Картина «Возвращение набоба». Так называли служащих Ост-Индской компании, разбогатевших на грабеже и вернувшихся в Англию

Что позволило британской ОИК сменить стратегию «маленького магазинчика» на экспансионистскую политику? Ответ прост — кредит и господдержка, тот самый кредит, о котором мы так подробно говорили в части VI. Ну а господдержка выразилась в больших эскадрах Роял Неви, присылаемых правительством Британии для спасения дел Компании. Проще говоря, у англичан оказалось больше денег и ресурсов, чем у французов. Дело ведь не только в Лалли. У британцев тоже случались громкие провалы и поражения, тоже были глупые и неумелые исполнители. Но британская ОИК благодаря деньгам и ресурсам могла позволить себе ошибаться, для французов же любая ошибка из-за недостатка сил и средств становилась смертельной. Именно это и произошло.

При столкновении двух систем — колониализма и империализма — империализм однозначно победил. Точно так же, как любой маленький магазинчик проиграет в конкурентной борьбе с транснациональной корпорацией.

Итак, британская Ост-Индская компания победила французов, оттеснила голландцев, отобрала у индийцев некоторые княжества. Но хорошо, посланцев французской монархии англичане победили. А как же сама Индия? Разве она не была гораздо богаче, гораздо многолюднее, гораздо сильнее, чем Англия, Франция, Голландия, да и вся Европа вместе взятые? Это одновременно и правда, и нет. Индия была и богаче, и густонаселеннее, и сильнее. Основная проблема в том, что элита Индии в массе своей оказалась компрадорской, продажной. Европейцы всегда находили в Индии представителей местной элиты, готовых за деньги или материальные блага встать на их сторону. И в результате боеспособные образования (пираты Ангриа, маратхи) были задавлены самими же индийцами при весьма скромной поддержке европейцев. Проще говоря, из-за продажности и властолюбия своей элиты Индия стала из субъекта политики её объектом. Именно поэтому субконтинент сумела завоевать даже не прочная структура типа корпорации Джона Рокфеллера, а рыхлое, аморфное образование — британская Ост-Индская компания.

Внутреннее состояние ОИК лучше всего иллюстрирует отрывок из книги Ниалла Фергюссона «Империя: чем современный мир обязан Британии»:

«Экономисты называют ситуацию, когда владельцы компании испытывают неустранимые трудности в управлении служащими, агентской проблемой (проблемой «принципал — агент»). Трудности растут пропорционально расстоянию между теми, кому принадлежат акции, и наемными работниками.

Здесь следует сказать несколько слов не только о расстоянии, но и о ветрах. Около 1700 года плавание из Бостона в Англию занимало четыре-пять недель (обратная дорога — пять-семь недель). Путь до Барбадоса занимал около девяти недель. Из-за ветров торговля подчинялась сезонному ритму: суда уходили в Вест-Индию в ноябре-январе, а в Северную Америку — с середины лета до конца сентября. Но плавание в Индию и обратно длилось гораздо дольше: на поездку из Англии в Калькутту через Кейптаун требовалось в среднем около полугода. В Индийском океане с апреля по сентябрь дуют юго-западные ветра, с октября по март — северо-восточные. В Индию надо было отправляться весной, вернуться же домой, в Англию, можно было только осенью.

Долгие плавания между Азией и Европой делали монополию Ост-Индской компании одновременно и затруднительной, и легко осуществимой. В отличие от торговли с Северной Америкой, в индийской торговле малые компании не могли составить конкуренцию крупным. К 80-м годам XVII века сотни компаний возили товары в Америку и Карибский регион и обратно. В то же время издержки и риск шестимесячного плавания в Индию поощряли концентрацию торговли в руках одной крупной компании. Однако эта крупная компания испытывала трудности с контролем над сотрудниками, поскольку им требовалось полгода только для того, чтобы добраться до места работы. Директивы шли так же долго. Поэтому служащие Ост-Индской компании пользовались значительной автономией. На самом деле большинство их находилось совершенно без присмотра со стороны лондонского начальства.

А поскольку жалование сотрудников компании было относительно скромным (писарю платили пять фунтов стерлингов в год — не намного больше, чем домашней прислуге в Англии), большинство их не стеснялись вести бизнес на стороне, за собственный счет. Позднее это прозвали «старыми добрыми экономическими принципами Лиденхолл-стрит: маленькое жалование и огромный приработок». Иные пошли еще дальше: забросили работу в компании и сосредоточились на собственном бизнесе. Эти нарушители монополии были сущей бедой для директоров в Лондоне».

Так, например, «основатель Британской империи» Роберт Клайв прибыл в форт в 1743 году в качества писца с окладом в 15 фунтов в год — а потом, через несколько лет, уже будучи лордом, бароном Плесси и генералом, нагло похвалялся в английском парламенте: «Я бродил по открытым для меня подвалам между грудами золота и драгоценностей!». Клайв награбил для себя и Компании столько, что вошел в число богатейших людей мира. Писатель Хорас Уолпол писал о нем: «Прибыл генерал Клайв, обладатель поместий и бесчисленных бриллиантов. Когда нищий просит у него милостыню, он отвечает: «Друг мой, у меня сейчас нет с собой мелких бриллиантов». После возвращения в Англию Роберт Клайв угодил под парламентское следствие по делу о хищениях в Индии. Следователи сильно занизили размер его состояния, и оценили его в 234 тысячи фунтов стерлингов. При жаловании в 15 фунтов в год такое состояние можно было заработать разве что за несколько десятков тысяч лет. Тем не менее в парламенте Клайва оправдали — «за оказанные Родине огромные услуги».

Вообще «Разграбление Бенгалии» после битвы при Плесси стало официальным термином исторической науки. В одном только Муршидабаде английские солдаты награбили на 3 миллиона фунта стерлингов. А расхищение государственной казны Бенгалии принесло англичанам 5 миллионов 260 тысяч фунтов стерлингов. Отбирая товары или скупая их по произвольно установленным ценам, а также навязывая местному населению ненужные залежалые товары, служащие Ост-Индской компании только с 1757 по 1780 год нажили в Бенгалии 5 миллионов фунтов стерлингов. Чистый доход корпорации в Бенгалии вырос с 14, 946 миллиона рупий в 1765 году до 30 миллионов рупий в год в 1776–1777 годах. Даже у рядовых солдат ранцы оказывались набиты драгоценными камнями, а бутылка вина у британских маркитанток во время разграбления Шандернагора стоила слиток золота.

При этом британский государственный долг во время Семилетней войны возрос с 75 миллионов фунтов в 1757 году до 133 миллионов фунтов в 1763 году. Эти деньги пошли на формирование полков и эскадр, субсидии союзникам и тому подобные вещи. В этот же период Ост-Индская компания заняла у государства (у Банка Англии) 2,6 миллиона фунтов и выплатила в казну… 260 тысяч фунтов налогов и платежей по кредиту. Для примера — снаряжение и содержание эскадры Покока в Ост-Индии обошлось английским налогоплательщикам в 300 тысяч фунтов. Вообще схема распределения прибыли ОИК была следующей — корпорация ежегодно выплачивала 12.5% от прибыли акционерам, 12% доставались государству в качестве налогов. Так вот, если взять за основу 260 тысяч фунтов, выплаченных за 7 лет (1757–1763 гг.), то получается, что общая прибыль Компании за это время составила 2 миллиона 80 тысяч фунтов. Хотя один только грабеж казны бенгальского наваба принес ОИК 5 миллионов 260 тысяч фунтов стерлингов. Вопрос — а куда, собственно, делись недостающие 3 миллиона? Ответ прост — их разворовали.

Корабль британской ОИК. Обратите внимание — на белой полосе нет пушечных портов, они нарисованы, чтобы отпугнуть потенциальных грабителей и придать купеческому кораблю сходство с военным

Естественно, что наживались все — и работники Компании, и солдаты, и моряки, и маркитантки, и их семьи. В проигрыше были только местные жители. Из книги Бернье «История последних политических переворотов в государстве Великого Могола»:

«Первый же год господства Ост-Индской компании в Бенгалии дал резкий скачок в росте земельных налогов: размер ежегодного земельного налога при туземном правительстве за предыдущие три года, кончая 1764/65 г., составлял в среднем 7 483 тыс. рупий, или 742 тыс. ф. ст., в первый же год английского господства размер налога возрос до 14 705 тыс. рупий, или 1 470 тыс. ф. ст., т.е. был увеличен почти вдвое. Непрерывный рост дают налоги и по другим провинциям; например в Агре в первый же год английского господства земельный налог был повышен на 15%, на третий же год — на 25% по сравнению с общим размером налога туземного правительства. Земельный налог в 1817 г. — последнем году государства Махратта — составлял 80 лакх рупий. В 1818 г. — первом году британского управления — земельный налог возрос до 115 лакх рупий, а в 1823 г. уже составлял 150 лакх рупий, т.е. в течение 6 лет земельный налог возрос почти вдвое. За 11 лет (1879/80—1889/90) в Мадрасском президентстве было продано с аукциона в уплату земельного налога 1 900 тыс. акров земли, принадлежавшей 850 тыс. крестьянских хозяйств. Это означает, что 1/8 всего сельскохозяйственного населения президентства была лишена земельной собственности. Однако у крестьянства отбиралась не только земля, но и жилища, рабочий скот, нищенское имущество домашнего обихода, включая кровати, одежду, кухонные принадлежности».

Государство такое положение вещей, естественно, не устраивало — получалось, что бизнес в Индии выгоден для всех, кроме короны. Власти требовали предоставить отчеты по доходности ОИК и пересмотреть выплату налогов. Но поскольку очень большое количество членов правительства получало от ОИК пенсии и входило в число её акционеров, в 1767 году высокие стороны договорились, что в обмен на фиксированный платеж в 400 тысяч фунтов стерлингов бумаги можно будет не показывать. Более того, на слушаниях в парламенте директор ОИК заявил, что «все подвластные Компании территории были завоеваны без какой-либо помощи английской армии и Королевского Флота», поэтому взимаемые в Индии налоги — это личное дело Компании. Эти слова вызвали у парламентариев шквал возмущения, однако директора ОИК крепко держались на своих местах благодаря взяткам и келейным соглашениям с королевским окружением и правительством.

К тому же — и это специфика Ост-Индской компании — ей руководили временщики, которым было совершенно все равно, какая ситуация сложится потом. В первую очередь они пытались набить свои карманы до того, как лишатся должности.

И в 1769-м рвануло.

Годом ранее, в 1768-м, в Бенгалии случился неурожай из-за засухи. Весной 1769 года цены на зерно взлетели. В Муршидабаде 3 зиры (зира — 1.25 кг) зерна продавали за 1 рупию (рупия — 11.6 граммов серебра, фунт стерлингов — 103 грамма серебра, то есть 9 рупий составляют фунт стерлингов). Но беда не приходит одна. Одновременно началась вспышка оспы. При этом летом дождей не было, и все посевы, сделанные осенью, погибли в декабре 1769 года из-за засухи.

И начался голод. Ужасный голод. Сравнить его можно только с голодом в Ирландии в 1740 году — или в Советской России в 1920–21 годах. Вот как происходящее описывал чиновник ОИК Джон Шор (Shore):

«Постоянно всплывают у меня в памяти сцены, где я вижу высушенные до костей руки и ноги людей, глубоко запавшие глаза, и безжизненный оттенок вселенского отчаяния в них. В ушах раздается вопль матери, затихающие крики умирающего младенца, стоны агонии людской повсюду. В диком замешательстве и природа — вопли шакала, крики стервятников, собака, упавшая и воющая на раскаленной дороге».

Крестьяне продали весь свой скот, продали орудия труда, от голода съели все семенное зерно, они продавали своих сыновей и дочерей в надежде спастись, но покупателей не находилось. Во всех областях Бенгалии не было даже травы — всю её съели животные и люди. Вскоре начался каннибализм.

Еще одним стихийным бедствием была британская ОИК. Прежде всего из-за своей внутренней структуры. Дело в том, что в 1765 году Клайв заключил с навабом Бенгалии Надж-уд-Даулом договор, согласно которому наваб делегировал британской ОИК права милиции и армии (низамат), а также право сбора налогов (дивани). При этом главным наместником (но без реальной власти) оставался сам наваб. То есть налицо две параллельные ветви власти, совершенно независимые друг от друга. Эту двойственность усугубляли и другие причины. Во-первых, англичане просто не имели опыта управления таким количеством людей. На тот момент население Англии составляло 5 миллионов человек. Население Бенгалии было в 6 раз больше — 30 миллионов человек.

Во-вторых, как мы уже говорили, служащие Компании и ее директора были временщиками, и судьба Индии как таковая их не волновала. И вот губернатор Бенгалии Картье в самый разгар голода 1770 года поднимает арендную плату за землю на 10%. Дружественные индусы уже неоднократно пытались объяснить англичанам, что от вывоза золота и серебра в метрополию стоимость этих металлов в Бенгалии увеличивается. Раджи, которые раньше складировали в своих амбарах зерно, теперь забивали склады серебром и золотом — оно превратилось в более ликвидный товар. К тому же европейцы запретили сеять рис и приказали все пахотные земли отдать под зерно — неурожай хлеба больше невозможно было купировать урожаем риса. Наконец, корпорация подняла арендную плату — мера, совершенно бессмысленная в голодный год: голодный человек между налогами и едой неизменно выбирает еду.

Кроме того, на подчиненных Компании землях в добровольно-принудительном порядке изымались все излишки риса и зерновых — за фиксированную цену — а потом изъятое продавалось в другие районы по рыночным ценам. Получилась своего рода продразверстка по-английски. До англичан крестьянин должен был сдать государству 10–15% урожая. С 1765 года налоги резко повысились — оброк государству (читай — Компании) возрос до 50% от урожая. Но и это еще не всё. Если у индуса оставалось больше прожиточного минимума, определенного директорами, излишек полагалось сдать по фиксированной цене. Спрятанное конфисковывали. В результате крестьяне не смогли сделать вообще никаких запасов продовольствия.

Пытаясь хоть что-то сделать, губернатор приказал организовать трудовые лагеря, где все желающие получали работу за полфунта (220 грамм риса) в день. В Китай отправились корабли — закупать рис (причём часть привезённого отложили для посева в мае). Тем временем массы людей, влекомые слухами, бежали в более хлебные области, устилая все дороги и тракты своими трупами. Поля опустели. Каналы и ирригационные системы высохли и обвалились. Джунгли начали наступление на города и деревни.

Наконец, в сентябре удалось собрать неплохой урожай риса, а на севере провинции получили урожай ячменя, но голод 1769–1770 годов сделал свое дело — из 30 миллионов населения Бенгалии погибло 10 миллионов человек.

Пытаясь избежать банкротства, руководство Компании не нашло ничего лучше, чем обратиться к правительству Англии за финансовой помощью, попросив 1 миллион 400 тысяч фунтов, и снизить выплаты акционерам с 12.5 до 6%. Правительство сначала ничего не поняло: господа, вы разве не ворочаете миллионами? Голод? А когда стало ясно, что он будет? Согласно отчетам вице-губернатора Бенгалии Кэмпбелла, первые признаки появились 1 февраля 1769 года в Бихаре, 1 августа того же года стало очевидно, что сейчас рванет, а 23 ноября голод уже свирепствует вовсю. На 16 марта 1770 года погибло, по разным оценкам, уже 2–3 миллиона человек. Помощи Компания попросила только в сентябре 1770-го.

Бангалор, голод, 1770 г.

Честное объяснение Картье удивило даже многих видавших виды депутатов палаты общин — ОИК во время голода в Бенгалии спекулировала зерном и рисом! Служащие Компании, вместо того, чтобы открыть магазины для голодающих, придерживали зерно и рис в хранилищах, чтобы продать его подороже и обогатиться! Они даже умудрялись воровать рис из пайков в трудовых лагерях, сократив его наполовину! В общем, слова, которые Черчилль произнёс в 1943 году, вполне могли сказать и директора ОИК 1760-х: «Есть голод или нет голода, индусы будут размножаться как кролики». Именно так англичане относились к местному населению.

Адам Смит писал на эту тему:

«По-видимому, представляется невозможным посредством каких-либо преобразований сделать их способными управлять и даже принимать участие в управлении огромной страной, потому что большая часть членов всегда слишком мало заинтересована в процветании этой страны, чтоб относиться со сколько-нибудь серьезным вниманием к тому, что может содействовать ему. Часто человек, обладающий большим, а иногда и маленьким состоянием, склонен купить тысячефунтовую акцию Индийской компании исключительно ради того влияния, которое он думает получить правом голоса в собрании акционеров. Она дает ему если не участие в грабеже, то участие в назначении грабителей Индии; хотя это назначение производится советом директоров, но последний неизбежно находится более или менее в зависимости от влияния акционеров, которые не только избирают директоров, но иногда распоряжаются назначением служащих в Индии. Если только акционер может в течение нескольких лет пользоваться таким влиянием и этим способом устроить некоторое число своих друзей, то часто его мало интересует дивиденд или даже цена акции, на которой основано его право голоса. О преуспевании страны, в управлении которой его акция дает ему право голоса, он редко думает. Не было и по самой природе вещей не могло быть государей, до такой степени равнодушных к счастью или несчастью своих подданных, процветанию или запустению своих владений, славе или бесчестию своего правительства, какими должны быть вследствие непреодолимых моральных причин большинство акционеров такой торговой компании. Это безразличие скорее всего должно было возрасти, а не уменьшиться от некоторых новых постановлений, сделанных в результате парламентского расследования».

Самые радикальные парламентарии высказывались за принудительное банкротство Компании и перевод ее под государственное управление. После бурного обсуждения было решено все-таки выделить финансовую помощь ОИК. Решающими оказались слова лорда Норта:

«К нашему общему сожалению, важность Ост-Индской компании настолько возросла для Англии, что ее банкротство сейчас будет банкротством для самой Англии. Последствия обрушения одного из столпов финансового рынка будут даже сильнее, чем крах Компании Южных Морей».

Таким образом, и правительство, и парламент признали, что британская ОИК является государством в государстве, она прочно связана с финансовыми и правительственными структурами, и теперь ее жизнь и благоденствие напрямую связаны с жизнью и благоденствием Англии.

И в 1771 году в Калькутту прибывает новый губернатор — Уоррен Гастингс. Его задачи до безумия просты — реформа управления и увеличение прибыли.

Именно при Гастингсе, в 1770-х годах, ОИК ввела практику субсидиарных городов. Компания предоставляла какому-нибудь индийскому княжеству свои сипайские отряды на некоторых условиях:

1) Княжество платило Компании деньги за предоставление сипаев.

2) Княжество отказывалось от собственной внешней политики и обязывалось вести свои внешние сношения только через представителей Компании.

3) Княжество обязывалось распустить любые другие отряды сипаев (особенно французов, которых англичане безумно опасались) и никогда не принимать их на службу.

Схема работала очень просто. Ост‑Индская компания по договору посылала в княжество отряд сипаев, якобы для защиты от нападений; правитель же княжества обязывался субсидировать эти войска, полностью обеспечивая их содержание в размере, определяемом англичанами. Войска Компании, собиравшие налоги в отведенных им округах, попросту грабили местных жителей, и княжеству приходилось или выделять новые округа, или занимать деньги на оплату отрядов у служащих Компании. По условиям договора, у княжества уже не было других сипаев, а феодальные дружины раджей не могли воевать с англичанами. Обратиться за помощью в обход Компании княжество тоже не имело права. Стране грозило полное разорение. В конце концов обнищавшее княжество включалось во владения Компании под предлогом ликвидации «дурного управления».

Один из примеров: в 1775 году Гастингс отнял вассальное княжество Варанаси у правителя Ауда Чаит Сингха как плату за утверждение его прав на престол после смерти отца. Компания заверила раджу Варанаси, что размер уплачиваемой им дани никогда не будет увеличен. Однако когда понадобились новые средства на военные расходы, Гастингс обратился к радже с требованием дополнительных взносов. Наконец, эти взносы достигли такого размера, что княжество Варанаси уже не могло их внести. Тогда Гастингс лично приехал в Варанаси за деньгами. Когда Чаит Сингх попросил отсрочки, Гастингс приказал арестовать его. Услышав об этом, толпа жителей Варанаси ворвалась во дворец, перебила английских сипаев, приставленных к радже, и увела Чаит Сингха с собой. Постоянное вымогательство англичан вызывало недовольство местного населения. Гастингс оказался в критическом положении, и ему с трудом удалось вырваться из Варанаси.

Восстание быстро распространилось по всему Варанаси и перекинулось даже на Ауд. Перепуганные англичане начали стягивать в регион все имевшиеся в Бенгалии войска. Но варанасские феодалы во главе с самим Чаит Сингхом непрерывно слали Гастингсу униженные мольбы о мире, а местные индийские банкиры не преминули оказать европейцам финансовую помощь. Восстание подавили, Варанаси передали другому радже, обязавшемуся платить дань почти вдвое большую, чем прежний, и пользоваться исключительно войсками Компании как для сбора налога, так и в случае войны. Крупные джагирдары Варанаси лишились своих джагиров. В результате повышения налогов, вызванного вымогательствами Компании, княжество Варанаси, до того цветущее, превратилось в нищую, разоренную страну. В 1788 году английский резидент в Варанаси сообщал, что в княжестве, «по-видимому, по крайней мере треть земель не возделана в результате плохого управления последних лет».

Несмотря на подавление восстания в Варанаси в 1781 году, в следующем году мятеж вспыхнул в Ауде. Компания заставляла правителя Ауда тратить все большие суммы на содержание английских отрядов на службе Ауда и отдавать на откуп все новые округа. Однако бунтующие крестьяне остались без поддержки остальных жителей провинции, и восстание было подавлено войсками крупных аудских феодалов. Невзирая на то, что налоговый гнет англичан привел в 1784 году к голоду, Гастингс не уменьшил требуемой с Ауда дани. Английские войска защищали наваба от возмущенного народа, измученного непосильными податями.

Проще говоря, верхушка княжеств теперь зависела от англичан и стала их послушными марионетками.

В Индии же вовсю продолжались междоусобицы и столкновения с внешними агрессорами. Так, в 1760 году в Индию вторгся афганский правитель Ахмад-шах.

Французские сипаи

14 января 1761 года у города Панипата 45 тысяч маратхов встретились с 60 тысячами афганцев. На левом фланге маратхской армии находились восемь тысяч сипаев под командованием Ибрагим-хана, одного из сипайских командиров Бюсси. Начало битвы обещало победу маратхам. Ибрагим-хан в лучших традициях своих французских учителей атаковал 6,5 тысячами сипаев 17 тысяч афганских наемников. Афганцы не выдержали натиска и стали отступать. Положение на левом фланге стало крайне опасным для Ахмад-шаха. Он ввел в бой тысячи своих отборных воинов, и сипаев удалось остановить. Перейти же в наступление афганские войска так и не смогли. Сипаи продолжали сражаться. Если бы маратхская кавалерия подоспела вовремя, неизвестно, каков бы был исход битвы при Панипате, но кавалерия промедлила, и свыше шести тысяч сипаев погибли. Тем не менее бывшие французские сипаи остановили афганцев, и тем пришлось удалиться обратно в Афганистан. «Ученики Бюсси оказались достойны своего учителя», — отмечает известный индийский историк Саркар в своей книге «Падение Могольской империи».

Примерно в это же время упавшее знамя французской ОИК, основного противника англичан в Индостане, подняло княжество Майсур. Расположенное на плато, ограниченное с двух сторон Восточными и Западными Гхатами, а на юге рекой Кавери, государство Майсур было труднодоступным для вражеских армий. Длительная борьба между моголами и маратхами дала Майсуру, лежащему в стороне от основных битв, возможность окрепнуть. Многочисленные горные реки, полноводная Кавери и разветвленная система плотин и водоемов позволили майсурским крестьянам собирать обильный урожай. Земельный налог был сравнительно умеренным, активно развивалось ремесло.

В ряде городов Майсура производились ткани (в основном грубые сорта), но главным предметом майсурского экспорта были железные бруски, продаваемые по всей Индии. Таким образом, Майсур имел большое преимущество перед остальными индийскими княжествами — высококачественное железо.

В 1761 году в результате переворота правителем Майсура стал Хайдар Али. Он прекрасно понимал прописную истину: государство, которое не создает и не кормит свою армию, будет кормить чужую. Хайдар Али рьяно взялся за реорганизацию армии по европейскому образцу. Он первым в Индии начал платить жалование солдатам централизовано, из своей казны, отменив систему раздачи джагиров (то есть раздачу своих земель в феодальное владение взамен на содержание отрядов), и широко нанимал на службу прежде всего французских офицеров, а также бывших французских сипаев. Европейским военачальникам удалось приучить армию Хайдара к новой дисциплине и обучить новой тактике. Хайдар первым из индийских правителей уделил основное внимание не коннице, а пехоте: из 50–55 тысяч человек его полевой армии пехота составляла 26–31 тысяч человек. Почти 20 тысяч из этого числа — регулярные войска, обученные по‑европейски и вооруженные мушкетами.

Конницу Хайдар Али тоже подчинил единому командованию и дал каждому из всадников казенного коня, что побуждало солдат смелее вести себя в бою. У правителя Майсура имелась прекрасная артиллерия, которая стреляла не хуже английской и обладала хорошей маневренностью. Хайдар Али ввел в своей армии специальное управление, ведавшее полевыми лазаретами. Наконец, ему всегда помогала в боях прекрасно поставленная разведка.

Благодаря нововведениям, а также используя богатые ресурсы Майсура, Хайдар Али сумел за несколько лет создать самую сильную армию из всех армий индийских государств того времени.

Конечно, для полной победы над англичанами Хайдару были необходимы союзники, и он это прекрасно понимал. Сначала он попробовал договориться с французами. Но в это время в Пондишерри (город вернули французам после окончания Семилетней войны) сидел робкий губернатор Ло де Лористон, который всего и всех боялся.

Вторым естественным союзником для Хайдара могли стать маратхи. И Хайдар Али был готов заключить с ними договор несмотря на то, что он был мусульманином, а маратхи исповедовали индуистскую веру. Однако религиозная рознь оказалась сильнее — англичане смогли проводить свою политику, играя то за Майсур, то за маратхов.

В 1761–1764 годах Хайдар Али вел рад завоевательных войн. В 1761 году он приобрел за 300 тысяч рупий город и округ Сира у одного из претендентов на престол Хайдарабада, затем аннексировал Хоскот, Дод‑Баллапур, Чик‑Баллапур, Нандидург, Гудибанда, Кодиконда и ряд других близлежащих мелких княжеств. Самым важным приобретением Хайдара Али в эти годы был Беднур — крупный город с населением не менее 60 тысяч человек. Окруженный несколькими рядами укреплений ирасположенный в Западных Гхатах, Беднур господствовал над Малабарским побережьем и над горными проходами из Малабара и Каннары на Майсур. Под предлогом поддержки одного из претендентов на престол Беднура Хайдар Али захватил крепость и в ней неисчислимые сокровища дворцовой казны, плод трудов целых поколений правителей Беднура. Город, переименованный в Хайдарнагар, был превращен в крупный арсенал.

Спустившись через Беднурский проход к Малабарскому побережью, войска Хайдара Али легко завоевали вассала Беднура — княжество Сонде (позднее Каннара), которое имело крупные портовые города Хонавар (Онор) и Мангалур. Вслед за этим Хайдар Али разбил войска наваба Саванура, но не решился присоединить эту территорию к своему государству и ограничился огромной военной контрибуцией.

Из книги «История Индии»:

«В отличие от маратхов, занимавшихся набегами и сборами чаутха и сардешмукхи с чужой территории, Хайдар Али присоединял завоеванные земли к своему государству. Вместо мелких княжеств он создавал единый сильный Майсур, способный овладеть всем югом Индии и оказать сопротивление англичанам. Однако, как все завоеватели, Хайдар Али и его армия грабили покоренное население, а затем, нуждаясь в средствах на содержание армии, Хайдар Али повышал земельный налог в новых областях. Все это вызывало недовольство у побежденных князей и населения завоеванных земель и способствовало возникновению восстаний то в том, то в другом месте Майсурского государства.

Территориальная экспансия Хайдара Али неизбежно привела его к столкновению с двумя другими крупными силами на юге Индии — с маратхским союзом княжеств и с Хайдарабадом. Все эти государства не имели точно очерченных границ и стремились расширять свои владения за счет соседей. Отдельные мелкие (княжества подпадали под власть то одного, то другого из своих могущественных соседей, каждый из которых требовал дань на правах настоящего или бывшего сюзерена. В результате вторжения маратхов в Майсур в 1764 году войска Хайдара Али дважды потерпели поражение, но ему удалось откупиться от маратхов 350 тысяч рупий».

Далее Хайдар Али вторгся в Малабар и Траванкур, которые находились недалеко от Мадраса, что стало причиной первой англо-майсурской войны. Хайдар Али первым понял в 1770 году, что англичане являются основным врагом индийских княжеств и соглашения с ними немыслимы. «Хайдар Али и его сын Типу Сахиб поклялись на Коране хранить вечную ненависть к англичанам и уничтожить их».

Англичане, победившие французов и бенгальцев, были уверены, что легко справятся с Хайдаром. Первые сражения именно это и показали — 3 сентября 1767 года у Тринкомали Хайдар Али, имея 42860 пехоты и 20 тысяч конницы при 109 орудиях, атаковал лагерь англичан (5800 сипаев, 1030 кавалеристов, 16 орудий под началом полковника Джозефа Смита), но был остановлен пушечным огнем и, потеряв от 400 до 2000 человек, откатился назад.

Ровно то же самое произошло под Чангамом. Поняв, что с атаками у него пока не получается, следующие сражения Хайдар решил вести от обороны. Примерно в 6 милях от Тринкомали Хайдар построил большой редут. Англичане атаковали, и после упорного боя смогли прорвать оборону, искусно применив артиллерию. Майсурцы, потеряв 1200 человек, отошли. Но в этот раз европейцы понесли примерно такие же потери, и в этом плане для них победа стала пирровой.