Франкфурт-на-Майне, четверг, ночь, 3 января 2008

Малгожата,

в радиусе двух километров (если за центр круга мы примем мою квартиру), в том районе, где я живу (Вестенд, Франкфурт), находится около тридцати ресторанов. И неудивительно, потому что здесь сосре­доточились по большей части дирекции банков, стра­ховых и консалтинговых компаний, проектные бюро или научные институты. В обеденный перерыв из не­боскребов из стекла и бетона высыпают толпы людей, которых тоже надо накормить и напоить. Жителей вроде меня здесь не много, но большинство из них тоже едят не дома. Это одиночки или приезжие, ко­торые поселились тут, чтобы было близко добирать­ся до работы, а настоящие их дома и семьи остались в Гамбурге, Нюрнберге или Ганновере. Остановился здесь на время и я. В январе 2002 года. Но это совсем другая история.

Здесь можно найти рестораны, предлагающие кухни всего мира: итальянскую, скандинавскую, японскую, китайскую, монгольскую, индийскую, французскую, тайскую и даже английскую, что мне представляется исключительным событием, потому что у англичан, как мне кажется, есть какой-то мутирующий ген и они, по всей вероятности, не чувствуют вкуса. Думаю, что ходят туда исключительно англичане, и только из патриотизма или чтобы наконец услышать английский без акцента, по крайней мере без американского акцен­та. Есть здесь и неприметный, маленький, но всегда пол­ный посетителей вьетнамский ресторан. Я довольно часто хожу туда, впрочем не всегда, чтобы поесть.

Хозяин ресторана Куать Тху Нгует, доктор наук, историк, закончивший Ханойский и Гейдельбергский университеты. Когда он убедился, что в Германии не горят желанием принять на работу вьетнамского ис­торика, к тому же говорящего со странным акцентом, он вспомнил, что всегда умел хорошо готовить.

Он уже немолод. Примерно в моем возрасте, хотя выглядит как мой младший брат, родившийся, когда я уже был в выпускном классе. Маленького роста ху­дощавый мужчина с выразительным шрамом на пра­вой щеке. Куать Тху Нгует сидит в основном на вы­соком стуле за кассой и всегда улыбается. Касса ря­дом с баром. В первый раз, два года назад, когда я ждал места за столиком, я тоже сел за барную стойку. Завязался разговор. Куать Тху Нгует знает англий­ский, но не использует его, мы всегда разговаривали по-немецки. Я заметил, что он никогда не вставляет в речь английские слова. Для Германии последних лет речь без англицизмов кажется даже странной. От него не услышишь даже «о'кей». А с тех пор как я принес ему изданные во Вьетнаме переводы двух моих книг, я всегда могу прийти к нему в заведение без того, что­бы заранее заказывать столик. Для меня всегда най­дется место. Может, потому, что я вот уже два года не сажусь ни за один столик. Я прихожу туда, чтобы, сидя за барной стойкой, под итальянское вино вести беседу с Куать Тху Нгуетом.

Бернд Грайнер, немецкий профессор истории из Гамбурга, издал в 2007 году потрясающую книгу под названием «Война без фронтов» {нем. Krieg ohne Fronten, Hamburger Editions, Hamburg, 2007). Я закончил ее читать несколько дней назад, под утро. Я подумал, что теперь эмоции от прочитанного поутихли и я могу прийти в бар к Куать Тху Нгуету со своими новогод­ними поздравлениями и выпить с ним вина. И пого­ворить. Он прочитал книгу задолго до ее появления на рынке. Грайнер лично попросил его написать рецен­зию на книгу. Куать Тху Нгует дал вежливый отказ, мотивировав его тем, что не хотел бы писать о том, что пережил сам лично, потому что был бы необъек­тивным. Рецензии должны быть объективными, а его рецензия таковой быть не может. Если бы на месте Грайнера был я, то счел бы такой ответ лучшей рецен­зией, какую только может получить книга.

Куать Тху Нгует родился во вьетнамской деревушке Ми-Лай[23]. И в начале февраля 1968 года ему было не­полных 14 лет. Грайнер описывает — холодно, без эмо­ций, приводя только факты, — резню в Ми-Лай в фев­рале 1968 года. Он ссылается на показания американ­ского солдата, данные перед комиссией конгресса США. В течение нескольких минут автоматы М-16 преврати­ли Ми-Лай в кровавое месиво. Пули прошивали и жен­щин с маленькими детьми на руках, и мужчин, на коленях молящих о пощаде, и стариков, которых амери­канские солдаты вытаскивали из ям, сделанных в зем­ляном полу хижин и прикрытых циновками. Сначала они расправлялись со стариками, а потом зажигалками «Zippo» поджигали хижины. От тех же самых зажига­лок вечером прикуривали сигареты.

Это не были акты возмездия, проводимые в состо­янии кипящей ненависти. Это была, как сказал сол­дат, хладнокровно скалькулированная американскими офицерами операция. «Когда мы убьем матерей, не­кому будет рожать солдат для Вьетконга. Когда мы убьем детей, некому будет вступить во Вьетконг. А когда мы убьем всех, не будет наконец никакого Вьетконга» — так говорил тот солдат. Возможно, он услышал это от лейтенанта Уильяма Колли, одного из главных ответственных за Ми-Лай. После прошедше­го в США курьезного скандального процесса его при­говорили к «мучительному» наказанию: сорок четыре месяца домашнего ареста. С правом на увольнитель­ные. Хоть каждый день...

Деревушка Ми-Лай лишь одна из сотен обращен­ных американцами в пепел. И об этом мы узнаём (со­рок лет спустя!) из книги Грайнера. Проблема состо­яла в том, что американцы часто не располагали све­дениями, какая из деревень поддерживает Вьетконг (то есть вьетнамских партизан в Южном Вьетнаме — это для сведения нашим более молодым читателям), а какая нет, так что для большей уверенности они уничтожали те деревни, в которых находили большие запасы риса, предполагая, что они предназначены для партизан. Ассоциации с усмирением польских дере­вень немцами во время Второй мировой войны как-то напрашиваются сами собой...

Не случайно, и тем более не для рекламы, я упо­мянул марку культовой зажигалки «Zippo». Славу военной преступницы она получила в 1965 году, когда американское телевидение показало репортаж об аме­риканском военно-морском патруле, в котором солда­ты поджигали ею бамбуковые хижины вьетнамских крестьян. То zippo a village — так в просторечии назы­вали усмирение деревни. И напалмы тоже называли просто «zippo», а слово «zippoing» стало для американ­ского солдата синонимом любого поджигания.

Репортаж о бойне в Ми-Лай — лишь маленький фрагмент из книги Грайнера. Нужно иметь крепкие нер­вы, чтобы читать ее и до боли не сжимать кулаки. Мои кулаки сжимались не только когда я читал описания зверств американских военных во Вьетнаме. Мои ку­лаки сжимались и тогда, когда я видел страшные циф­ры, которые менее внимательный читатель мог просто проглядеть. Во время так называемого усмирения, про­водившегося Девятой дивизией армии США с ноября 1968 года по апрель 1969 года в районе дельты реки Ме­конг, американцы убили 11 ООО человек, «реквизировав» при этом... 748 пистолетов, винтовок и ножей. Ножи то­же включили в статистику! Порой изощренность амери­канских защитников справедливости доходит до абсур­да. При этом нетрудно пересчитать, в какой пропорции убитое гражданское население было обеспечено оружи­ем. Грайнер, по моему мнению, слишком деликатно об­ходится с американцами и оставляет читателю возмож­ность самому сделать вывод. А должен был бы четко написать, что на каждого убитого ребенка, на каждую убитую женщину, на каждого убитого мужчину в дель­те реки Меконг приходилось 0,068 винтовки, пистолета. И, разумеется, ножа.

Куать Тху Нгует слушает молча мой рассказ о том, какое впечатление произвела на меня эта книга. Я заметил, как дрожат его руки. Я обрываю рас­сказ. «Что он может знать?» — так, наверное, думает он обо мне. И он прав, что я вообще могу знать о том, что происходило во вьетнамской деревушке Ми-Лай в феврале 1968 года? Я даже не удосужился отыскать на карте то место, где она находится.

Мы обмениваемся с Куать Тху Нгуетом новогод­ними поздравлениями. Он произносит их по-вьетнам­ски, я по-польски. У них, в Ми-Лай, этот год другой по счету, но какое это имеет значение. Сейчас он жи­вет здесь, и он перенял наше летосчисление. Когда я прощался с ним, из-за шкафа, в котором стояли бу­тылки с вином, он достал костыль, осторожно сполз со стула и, прихрамывая, проводил меня до самых дверей. У Куать Тху Нгуета нет ног. Американцы от­стрелили ему обе ноги в Ми-Лай. А потом, много лет спустя, в рамках филантропической программы ООН, американские врачи сделали ему в больнице в Фила­дельфии очень хорошие протезы. Говорит, что сдела­но отлично. И что он очень за это благодарен амери­канцам. Ни у кого нет таких...

ЯЛ, Франкфурт-на-Майне

Варшава, вечер.

Януш,

я не знаю никого из людей нашего поколения, кто не мог бы вспомнить, как выглядела та «известнейшая» фотография, засвидетельствовавшая уничтожение де­ревни Ми-Лай. Американцы сняли о войне во Вьетнаме несколько десятков фильмов. «Возвращение домой», «Апокалипсис», «Взвод», «Рожденный 4 июля» — их я не забуду. Я не хочу их забывать. Прошли годы, стали появляться фильмы о других войнах. Русские снимают о страданиях своих солдат в Афганистане, бельгийцы рассказывают о бессмысленной войне в Ираке, аме­риканцы заставляют задуматься соотечественников над вопросом: зачем эта война? Самый последний их фильм «В долине Эла». Пронзительная, но при этом выдуманная история. Пару дней назад я читала интер­вью с Джейн Фондой, которая, надо отдать ей должное, не отказывается от прежних своих заявлений относи­тельно американской войны во Вьетнаме, но сегодня извиняется перед общественностью за фотографии, на которых она изображена стоящей на фоне танков вьетконговцев. Интересно, за что через несколько лет будут оправдываться американцы, покинувшие Ирак? Ужи­наю и смотрю на экран телевизора, на котором, как в калейдоскопе, меняются кадры беспорядков в Кении. Несколько сотен людей уже погибли, четверть миллио­на кенийцев покинула свои дома, а белые туристы, словно ничего не происходит, лежат у гостиничных бассейнов, выставляя для загара свои толстые животы. «Стыд» — так могла бы называться очередная картина, снятая о тех, кому во время отпуска никогда не мешала кровь, пролитая в Руанде, Судане и ЮАР, не помешал им и апокалипсис цунами. «Стыд», а может, лучше «Позор» — так должен называться этот фильм. Мате­риала, без сомнения, хватило бы также на мегасериал.

С уважением,

М.