При возникновении чувства отчужденности

ПОГОВОРИТЕ С КЕМ-НИБУДЬ

Через пару часов Роза врывается в кафе и расширенными глазами осматривает зал. К тому времени я уже полностью оттаяла и пила третью чашку чая-латте. Она быстрым шагом проходит мимо бородатого мужчины, играющего грустные песни на гитаре, через море кружек, невпопад расставленных кресел и масонских сосудов со свечами. И, наконец, останавливается рядом со мной.

— Дженезис. Привет. Я здесь впервые.

— Впервые?

Я замечаю, что ее щеки покрыты пятнами, а над губой блестит полоска пота. Игнорируя мой вопрос и стоя надо мной, Роза говорит:

— Ты все еще злишься, Джен?

Ее голос перерезает мягкую мелодию гитариста. Я предлагаю ей понизиться на 1 или 2 оборота. А лучше, на октаву.

— Роза, мне это не нравится. Сегодня было очень неприятно.

— Знаю. Я облажалась. Мне правда очень жаль, но, пожалуйста, пойми, я на самом деле думала, что защищаю тебя. Или, может, я отказывалась это принять.

Передо мной выбор: продолжать злиться на свою лучшую союзницу в главных вопросах или двигаться вперед и принять, что она хотела сделать как лучше.

Но еще до того, как она попросила прощения, я уже простила ее. Сейчас мне нужна вся моя армия в полном составе. Один солдат уже пропал без вести (а был ли Питер солдатом?), но ряды не могут из-за этого разрушиться.

— Все в порядке, Роза. Только больше не поступай так со мной. Я могу выдержать намного больше, чем...

— Среднестатистический медведь, — заканчивает она мое предложение, и мы смеемся.

Эту фразу сказал первый социальный работник, с которым мне пришлось встретиться в больнице после того случая с мамой и лекарством. Именно это заняло у меня столько времени на нашем с Питером «первом свидании», о чем он, конечно, не догадывался. Тот парень говорил со мной, будто я была маленьким ребенком. Сказал, что я умнее среднестатистического медведя. Меня это все время беспокоило, но Роза помогла посмеяться над этим.

Раздается хлопанье входной двери, и Роза резко поворачивается на звук — она внимательно всматривается и ищет глазами, и в них такая же отдаленность, как сегодня в кафе. Небо становится темно-синим, почти черным.

— Роза, что с тобой происходит?

Она раздевается и делает вид, что не слышит мой вопрос.

— Ты ела? Лично я умираю с голоду. Пойду возьму какой-нибудь суп или что-нибудь еще. Делайла уже здесь?

— Нет. Только я и мистер грустные песни МакДжи. И нет, я не голодна.

Ее лицо становится менее рассеянным и более серьезным.

— Дженезис, у тебя депрессия?

Мисс Карен спрашивает меня еженедельно, не подавлена ли я.

— Роза, сходи за едой.

Она улыбается и сжимает мой локоть. Затем ленивой походкой направляется к кассе, напевая, я бы сказала, даже чересчур громко.

Следующей в кафе заходит Делайла и плюхается на стул с другой стороны стола.

— Я хочу услышать все. Серьезно. Все. Но я еще не разобралась, что буду читать, так что ближайшие десять минут можешь просто игнорировать меня? Пожалуйста.

Мне кажется, будто я на сцене в абсурдной пьесе. Все эти персонажи с быстрыми ролями и проблемами приходят и уходят, а я застряла в этой кабинке. Думаю, в мой организм попало слишком много кофеина. Роза возвращается за стол и делит сырный гриль-сэндвич пополам.

— Вот, поделим пополам.

Смотрю на сэндвич, но мне кажется, актеры не должны делиться своей едой со зрителями. Я кладу четверть бутерброда обратно на тарелку.

— Эй, Д-э-э-э-Л-а-а-а-й-Л-а-а-а, — поет Роза, сильно растягивая губами расплавленный сыр из сэндвича.

— Ты готова сразить это заведение?

— Всегда готова, Роза. Разве не похоже?

Я не могу справиться с чувством, которое уносит меня все дальше и дальше. Не понимаю свою роль. Не знаю, что должна сказать. Делайла неотрывно смотрит в свой ноутбук, ее черная челка прилипла ко лбу. Здесь слишком жарко.

Роза макает сэндвич в миску с томатным супом и слизывает его с хлеба, перед тем, как вновь вонзить свои зубы в этот роскошный сырный кусочек.

— Боже! Обожаю бутерброды с сыром на гриле. Почему они такие вкусные? Вы можете ответить на этот вопрос?

— Роза, можешь заткнуться на минутку? — говорит Делайла, — Я должна разобраться с этим до того, как Кертис объявит начало шоу.

И сразу, словно услышав, к Делайле подходит менеджер или типа того в коричневых вельветовых брюках и пестром свитере. Делайла не сразу его замечает, глядя в свои записи, а затем поднимает лицо, на котором яркая, сияющая улыбка.

— Привет, Кертис!

— Дорогая, ты готова?

— Она всегда готова, Кертис, — говорит Роза, слишком наслаждаясь собой.

— Да, на все сто, — отвечает Делайла, бросая быстрый боковой взгляд в направлении Розы. — Просто складываю свои заметки вместе. Ведь еще нет семи, верно?

— Нет, без четверти. Если хочешь, можем передвинуть время. Этот парень никогда не останавливается, пока я не достану большой золотой крючок и не утащу его.

— К семи я буду готова.

Кертис отскакивает, и я замечаю, что он делает большой глоток кофе, который девушка-бариста с волосами цвета радуги налила ему. Он делает нелепые взмахивающие движения руками и, похоже, будто собирается проникнуть в какую-то чудесную композицию, что так приятно веет на него.

— Серьезно. Дженезис, выкладывай, — говорит Роза. — Что произошло сегодня в туалете? Ванесса выглядела так, будто ее пытались убить.

— Пожалуйста, еще несколько минут, — говорит Делайла, поднимая руку. — Я тоже хочу это услышать.

Я грызу четвертинку сэндвича. Роза взмахивает руками перед моим лицом, тяжело дышит и подпрыгивает на стуле. Она снова резко поворачивается к открываемой двери, и в кафе входит Уилл Фонтейн, задумчиво вглядывающийся в толпу. Отлично, нужно с этим разобраться.

Роза быстро шепчет:

— Это мое свидание.

Святые угодники! Бэтмен! Уилл Фонтейн. Уилл Фонтейн, которого Роза бесконечно поливала дерьмом и часами говорила о том, какой он сексуально-отталкивающий, и как, черт возьми, ему удается заполучить так много девушек, и почему, черт возьми, я всегда хочу поцеловать его. И как, черт возьми, возможно, что УИЛЛ ФОНТЕЙН и РОЗА МЕЙЕР выбрали провести свое первое свидание в людном месте именно здесь, где будет выступать моя сестра?

Теперь меня отбрасывает к той части аудитории, которая находится в самом последнем ряду. Я могу лишь отчасти видеть картину, разворачивающуюся передо мной на дальнем расстоянии. Извините, фокусирую свой бинокль, потому что Уилл только что поцеловал Розу в щеку, а она закрыла глаза и улыбнулась?

— Вижу, ты в шоке.

— Это лишь вершина айсберга эмоций, которые я сейчас испытываю.

Мне кажется, что я им это кричу.

— Эй, Джен, круто, правда? — говорит Уилл. Уилл, который орет мне вверх в ряд ZZZZ, место 1,000,009.

— Э-э-э. Да?

Улыбка расползается на лице Розы.

Так вот что происходило, пока я была одержима беременностью, сохранением секретов и пыталась вернуть устойчивость земле, треснувшей подо мной в миллионный раз! Роза разгуливала с одним из моих старых друзей! Которого она, якобы, терпеть не могла!

Теперь я слышу голос Делайлы:

— Черт, Уилл, не видела тебя целую вечность.

Они обнимаются. А я возвращаюсь на землю подо мной, как винт, уходящий в уже просверленное отверстие. Быстро и легко.

Делайла смотрит на меня, сдвинув брови за очками.

— Дженезис, мы нравимся друг другу. Прости, что ты узнала об этом вот так, — говорит Роза.

Я киваю и хочу расхохотаться. Просто умереть со смеху. Потому что, на самом деле, каким бы странным это ни казалось, оно имеет смысл. Идеальный смысл. Потому что все, что не имеет смысл, на самом деле разумно, верно? Наши с Питером отношения не должны были иметь смысла, но он был. Мы подходили друг другу. Хоть и ненадолго.

Следующими в кафе входят друзья Делайлы, и менеджер Кертис что-то шепчет в грустное ухо гитариста. Я наблюдаю, как Делайла и ее друзья быстро целуют друг друга в щеки. И все они здороваются со мной, кивнув головой в мою сторону. Не знаю, как, но их признание возвращает меня обратно в настоящее. Из абсурдной пьесы. Я здесь, чтобы посмотреть на выступление своей кузины. Моя супер-потрясающая чудесная двоюродная сестра, Делайла. Она одета в клетчатую юбку, разорванные черные колготки и выцветшую футболку Sex Pistols, но не в одну из тех глупых подделок универмага для подростков. Это действительно из семидесятых. Она очень бледная, с окрашенными черными волосами и в черных ретро-очках.

Глядя на Делайлу, я понимаю, как сильно скучала по ней с тех пор, как она окончила школу. И я больше не вижу тетю Кайлу.

— Эй, Джен, слышал, что ты сегодня изрядно надавала Ванессе, — говорит Уилл, глядя на меня и усмехаясь.

— Наверно.

— Она заслужила?

— Думаю, да.

— Ладно, не принимай все это дерьмо из общества, детка.

Роза протягивает ему четверть сэндвича, который я вернула обратно в тарелку, и Уилл съедает его одним укусом.

Потом я переключаюсь на Делайлу. Забавно видеть ее снова здесь. Она всегда мечтала выбраться отсюда и добраться до города. И вот она сидит с нами, а на соседнем стуле разбросаны ее тетради и обрывки бумаги. Делайла шутит с аудиторией о том, какая она неорганизованная, затем настраивает микрофон. Первое стихотворение называется «Ропот». Когда она читает, кто-то будто сжимает мое сердце. Сжимает так сильно, что я уверена, оно лопнет. Сжимает так сильно, что удары сходят на нет, будто бы борясь за выживание. Но не прекращаются. Даже когда очень этого хотят. Даже когда кажется, что они не могут продолжаться. Слова Делайлы пронзают меня. Слова о тоске и нарушенных обещаниях. Слова, которые описывают чувство, полностью запертое в ловушке, а затем откусившее собственную руку, чтобы вырваться, но оставившее выставленным средний палец сохранившейся руки ко всему, что осталось позади.

— Я забыл, насколько она хороша, — шепчет Уилл.

Роза с Уиллом держатся за руки, и она кладет голову ему на плечо.

Делайла читает, и я даю волю своему разуму. Думаю о мирах, в которые мы попадаем, и мирах, в которые мы перемещаемся. Делайла строит новый мир. Тот, в который она переместилась по своему выбору. Подальше от Пойнт Шелли, Нью-Джерси. И был мир, который мои родители пытались создать для нас здесь. Но этот мир был больше похож на аварийную посадку.

История начинается с того, что мои папа и мама познакомились в Ист-Виллидже в девяностых. Отец писал пьесы и время от времени выпускал их. Мама была студенткой с классическим голосом в Джульярдской школе. Она была вокалисткой в группе, и днем и ночью пела песни разбитым сердцам в самых мрачных барах. Когда родители встретились, то стали единым взрывом искусства и музыки. Мои бабушка и дедушка перестали поддерживать маму, сказав, что она попусту тратит свою жизнь на моего отца, и она бросила Джульярд и вышла на сцену на полный рабочий день. Наркотики были частью жизни, но папа увяз в этом глубже, чем она. Потом мама забеременела и запаниковала. Она обратилась к своим родителям за помощью, но они ответили, что помогут при условии, если мама оставит моего отца. Родители не приняли это условие и, скомпрометировав себя, переехали в Нью-Джерси, поближе к сестре моего отца, Кайле.

Папа пытался завязать с наркотиками в Нью-Джерси, но соскользнул. Однажды он уехал от нас на несколько недель, чтобы вернуть то чувство, которое оставил позади. Но сердце не все может выдержать. Эти перепады. Отец пытался. Пытался построить новый мир для нас здесь, в Нью-Джерси. Но он к нему не принадлежал. Они не принадлежали. Папа оставил свои мечты в городе и иногда гонялся за ними, но у него больше не было корней. Он был обрывком одуванчика из самого себя.

Я понимаю, что мама столкнулась с тем же выбором, что и я. Как бы все повернулось, если бы она тоже не сохранила своего ребенка? Что бы с ними стало? Наверное, тогда не так просто было сделать подобный выбор, ведь родители моей мамы были очень религиозными, и время было другое. У меня щиплет глаза. И я заталкиваю, заталкиваю, заталкиваю все это обратно, пытаясь вновь переключиться на слова Делайлы.

Теперь она читает историю. Я ловлю отрывки-кусочки и позволяю ее голосу быть холодным воздухом, заполняющим помещение. Сейчас мне не нужно понимать эти слова. Слушаю с закрытыми глазами. И, когда Делайла останавливается, раздаются аплодисменты.

Зал переполнен словами и вздохами.

Делайла закончила.

Я смотрю на свой телефон.

На дисплее пропущенный вызов.

От Питера.