Период восстановления может варьироваться

Я возвращаюсь в комнату. Роза сидит на полу, прислонившись к кровати и что-то печатает в телефоне. Сползаю вниз рядом с ней.

— Ты в порядке? — спрашивает она, положив телефон на ковер экраном вниз.

— В порядке? В порядке. Разве я в порядке?

— Как ты себя чувствуешь? — говорит она. — Как тебе нужно позаботиться о себе?

— Думаю, просто отдохнуть.

Роза меняет тему:

— Можно тебя кое о чем спросить?

— Да.

Она останавливается и смотрит на мой живот.

— Было больно?

— Операция?

— Да.

Было ли это больно? Сейчас все болит. Даже те места, которые физически не пострадали. Я погружаюсь в воспоминания. Щелчок. Скольжение. Напряжение. Звук резиновых перчаток и металлических колес по плиточному полу. Дрожь в коленях и бедрах.

— Тебе не обязательно отвечать.

— Это было быстро.

Роза кивает.

— И определенно это было неприятно. Спазмы. Но на самом деле не такие уж сильные. И все были очень милы.

— Я должна была быть с тобой. А не он.

— Я, типа, хотела сделать это и обо всем забыть.

— Джен, тебе не обязательно все время быть такой сильной. Это нормально, когда люди разговаривают.

Мой телефон вибрирует в сумке. Мы с Розой смотрим друг на друга. Затем я карабкаюсь за ним, чтобы успеть принять вызов.

Должно быть, это Питер. Наконец-то он пытается найти меня. Мы паниковали раньше времени. Мы все знаем, где должны быть. «Я прощаю его, я прощаю его, я прощаю его», — прокручиваю в голове, отчаянно разыскивая мобильник.

Но прежде, чем мои пальцы находят его, вибрация прекращается. Роза забирает у меня сумку и с легкостью достает оттуда телефон, будто он лежал сверху. Она смотрит на пропущенный вызов, потом на меня и качает головой.

Бабушка.

Я знала, что бабушка объявится после того, как я воспользовалась кредитной картой.

Телефон снова звонит у меня в руке, и я отклоняю вызов. Сейчас я не в состоянии. Ничего не могу поделать. Не могу справиться с одиночеством и не могу иметь дело с тем, кто предает меня. Это несправедливо. Сколько, черт возьми, жизненных уроков мне нужно выучить до восемнадцати лет? Такое чувство, будто я что-то знаю. Почему не может Вселенная, или Бог, или тот, кто помогает нам двигаться вперед, дать мне небольшой шанс? Некоторые люди моего возраста никогда не сталкивались со смертью. Никогда не влюблялись. Никогда не разбивались на миллион кусочков.

— Ну, так вы типа... — Роза прерывается, не закончив предложение.

— Что?

— Вы теперь расстались?

И тут я чувствую поражение. Все. Все внутри у меня будто превращается в желе. И откуда-то из самой глубины поднимаются слезы.

— Что случилось? — спрашивает мама, появляясь в дверях.

Но я продолжаю плакать. Плачу, плачу, плачу, пока слез совсем не остается. А потом, клянусь, плачу воздухом. Пока и воздух не заканчивается. Почемупочемупочемупочмупочемупочемупочему?

Я НЕ в порядке.

Я не в порядке, черт подери.

Я.

Не.

В ПОРЯДКЕ.

— Кажется у меня не все хорошо.

— Все хорошо, — говорит Роза и проводит рукой по моим волосам.

Это не так. Я не в порядке. Моя мама здесь. С нами. Она обнимает меня. Слишком много рук, объятий, ртов и…

— Нет, правда, не могу дышать, словно что-то давит мне на грудь. Это сердце. Мое сердце.

— Приготовить тебе чай?

— Не уходи. Не уходи. Не оставляй меня.

— Я здесь, Джен. Я рядом.

— Мы не расстались.

Роза собирает мои волосы в хвост и убирает с моего лица.

— Мы не расстались. Люди не расстаются без разговора, верно? Ведь мы еще вместе, Роза? Это просто ссора или типа того?

— Что случилось, дорогая? — спрашивает мама.

— Это просто ссора, правда? Недоразумение?

Теперь я на ногах.

Роза по-прежнему не отвечает. Она встает передо мной. Мама стоит рядом.

— Я должна пойти к нему домой.

— Не думаю, что это хорошая идея.

— Он нужен мне.

— Джен, он бросил тебя.

Мать дергает меня за ногу как маленькую девочку. Пытается вернуть обратно.

У меня снова звонит телефон.

— Почему моя мать звонит тебе?

— Мам, что ты все еще здесь делаешь? Почему ты выбираешь именно сегодняшний день, чтобы проявить заботу?

— Дженезис, то, что ты говоришь, ужасно, — произносит Роза.

Кому какое дело, если, несмотря на то, что он со мной сделал, я все еще хочу быть с ним? Наши отношения — это нечто большее. Мы выше этого. Я не могу держать это в себе. Не могу. Если я сейчас все не выплесну, то уверена, что взорвусь. Поэтому, когда все крошечные молекулы воды, составляющие мое тело, перемешиваются, нет, взбиваются вместе, даю себе волю. Я превращаюсь в сокрушительную волну прямо на полу своей спальни и все, о чем могу думать, это

бить

все

на

своем пути.

Я толкаю Розу.

Так сильно, как могу.

Она падает на пол.

— Господи, Дженезис!

Роза поднимается.

— Какого хрена ты это сделала?

И я не могу ей ответить. Я не знаю. В данную минуту действительно ничего не осознаю. Ничего. Ни комнату, в которой нахожусь. Ни подругу передо мной. Ни мать на полу. Ни человека в моем теле. Все вместе заворачивается в серые спиральные волны.

— Да что с тобой не так?

Я

Не

В порядке.

Где он?

— Алло?

Мама действительно отвечает на мой телефон?

— Мама!

— Я не уверена. Не знаю, где она была.

— Дженезис, тебе нужно успокоиться.

Затем ко мне тянутся руки, люди говорят, что мне делать. Все жужжит и воет. А я должна найти свой собственный путь. Должна найти свой путь обратно к нему. Мне необходимо поговорить с ним о том, о чем не хочется. Я должна пойти к нему.

Так я и делаю. Выбегаю из дома, оставив Розу и маму в этом непонятном вихре.

 

АКТ I

СЦЕНА 4

 

(Сцена происходит в больничной столовой. Очень яркий свет. Несколько посетителей сидят в одиночестве, потягивая кофе или ковыряют кусочки фруктов. ПИТЕР и ДЖЕНЕЗИС несут подносы).

ПИТЕР: Столик на двоих, миледи?

ДЖЕНЕЗИС: Как! Да, спасибо. Может быть, у окна?

(Они оглядываются и смеются).

ПИТЕР: Теперь смотрите сюда, мадам. Мы очень серьезно относимся к декору нашего ресторана, и для того, чтобы вы получили надлежащее впечатление от больничного кафе, мы построили ресторан под землей. Так что, боюсь, посадка около окна на данный момент невозможна. Но, может быть, я могу заинтересовать вас столиком с легким доступом к бару с овощными блюдами?

ДЖЕНЕЗИС: Как скажешь.

(ПИТЕР отодвигает стул для ДЖЕНЕЗИС. Она разыгрывает небольшое колебание).

ДЖЕНЕЗИС: Прости, что не смогла взять тебя с собой.

ПИТЕР: Не извиняйся. В зоне ожидания довольно внушительная коллекция журналов.

ДЖЕНЕЗИС: Прости, что так долго.

ПИТЕР: Все нормально.

ДЖЕНЕЗИС: Прости, что тебе пришлось прийти сюда.

ПИТЕР: Хватит. Ты не заставляла меня приходить сюда. Ты не заставляла меня делать ничего из того, чего бы я не хотел.

ДЖЕНЕЗИС: Зачем ты это делаешь?

ПИТЕР: Что? Пригласил тебя на свидание в этот прекрасный ресторан?

ДЖЕНЕЗИС: Свидание?

ПИТЕР: Признаю, что это не самое обычное первое свидание, но да, это наше первое свидание.

ДЖЕНЕЗИС: Я никогда раньше не была на свидании.

ПИТЕР: Никогда?

ДЖЕНЕЗИС: Нет. Конечно, я тусовалась в компаниях и все такое, но никогда не ходила в кино, ресторан или что-то в этом роде. С парнем.

ПИТЕР: Хорошо, тогда давай проведем его как надо.

ДЖЕНЕЗИС: Как надо?

ПИТЕР: Да. Знаешь, цель первого свидания — узнать человека поближе и посмотреть, подходят ли они друг другу.

ДЖЕНЕЗИС: Откуда ты такой эксперт по свиданиям?

ПИТЕР: Я же говорил тебе. В приемной лежит куча журналов как раз для такого молодого человека вроде меня, чтобы изучить все тонкости свиданий.

ДЖЕНЕЗИС: Думаю, у тебя было достаточно времени, чтобы стать экспертом.

ПИТЕР: На самом деле я не эксперт.

ДЖЕНЕЗИС: О.

ПИТЕР: Давай поиграем в игру «Двадцать вопросов».

ДЖЕНЕЗИС: Например, это больше, чем хлебница? Такие двадцать вопросов?

ПИТЕР: Давай сделаем версию «первое свидание».

ДЖЕНЕЗИС: Ты придумал это.

ПИТЕР: Конечно. Что такое хлебница?

ДЖЕНЕЗИС: Понятия не имею.

ПИТЕР: Сколько тебе лет?

ДЖЕНЕЗИС: Ладно, что за вариант «Первое свидание»?

ПИТЕР: Ты спрашиваешь меня что угодно, и я должен ответить. Потом я спрашиваю тебя. И так далее, до двадцати вопросов.

ДЖЕНЕЗИС: Не знаю, хорошая ли это идея.

ПИТЕР: Почему нет?

ДЖЕНЕЗИС: Не знаю.

ПИТЕР: Гарантирую конфиденциальность.

ДЖЕНЕЗИС: Ты адвокат или типа того?

ПИТЕР: Мой отец — адвокат. Но ты не волнуйся. Мы не станем глубоко копать. Позже у нас будет достаточно времени для более откровенного разговора.

ДЖЕНЕЗИС: Что ты хочешь знать обо мне?

ПИТЕР: Подожди, ты готова начать?

ДЖЕНЕЗИС: Думаю, да.

ПИТЕР: Ладно, тогда давай начнем с простого. Если бы прямо сейчас можно было бы съесть что угодно, а не этот увядший салат «Айсберг», к которому ты не притронулась с того момента, как мы сели, что бы это было?

(ДЖЕНЕЗИС задумывается).

ПИТЕР: Говори первое, что приходит тебе в голову.

ДЖЕНЕЗИС: Ладно. Индийская еда из Карри в городе.

ПИТЕР: Хорошо.

ДЖЕНЕЗИС: С моим папой.

(ПИТЕР кивает. Они сидят мгновение).

ДЖЕНЕЗИС: На Манхэттене целая улица индийских ресторанов. С рождественскими огнями и хозяевами, стоящими на тротуаре даже зимой и пытающимися заманить вас внутрь. Отец возил нас туда. Он позволил нам с сестрой выбрать ресторан. Мой выбор исходил из того, у кого на вывеске был наиболее острый перец. Мы с Элли смеялись, когда официант предлагал нам вино. И еда, ну, как мне кажется, самая вкусная, какую я когда-либо пробовала.

ПИТЕР: Твой ответ гораздо лучше, чем я ожидал.

ДЖЕНЕЗИС: Ожидал худшего?

ПИТЕР: Это и есть прелесть двадцати вопросов. Ладно, твоя очередь спрашивать.

ДЖЕНЕЗИС: Я могу задать тот же вопрос?

ПИТЕР: Конечно, если хочешь.

ДЖЕНЕЗИС: Ладно, что бы ты сейчас съел? Или тебя устраивает это блюдо с куриными палочками?

ПИТЕР: Ты уже задала свой вопрос.

ДЖЕНЕЗИС: Что?

ПИТЕР: Ты сказала: «Могу ли я спросить то же самое?» Это вопрос.

ДЖЕНЕЗИС: Так не честно.

ПИТЕР: Я шучу. Мой ответ не столь прекрасен, как твой.

ДЖЕНЕЗИС: Ну и что?

ПИТЕР: Я бы предпочел пиццу.

ДЖЕНЕЗИС: Это так по-мальчишески.

ПИТЕР: Виновен по всем пунктам обвинения.

ДЖЕНЕЗИС: Я тоже люблю пиццу.

ПИТЕР: Хорошо, тогда у тебя есть работа.

ДЖЕНЕЗИС: Какая работа?

ПИТЕР: Пока мы болтаем, твои должностные обязанности прорабатываются.

ДЖЕНЕЗИС: Мне не нужна работа.

ПИТЕР: О.

ДЖЕНЕЗИС: Нет. Извини. Не так. Я не могу забыть, где сейчас нахожусь. Просто был наплыв реальности.

ПИТЕР: Я знаю. Мне жаль.

ДЖЕНЕЗИС: Давай продолжим игру.

ПИТЕР: Ты уверена? (Она кивает) Ладно, тогда у нас третий вопрос.

ДЖЕНЕЗИС: Да.

ПИТЕР: Это лучшее свидание, на котором ты была?

ДЖЕНЕЗИС (Улыбаясь): Да. Это твое первое свидание?

ПИТЕР: Второе. Первое было в 6 классе, когда я блеванул на Лидию Пинкетт во время катания на карусели.

ДЖЕНЕЗИС: Я помню Лидию Пинкет.

ПИТЕР: После этого она бросила меня.

ДЖЕНЕЗИС: Как быстро. Мы с тобой учились в одном классе, а я даже не знала, что вы были вместе.

ПИТЕР: Быстро и яростно.

ДЖЕНЕЗИС: Ого.

ПИТЕР: Не суждено. Какая твоя любимая книга?

ДЖЕНЕЗИС: «Бойня номер пять». Какой твой любимый цвет?

ПИТЕР: Синий.

ДЖЕНЕЗИС: Мальчик, который любит пиццу и синий цвет.

ПИТЕР: Я полный стереотип.

ДЖЕНЕЗИС: Сомневаюсь в этом.

ПИТЕР: Кем ты хочешь быть, когда вырастешь?

ДЖЕНЕЗИС: Понятия не имею.

ПИТЕР: Серьезно?

ДЖЕНЕЗИС: Абсолютно.

ПИТЕР: Ну, что ты любишь делать?

ДЖЕНЕЗИС: Теперь моя очередь задавать вопрос.

ПИТЕР: Справедливо. Валяй.

ДЖЕНЕЗИС: Кем ты хочешь быть, когда вырастешь?

ПИТЕР: Ты так и будешь повторять мои вопросы?

ДЖЕНЕЗИС: Возможно. Если они мне понравятся.

ПИТЕР: Придется принять это во внимание, когда я задам свой следующий вопрос.

ДЖЕНЕЗИС: Мне стоит бояться?

ПИТЕР: О, да, бойся. Журналист, вот кем я хочу быть, когда вырасту.

ДЖЕНЕЗИС: В газете?

ПИТЕР: Что за газета? Как в былые времена, когда люди привыкли читать новости, напечатанные на бумаге?

ДЖЕНЕЗИС: Не уверена, что что-то выйдет.

ПИТЕР: Так быстро? Ну, по крайней мере, это длилось дольше, чем мое свидание с Лидией Пинкетт.

ДЖЕНЕЗИС: У нас так всегда будет.

ПИТЕР: Назови три вещи, которые ты любишь делать.

ДЖЕНЕЗИС: Это три вопроса.

ПИТЕР: Нет, только один.

ДЖЕНЕЗИС: Ну…

ПИТЕР: Думаю, ты любишь читать.

ДЖЕНЕЗИС: Почему?

ПИТЕР: Я видел, как ты читала в школе.

ДЖЕНЕЗИС: Это хороший способ ни с кем не общаться.

ПИТЕР: Ясно. Так тебе нравится чтение или это просто побег?

ДЖЕНЕЗИС: Это слишком много вопросов.

ПИТЕР: Знаю. Вернемся к первоначальному вопросу. Три вещи, которые ты любишь делать.

ДЖЕНЕЗИС: Ладно, итак. Я люблю читать. Не просто замкнуться. Также люблю плавать в океане. И мне нравится... театр. Ну, раньше нравился.

ПИТЕР: Да уж, вообще не сработает.

ДЖЕНЕЗИС: Что?

ПИТЕР: Девушка, которая читает для удовольствия, любит пряную еду, океан, театр, и жить свободно, не беспокоясь о будущем?

ДЖЕНЕЗИС: К чему ты это?

ПИТЕР: Ты — не стереотип.

ДЖЕНЕЗИС: И что ты думаешь?

ПИТЕР: Если тебе интересно, я мог бы рассказать.

ДЖЕНЕЗИС: Давай продолжим.

ПИТЕР: Чья очередь?

ДЖЕНЕЗИС: Моя. Ты веришь в Бога?

ПИТЕР (Раздумывая над вопросом): Да, верю.

ДЖЕНЕЗИС: Понятно.

ПИТЕР: Это проблема?

ДЖЕНЕЗИС: Это твой вопрос?

ПИТЕР: Да.

ДЖЕНЕЗИС: Нет.

ПИТЕР: Хорошо.

ДЖЕНЕЗИС: Так ты веришь, ну, в эволюцию?

ПИТЕР: Конечно! Ты думаешь, что никто из христиан не верит в эволюцию?

ДЖЕНЕЗИС: Нет… я… извини. Но ты веришь в ад?

ПИТЕР: Да. Ты веришь в Бога?

ДЖЕНЕЗИС: Не уверена.

ПИТЕР: Агностик?

ДЖЕНЕЗИС: Да. Это проблема для тебя?

ПИТЕР: Это твой вопрос?

ДЖЕНЕЗИС: Да.

ПИТЕР: Нет.

ПИТЕР: Почему ты не рассказала мне, как твоя мама оказалась в больнице?

ДЖЕНЕЗИС: Я думала, мы не станем углубляться.

ПИТЕР: Ты не должна отвечать.

ДЖЕНЕЗИС: У нее была плохая реакция на некоторые лекарства.

ПИТЕР: На какие?

ДЖЕНЕЗИС: На новые успокоительные. Они думали, что она пыталась покончить с собой. В какой-то момент я тоже на секунду так подумала. Элли нашла ее. Мама не делала этого. Но не так-то просто вытащить кого-то из психушки.

ПИТЕР: Ничего себе. Тяжело.

ДЖЕНЕЗИС: Да уж, нелегко.

ПИТЕР: Надо думать.

ДЖЕНЕЗИС: На самом деле, сейчас очень напряженное время.

ПИТЕР: Согласен с тобой.

ДЖЕНЕЗИС: Что насчет тебя?

ПИТЕР: А что насчет меня?

ДЖЕНЕЗИС: У тебя есть такой, как бы это сказать... багаж?

ПИТЕР: Так я сказать не могу, но я не идеален.

ДЖЕНЕЗИС: Это то, чего ты хочешь?

ПИТЕР: Это твой вопрос?

ДЖЕНЕЗИС: Да.

ПИТЕР (Взяв ее руки через стол): Да. Очень.

(Свет гаснет. Конец сцены).

 

ВОЗМОЖНЫ СУДОРОГИ

Я по снегу тащусь в Саут-Поинт, где живет Питер. Летом это легкая прогулка, но сейчас мне кажется, что я пытаюсь пробить барьер, сквозь который мне не следует проникать. У меня все горит. Разрывается. Толкает вперед. В морозном холодном воздухе меня окружают пузырьки крови, наполненные жаром. И вот стою возле белого забора, окружающего идеальный маленький дом Питера и его совершенную маленькую семью. Я смотрю на тени, отраженные в окне его комнаты. Я не вижу его грузовика, припаркованного снаружи, но все равно подхожу к входной двери.

Открывает младший брат Питера. Сейчас он выше меня, вытянулся за осень. Его грязные светлые волосы торчат сзади, будто он лежал на спине. Он выходит ко мне на крыльцо, держа дверь приоткрытой чуть позади него, и смотрит из стороны в сторону, избегая взгляда со мной.

— Привет, Джимми.

— Привет.

— Твой брат дома?

Он опускает глаза и смотрит на свои голые ноги, которые, должно быть, замерзли на улице.

— Нет.

Я стараюсь заглянуть ему за спину.

— Клянусь! Сама можешь посмотреть!

Он распахивает дверь шире, и я вижу телевизор. На экране какое-то шоу экстремальных видов спорта. На журнальном столике разбросаны снеки. Огромная серая кошка сидит на спинке дивана, облизывая лапы. Она останавливается и смотрит на нас с застывшей в воздухе лапой.

— Где он?

Все, что Джимми может сделать, это встряхнуть головой и прикрыть дверь обратно.

— А ваша мама дома?

— Нет, я один. — Он снова распахивает дверь. — Серьезно!

— Где твоя мама?

Я чувствую себя частным детективом или типа того. Пытаюсь сломить этого бедного парня, который явно не хочет быть вовлеченным.

— Вообще-то, она работает.

Работает. Занятая миссис Сейдж с ее пропагандистским сообществом и церковными группами, с ее благотворительными вечерами и обедами. Работа. Питер всегда говорил мне, что у меня узкий взгляд на нее: она на самом деле делала много хорошего для общества, а я была слишком жестока с ней. Я жестока с ней? Забавно.

— Что сегодня?

— Волонтерство.

— Где?

— Эсбери-Парк, — он глубоко дышит и смотрит вниз, в пол. — Джен, я буду скучать по тебе.

— Скучать по мне?

Я понимаю, что означают его слова, и не знаю, смогу ли вынести, услышав это именно от Джимми Сейджа. И все же я пересиливаю себя.

— Мне жаль, что он так поступает.

Мне хочется выжать из этого парня все ответы. Настоятельно потребовать, чтобы он рассказал то, что мог подобрать из подслушанных разговоров или, возможно, даже то, что Питер сказал непосредственно ему. Но я просто спрашиваю:

— Не мог бы ты сказать мне, где он?

— Этого я не знаю, но... — и это последнее «но» он тянет, будто падает с обрыва. Н-о-о-о-о-о-о-о-о…

Может, мы падаем вместе.

— Что «но»?

Со стороны я могу показаться спокойной, но уверяю вас, когда прыгаю с этой скалы и теряю высоту, в моей груди нарастает безумное давление.

— Я знаю, что он с Ванессой.

И я падаю в холодную, твердую грязь.

Джимми неловко и свободно обнимает меня. Мне не хочется признаваться, что приехать сюда было плохой идеей. До того, как я подошла к этой двери, у меня было тело. Теперь же я — месиво из поломанных костей.

Я поворачиваюсь, чтобы уйти, но он хватает меня за руку. Я оборачиваюсь.

— Дженезис?

— Да?

Он делает еще один глубокий вдох, а затем говорит:

— Элли когда-нибудь вернется домой?

— Не уверена в этом, Джимми.

Джимми отбрасывает этот ответ, будто он знал, что я отвечу именно так. А потом выпрямляется.

— Я скучаю по ней.

Я помню, как оба они были странными научными детьми, которые собирали жуков и изучали их. Они были так взволнованы, когда нашли американского жука-нефтяника. Они оба получили волдыри от какого-то химического вещества, которое эти жуки выделяют при раздражении.

— Она очень счастлива в городе с бабушкой и дедушкой.

Он кивает.

— Думаю, я тоже был бы счастлив.

— Так много тараканов нужно изучить.

— Знаешь, тараканы могут жить неделями без головы? — говорит он, улыбаясь мне во весь рот.

— Это отвратительно.

— Может быть, в следующий раз, мама отвезет меня в Музей Естественной Истории, и я увижу ее.

— Возможно.

Я скучаю по Элли. Скучаю по тому, как она думала, что пончики пахнут муравьями, и как она никогда не хотела чистить зубы, и как она всегда хотела смотреть старые детективные фильмы вместо мультиков.

— Когда она в следующий раз приедет, я дам знать тебе, договорились?

Он кивает.

— Хочешь, я скажу Питеру, что ты приходила?

Я пожимаю плечами, потому что действительно не знаю. Питер чувствуется призраком.

— Эй, Джимми.

— Да?

Позаимствовав реплику у Уилла Фонтейна, я говорю:

— Парень, не воспринимай никакое дерьмо из общества.

Он снова улыбается, и я ухожу.

Роза сидит в машине на обочине подъездной дорожки. Она приехала сюда вслед за мной.

— Если ты пойдешь пешком, у тебя будет пневмония. Пожалуйста, не упрямься и позволь мне отвезти тебя домой.

И тогда я снова чувствую приближение лавины слез, но пытаюсь побороть себя. Мне удается это с трудом. Я должна перестать жалеть себя. Мы молча сидим в машине. Восстанавливаем дыхание. Мое дыхание? Восстанавливаем мои кости обратно после падения. На дорогу перед нами въезжает машина.

Я наклоняюсь, чтобы меня не было видно.

Спрятав голову между колен я говорю:

— Кто там? Это он? Он нас видит?

— Это не он.

Зачем мне от него прятаться? Я пришла сюда поговорить с ним. Поднимаю голову, но слишком рано. Машина не двигается. Она стоит в нижней части подъездной дорожки, как хищник в ожидании добычи. Или пытается выяснить, какие преследователи припаркованы перед домом. Но это точно не грузовик Питера.

— Поехали! Поехали!

Роза резко газует, чтобы слинять подальше от обочины. Пронзительный звук, похожий на скрежет, звучит в моих ушах, когда я глазами встречаюсь с человеком на водительском сиденье: миссис Сейдж. Она прищуривается, чтобы рассмотреть сквозь отражение в стекле, кто сидит за рулем. Наши взгляды встречаются, и, в тот момент, как мы отлетаем, несомненно оставляя искры, она узнает меня, и ее глаза расширяются.

— Роза! Зачем ты это сделала?

— На самом деле я не думала, что это может случиться! Я думала, такое бывает только в кино. Думаешь, типа, я знаю, как сваливать?

Я оглядываюсь и смотрю, как машина миссис Сейдж становится все меньше и меньше, пока мы не поворачиваем за угол и не выезжаем на главный бульвар.

А потом мне хочется сжаться внутри своего унижения.

— Куда мы направляемся? — спрашивает Роза у меня.

— Можем поехать к океану? Мне сейчас это так нужно.

И мы едем туда. Возвращаемся в мой район и сворачиваем к пляжу.

Ближе к воде поднимается ветер. Он скользит по моим ушам, будто я в чьем-то выдохе бегу сломя голову. Мы пролезаем под ограждением, проходим набережную и заснеженные дюны. Я знаю, что есть тропинка, и нам не следует идти по дюнам, но сейчас я могу идти только прямо.

Прямо по курсу.

Наши кроссовки скрипят по снегу, засыпавшему песок. Идем туда, где вода набегает на снег, а потом возвращается обратно в океан. Я пристально всматриваюсь в серое и синее, пока не перестаю понимать, где заканчивается океан, а где небо, облака, земля и пространство захватывают свою власть.

Роза обнимает меня за талию и прижимается ко мне сбоку. Как интересно, с ней я чувствую себя по-другому. Все изменилось. Мое тело, когда я была беременна: например, моя грудь увеличилась почти в два раза. Но теперь она сдулась. Вернулась к тому, какой была. Снова поднимается ветер, разметав волосы Розы по лицу. Она поправляет их. Я закрываю глаза и чувствую, как мои волосы хлещут меня по щекам.

Миссис Сейдж знает, что случилось? Почему мы расстались?

Мы продолжаем смотреть вперед. Туда, за океан, где все сливается в серое.

— А помнишь, мы писали имена мальчиков на песке и наблюдали, как волны смывали их в океан? — спрашивает Роза.

Я не отвечаю, но помню.

— Что там произошло, Джен?

— Ничего.

Океан ничего не ждет от меня. И это мне нравится в нем больше всего.

— Ничего?

— Как думаешь, миссис Сейдж видела нас?

— Н-у-у-у, кажется, мы разбудили всех соседей.

— О боже.

— Ничего страшного, Джен.

— Думаешь, это не имеет большого значения? То, что мы так сильно перепсиховали и сбежали от женщины, которая итак уже думает, что я сумасшедшая?

— Ты права. Это было ужасно.

Мы какое-то мгновение молча обдумываем, а потом обе одновременно разражаемся смехом.

— Такое дерьмо действительно происходит только в кино.

— Добро пожаловать в мою жизнь. Хотя мне не кажется, что это кино. Скорее, трагическая постановка.

— Да, это больше похоже на правду. Что произошло до того, как мы слиняли?

— Джимми сказал, что сожалеет, что Питер так со мной поступает.

— Как?

— Расстается со мной, наверно. Он также сказал, что сейчас Питер с Ванессой.

Роза поднимает брови.

Я сижу на песке. Холодно и мокро, но мне все равно. Потом меня будто что-то ударило:

— Думаешь, они с Ванессой вместе?

— Честно говоря, не знаю. Хотя я их видела.

— Правда?

Это холоднее, чем земля подо мной.

— Не знаю, Джен. У нее всегда были скрытые мотивы. Ты же знаешь.

— Я не связала это вместе. Например, что она рассказала историю о моем отце, чтобы рассорить нас? Настроила его мать против меня, чтобы ослабить наши отношения? Чтобы она могла действовать? Это безумие.

— Кто знает? Может, и так, а, возможно, нет. Хотя это довольно бессовестно.

В этом есть смысл. Вполне логично, что, если бы Ванесса выдала мой самый темный секрет, это заставило бы Питера выбрать свою семью и их убеждения насчет меня. И тогда она будет там, чтобы поймать его? Это параноидальная психическая фигня? Или как?

Роза берет ракушку и зачерпывает ею песок.

Я знаю, что он нравился Ванессе раньше, еще до того, как мы начали встречаться. Знаю, что когда мы стали вместе, ее это ранило. Но ведь прошло столько времени с тех пор!

Я встаю и сильнее натягиваю свой капюшон.

— Хотя, может, и нет, — говорит Роза. — Иногда люди не так расчетливы. Иногда ты не предполагаешь, какой ущерб собираешься причинить. Люди не думают.

Ванесса предполагает. И думает. А с ее сладкой, как пирожное, внешностью, ее никто не заподозрит. Она просто относится к тому типу девушек, которую одобрила бы миссис Сейдж. Из хорошей семьи. Многообещающее будущее. Неужели такой план действительно сработал бы? Неужто она достаточно долго копала под меня, и он просто сдался? Разве я так сильно манипулировала, что ему потребовалось прийти в какое-нибудь место попроще, безопаснее, привычнее? Она сделает его счастливее?

А теперь я отпускаю это. Гнать мысли о нем из головы.

Мы возвращаемся снова через дюну. Проходим новые квартиры на побережье, затем более ветхие дома. Где люди разрушаются и просто продолжают надеяться. Мы идем молча и проходим мимо машины Розы. Она со мной не спорит. До моего дома отсюда идти недалеко. Все, чего мне хочется, это забраться в постель и забыть сегодняшний день. И вчерашний. И позавчерашний. Забыть, что телефон не звонит. Забыть о Питере и Ванессе, где бы они ни находились. Забыть о старых друзьях с жестокими планами. Забыть, что завтра я должна вернуться в школу. Не могу представить, как выглядят коридоры школы, как выглядят классы, где у меня проходят уроки. Все места, где мы были с Питером, стерлись из моей памяти.

Когда Питер вошел в мою жизнь, он залатал все пробелы, оставшиеся от других людей. Элли только что переехала. Мама была словно зомби. А он был уютный. Веселый. Легкий. Нормальный. Хотя я больше не понимаю, что это значит. Потому что думаю, нормальные люди не поступают так, как он вчера, когда оставил меня одну.

Теперь, когда он ушел, я знаю, что под его лоскутной работой ничего не исцелилось. И нигде нет никаких рекомендаций о том, что делать, когда ваш отец умирает, а затем ваш парень оставляет вас в Центре Планирования Семьи, пока вы делаете аборт. Где эти рекомендации? Как возможно, что я все еще хочу быть с ним? Кто скажет мне этого не делать?

Не мама. Она все еще тоскует по призраку.

Возможно, Роза.

Делайла, наверное, если я подскажу ей.

Я думала, что хочу нормального. Думала, у Питера и его семьи все нормально. Думала, это могло решить все. Теперь я просто хочу построить свою версию, что такое «нормально». И пересмотреть направления, куда идти и где поворачивать, когда все превращается в дерьмо.

 

АКТ I

СЦЕНА 5

 

(Сцена происходит в переполненном коридоре средней школы, между уроками. Студенты проходят, достают учебники из шкафчиков, собираются вместе, болтают, дурачатся и так далее. Все это непрерывно происходит вокруг главного действия.

На сцене ПИТЕР что-то ищет в своем шкафчике. Он все достает и сваливает кучей на пол. Понятно, что он не может найти то, что ищет.

ДЖЕНЕЗИС выходит на сцену справа, проходит мимо него, останавливается, оглядывается и секунду наблюдает. Пытается жестами привлечь его внимание, но он поглощен содержимым своего шкафчика.

Девушка отворачивается, и в этот момент ПИТЕР находит то, что ищет. Он запихивает все обратно в шкафчик, закрывает его, затем поворачивается и с облегчением прислоняется к стене.

Теперь он видит спину уходящей ДЖЕНЕЗИС).

ПИТЕР: Эй! Дженезис!

(Она оборачивается. Они улыбаются и робко подходят друг к другу).

ПИТЕР: Привет.

ДЖЕНЕЗИС: Привет.

ПИТЕР: Ты спешишь?

ДЖЕНЕЗИС: Э-э-э. Нет. Да.

ПИТЕР: Ладно. (Удар сердца) Как твоя мама?

ДЖЕНЕЗИС: Нормально. Без особых изменений. Но сегодня может выйти. Мои дедушка и бабушка добиваются этого.

ПИТЕР: Хорошо.

ДЖЕНЕЗИС: Надеюсь.

ПИТЕР (Неловкая пауза): Понятно. Я просто хочу сказать.

ДЖЕНЕЗИС: Что?

ПИТЕР: Ты мне нравишься.

(Пауза).

(ДЖЕНЕЗИС не понимает, как реагировать).

ПИТЕР (Продолжает): Это так. Мне плевать, кто что думает.

ДЖЕНЕЗИС: Люди уже об этом думают?

ПИТЕР: Нет, не в этом смысле.

ДЖЕНЕЗИС: Ладно.

ПИТЕР: Ты выглядишь скептически.

(Мимо проходит РОЗА, и разговор прерывается).

РОЗА: Джен! Я искала тебя! Где ты пряталась? О, привет, Питер.

ПИТЕР: Привет, Роза.

(Еще одна неловкая пауза).

РОЗА: Я... вам помешала?

ДЖЕНЕЗИС и ПИТЕР: Нет. Да, вроде того.

ДЖЕНЕЗИС: О.

РОЗА: Джен?

ДЖЕНЕЗИС: Иди вперед. Я сейчас догоню.

(РОЗА подозрительно смотрит, но все равно поворачивается и уходит).

ДЖЕНЕЗИС (Продолжает): (Обращаясь к Розе): Займи мне место.

(Обращаясь опять к Питеру): Итак.

ПИТЕР: Итак.

ДЖЕНЕЗИС: Я не понимаю. Это так неожиданно.

ПИТЕР: Ты правда думаешь, что это неожиданно?

ДЖЕНЕЗИС: Э-э-э… да. Я не в твоем вкусе.

ПИТЕР: Что ты знаешь о моем вкусе?

(Пауза).

ДЖЕНЕЗИС: Ничего. Но думаю, что это не так уж сложно.

ПИТЕР: Отдай себе должное.

ДЖЕНЕЗИС: Ты говоришь, как экстраординарный проповедник-консультант Мисс Карен.

ПИТЕР: Должно быть, она читает те же модные журналы, что и я в залах ожидания. Я просто... ну, я… вчера мне было очень весело.

(ДЖЕНЕЗИС пытается скрыть, что ей очень нравится то, что он говорит).

ПИТЕР (Продолжает): Если бы мы были в начальной школе, я бы попросил тебя быть моей девушкой.

ДЖЕНЕЗИС: Я не…

ПИТЕР: Но я не собираюсь. В журналах также написано и другое — попытаться потусоваться снова, чтобы увидеть, нравимся ли мы друг другу. Наше свидание было не только веселое, но еще и познавательное.

ДЖЕНЕЗИС: Сегодня мне нужно помочь маме обустроиться.

ПИТЕР: Тогда, когда будешь готова.

ДЖЕНЕЗИС: Я не могу сделать это.

ПИТЕР: Не можешь сейчас? Или не можешь вообще?

ДЖЕНЕЗИС: Не знаю.

ПИТЕР: Ладно.

ДЖЕНЕЗИС: Это действительно неудачное время.

ПИТЕР: Знаю. Но я здесь. И буду ждать, когда ты будешь готова.

(Свет гаснет. Конец сцены).