в никуда. Миссис Сэйдж не любит, когда выражаются.

— Тебе нужно успокоиться.

А потом я взрываюсь словно вулкан. Извергаю огонь, пепел и камни. Я не уверена, произношу ли слова, но знаю, что кричу снова и снова все те вещи, которые пыталась сказать раньше, о том, что будет, если я оставлю ребенка. Он бы все равно ушел? И не забыл ли он, что мы вместе приняли это решение? И почему он так поступил? Это так безответственно, и его мать может идти к черту. А потом я понимаю, что линия мертва.

Тупик.

Я кричу в никуда.

Что мне теперь делать? Я сказала то, что хотела. Как порядочный человек может оставить другого человека, особенно о котором он заботится? Остаться — не так сложно. Гораздо больше усилий требуется на то, чтобы уйти. Ведь уйти — значит сломать бездействие. Уход означает совершенно новое направление. Необходим совсем новый источник энергии, чтобы изменить курс, как в данном случае. Ты должен принять решение, затем встать, а затем уйти. Питер сделал все это. Принял решение, встал и ушел. В темном зале ожидания, где охрана разрешает сидеть не пациентам, где серо-лавандовые стены, телевизор в дневное время суток и флуоресцентные лампы. Дешевые идиотские журналы и мертвые глаза. Что он читал в журналах в тот раз? Вряд ли о первых свиданиях и о том, как завоевать объект симпатии. Вероятно, он читал о том, как аккуратно разорвать отношения. Или шесть признаков того, что ваши отношения не работают. Были эти признаки?

1. Вы больше не находите общий язык.

Я тоже их видела?

2. Вы хотите разных вещей от будущего.

Если были признаки, почему я хочу, чтобы ему было очень больно?

3. Ты стал зависимым.

Я перезваниваю.

4. Ты начал думать о других людях.

В ответ одни гудки.

5. Странности, которые раньше были милыми, теперь раздражают.

Я перезваниваю еще раз.

6. Ты несчастлива.

Я бросаю телефон на ледяной тротуар и пинаю его ботинком в грязный сугроб. Снова и снова я наношу удары и чертыхаюсь, пока ко мне с двух сторон не подходят Роза с Делайлой, и я опрокидываюсь на них.

Они ничего не говорят, просто тянут меня к машине Делайлы и усаживают на заднее сиденье между собой. Они не спрашивают, что это было. Я вижу, что Роза подняла мой телефон, и он лежит у нее на коленях. Мы сидим и слушаем наше дыхание. Когда в окно стучит Уилл, Роза поднимает палец и отправляет его обратно в кафе.

— Должно быть, он слетел там с катушек, — говорит Роза, и я смеюсь.

Тогда они тоже начинают смеяться. Они. Эти две самые важные девушки в моей жизни.

— Бедный Уильям, — говорю я. — В окружении поэтов. И ни одного скейтборда в поле зрения.

Роза хихикает.

— Мы можем выйти? — спрашивает Роза.

— Из машины? — уточняет Делайла.

— Нет, типа, наружу-наружу. Например, в город.

— Куда в город?

— Не знаю. Куда угодно, где можно напиться в стельку.

— Сегодня вечер среды, Роза, — говорю я.

— И что? Разве в Нью-Йорке люди не гуляют каждый вечер?

— Это правда, — говорит Делайла. — И у меня есть несколько друзей, устраивающих вечеринку в Бруклине. Но сегодня вечером я собиралась остаться у мамы…

Роза стреляет глазами в сторону Делайлы.

— Успокойся, Роза, если Дженезис хочет, я уйду.

Мне плевать, чем мы сейчас займемся. Единственное, чего мне не хочется, так это идти домой. Поэтому, пойти туда, где мы сможем напиться в стельку, как выразилась Роза, очень даже хороший вариант. Рано утром мне вставать не нужно. Сомнительный бонус. И я не под домашним арестом. Бонус — зомби-мама.

Забвение манит. Кажется, я все больше и больше становлюсь похожа на своего отца.

— Дженни, тебе нравится такой вариант? — спрашивает Роза. Я киваю. Беспамятство и анонимность. Может, я даже кого-нибудь поцелую. Докажу себе, что Питер не единственный человек на планете, который может мне нравиться. Именно так Роза и посоветовала бы поступить.

— Хорошо, тогда давайте так и сделаем, — говорит Делайла. — Но сегодня вечером я хочу вернуться в Джерси. Так что, не на всю ночь.

— Договорились!

Делайла качает головой и, смеясь, возвращается в кафе, чтобы найти Уилла и своего друга Уэйда. Я открываю голосовую почту и удаляю сообщение Питера, так и не прослушав его.

Затем мы отправляемся в район Бруклина Бушвик. Видимо, для хиппи действительно характерны чердаки, люди искусства и все такое прочее. Уэйд говорит, что это новый Уильямсберг, но ни для кого из нас кроме Делайлы, которая кивает, будто он говорит Евангелие, это ничего не значит.

В 23:45 мы въезжаем в Бушвик. Ночь. Среди промышленных зданий и автомобильных стоянок виднеется магазин с освещающей окно неоновой вывеской «Открыто», хотя здесь явно закрыто. Над дверью висит табличка с надписью «Друзья». Два «друга» вглядываются в одинокую улицу — это манекены в солнцезащитных очках и винтажных платьях. Возможно, отчаянно нуждаясь в лете. За углом находится ресторан с бетонным фасадом и запотевшими производственными блочными окнами. Какой-то мужчина, сгорбившись, и надев запятнанный белый фартук, несет мусорный мешок к бакам, возле которых восседают две крысы и невозмутимо жуют отбросы. Мы припарковываемся через дорогу. Напротив здания, где проходит вечеринка.

Нас впускают по домофону, и мы поднимаемся по широким цементным ступеням, от которых исходит запах влажности и плесени с примесью пива. Сегодня день рождения у девушки по имени Кендра. Ей 22 года. Наконец, мы входим в квартиру. Все поверхности завалены банками, кусочками лимона, пустыми бутылками. Музыка звучит слишком громко для того малого количества людей, которые ее впитывают.

Кендра целует Делайлу в щеку и раз сто благодарит ее за то, что она пришла.

— Я не знаю, куда все подевались, — жалуется она.

Парень с засаленными волосами в полурастёгнутой черной рубашке на пуговицах сенсационно сообщает Кендре, что, вообще-то, сейчас все на крыше запускают фейерверки.

— О, черт! — невнятно протягивает Кендра слова, словно замороженный лимонад. — Мы должны подняться туда!

Он смотрит на Делайлу и поднимает брови.

— Секунду назад она не хотела идти. Вот с чем мне приходится сталкиваться. Но вам, ребята, нужно выпить и подняться на крышу. Кто-то ездил в Пенсильванию и привез до хрена фейерверков.

— Черт возьми! — говорит Уилл. Роза закатывает глаза и берет его за руку. Уэйд хватает бутылку водки и смешивает ее с лимонадом для нас. Я хватаю вторую бутылку и выливаю содержимое себе в рот. Горло горит, как и глаза Делайлы.

— Полегче, девушка-ковбой, — говорит она и отнимает бутылку от моих губ.

Я открываю рот в знак протеста, но потом говорю Уэйду:

— Сделай мне покрепче, пожалуйста.

Затем мы поднимаемся все выше и выше, на крышу здания.

Водка проходит по моим венам. Люди сбиваются вместе, чтобы было теплее, а в это время в небо выстреливают искры красного, оранжевого, желтого и зеленого. Они хлопают и шипят, и все вокруг кричат, веселятся и болтают. Роза наблюдает за Уиллом. Делайла делает обход, здороваясь с людьми, которых я никогда раньше не видела. Я вижу Эмпайр-Стейт-Билдинг. Мой отец всегда говорил, как ему нравится, что можно видеть здание из любой части города. Где бы ты ни был. Ты всегда можешь найти дорогу домой.

Сегодня небоскреб освещен зеленым.

Глотаю оставшуюся часть своего напитка, в основном, чтобы согреться. В основном. Отчасти, чтобы заставить себя забыть этот телефонный звонок. «Забыть» — звучит сейчас отлично. В любом случае, самый простой вариант. Крик и вихрь фейерверка врывается мне в уши. Я приближаюсь к краю.

Рядом со мной стоит парень, укутанный в спальный мешок и курящий сигарету. Мы ловим взгляды друг друга, и он улыбается:

— Привет.

— Привет, — отвечаю я и вспоминаю свою идею поцеловать кого-то другого, но быстро проглатываю это. Я осматриваю неясные очертания крыш домов и огней.

— Знаешь, если увидеть, как выключат свет на Эмпайр Стейт Билдинг, можно загадать желание?

Я снова смотрю на него. Он продолжает вглядываться вперед. На его лице отблеск оранжевого света, и когда он поворачивает голову в мою сторону, то становится наполовину в тени.

— Это то, чего ты ждешь? — спрашиваю я.

— Небольшой перекур, — говорит он, разгоняя дым.

Мы поворачиваемся друг к другу, и на секунду наши взгляды сомкнулись. Глаза в глаза. Трепет, появившийся внутри, может заставить меня уплыть. Я оглядываюсь вокруг, в надежде отыскать кого-то, кто закатал бы меня обратно в асфальт и гравий. Но я сама по себе. И откуда взялось это чувство?

— Тогда не буду тебе мешать. Извини, — говорю я. Сама не уверена, за что извиняюсь. За вторжение в его пространство? За то, что помешала его перекуру? Или, может быть, за то, что чувствую то, чего, вероятно, не существует. То, что сама пытаюсь вызвать.

— Я не это имел в виду, — говорит он. Его рот такой притягательный.

— Пожалуй, мне надо найти своих друзей.

— Ладно, — говорит он. И, когда я начинаю уходить, то слышу его слова:

— Но ты должна знать, что эти желания всегда сбываются.

— Что?

Он показывает на здание и снова улыбается. Кажется, меня могло бы затянуть в эту улыбку, и я никогда не нашла бы выход. А может, мне это померещилось.

— Наверное, твое желание очень важное, — продолжаю я разговор.

— Почему это?

— Потому что ты здесь.

— И ты тоже.

Мы оба здесь.

И в этот момент с его плеч соскальзывает спальный мешок. Я тянусь схватить его. И он тоже. Но мы оба промахиваемся и вместо мешка ловим руки друг друга. Чувствую едва заметный разряд и быстро одергиваю руку обратно. Спальный мешок падает к нашим ногам.

Я отворачиваюсь посмотреть на Эмпайр-Стейт-Билдинг.

Все еще светится.

Распространяя свет в беззвездную ночь.

Поднимаю спальный мешок и протягиваю своему собеседнику.

— Возьми ты, — говорит он. — Здесь очень холодно.

Электрический удар превращается в озноб. Он прав. Здесь холодно. Я вижу Розу. Она стоит рядом с Уиллом, который поджигает петарды и, когда они взрываются в небе, бегает по кругу, словно собака. Роза кричит ему, чтобы он не направлял петарды на людей на крыше.

— Мы могли бы вместе укрыться — говорю я, не раздумывая. Но, как только слова слетают с моих уст, мне хочется вернуть их обратно. Я наблюдаю, как тени и вспышки света озаряют его лицо, и желаю просто зарыться в одеяло, пока он не исчезнет. Разделить?

— Звучит отлично, — говорит он, укрывая нас нижней фланелевой стороной спального мешка.

Я молчу. Прислоняюсь к нему телом и позволяю себе глубоко погрузиться в окружающее нас тепло, в алкоголь, наполняющий нашу кровь, в дыхание и пар незнакомцев.

— Твой напиток кончился.

Смотрю в свой пустой стакан.

— Кажется, я слишком быстро его выпила.

— Хочешь еще чего-нибудь?

Да, хочу. Очень, очень хочу. Мне нужно что-то другое. Хочу узнать, что значит почувствовать что-то еще. Хочу понять, какое это чувство без Питера. Хочу доказать Питеру, что могу существовать без него, если ему так хочется.

— Можем пойти и вместе остаться под спальным мешком.

— Звучит заманчиво, — говорит он.

— Стоп. Как насчет твоего желания? — Мы оба снова смотрим на зеленое светящееся здание. У меня есть несколько вещей, которые я могла бы пожелать для себя.

— Я ждал этого. — Он пахнет дымом и лимоном.

— Давай подождем, — говорю я одновременно с его фразой:

— Но все в порядке.

На этом мы и останавливаемся.

— Все в порядке, — повторяет он снова. — Они выключают свет каждую ночь. Всегда есть завтрашний день.

Всегда есть завтра. Всегда есть прямо сейчас.

Мы возвращаемся к лестнице, чтобы спуститься в квартиру Кендры. Делайла хватает меня за плечо сквозь спальный мешок.

— Джен, ты куда?

— О, Дэл, привет. Этот парень возвращает меня к алкоголю, — слова сплетаются воедино.

— Кто этот парень?

Я смотрю на него. У него волнистые каштановые волосы, немного лохматые и грязные. У него длинная щетина, как будто он не брился уже дней 5, и его губы мокрые, словно он только что облизал их. В его лице есть что-то темное и глубокое, пока он не улыбнется. Я никогда не целовала парня с растительностью на лице.

— Я — Сэт.

— Это — Сэт.

Глаза Делайлы сейчас похожи на прожекторы, освещающие нас:

— Кажется, я уже видела тебя раньше.

— Мне тоже так кажется, — говорит он.

— В школе?

— Возможно.

— Делайла, все в порядке, мы сейчас вернемся.

Потом на крышу через люк, спотыкаясь, пролезает Кендра.

— Делайла! — визжит она. — Ты когда сюда попала? Ты знакома с моим парнем, Сэтом?

— Я не ее парень, — шепчет мне Сэт. — Она просто пьяна.

Он притягивает меня ближе.

— Мой парень Шон. Вот что я сказала! — Кендра прижимается к другому парню, и порядок, кажется, восстановлен.

Мне нравится рука Сэта, обнимающая меня за талию.

Затем я слышу слова Делайлы:

— Если ты не вернешься через двадцать минут, я пойду тебя искать.

Демонстрирую Делайле знак «слово скаута».

— Я серьезно, Джен.

Машу ее беспокойству «до свидания», и мы с Сэтом продолжаем наше путешествие. Он идет сзади, его руки на моих бедрах. Я прыгаю, прыгаю, прыгаю вниз на каждую ступеньку и чувствую его.

Мы почти целуемся, но все-таки нет.

Думаю, сейчас это произойдет в любом случае.

Его дыхание бьет по моим губам.

Я отскакиваю.

Когда мы добираемся до квартиры, там никого нет. Все еще остались на крыше. Не представляю, как они там согреваются. Мы смешиваем еще выпить, не снимая спального мешка с плеч, словно плащ. Плащ на двоих.

— Тебя зовут Дженнифер? — спрашивает Сэт.

— Что?

— Делайла назвала тебя Дженн.

— О, это Дженезис, Джен.

— Дженезис. Круто. Яркое имя.

— Да, мои родители любили музыкантов. А бабушка и дедушка любят все, что касается Бога.

— Дженезис, — повторяет он.

Я делаю большой глоток водки-лимонада, и напиток, вспыхивая, расходится по моим венам. Наши глаза встречаются. Сэт наклоняется к моим губам. Преграждаю его путь своим стаканом. Он меняет маршрут и приближается к моей шее Я позволяю ему. Допиваю все, что у меня осталось. Все мое тело дрожит. Затем мы целуемся и ныряем на кухонный пол, все еще окутанные плащом — спальным мешком. Дыхание Сэта с привкусом сигарет. Я превращаюсь в лужу, которую он вытирает.

Это для тебя, Питер.

Я теряю себя в этом поцелуе. Произошел взрыв, и мы единственные, кто остался на Земле. Прижимаюсь всем телом к нему и пробегаю пальцем по кнопке на его джинсах. Хочу этого прямо сейчас. Я одержима. Мне нужно что-то еще. Нечто новое. Он убирает мою руку, но продолжает целовать меня. Делаю еще одну попытку, и он вновь отталкивает, но уже немного сильнее.

— Не торопись, — говорит он, не прекращая губами ласкать мои губы.

— Не могу, — говорю я.

— Не можешь что?

Он тяжело дышит.

— Просто не могу.

Я тоже запыхалась.

Он отодвигается от меня и упирается в шкафчик.

— О. — Я складываю руки вместе на коленях. Реальность подкрадывается.

— Хочешь еще выпить?

Я киваю. Он наливает еще.

Никакого алкоголя. Вот что сказано в инструкции. А я пью так, будто это может восстановить все, что разорвало меня на части.

Также никакого секса.

Между нами повисает неловкость. Я могу смять ее в пальцах, как пластилин.

— Извини, веду себя сейчас как полная дура, — говорю я.

Я имела в виду, что совсем потеряла над собой контроль. Питер делал меня цельной. Без Питера я избиваю девушек в туалете и позволяю мужчинам с растительностью на лице целовать меня в шею и наливать мне выпить, а затем захожу слишком далеко.

— Ты — не дура.

— Да уж. Прости.

— Не извиняйся. Мне нравится. Я хочу этого. Поверь. Ты на самом деле выглядишь очень круто. И ты великолепна.

Мы соприкасаемся кончиками пальцев и закрываем глаза. Во взгляде нарастает давление. Воздух становится тоньше. Мы становимся тяжелее. Притяжение становится сильнее. Невозможно объяснить и невозможно распознать: страх это, или возбуждение, или что-то еще, что толкает вас к кому-то другому. На этот раз никаких остановок.

Так что я ныряю обратно.

В Сэта.

И мы смешиваемся друг в друге словно водка и лимонад.

 

Конец первого акта.

 

АКТ II

СЦЕНА 1

 

(Действие происходит на кухне Питера. На сцене ДЖЕНЕЗИС очень быстро пьет что-то из высокого стакана).

МИССИС СЭЙДЖ: Еще лимонада?

(ДЖЕНЕЗИС и ПИТЕР обменяются взглядами).

ДЖЕНЕЗИС: Да, спасибо. Наверное, мне очень хочется пить.

(Миссис СЕЙДЖ поджимает губы).

ПИТЕР: Все нормально. На улице слишком жарко.

МИССИС СЭЙДЖ: Пойдемте, сядем. Я испекла печенье.

(ДЖЕНЕЗИС удивляется, на какую планету она попала).

МИССИС СЭЙДЖ: Итак, Дженезис, расскажи о своей семье.

ПИТЕР: Мама.

МИССИС СЭЙДЖ: Что? Это нормальный вопрос. Разве не так, Дженезис?

ДЖЕНЕЗИС: Они не делают свежеиспеченное печенье, это точно.

МИССИС СЭЙДЖ: Ну, это очень плохо.

ДЖЕНЕЗИС: Да, так и есть.

ПИТЕР: Дженезис, если не хочешь, не обязательно рассказывать о своей семье. Мама, мы обсуждали это.

(ДЖЕНЕЗИС нерешительно мнется. Младший брат ПИТЕРА, ДЖИММИ, входит и хватает с тарелки сразу три печенья).

МИССИС СЭЙДЖ: В этом доме не ведут себя как хулиганы.

ДЖИММИ: Да блин! Я умираю с голоду!

МИССИС СЭЙДЖ: Язык!

ПИТЕР: Джимми, это моя девушка, Дженезис.

ДЖИММИ: Мы встречались. Я знаю твою сестру.

ДЖЕНЕЗИС: Да, конечно. Она приходила на одну из вечеринок по поводу твоего дня рождения, ведь так?

ДЖИММИ: Точно! В Музей естественной истории.

МИССИС СЭЙДЖ: Насколько мне помнится, никто не пришел забрать ее, пока мы не вернулись домой.

ДЖЕНЕЗИС: Я ее забрала.

МИССИС СЭЙДЖ: Верно. С опозданием. Я никогда не встречалась с твоими родителями. Ты сказала, что твоего отца в те выходные не было в городе, он уехал по делам.

ДЖЕНЕЗИС: Он был драматургом. Поэтому иногда ему приходилось ездить в Нью-Йорк.

МИССИС СЭЙДЖ: Драматург. Хм.

ДЖИММИ: Почему Элли не было в школе?

ПИТЕР: Ты знаешь ответ на свой вопрос.

ДЖИММИ: Прости.

(Миссис СЭЙДЖ прочищает горло).

МИССИС СЭЙДЖ: Джимми, я сомневаюсь, что ты выполнил свою домашнюю работу.

ДЖИММИ: Ты права! Поэтому я и спустился за пищей для мозгов.

(Он тянется за другой кучкой печенья, и ДЖЕНЕЗИС смеется).

ДЖИММИ: Передашь ей от меня привет?

ДЖЕНЕЗИС: Конечно.

ДЖИММИ: Без нее все по-другому.

ДЖЕНЕЗИС: Я тебя понимаю.

МИССИС СЭЙДЖ: Ладно, Джимми, достаточно.

ДЖИММИ: До встречи!

(Он уходит).

МИССИС СЭЙДЖ: Так где была твоя сестра?

ПИТЕР: Мам, можешь просто задать ей вопросы о ней, а не обо всем, что мы с тобой уже обсудили?

ДЖЕНЕЗИС: Все нормально.

МИССИС СЭЙДЖ: Да, Питер, все в порядке. Ваша семья ходит в церковь?

ДЖЕНЕЗИС: Вы не обсуждали эту часть?

ПИТЕР: Дженезис, почему бы тебе не рассказать ей о... книге, которую ты читаешь.

ДЖЕНЕЗИС: Гм?

ПИТЕР: Или…

ДЖЕНЕЗИС: Что я…?

ПИТЕР: Дженезис — волонтер, она читает пожилым людям.

МИССИС СЭЙДЖ: Это замечательно!

ДЖЕНЕЗИС: Ну, только однажды, потому что это было нужно мне для занятий.

МИССИС СЭЙДЖ: Ясно.

ДЖЕНЕЗИС: Я не много делаю.

МИССИС СЭЙДЖ: Ясно.

ПИТЕР: Это неправда. Ты читаешь. Ты любишь океан. Ты любишь острую еду. И театр.

ДЖЕНЕЗИС: Раньше. И, в любом случае, что в этом хорошего?

ПИТЕР: Ты заботливая. И внимательная.

МИССИС СЭЙДЖ: Я надеюсь, что это приведет к какой-нибудь цели в будущем.

ПИТЕР: Ты хорошо заботишься о своей матери.

МИССИС СЭЙДЖ: Она больна?

ПИТЕР: Достаточно. Это интервью, наконец, может быть закончено, пожалуйста?

МИССИС СЭЙДЖ: Полагаю.

ДЖЕНЕЗИС: Мы не ходим в церковь, миссис Сэйдж. Мои бабушка и дедушка берут нас туда иногда, когда мы остаемся с ними, но мои родители, или... эм… моя мама этого не делает.

МИССИС СЭЙДЖ: Ты всегда можешь присоединиться к нам по воскресеньям.

ДЖЕНЕЗИС: Спасибо, миссис Сэйдж.

ПИТЕР: Ладно, мам, мы будем наверху. Пойдем.

ДЖЕНЕЗИС и МИССИС СЭЙДЖ: Приятно познакомиться. Дверь оставьте открытой.

(Они выходят. Миссис СЭЙДЖ наклоняет голову).

(Свет гаснет. Конец сцены).