ОПК и письмо Сталина в редакцию журнала «пролетарская революция» (1931-1932 гг. )

В конце октября 1931 г. Сталин направил в редакцию журнала «Пролетарская революция» свое открытое письмо «О некоторых вопросах историй большевизма». Речь в письме шла об отношении Ленина к германским социал-демократам перед Первой мировой войной. Более чем за год до публикации письма историк- марксист молодого поколения, А.Г. Слуцкий, упрекнул Ленина в том, что он лишил себя важных возможностей влияния, недооценивая готовность социал-демократов приспособиться к ситуации в Германии, в том числе и ценой утраты своей политической идентичности.

Сталин шельмует статью Слуцкого как пример проникновения «троцкистских контрабандистов» в партийную историографию, а журнал «Пролетарская революция» как их платформу или дискуссионный форум. По словам Сталина, в статье Слуцкого косвенно утверждается, что Ленин недооценивал опасности примиренчества с оппортунизмом. Тем самым, по мнению Сталина, Ленину ставится в упрек, что он не был еще настоящим большевиком. Ленин же характеризовался именно тем, что всегда и везде боролся против любых форм оппортунизма.

Непосредственные последствия письма имели для историков решающее значение. Журналу «Пролетарская революция» пришлось прекратить выход более чем на год, Только в 1933 г. его издание продолжил новый коллектив. Заменены были и редакции многих других журналов. Почти вся редакция журнала советских марксистских историков «Историк-марксист» оказалась жертвой репрессий. Он не мог выходить на протяжении нескольких месяцев. Кроме того, не только Слуцкий, но и многие прежде

влиятельные историки утратили свои посты в партийных учреждениях исторической направленности или были вынуждены публично признавать свои «ошибки».

По мнению Джона Барбера, особенное в письме Сталина и его последствиях заключается в том, что отныне определять линию партии в оценке истории должно было само партийное руководство, а не как прежде - ведущие представители марксистской интеллигенции или марксистские научные учреждения и теоретические журналы. В то же время линия партии объявлялась обязательной и любое отклонение от нее характеризовалось как знак нелояльности или предательства. В соответствии с этим письмо является для Барбера, что связывает его со многими другими историками, решающим поворотным пунктом в политике партии по отношению к историкам и другим представителям интеллигенции.

Напротив, Джордж Энтин считает, что значение вмешательства Сталина в исторические дискуссии 1931 г. переоценивается. У историков и интеллигенции вообще ощущение поворота было сильнее, чем это оправдывалось действительными изменениям. С появлением письма, по мнению Энтина, «не были установлены никакие новые правила, кроме разве что осуждения исследований на базе архивных материалов». Письмо подчеркивает только уже существовавшей запрет критиковать Ленина. Кроме того, новые условия создавались с участием самих же историков, а Сталин и партаппарат уже до 1931г. осуществляли настойчивое вмешательство. Средствами такого вмешательства были, в частности, программные высказывания по истории партии (речь Сталина на XV съезде партии в 1927 г. и его выступление на конференции аграрников-марксистов в 1929 г.), особая кадровая политика, манипулировавшееся издание документов по истории партии под руководством ЦК, изоляция буржуазных историков с 1928 г. и подчинение в 1930 г. Академии Наук коммунистической партии.

Дискуссию, начало которой положили Барбер и Энтин, следует рассмотреть с точки зрения ОПК и проверить тезисы на этом конкретном примере. Почувствовали ли письмо Сталина в ОПК только как поворот или все же поняли как сигнал, начавший радикальные изменения правил в Обществе, призванные в значительной степени изменить его линию? Не были ли, что возможно, только объявлены изменения линии, но не проведены конкретные меры, или начались изменения, впоследствии, однако, замедленные? Имели ли место впоследствии серьезные кадровые изменения в руководящих органах ОПК или среди авторов «Каторги и ссылки»?

Письмо Сталина рассматривало в первую очередь обращение историков с прошлым партии большевиков. Уже из-за этого оно косвенным образом затрагивало и ОПК, так как история партии представляла собой интегральную составную часть Истории революционного движения. Общество было даже и непосредственно затронуто письмом, на видном месте которого высказывалась критика в адрес его старосты - Ярославского. Сталин завершает свое послание следующим замечанием:

«[...] даже некоторые наши историки, - я говорю об историках без кавычек, о большевистских историках нашей партии, — не свободны от ошибок, льющих воду на мельницу Слуцких и Волосевичей. Исключения не составляет здесь, к сожалению, и т. Ярославский, книжки которого по истории ВКП(б), несмотря на их достоинства, содержат ряд ошибок принципиального и исторического характера».

И действительно, Ярославский воспользовался письмом как поводом для того, чтобы лично позаботиться о линии ОПК. Он избрал для этого необычный путь. Под названием «О фальсификации историй нашей партии» он подверг критике журнальную статью, которая еще не была опубликована и не должна была публиковаться впредь. Раскритикованная статья принадлежала перу члена ОПК и сотрудника редакции «Каторги и ссылки», Н.Ф. Чужака-Насимовича. Ее темой был «Военный вопросуперед судом V Лондонского съезда в 1907 г.». Но содержании название статьи удалось раскрыть только на основе краткой реплики Ярославского. Она появилась в № 22 журнала «Большевик», центрального теоретического органа ВКП(б), за 1931 г., а затем в феврале 1932 г. была перепечатана в «Каторге и ссылке». Первоначально планировалось опубликовать статьи! Чужака-Насимовича в № 10 «Каторги и ссылки» за 1931 г. Соответстувующий номер журнала был уже полностью напечатан и готов к распространению. В ходе появления письма Сталина Ярославский подверг его, однако, новой проверке.

В своем ответе на статью Чужака-Насимовича Ярославский продемонстрировал, что он с точки зрения как содержания, так и выразительных средств уже приспособился к письму Сталина. В начале он констатирует, что еще не каждый член партий среди входящих в ОПК отдает себе отчет в необходимости перестройки

всей деятельности на «историческом фронте». Явления «гнилого либерализма» в отношении антипартийного обращения с историей партии возможны даже теперь, после появления письма Сталина. В качестве отрицательного примера он приводит запланированную публикацию упомянутой статьи Чужака-Насимовича.

В соответствии с изображением Ярославского главный тезис Чужака-Насимовича заключался в том, что до V съезда партии большевики пренебрегали вопросом о вооруженном восстании.

В качестве доказательства Чужак-Насимович, как представляется, приводит умеренную пропаганду партии в армии, военных учреждениях и на флоте. При взгляде «со стороны» оказывается, что большевики были заняты вместо этого своей борьбой против меньшевиков. Ярославский приводит против такой позиции несколько примеров «обширного» рассмотрения этого вопроса большевиками уже с III съезда 1905 г. и в принципе возражает против рассмотрения партии со стороны и рисования с этой перспективы подобного рода карикатуры на большевиков. Кроме того, в статье Чужака-Насимовича почти не появляется Ленин, хотя именно с ним и было согласовано вопреки меньшевикам участие в Лондонском съезде тех делегатов, которые вели политическую работу в армии и на флоте. Кроме того, Ярославский выступает против данной Чужаком-Насимовичем оценки его собственного (Ярославского) выступления на Лондонском съезде. Он изображен у Чужака-Насимовича так, будто в вопросе грозившего исключения делегатов соответствующих учреждений он действовал без мандата ЦК. Но все было согласовано с фракцией большевиков. В заключение Ярославский дает Чужаку-Насимовичу отрицательную оценку как грубому фальсификатору истории. Его общий итог заключается в выводе о необходимости перструктурировать всю работу журнала «Каторга и ссылка», чтобы такая статья больше не могла появиться здесь в будущем.

 

Внутренняя борьба

В ОПК 26 декабря 1931 г. специально по поводу статьи Чужака-Насимовича состоялось заседание коммунистической фракции Центрального Совета. Чужак-Насимович присутствовал, Ярославского же не было. Он лишь попросил Теодоровича зачитать свое заявление. Главной темой документа была статья Чужака- Насимовича. Он подвергался критике на содержательном, методическом и стилистическом уровне. Кроме того, в поле зрения оказались обстоятельства, при которых статья смогла попасть в журнал. Обращает на себя внимание, что члены коммунистической фракции не занимали единой позиции, отчасти существенно различаясь в направлении главного удара и степени осуждения. Можно отметить два основных течения: Я.Б. Шумяцкий, И.И. Шейн и Е.А. Трифонов стараются всеми силами политизировать дело. Напротив, Теодорович насколько возможно избегает этого.

Все ораторы, участвовавшие в заседании, согласились в оценке статьи как стилистически неадекватной, так как тема была рассмотрена с использованием ненаучного, популяризированного языка. На содержательном уровне статью критиковал прежде всего Теодорович. При этом обращает на себя внимание, что он почти дословно повторял обвинения, выраженные в статье Ярославского. И он подчеркивает, что не соответствует фактам утверждение о пренебрежении большевиков вопросом о вооруженном восстании. Он также приводит различные примеры обсуждения этого вопроса на III и IV съездах, состоявшихся в 1905 и 1906 гг. К тому же в статье выступление Ярославского на V съезде было изложено так, будто в вопросе грозившего исключения делегатов соответствующих учреждений он действовал без мандата ЦК. Большевики в целом изображены карикатурно. По мнению Теодоровича, возникает впечатление, что меньшевики призвали большевиков к порядку. Теодорович - главный критик и на методическом уровне. Направленность статьи для него абсолютно «небольшевистская». Подход к теме недиалектический, немарксистский и не соответствует ленинской позиции. Возникает впечатление, что Чужак-Насимович понял ситуацию лучше, чем все большевики вместе взятые. Подобно Теодоровичу, и у Трифонова сложилось впечатление, что Чужак-Насимович становится над партией. Шумяцкому показалось даже, что о съездах партии писал «посторонний» наблюдатель.

Касательно вопроса о том, как статья могла попасть в «Каторгу и ссылку», Теодорович не берет на себя никакой ответственности за происшедшее. Он не видел статью и не читал ее, так как был два месяца в отпуске. То же касается и Константинова. Шумяцкий был болен. Чужак-Насимович просто использовал его, Константинова и Шумяцкого отсутствие, тем самым дискредитировав редакцию.

Теодорович решительно защищается против попытки Трифонова и Шейна взвалить на него политическую ответственность за статью Чужака-Насимовича, так как он никогда не присутствовал, не организовал свое замещение и вообще выбор сотрудников редакции был плох. Теодорович отвергает и свое формальное привлечение к делу в качестве ответственного редактора: членов редакции отбирал не он, а Центральный Совет ОПК или фактически, - как знали все в коммунистической фракции - фракция. В конечном счете он предлагает освободить свой пост.

Ответственным за напечатание статьи Теодорович видит однозначно члена редколлегии Б.П. Козьмина и уполномоченного Главлита в редакции и издательстве ОПК В.С. Цветкова-Просвещенского. Оба действительно читали статью и рекомендовали ее к печати. Ни Козьмин, ни Цветков-Просвещенский не входили, однако, в ОПК. Они были работниками технического аппарата редакции «Каторги и ссылки» и издательства Общества. Козьмин работал в редакции уже 10 лет. В Главлите получил «образование» в качестве цензора. Он был беспартийным и опытным сотрудником, полностью поддерживавшим проект ОПК. Он поддерживал тесный контакт с Теодоровичем, его очень ценим благодаря обширным знаниям революционного движения, в особенности народничества. В свою очередь, Цветков-Просвещенский сначала работал по поручению Главлита редактором и цензором в Обществе старых большевиков, но затем, как отмечал Теодорович, [в 1930 г.] был специально «откомандирован» [Главлитом] в ОПК. Он был членом редакции «Каторги и ссылки» и работал в издательстве ОПК. Дополнительный авторитет он обрел благодаря членству в московской парторганизации.

Козьмин и Цветков-Просвещенский до известной степени придерживались сопоставимой стратегии, чтобы обосновать, как это они позволили статье «пройти». Оба утверждают, что у них были сомнения в стилистическом и содержательном отношении, но статью они одобрили по следующим соображениям. Цветков-Просвещенский приводит факт членства Чужака-Насимовича в редакции и упоминает его статус уполномоченного Главлита. Точно также Козьмин описывает Чужака-Насимовича как опытного политического цензора, который «в Главлите он нас учил, что печатать и что нет».

В отличие от Цветкова-Просвещенского Козьмин приводит и другие характеристики Чужака-Насимовича. Он характеризует его как искреннего «во всех политических вопросах» и заслуженного

большевика, а также специалиста по военным вопросам большевиков в РСДРП. К тому же, как сообщает Теодорович, Козьмин рассказал ему в личной беседе о том, что им лишь двигала заинтересованность в том, чтобы в журнале было больше статей большевиков. Напротив, Цветков-Просвещенский пытается дополнительно оправдаться перегруженностью работой. Но в конечном счете он видит главною причину вкравшейся ошибки не в себе, а в организационной стурктуре редакции:

«Нет человека, который бы сказал: “вы ошибаетесь”, или «правильно, давай черти к чертям все» [...] Мое желание, чтобы в редакции постоянно сидели партийные товарищи, с которыми можно было бы поговорить, чтобы они могли разрешить самостоятельно вопросы и.т.д.».

Цветков-Просвещенский хотел бы тем самым пресечь и постоянные дискуссии на заседаниях редакции:

«А будь там авторитетные товарищи, сразу пришел, сказал, давай черти ее [статью], а тут целая дискуссия затеялась».

Цветков-Просвещенский получил в данном вопросе поддержку от влиятельных кругов, выражением которой стали письмо Ярославского и доклад Шумяцкого. В них фракцию призывают назначить на работу в редакции двух-трех молодых «красных профессоров» или члена Общества старых большевиков.

Теодорович, однако, решительно выступает против такого варианта и снова предлагает свою отставку:

«Мне в таком неопределенном положении работать абсолютно невозможно. Я не могу, не в силах. [...] Зачем тянут неопределенное положение. Если вы считаете, что я не работоспособен, скажите это, я уйду в интересах дела, партии, я уйду».

Обстоятельную критику формулирует Шейн. В принципе он опирается на пункты, названные его предшественниками, но идет на шаг дальше. Он считает статью Чужака-Насимовича не соответствующей политическим требованиям момента. ЦК выдвинул вслед за письмом Сталина лозунг перестройки на «историческом фронте». По мнению Шейна, теперь нельзя больше заниматься «историей ради историю». Историография должна преследовать определенную цель. На аргумент Чужака-Насимовича, в соответствии с которым Ленин прочитал и счел хорошей его статью подобного содержания, Шейн отвечает, что это неправильная аналогия:

«Задача, которая была тогда - это одно, а задача и целевая установка, с которой вы писали статью сегодня - это другое дело».

Теперь речь идет о том, чтобы с помощью прошлого партии воспитывать молодое поколение, новых членов партии и международное коммунистическое движение. В будущем следует сконцентрироваться на том, чтобы в немногословной форме «правильным» и «здоровым» образом рассматривать исторические

темы.

Шейн категорически осуждает аргументацию Цветкова-Просвещенского, заключавшуюся в той, чтобы, принимая решение о допуске статьи к печати, сослаться на общий авторитет Чужака-Насимовича. Это «гнилой либерализм» - формулировка, которую Шейн прямо позаимствовал из письма Сталина. Вот его комментарий:

«Кто бы ни был автор, какое бы положение он не занимал, каким бы авторитетом он в редакции или в данном вопросе не пользовался, нельзя было без просмотра и решительной переделки эту статью помещать»...

Не следует, по мнению оратора, умалять значение происходившего. Содержание статьи опасно, даже направлено против партии. Статья демобилизует партийные массы.

В своей защитительной речи Чужак-Насимович безуспешно пытается свести «ошибки» к стилистическим неточностям, невольно исказившим содержание. Касаясь содержательного аспекта своей критики Ленина, он утверждает, что даже Ленин признавал отсутствие должного рассмотрения в партии в целом вопроса об агитации в войсках. Именно поэтому Ленин и хвалил Ярославского за его решительное выступление на V съезде партии. Чужак-Насимович сообщает далее, что он уже высказал основные положения своих тезисов в ряде статей и что подобные тезисы были представлены также в статье в «Каторге и ссылке». Его оценка ситуации такова:

«[...] по-видимому, бывают такие острые темы, трактовка которых вчера была совершенно законной, а сегодня совершенно незаконна».

В заключительной резолюции коммунистическая фракция характеризует статью Чужака-Насимовича как неправильную в политическом и содержательном отношении. Печатание статьи было вменено в вину редакции как ошибка. Фракция распорядилась, далее, устранить статью из № 10 «Каторги и ссылки», уволить Чужака-Насимовича и подвергнуть работу редакции проверке со стороны коммунистической фракции. Кроме того, в будущем должны были быть привлечены для укрепления редакции не менее трех профессоров - как историков, так и членов партии. Затем резолюция была передана в ЦК партии.

 

Меры

Чтобы можно было определить действительные последствия предшествующей дискуссии о письме Сталина для структуры и линии ОПК, следует теперь показать, какие конкретные меры были приняты в Обществе.

Когда в начале января 1932 г. снова собрались коммунистическая фракция Центрального Совета Общества и партийная фракция, именно Теодорович внес предложения по «практическим» мерам, вытекавшим из письма Сталина для редакции и всей издательской деятельности ОПК. Вступительный доклад Теодоровича не удалось, однако, до сих пор найти в архивах. Главное в позиции Теодоровича, как и тех, кто его критиковал и поддерживал, можно, тем не менее, реконструировать на основе высказываний других участников заседания о его докладе и дальнейших выступлений Теодоровича на двух заседаниях - 8 и 12 января 1932 г. Заседания документированы полными стенограммами. Здесь они будут рассмотрены более обстоятельно, ибо эти материалы выявляют различные стратегии реагирования в ОПК на письмо Сталина.

На обеих заседаниях выступали многочисленные ораторы, которых можно разделить на три группы. Первая группа рассматривает ситуацию с чисто политической точки зрения. Вторая аргументирует с точки зрения или в поддержку редакции издательства ОПК и третья нерешительна в своих высказываниях.

На первом заседании 8 января 1932 г. присутствовали как минимум 58 человек. В качестве первого оратора Шейн изложил свою интерпретацию письма Сталина. Чтобы выполнить директивы, по его мнению, следовавшие из письма Сталина, в будущем на взгляд оратора необходимы следующие узловые моменты.

В центре стоит воспитательная функция текстов, выходивших в ОПК, о которой он говорил уже на декабрьском заседании. Следует отказаться прежде всего от имевшего силу до тех пор, представленного прежде всего Чужаком-Насимовичем притязания на максимальное сохранение документального содержания публикуемых текстов. Шейн больше не считает достаточным публикацию текстов в неприкосновенном виде, но комментированными. Журнал «Каторга и ссылка» не может, по его мнению, служить простой платформой. Редакционному коллективу надлежит со всей силой бороться против «искажений» истории. Кроме того, все члены руководящих органов Общества должны были совместно показать свою ответственность за то, что проявляется под крышей ОПК. Новые критерии оценки должны прежде всего задаваться критическим вопросом о политической целеустановке публикуемых текстов. К примеру, о том, служат ли эти тексты мобилизации ударнического движения и привлечению новых кадров и «масс ударников» для социалистического строительства. Наконец, Шейн констатирует, что ни одна из осуществленных до сих пор работ ОПК не соответствовала этим критериям:

«Сплошь и рядом наши работы являются скучными, бессодержательными, отвлеченными, простыми воспоминаниями, которые по своей целевой установке ничего для нашего времени, для мобилизации масс не дают».

Вслед за тем Крамаров поначалу критикует предложения Теодоровича как недостаточно далеко идущие. Теодорович сказал лишь следующее:

«[...] раньше статьи помещались самотеком. Потом статьи стали помещаться с примечаниями. Теперь мы будим некоторые помещать, некоторые не помещать».

Вместо этого Крамаров требует плана, в центральных пунктах которого следует ссылаться на письмо Сталина. Этими пунктами должны быть: борьба против центризма, троцкизма и «люксембургианства», а также роль Ленина в пролетарском движении.

С другой стороны, для Г.А. Мучника (РСДРПб), ВКП(б)) главное следствие письма Сталина заключается в том, что «везде и всюду идет коренной просмотр программ» и планов работы. В ОПК, однако, до сих пор ничего не происходило, хотя письмо коммунистической фракции и партийной ячейки ОПК обязывает к строжайшей критике и самокритике всех работ и, как подразумевается, призывает к исправлению совершенных ошибок и требует создания плана, который в будущем должен не допустить совершения ошибок. Чтобы воспрепятствовать «самотеку», который критиковал уже Шумяцкий, необходимо вовлечь всех авторов в исследовательские секции ОПК и таким образом подготовить. Обращаясь к Теодоровичу, Мучник критикует его за то, что он ставит беспартийных членов редакции на одну ступень с коммунистами. В качестве примера он привел В.М. Коробкова.

Коробков - бывший меньшевик, в рассматриваемое время беспартийный, при поддержке члена ОПК В.А. Деготя безуспешно пытался добиться принятия в ВКП(б). Коробков был также членом ОПК.

Мучник задается вопросом, как это в ОПК существуют кадры беспартийных и почему вместо них не «обучают» молодых большевистских литераторов:

«Может быть, их учить труднее, потому, что они литературно менее грамотны, чем беспартийные, но эти большевики были бы действительно крепкими революционными работниками»;

В будущем следует и авторов выбирать из рядов большевиков, работающих в печати. Их можно дополнять старыми членами партии, которых также надлежит вводить в курс дела. Только так можно не допустить, чтобы вновь и вновь предпринималась попытка написать «подлинную историю» революционного движения. Целью этого является такая историографий, которая, напротив, показывает революционное движение как классовую борьбу и при этом определяет ведущую роль большевиков. Нигде в журнале «Каторга и ссылка» не рассматривается роль большевиков в революционном движении. В музее представлены в выгодном свете только приверженцы «Народной воли». Рабочие кружки в качестве первых предвестников революционного движения вообще не присутствуют. Кроме того, Мучник критикует взгляду выраженный во вступительной речи Теодоровича, согласно которому троцкизм был фракцией коммунизма, и оценивает его как контрреволюционный. Он, напротив, полагает, что троцкизме всегда был частью контрреволюции.

В качестве члена «Культпропкомиссии» ОПК Дубинский размышляет о том, какие задачи стоят перед его комиссией теперь, после письма Сталина.

«Мы ставим себе задачу подходить к определенным политическим кампаниям таким образом, чтобы увязывать историю революции прошлого с настоящим».

Говоря конкретно о работе ОПК, он сетует, что не удалось воплотить в жизнь принятое на IV Всесоюзном съезде в апреле 1931 г. решение о связи пропагандистской работы с научной. Книги, предоставлявшиеся до сих пор издательством ОПК, он охарактеризовал как непригодные для «движения в массы». Не удалось, к примеру, осуществить выставку, планировавшуюся на электрозаводе «Электросвет», так как Общество не располагало в достаточном количестве литературой по истории партии. До письма Сталина еще было можно использовать некоторые книги ОПК. Теперь стало важно, принимая решение о том, какую литературу можно передать электрозаводу и широким массам, запросить «помощь извне», т. е. помощь партии. На вопрос Теодоровича о том, почему не избрали, например, энциклопедию революционного движения, Дубинский отвечает, что там можно встретить несколько неоткомментированных формулировок.

Полезность издаваемой ОПК литературы для современности определяет Г.И. Шпилев (РСДРП, ВКП(б)), который, как и Дубинский, был членом «Культпропкомиссии». Он приводит цитату из брошюры В.Г. Георгиевского «Мечты Степана Разина», вышедшей в серии «Недорогая литература» и констатирует» что ее содержание направлено против Москвы, оно дает новую пищу злонамеренным слухам, утверждающим, что Москве хорошо живется за счет провинции. В ответ на замечание, что речь идет о тексте, посвященном Москве XVII в., Шпилев дает понять, что такие книги все же могут «заразить» Советскую власть.

Затем он обращается против тезиса Теодоровича о необходимом исследовании предыстории большевиков. Его контраргумент заключается в том, что в Обществе выходят книги, не имеющие никакой ценности для предыстории большевиков. Они обращают внимание не на существенное, а на провокаторов и представляют их интересы. Он осуждает общеупотребительную практику, не создавая соответствующий партийный комментарий о революционном прошлом определенных лиц, которые впоследствии даже обратились против большевиков. Он считает контрпродуктивной также публикацию списков революционеров, участвовавших в террористической деятельности и являвшихся членами боевых организаций:

«Целый ряд меньшевиков дается в списке причастных к террору. Зачем такой список нужен? Зачем надо печатать этот хлам?»

Наконец, он высказывается за роспуск редакции, так как, будучи коммунистом, не хочет нести ответственности за печатание «контрреволюционного хлама».

Критика выступления Теодоровича П.H. Львовым, как и некоторыми другими ораторами, заключается в том, что не видны конкретные меры, вытекающие из письма Сталина. Тем не менее Львов характеризует оценки, данные Дубинским и Шейном, как преувеличенные. Он, как и Деготь (см. ниже), призывает всех искать общее решение.

Руководитель ревизионной комиссии ОПК М.И. Бублеев (РСДРП(б), ВКП(б)), работа которого в этой комиссии началась уже в 1928 г., занимает четкую политическую позицию. Он, правда, ведет себя при этом существенно дипломатичнее, чем Шейн и Дубинский. Он замечает отсутствие у Теодоровича поворота в «политическом вопросе» о цели дальнейшей работы, причем в отношении конкретного политического и организационного положения. Не становится ясным, в каком направлении идет его работа. В свою очередь, он требует от коммунистической фракций принятия резолюции, в которой определяется, какими темами и сферами деятельности должна заниматься редакция. По его мнению, в документе должно быть сказано, что редакция

1. под углом зрения задач Общества и тех больших вопросов, которые были затронуты в письме Сталина, должна проверить «багаж» Общества и

2. разработать план, в котором изложены выводы из письма.

В качестве разъяснения к пункту первому Бублеев добавляет, что редакция может продемонстрировать неоспоримые успехи. Правда, наряду с этим имелись и некоторые грубые политические ошибки, которые нельзя больше характеризовать как всего лишь исключения. Бублеев замечает также, что уже в 1930 г. были приняты хорошие резолюции по идеологическому формированию редакции. Недостает, однако, реализации этих положений. Обращаясь к пункту второму, он хотел бы в соответствии с этим обязать коммунистическую фракцию учитывать осуществление запланированной резолюции. Также в отношении пункта второго Бублеев подчеркивает: он не считает, что следует разрушить все сделанное и начать снова. Тем не менее, он настаивает на дополнении редакции новыми членами. Его цель состоит и в том, чтобы обязать членов редации регулярно участвовать в заседаниях коммунистической фракции, чтобы гарантировать достаточную коммуникацию.

Заканчивая свое выступление, Бублеев детально останавливавется на энциклопедии. Здесь он не хотел бы задерживаться на мелочах:

«Основное главное в Словаре - это беззубые политические характеристики, это накопление материала, не объединенного одной политической устремленностью».

От ОПК требуют не создания сборников, наполняемых любыми фактами, а перенесения на энциклопедию диалектического метода.

В качестве принципиальной задачи Бублеев формулирует необходимость не отставать от общего темпа, не «разъединяться с

жизнью”. Применительно к издательской деятельности это означает для него осознать: то, что издательство еще вчера считало необходимым, уже сегодня не может быть удовлетворительным.

В заседании коммунистической фракции участвовал, также «революционер старой гвардии», член Общества старых большевиков и сотрудник Института Ленина Г.И. Крамольников. Он только с апреля 1931 г. был членом ОПК и самое позднее с мая 1933 работал в редакции «Каторги и ссылки». Он требовал занять «подлинно большевистские позиции в отношении историй большевиков». Первый шаг заключается для него в том, чтобы проверить прежнюю издательскую деятельность ОПК с точки зрения «примиренческих» работ. К их числу он относит, например, публикацию мемуаров Бутовича в «Каторге и ссылке», которые, на его взгляд, размывали границу между меньшевиками и большевиками. Он считает сомнительным также «Альбом революционных деятелей», начинающийся с декабристов, так как в нем монархист П.И. Пестель представлен героем. К тому же Крамольников рекомендует в будущем печатать работы Л.Г. Дейча только после эффективной проверки. В заключение Крамольников еще раз обращается к делу Чужака-Насимовича. Он пригласил его в Институт Ленина перед напечатанием упомянутой статьи. Там он ознакомил автора с позицией Ленина, согласно которой «работу в войске», т. е. агитационную работу в институтах армии, следует рассматривать как интегральную составную часть создания революционной армии. Познакомившись с другими документами из времен Русско-японской войны, Чужак-Насимович пообещал ему переработать свою статью, но не сделал этого. Его статью Крамольников характеризует как антибольшевистскую и направленную против партии.

В целом в практике многочисленных издательств было немало «ненормальных» явлений. Отмечались даже времена, когда Давид Борисович Рязанов, в прошлом влиятельный профсоюзный работник, до 1931 г. руководитель Института Маркса и Энгельса, считался преемником Карла Маркса.

 

Речь Константинова, участвовавшего в заседании в качестве члена редакции и ответственного за выпуск «недорогой литературы», посвящена прежней работе редакционной и издательской коллегии ОПК. Он хотел бы проверить, «в какой мере» коллегия была «бдительной» в отношении исторического материала и не играла ли она на руку шпионам и троцкистам.

Сначала он оспаривает, что при отборе авторов по-прежнему имеет место «самотек». Так было раньше. Теперь же разрабатывается тематический план и на его основе ищут соответствующих авторов:

«[...] в течение ближайших 2-х лет имеется организованный автор, т. к. у нас целый ряд договоров с авторами [...]».

Редколлегия несет теперь вместо авторов полную ответственность, причем избранные редакторы всегда лично отвечают за определенные книжные издания. Дело Чужака-Насимовича он характеризует в согласии с Теодоровичем как исключение. Тем не менее, следует точно проверить всю редколлегию.

На фоне критики Сталиным «гнилого либерализма» его самокритичный итог заключается в признании необходимости большей бдительности по отношению к некоторым авторам. Константинов сомневается в этой связи также в эффективности комментариев и предисловий. Обычно их не читают. Кроме того, с позиций сегодняшнего дня нельзя было бы издавать некоторые книги, например, работу И.С. Книжника-Ветрова, описывавшего Лаврова как предшественника Ленина. Такое рассмотрение исторических событий, очевидно, неправильно.

Как Константинов, так и В.А. Деготь (РСДРП(б), ВКП(б)), лишь нерегулярно участвовавший в заседаниях коммунистической фракции член ОПК, встал на сторону Теодоровича и Константинова. Он характеризует высказывание Дубинского и Шейна о том, что все, изданное Обществом ранее, не годится для предложения фабричным рабочим, как «завершенную карикатуру» и «паническую реакцию» на письмо Сталина. Напротив, следует перейти к критике недостатков редакции. Кроме того, в ситуации виноваты все, в особенности коммунистическая фракция. В качестве примера он приводит статью Чужака-Насимовича и вышедшую в 1931 г. книгу «Женщина на каторге». В этой книге дан подробный портрет Ф. Каплан с хвалебным отзывом о ней, хотя именно она совершила покушение на Ленина. Тем не менее, Деготь считает, что редакция в целом на верном, пути. Ее смена на его взгляд излишня.

А.П. Станчинский (РСДРП, ВКП(б)), член ОПК, того же мнения. Он призывает товарищей не рисовать карикатуру на письмо Сталина. Хотя в высшей степени и необходимо раскрыть ошибки, но одно преувеличение следует за другим, в том числе и мнение о том, что ни одна книга ОПК не годится для коллектива фабрики.

В отношении ошибок редакции Станчинский утверждает, что был период, когда оказалось возможно только с большими трудностями поместить в «Каторге и ссылке» марксистскую статью. Теперь, однако, наступила другая эра. Кроме того, Теодорович в надлежащей мере признал свои ошибки. Содержательные акценты ОПК Станчинский считает по-прежнему необходимыми. Сам Ленин подчеркивал значение «Народной воли». Очень полезным было также издание работ Веры Фигнер в 1928 г., так как оно дало важную информацию. Станчинский полностью соглашается: лишь с критикой в адрес музея ОПК. Здесь действительно не подчеркивается ведущая роль партии большевиков и геегмония пролетариата. Издательство ОПК также ни в коем случае не в достаточной степени предоставляет материал.

Гостем заседания коммунистической фракции был историк В.И. Невский. Хотя он и не состоял в ОПК, не выполняя его строгие критерии приема, здесь он выступал в качестве одного из научных руководителей издания библиографической энциклопедии. Он был ответственным за тома энциклопедии, посвященные социал-демократам.

Причина его выступления заключалась в том, что он, вероятно, был информирован Теодоровичем о том, что Ярославский в заметке для коммунистической фракции отрицательно оценивает энциклопедию и что Крамольников также планирует критиковать ее. Напротив, Крамольников в своем выступлении не упоминает энциклопедию. По свидетельству Невского, Ярославский в своей заметке действительно утверждает, что редакция энциклопедии с учетом различных ошибок показала себя неспособной гарантировать безупречное качество публикаций. Поэтому Ярославский требует отстранения ответственных от работы.

В своем заявлении Невский в принципе хвалит издательскую деятельность Общества. Он особенно подчеркивает литературу о «Народной воле», которую наверняка приветствовал бы даже «Владимир Ильич». Большое значение имеют для него тома библиографической энциклопедии, содержащие биографии членов «Народной воли» и окружения партии. Ошибки же, сделанные в этих томах, и это касается также курировавшихся им томов о социал-демократах, объясняются только лишь огромным объемом поставленной задачи. Намекая на форму критики издательской деятельности ОПК, выражавшуюся до сих пор на заседании коммунистической фракции, он аргументирует следующим образом:

«Ес