Актуальные проблемы преступлений против здоровья населения и общественной нравственности

С внесением законодателем в 2010–2013 гг. целой серии поправок в УК РФ, касающихся ответственности за преступления в сфере незаконного оборота наркотических средств, психотропных веществ, их аналогов и прекурсоров, число проблем, связанных с квалификацией данной категории преступлений, в судебной практике не только не уменьшилось, но даже увеличилось.

Начнем с предмета этой группы преступлений, среди которых фигурируют, помимо прочего, и аналоги наркотических средств и психотропных веществ. Ими признаются запрещенные для оборота в Российской Федерации вещества синтетического или естественного происхождения, не включенные в перечень наркотических средств, психотропных веществ и их прекурсоров, подлежащих контролю в Российской Федерации, химическая структура и свойства которых сходны с химической структурой и свойствами наркотических средств и психотропных веществ, психоактивное действие которых они воспроизводят. Из приведенного определения «аналогов» следует, что, во-первых, ими могут быть признаны только «вещества синтетического или естественного происхождения», а не «препараты» и «природные материалы»; во-вторых, они не должны быть включены в соответствующий перечень, но при этом — запрещены для оборота в России; в-третьих, по химической структуре и свойствам они должны быть сходны с наркотическими средствами и психотропными веществами.

Данное определение дано в ст. 1 Федерального закона РФ от 8 февраля 1998 г. «О наркотических средствах и психотропных веществах». Заметим в скобках, что в международных правовых актах подобного термина мы не встречаем. Появление его в отечественном законодательстве обусловлено суровой необходимостью более или менее адекватно (а главное — своевременно) реагировать со стороны государства на факты лавинообразного появления и распространения психоактивных препаратов, столь же пагубно воздействующих на организм человека, как и наркотики, но еще не включенных в соответствующие списки в качестве таковых.

Легальное распространение новых психоактивных веществ (которые чаще всего называют «дизайнерскими наркотиками»), не включенных в перечень и списки контролируемых законодательством веществ, представляет в настоящее время серьезную проблему для правоохранительных органов России и общества в целом. Простота их приобретения, вызываемый ими мощный психоактивный эффект, а также доступность и безнаказанность употребления таких веществ привели к тому, что на сленге их потребителей они стали именоваться «легалка», поскольку реализация подобных веществ осуществляется на абсолютно законных основаниях через сеть небольших торговых точек под видом подкормки для растений («Charge+», «Super Charged»), соли для ванн («Cristalius»), средства «Антитабак», препаратов для дератизации или дезинсекции и др.¹⁴⁸

Казалось бы, особых проблем с квалификацией соответствующих запрещенных действий с «дизайнерскими наркотиками» нет: достаточно признать их аналогами наркотических средств или психотропных веществ — и они автоматически становятся предметом рассматриваемой категории преступлений. Однако сделать это на практике по ряду причин не представляется пока возможным. Во-первых, из-за оговорки закона о том, что аналогами «признаются запрещенные для оборота в Российской Федерации вещества» (между тем вышеуказанные психоактивные вещества для оборота в России не запрещены). Во-вторых, в силу того, что на законодательном уровне до сих пор не регламентирована процедура отнесения подобных веществ к аналогам.

Попытка решения этой проблемы приводит отечественных криминалистов подчас к диаметрально противоположным выводам. Одни из них считают целесообразным расширить перечень предметов изучаемой категории преступлений за счет включения в него еще и препаратов (смесей) или «производных наркотических средств и психотропных веществ», другие полагают необходимым изъять из этого перечня указание на аналоги наркотических средств или психотропных веществ, мотивируя свое предложение тем, что им не свойствен правовой признак, присущий наркотическим средствам и психотропным веществам, поскольку нет конкретного перечня этих препаратов, позволяющего осуществлять жесткий контроль за их оборотом.

Нам представляется, что отказываться от аналоговых подходов в деле борьбы с современной постоянно мимикрирующей наркопреступностью было бы неразумно. Однако очевидно и другое: а) в настоящее время институт аналогов наркотических средств и психотропных веществ практически «мертв», в судебной практике подобные дела, за редким исключением, не встречаются; б) чтобы реанимировать данный институт, необходимо не только уточнение его понятия, но и детальная регламентация механизма его реализации в целом ряде нормативных правовых актов.

С определенными трудностями судебная практика сталкивается в последнее время и в связи с расширением рамок предмета рассматриваемого преступления за счет включения в него растений (частей растений), содержащих наркотические средства или психотропные вещества. Упомянутые трудности возникли в отношении тех наркотических средств, которые получаются путем простого сбора, высушивания и (или) измельчения наркосодержащих растений (например, получение маковой соломы из опиумного мака, марихуаны из конопли).

Судебная практика, в частности, встала перед вопросом: если лицо приобрело маковую солому путем сбора дикорастущего мака либо марихуану путем сбора конопли, то как правильно квалифицировать его действия по приобретению: как приобретение наркотического средства — маковой соломы (либо марихуаны) или как приобретение растения (части растения) — мака (либо конопли)?

Ответ на поставленный вопрос будет зависеть от той стадии, на которой пресечены преступные действия приобретателя, а также от специфических особенностей данных наркосодержащих растений и их экспертной оценки. Дело в том, что судебно-экспертная практика признает наркосодержащими все растения (мак и коноплю) полностью с корнями (а коноплю — без корня, но с центральным стеблем). Отдельно взятые части указанных растений подпадают под понятие маковой соломы и марихуаны, т. е. признаются уже наркотическими средствами. Следовательно, задержание с поличным лица в момент сбора (или сразу же после него) кустов конопли или мака с корнями до их преобразования в наркотическое средство (путем отделения от них наркотически активных частей, измельчения и высушивания) должно рассматриваться как приобретение наркосодержащих растений. Все остальные подобные действия с наркосодержащими растениями необходимо квалифицировать уже как приобретение наркотических средств.

Дополнительным аргументом в пользу такой трактовки может, по-видимому, служить то обстоятельство, что законодатель не криминализировал изготовление, переработку и производство наркосодержащих растений (частей растений). И сделал он это, исходя не только из здравого смысла, ибо «изготовить» или «произвести» такие растения означает не что иное, как их вырастить, культивировать (а для этих целей у нас имеется ст. 231 УК), но и потому, что манипуляции с указанными растениями, связанные с отделением от них наркотически активных частей, измельчением, высушиванием и проч., представляют собой не их переработку (в уголовно-правовом смысле этого термина), а процесс приобретения их потребителем уже в качестве наркотических средств как таковых.

Вот почему сфера возможного применения в уголовном праве понятия «приобретение наркосодержащих растений (их частей)» представляется нам крайне узкой, не выходящей за рамки вышеописанных ситуаций.

Но положение дел в этой сфере может резко измениться, если на нормативно-правовом уровне отказаться от оценки отдельных частей наркосодержащих растений в качестве готовых форм наркотических средств, а рассматривать все растения в целом и по частям как сырье для изготовления (производства) наркотических средств. Сомневаемся, однако, что законодатель пойдет на такой шаг.

К аналогичному выводу пришел и Верховный Суд РФ, который в одном из своих обзоров судебной практики указал: «В случае задержания лица непосредственно при сборе растений, их частей его действия подлежат квалификации как незаконное приобретение растений, содержащих наркотические средства или психотропные вещества, либо их частей»¹⁴⁹.

Следующая проблемная ситуация возникает при квалификации сбыта наркотических средств в процессе осуществления так называемой «проверочной закупки».

Согласно п. 13 (абз. 5) постановления Пленума Верховного Суда РФ от 5 июня 2006 г. № 14, в тех случаях, когда передача наркотического средства, психотропного вещества или их аналогов, растений (частей растений), содержащих наркотические средства или психотропные вещества, осуществляется в ходе проверочной закупки, проводимой представителями правоохранительных органов в соответствии с Федеральным законом от 12 августа 1995 г. № 144-ФЗ (с последующими изменениями) «Об оперативно-розыскной деятельности», содеянное следует квалифицировать по ч. 3 ст. 30 и соответствующей части ст. 228.1 УК РФ, поскольку в этих случаях происходит изъятие указанных средств и веществ из незаконного оборота.

Здесь мы сталкиваемся с ситуацией так называемого «спровоцированного сбыта»¹⁵⁰, юридическая оценка которого не нашла пока однозначного разрешения в теории уголовного права. Одни авторы уверяют, что в данном случае действительно имеет место покушение на совершение наркопреступления, поскольку умысел виновного на сбыт наркотических средств не доводится до конца по не зависящим от него обстоятельствам.

Другие ученые полагают, что действия в подобных ситуациях надо квалифицировать как оконченный сбыт, ибо состав рассматриваемого преступления формальный. Умысел наркосбытчика направлен на сбыт наркотического средства, причем в большинстве случаев с целью незаконного обогащения, дальнейшая судьба сбываемых наркотических средств не имеет для него никакого значения. То, каким образом «закупщик» распорядится этим средством (добровольно выдаст его или оно будет изъято), никакого влияния на квалификацию преступления оказывать не должно, так как не входит в субъективную сторону деяния и находится вне рамок его объективной стороны. С точки зрения теории квалификации преступлений, данная позиция представляется нам абсолютно верной и обоснованной.

Тем не менее спор в уголовно-правовой доктрине продолжается, а высшая судебная инстанция страны остается по этому поводу при своем мнении. Но дело не столько в теоретических изъянах обоснования квалификации данного преступления, сколько в издержках судебно-следственной практики по этой категории дел. В последнее время сплошь и рядом стали появляться уголовные дела, по которым органы следствия вменяют сбытчикам наркотиков целую серию эпизодов сбыта, не пресекая преступную деятельность после первого факта осуществления проверочной закупки. Такие дела нередко доходят до Верховного Суда РФ, который вынужден заниматься исправлением ошибок и переквалификацией содеянного.

Так, по делу Б. Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РФ в определении от 5 февраля 2013 г. указала, что в постановлении о последующей проверочной закупке наркотического средства не указаны цели ее проведения. В приговоре суда также не содержится доказательств, подтверждающих обоснованность повторной проверочной закупки наркотического средства у Б. Таким образом, выявив факт сбыта осужденным наркотического средства, сотрудники МВД не пресекли преступную деятельность, а посредством действий привлеченного лица спровоцировали его на дальнейшую продажу наркотического средства.

По смыслу ст. 6 Европейской конвенции «О защите прав человека и основных свобод», из требований справедливого суда вытекает, что общественные интересы в борьбе против наркоторговли не могут оправдать использование доказательств, полученных в результате провокации органов полиции. В силу ст. 75 УПК РФ указанные доказательства являются недопустимыми. Недопустимые доказательства не имеют юридической силы и не могут быть положены в основу обвинения, а также использоваться для доказывания любого из обстоятельств, перечисленных в ст. 73 УПК РФ. При таких обстоятельствах вывод суда о покушении Б. на незаконный сбыт наркотического средства 12 мая 2009 г. не соответствует фактическим обстоятельствам уголовного дела. Данный эпизод преступления подлежит исключению из объема обвинения осужденного¹⁵¹.

Переформатирование законодателем состава наркоконтрабанды (ст. 229.1 УК) породило еще одну проблему. Суть ее в следующем. Местом совершения данного преступления выступает таможенная граница Таможенного союза в рамках ЕврАзЭС либо Государственная граница РФ. Согласно Таможенному кодексу Таможенного союза, единую таможенную территорию данного союза составляют территории Республики Беларусь, Республики Казахстан и Российской Федерации, а также находящиеся за пределами территории государств — членов Таможенного союза искусственные острова, установки, сооружения и иные объекты, в отношении которых государства — члены Таможенного союза обладают исключительной юрисдикцией (ч. 1 ст. 2 ТК ТС). Таможенная граница Таможенного союза — это пределы таможенной территории Таможенного союза.

Отсюда можно заключить, что незаконное перемещение предметов наркоконтрабанды через таможенную границу Таможенного союза в рамках ЕврАзЭС означает не что иное, как перемещение указанных предметов через пределы единой таможенной территории Таможенного союза, очерченные внешними линиями границ Республики Беларусь, Республики Казахстан и Российской Федерации.

Поскольку таможенная граница Таможенного союза в рамках ЕврАзЭС на некоторых своих участках выходит за пределы государственной территории России, то и незаконное перемещение предметов наркоконтрабанды через таможенную границу Таможенного союза на этих участках необходимо признавать преступлением, совершенным вне пределов Российской Федерации.

В соответствии с универсальным принципом действия уголовного закона в отношении лиц, совершивших преступление вне пределов Российской Федерации (ст. 12 УК РФ), не только граждане России и постоянно проживающие в ней лица без гражданства, но и (при наличии ряда дополнительных условий) иностранные граждане и лица без гражданства, не проживающие постоянно в Российской Федерации, подлежат уголовной ответственности по УК РФ, если они совершили такое преступление против интересов России и если в отношении этих лиц по данному преступлению не имеется решения суда иностранного государства.

Если же принять во внимание, что Таможенный союз создавался в интересах всех объединившихся в него государств, включая Россию, то представляется бесспорным, что незаконное перемещение предметов наркоконтрабанды через границу этого союза (в любой ее точке) должно признаваться преступлением против интересов Российской Федерации, а ответственность за подобные действия — наступать по ст. 229.1 УК.

Дополнительной нормативно-правовой основой для такой квалификации служит заключенный и ратифицированный Россией «Договор об особенностях уголовной и административной ответственности за нарушения таможенного законодательства Таможенного союза и государств — членов Таможенного союза» (принят в Астане, Республика Казахстан, 5 июля 2010 г.)¹⁵². Договором, в частности, предусмотрено, что каждая сторона в соответствии со своим законодательством может возбуждать и расследовать уголовные дела по преступлениям, направленным против ее интересов, совершенным на территории других сторон. Кроме того, если преступления совершены лицом на территории разных стран, то по согласованию между уполномоченными в соответствии с законодательством сторон органами уголовное дело может расследоваться на территории той стороны, где совершено большинство преступлений или наиболее тяжкое из них.

Не исключено, следовательно, что и российский правоприменитель за наркоконтрабанду, совершенную вне пределов России, но в границах Таможенного союза (например, на участках белорусско-украинской или казахстанско-узбекистанской границы), может привлечь виновных лиц к уголовной ответственности по ст. 229.1 УК РФ.

Так решается вопрос с квалификацией наркоконтрабанды в случае незаконного перемещения соответствующих предметов через таможенную границу Таможенного союза в рамках ЕврАзЭС. Но в диспозиции ст. 229.1 УК речь идет еще об одной разновидности контрабанды — незаконном перемещении тех же предметов через Государственную границу Российской Федерации с государствами — членами Таможенного союза в рамках ЕврАзЭС. Что имел в виду в данном случае законодатель?

Ответ на этот вопрос попытался дать А. В. Федоров. Он предположил, что законодатель при формулировании ст. 226.1 и 229.1 УК РФ использовал союз «либо», чтобы обозначить тождество двух упомянутых видов контрабанды: а) незаконного перемещения через таможенную границу Таможенного союза в рамках ЕврАзЭС и б) незаконного перемещения через Государственную границу Российской Федерации с государствами — членами Таможенного союза в рамках ЕврАзЭС.

Приведя в развитие своей позиции гипотетический пример о партии опия, незаконно ввезенной сначала из Китая в Казахстан, а затем — из Казахстана в Россию, автор делает принципиальный вывод о том, что в рассматриваемом случае совершено два разных преступления, квалифицируемых как контрабанда по ст. 229.1 УК РФ и отличающихся друг от друга как минимум по объективной стороне содеянного, по месту и времени их совершения¹⁵³.

Нам эта позиция не представляется бесспорной. Очертив таможенную границу Таможенного союза пределами таможенной территории этого союза (т. е. внешней линией границ всех трех объединившихся государств), государства-участники тем самым признали не имеющим принципиального значения для целей данного союза факт продолжения существования государственных границ внутри этого периметра. Что касается юрисдикции государств-участников, то она не только сохранилась в рамках государственных границ каждого государства, но и простерлась в ряде случаев за их пределы, вплоть до возможности привлечения любым из трех государств к уголовной ответственности по внутринациональному законодательству любых лиц, незаконно перемещающих предмет контрабанды в любой точке и на любом участке таможенной границы Таможенного союза. В этом, как нам кажется, и состояла одна из прагматичных идей построения данного союза. Иначе зачем было «огород городить?»

Спрашивается, чем же тогда объяснить появление в диспозиции ст. 229.1 УК двух альтернативных видов наркоконтрабанды? Ответ, на первый взгляд, прост: российский законодатель, прекрасно понимая, что для нормальной работы уголовно-правового запрета вполне достаточно первого из описанных им варианта наркоконтрабанды, на всякий случай, про запас, в целях перестраховки сконструировал и вторую его разновидность. Сделано это было, вероятно, для того, чтобы облегчить работу правоприменителя для сбора необходимых документов по делу в ситуациях, когда первые эпизоды наркоконтрабанды совершены за пределами России, а последний (вместе с задержанием преступника) — на ее территории.

Но если бы дело упиралось только в проблему своевременного сбора доказательств и ускорения уголовного судопроизводства. Ситуация гораздо принципиальнее и сложнее, ибо связана с проблемой квалификации содеянного. В самом деле, как квалифицировать действия наркокурьера, который, зная о существовании Таможенного союза (и юридических тонкостях его построения), сформировал единый умысел на провоз наркотиков транзитом из Польши через Белоруссию, Россию и Казахстан в Китай? Задержан наркоконтрабандист в Казахстане в момент пересечения казахстанско-китайской границы и экстрадирован в Россию для привлечения к уголовной ответственности.

По логике отдельных авторов (а она им подсказана своеобразным описанием законодателем диспозиции ст. 229.1 УК), в действиях такого контрабандиста усматривается целый «букет» самостоятельных составов преступлений: а) оконченная контрабанда в виде незаконного перемещения наркотиков через таможенную границу Таможенного союза (эпизод с пересечением границы Польши и Белоруссии); б) оконченная контрабанда в виде незаконного перемещения через Государственную границу Российской Федерации (эпизод с пересечением границы Белоруссии и России); в) оконченная контрабанда в виде незаконного перемещения наркотиков через Государственную границу Российской Федерации (эпизод с пересечением границы России и Казахстана); г) покушение на контрабанду в виде попытки незаконного перемещения наркотиков через таможенную границу Таможенного союза (эпизод с попыткой пересечения границы Казахстана и Китая).

На наш взгляд, такая квалификация недопустима. И не только потому, что на самом деле совершено единичное продолжаемое преступление, складывающееся из ряда тождественных действий, направленных к достижению единой цели и охватываемых единым умыслом. Но и в силу того, что все эпизоды данного единичного продолжаемого преступления имели место в рамках единого государственного пространства — Таможенного союза государств-членов ЕврАзЭС. Квалификация этого единичного преступления как серии самостоятельных составов по УК РФ означала бы нарушение сразу двух принципов уголовного законодательства России — принципа субъективного вменения и принципа справедливости.

Единственным разумным (и прагматичным) основанием для сохранения в диспозиции ч. 1 ст. 229.1 УК упоминания о Государственной границе РФ является, по-видимому, то вполне допустимое в реальной действительности обстоятельство, что наркоконтрабанда может в ряде случаев приобретать форму локальных акций по перемещению «товара» исключительно из России в Казахстан или Белоруссию, либо наоборот, без пересечения при этом таможенной границы Таможенного союза. Квалификация подобных действий по ст. 229.1 УК возможна только при использовании категории «незаконное перемещение через Государственную границу Российской Федерации».

Проблемные ситуации встречаются и в процессе применения норм об ответственности за преступления против общественной нравственности. Так, при квалификации преступления, предусмотренного ст. 240 УК РФ, может возникнуть вопрос: вовлечение в занятие проституцией есть процесс или результат процесса? Иными словами, оконченным это преступление следует признавать с момента начала действий виновного по вовлечению потерпевшего в занятие проституцией или с момента фактического осуществления последним хотя бы одного акта проституции? Позиция высшей судебной инстанции страны по этому вопросу носит противоречивый характер.

Большинство теоретиков склоняется к мысли, что термин «вовлечение» здесь предполагает завершенность, т. е. наступление указанного в диспозиции результата, именно в нем и выражается его сущность. Такая позиция представляется предпочтительной. Без объективизации вовлечения вовне, что может проявиться только в фактическом совершении потерпевшим акта проституции, практически невозможно установить сам факт такого вовлечения.

Федеральным законом от 28 декабря 2013 г. № 380-ФЗ в УК РФ введена новая норма — статья 240.1 (Получение сексуальных услуг несовершеннолетнего). Новелла породила ряд проблемных вопросов. Во-первых, охватывается ли понятием «любое другое вознаграждение несовершеннолетнего или третьего лица» получение ими выгод нематериального характера? В примечании к ст. 240.1 УК разъяснения этого термина не дается. Однако можно допустить, что «любое другое вознаграждение» должно каким-то образом коррелировать с «денежным вознаграждением». В таком случае следует прийти к выводу, что речь здесь идет об иных выгодах именно материального характера.

Во-вторых, можно ли рассматривать систематическое получение виновным сексуальных услуг одного и того же несовершеннолетнего в качестве своеобразной разновидности вовлечения его в занятие проституцией? Формальных препятствий для того, чтобы не усмотреть здесь признаков идеальной совокупности указанных преступлений, не имеется. Поэтому такая квалификация, на наш взгляд, вполне допустима.

Есть проблемы и с применением норм, предметом которых выступают порнографические материалы. Например, конструкция ч. 1 ст. 242 УК (где речь идет о незаконном изготовлении и обороте порнографических материалов или предметов), законодатель использовал бланкетный способ изложения нормы, отсылая правоприменителя к специальному нормативному правовому акту. Такой акт должен был определить понятие порнографии и установить границы законного оборота порнографических материалов. Но он до сих пор не принят.

На практике для установления того, являются ли предметы или материалы порнографическими, назначается экспертиза с участием специалистов-искусствоведов, заключения которых носят откровенно субъективный характер. Как показывает анализ судебной практики, в обвинительных приговорах не раскрывается признак незаконности, который характеризует действия, образующие объективную сторону преступления, и доказывание которого является обязательным для установления в действиях лица признаков состава преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 242 УК, что можно рассматривать как допущение объективного вменения.

Отсюда вопрос: может ли при указанных обстоятельствах применяться в судебной практике ч. 1 ст. 242 УК, или ее действие необходимо приостановить вплоть до принятия соответствующего закона, регулирующего оборот порнографических материалов и предметов на территории Российской Федерации? Ответ, на наш взгляд, очевиден: до устранения коллизии между нормами уголовного и нормами иных отраслей права данная статья применяться не должна.

Контрольные вопросы

1. Что в настоящее время относится к предмету наркопреступлений?

2. Могут ли «дизайнерские наркотики» быть признаны аналогами наркотических средств и психотропных веществ?

3. Чем приобретение наркосодержащих растений (их частей) отличается от приобретения наркотических средств?

4. Как правильно квалифицировать сбыт наркотических средств в процессе осуществления «проверочной закупки»?

5. Как квалифицировать незаконное транзитное перемещение наркотиков через таможенную границу Таможенного союза в рамках ЕврАзЭС с последующим пересечением Государственной границы Российской Федерации с государствами — членами Таможенного союза в рамках ЕврАзЭС: как единичное продолжаемое наркопреступление или как совокупность таковых?

6. С какого момента следует считать оконченным вовлечение в занятие проституцией?

7. Как квалифицировать действия лица, систематически получающего сексуальные услуги одного и того же несовершеннолетнего?

8. Можно ли привлечь лицо к уголовной ответственности за незаконный оборот порнографических материалов или предметов при отсутствии нормативного правового акта, устанавливающего границы законного оборота таких материалов и предметов?

Список рекомендуемой литературы и нормативных правовых актов

1. Федеральный закон от 8 января 1998 г. № 3-ФЗ (с изм.) «О наркотических средствах и психотропных веществах»// СЗ РФ. 1998. № 2. Ст. 219.

2. Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 15 июня 2006 г. № 14 (с изм.) «О судебной практике по делам о преступлениях, связанных с наркотическими средствами, психотропными, сильнодействующими и ядовитыми веществами» // БВС РФ. 2006. № 8.

3. Денисенко М. В., Осокин Р. Б. Уголовно-правовая характеристика незаконного распространения порнографических материалов или предметов. М., 2005.

4. Майоров А. А., Малинин В. Б. Наркотики: преступность и преступления. СПб., 2002.

5. Педофилия: основные криминальные черты / под ред. Ю. М. Антоняна. М., 2013.

6. Прохорова М. Н. Наркотизм: уголовно-правовое и криминологическое исследование. СПб., 2002.

7. Ролик А. И., Романова Л. И., Федоров А. В. Современная наркопреступность: криминологические, уголовно-политические и уголовно-правовые аспекты. Владивосток, 2009.

8. Сергеев А. Н. Противодействие незаконному обороту наркотических средств и психотропных веществ. М., 2002.

9. Федоров А. В. Противодействие незаконному обороту наркотических средств, психотропных, сильнодействующих и ядовитых веществ: уголовно-политические, уголовно-правовые, криминологические, историко-правовые и международно-правовые аспекты. М., 2013.

10. Чучаев А. И., Ашин А. А. Преступления против здоровья населения и общественной нравственности. Владимир, 2006.

11. Шарапов Р. Д. Преступления против здоровья населения и общественной нравственности. Тюмень, 2002.

12. Шалагин А. Е. Уголовно-правовая охрана здоровья населения в Российской Федерации. М., 2013.