Бюро по трудоустройству и экономическая деятельность

ВВЕДЕНИЕ

После Октябрьской революции 1917 г. и победы в Гражданской войне, и над иностранной военной интервенцией задача революционных сил заключалась не только в консолидации своей экономической и политической власти. Существовала и потребность, освободившись от царской цензуры, обстоятельно заняться прошлым революционного движения, изобразить шаги, приведшие в конце концов к успеху, и установить собственную линию исторической традиции.

Наиболее значительной и крупнейшей организацией, созданной с этой целью в Москве 12 марта 1921 г., в 4-ю годовщину освобождения политических заключенных из царских тюрем, было «Общество бывших политических каторжан и ссыльнопоселенцев» (ОПК).

Теперь «герои каторги» брали слово на страницах своего журнала «Каторга и ссылка». Здесь публиковались воспоминания и мемуары о борьбе против царизма в подполье, в пресловутых каторжных тюрьмах, в сибирской ссылке и эмиграции. В журнале появлялись также некрологи знаменитым революционерам, а в дальнейшем архивные материалы и статьи о революционном движении. Спектр тем был очень широк. Он охватывал восстание «дворянских революционеров» 1825 года, впоследствии названное восстанием декабристов, против царского самодержавия. Изучали деятельность первых русских социалистических теоретиков А.И. Герцена и Н.П. Огарева, а также анархиста М.А. Бакунина и рассматривали Н.Г. Чернышевского, который своим социально-утопическим романом «Что делать» оказал сильное влияние на революционное движение 1860-х гг. Темой были и типичное для 1870-х гг. «хождение в народ», предпринятое революционной элитой, которая поставила своей целью донести до сознания крестьян правду об их положении и завоевать их на сторону революции, а также связанная с этим волна репрессий со стороны государственной власти. Предметом рассмотрения стало и развитие народнической стратегии в направлении от анархистской «аполитичности» к политизации движения, и от террористической тактики к политическому устранению царизма, в том числе и насильственными средствами. На исходе XIX в. важную роль играли дискуссии между марксистами и народниками вокруг вопроса о том, на кого, — на рабочих или крестьян - должно опираться революционное движение. Не последними по значимости среди тем, рассматривавшихся в Обществе, были причины и последствия революций 1905 и 1917 гг. Общество развило активную деятельность в области истории революционного движения, так что до своего роспуска в 1935 г. оно оказывало существенное влияние на историографию и содействовало формированию мифа о возникновении и основании советского государства.

Наряду с «поддержанием традиций» Общество выполняло не менее значимую социальную функцию. Посредством выделения пенсий и других форм финансовой поддержки, предоставления мест в санаториях и квартир, а также оказания привилегированной медицинской помощи оно заботилось о своих членах, которым был причинен тяжелый физический и психический ущерб в тюрьмах. ОПК основало многочисленные филиалы, в том числе в Петрограде, Киеве, Одессе, Харькове, Саратове, Ташкенте, в Сибири и в Тбилиси.

Наряду с социальной функцией Общества и его влиянием на историографию примечательны личности самих его членов. Оно было средоточием меньшевиков, анархистов, анархо-синдикалистов, бундовцев, социалистов-революционеров, а также большевиков. Сверх того, ориентация Общества в содержательном и теоретическом отношении повлияла на значительную часть ветеранов радикальной народнической организации «Народная воля» и сочувствовавших ей, которая в 80-е гг. XIX в. наряду с убийством царя Александра II совершила многочисленные покушения на высокопоставленных должностных лиц царского режима. В данной связи следовало, бы назвать бывших террористов В.Н. Фигнер, МА. Фроленко, Е.Н. Ковальскую-Солнцеву, М.М. Чернавского и М.Ю. Ашенбреннера. Они поддерживали ОПК в том, чтобы сделать одной из важнейших тем советской историографии 20-х гг. завещание народничества, определявшегося как теория перехода к социализму не с помощью рабочих, а путем перепрыгивания фазы капиталистического развития на основе коллективно организованных крестьянских общин, покоящихся на общинной собственности. Речь шла, сверх того, о принципиальной значимости народничества для возникновения русского марксизма. В результате этого ОПК и его журнал обрели и в содержательном и теоретическом отношении самостоятельный профиль, который был терпим в 20-е гг., но с 1929 г. по мере обострения политики в сфере культуры все более втягивался в исторический и политический спор вокруг «правильной» интерпретации прошлого. В 1935 г. эта дискуссия была завершена в пользу контролировавшегося государством псевдомарксистского традиционализма. В «Кратком курсе», с этих пор официальной версии истории ВКП(б), историю народничества тщательно отделили от истории коммунистов. Народничество считалось теперь «принципиальным врагом марксизма». В том же году будущий народный комиссар внутренних дел Н.И. Ежов закрыл Общество. Главный редактор «Каторги и ссылки» И.А. Теодорович, а вместе с ним и многие другие члены Общества были в годы Большого террора арестованы, осуждены, после чего отправлены в лагеря или казнены, как Теодорович.

 

 

Политизация дискуссии

Дискуссии и столкновения вокруг программной статьи Теодоровича «Историческое значение партии “Народная воля”» начались только в декабре 1929 г., когда подготовка к празднованию юбилея основания «Народной воли» шла в рамках юбилейной комиссии полным ходом. Сначала она проходила в весьма академической форме без прямых политических атак, чтобы потом превратиться в противоположность.

Упомянутый ученик Покровского, член юбилейной комиссии Малаховский опубликовал 20 декабря в «Правде» рецензию на статью Теодоровича.

Для автора интерпретация значения «Народной воли» Теодоровичем не является правильной марксистской интерпретацией. «Бланкистский» (Луи Огюст Бланки) характер «Народной воли», т. е. террористический акционизм в отрыве от народа доказан уже давно. Теодорович игнорирует соответствующие цитаты в текстах «Народной воли». Малаховский считает совершенно ошибочным утверждение Теодоровича об определяемой в теории и на практике близости «Народной воли» к большевикам. Как для обоснования, он утверждает, что Теодорович не понял, сколь огромную роль сыграл Ленин в борьбе первых русских марксистов с идеологией народничества. Роль большевиков в аргументации Теодоровича преуменьшается недопустимым образом. Наконец, рецензент подчеркивает, что статья Теодоровича ни в коем случае может быть «передовой статьей», посвященной общественным событиям в рамках юбилея «Народной воли».

Неделей позже также в «Правде» появился ответ Теодоровича. Он развивает здесь свою аргументацию из «Каторги и ссылки» в направлении противоположности между «правильной» интерпретацией «Народной воли» Лениным и «неправильной» Покровским. Малаховский уклоняется, по словам Теодоровича, от высказывания мнения о том, кто же прав - Ленин или Покровский. Свою же собственную концепцию Теодорович характеризует не более и не менее как «попытку реставрации ленинских взглядов в области истории революционного движения». Чтобы опровергнуть критические позиции Малаховского, Теодорович неоднократно указывает на применявшееся им понятие «зародышевой форме» состояния идей большевиков, наличествовавших уже у «Народной воли».

Днем позже отреагировал, в свою очередь, Малаховский. Здесь становится ясным, что Теодорович по меньшей мере на первый взгляд добился частичного успеха. Присовокупленный к статье Малаховского комментарий редакции «Правды», официального органа ВКП(б), подчеркивает как «заслугу» тезисов Теодоровича критическую позицию в отношении оценки «Народной воли» Плехановым. Подобно комментарию «Правды» и Малаховский признает, что Покровский действительно стоит «на плечах Плеханова» и его интерпретация отличается в различных пунктах от той, которую дал Ленин.

Малаховский, однако, вместе с более нейтрально сформулированным редакционным комментарием «Правды» резко осуждает намерение Теодоровича «реставрировать» ленинскую оценку «Народной воли»:

«Тов. Теодорович под видом реставрации взглядов Ленина, на деле приходит к непозволительной апологии “Народной Воли”, утверждая, что они будто бы предвосхитили ряд основных моментов ленинизма».

Приведенные Теодоровичем точки соприкосновения между «Народной волей» и большевиками основываются, по мнению Малаховского, на поспешные обобщения. Подчеркивание того, что определенные позднейшие моменты развития большевизма наличествовали уже в зародышевой форме у «Народной воли», скрывает то обстоятельство, что идеи Ленина являются дальнейшим развитием взглядов Маркса и Энгельса и основываются на изучении русской действительности.

В противоположность своей рецензии, в которой Малаховский оспаривал всякий существенный результат деятельности «Народной воли», теперь следующим образом устанавливается граница исторического значения «Народной воли»: Малаховский превозносит ее «героическую борьбу» и выступление за интересы крестьян, но в то же время предостерегает Теодоровича от впадения в другую крайность и замалчивания мелкобуржуазных сторон «Народной воли». Хотя «Народная воля» и является предшественницей пролетарских революционеров, ее теория несовместима с [с марксизмом] даже в «зародышевом состоянии». Например, Теодорович стирает различие между «Землей и волей» «Народной волей», хотя «Народная воля» временами совершенно оставляла народ без внимания. Игнорируется, например, ее фактически заговорщический характер. Итог Малаховского таков:

«Обнаружение предвосхищений ленинизма в “Н.В.” покоится на неправильной методологии, одобренной предвзятым подходом к оценке “Народной Воли”, неисторичности трактовки отдельных, вырванных из контекста фраз и словечек и “осовременивания их».

Согласно данным Горина Покровский, находившийся в Берлине по поводу лечения рака и подготовивший письменный ответ Теодоровичу, был рассержен сдержанностью Малаховского, который не защищал его, а вместо этого даже сделал уступки Теодоровичу. Другой ученик Покровского, И.Л. Татаров, был в противоположность Малаховскому менее готов на компромисс. В один день с Малаховским, а потом и еще раз в начале января 1930 г. Татаров проводит в «Известиях» прямую параллель между историческими и политическими взглядами Теодоровича.Он обращается к инциденту, когда Ленин характеризовал Теодоровича (товарища Демьяна) как меньшевика. Кроме того, Татаров связывает исторические взгляды Теодоровича, не выходя существенным образом за пределы агументов, выдвинутых Малаховским, с политическим доносом на Теодоровича, появившимся уже месяц назад в «Правде» в связи с его прошлым как заместителя наркома земледелия.

Здесь Теодорович в рамках рецензии на книгу специалиста по экономике сельского хозяйства Н.Д, Кондратьева был публично охарактеризован как его «укрыватель», так как он якобы должен был нести ответственность за новое издание этой «буржуазной идеологии в сфере сельскохозяйственной науки» для заочного обучения в издательстве «Финиздат» наркомата финансов с положительным письменным отзывом. Рецензия заканчивалась беспокоящими словами:

«Нужно крепко бить как по самим буржуазным “теоретикам”, так и по тем, кто смыкается с этими “теоретиками”».

Теодорович, в начале 1928 г. вместе с Кондратьевым уволенный из наркомзема, сразу же распознал за этим намерение обвинить его в уклоне от генеральной линии партии. Правда, ему удалось в значительной степени опровергнуть конкретные обвинения после того, как он смог, наконец, доказать даже использование автором сфальсифицированных фактов. Тем не менее редакция «Правды» Настаивала в комментарии к его опровержению на упреке в недостаточном отмежевании от буржуазных идей Кондратьева и идеализации мелкого товаропроизводителя в спорном отзыве Теодоровича.

Татаров снова подхватил оба эти пункта, конечно же, зная, что биография Теодоровича в 20-е гг. была тесно связана с биографией Кондратьева. До Октябрьской революции Кондратьев недолго работал товарищем министра продовольствия во Временном правительстве во главе с Керенским. После Октябрьской революции он был профессором Тимирязевской сельскохозяйственной академий в Москове, а с 1920 по 1928 гг. - директором Конъюнктурного института при Наркомате финансов. Кроме того, он возглавлял управление экономики и планирования сельского хозяйства Наркомата земледелия (Наркомзема). По руководством Кондратьева был разработан первый перспективный план развития сельского и лесного хозяйства на 1923-1928 гг. Теодорович на своем посту заместителя наркома сельского хозяйства выступал уже в 1922 г. за освобождение бывшего эсера, а впоследствии беспартийного Кондратьева, который оказывал решающее воздействие на формирование профессиональной линии Наркомзема, и хвалил его как выдающегося специалиста по аграрным проблемам. Точно также Теодорович неоднократно публично защищал Кондратьева и других своих сотрудников от обвинений левой оппозиции в том, что он практикует «мелкобуржуазную аграрную науку» и рапространяет «неонародничество» в планировании сельского хозяйства.

В 1927 г. Кондратьев был одним из самых резких критиков «деформированной» и «несбалансированной» индустриализации за счет сельского хозяйства. Он, рассматривал начатую правительством антикулацкую политику как большую ошибку, а коллективному хозяйству придавал в обозримом будущем только подчиненное значение. Со своими концепциями усиленных вложений в сельское хозяйство за счет промышленности, допущения образования капитала в сельском хозяйстве и содействия сильным крестьянским хозяйствам, чего он придерживался и после поворота к форсированной индустриализации и коллективизации сельского хозяйства, он был объединен председателем аграрной комиссии XV съезда Молотовым с «народническими», в действительности же кулацкими идеологами».

Уже в1927 г. понятие «кондратьевщины» было впервые применено, а теории Кондратьева вместе с теориями других специалистов по сельскому хозяйству охарактеризованы как «буржуазные искажения». В том же году ОГЛУ установило наблюдение над Кондратьевым, а с середины 1928 г, его работы больше не публиковались.

В январском номере «Каторги и ссылки» немедленно появился ответ Теодоровича Татарову. И он, как Татаров, во многих частях своего материала отходит от академического стиля диспута.

С помощью литературного сравнения Теодорович констатирует в начале, что Татаров критикует его лишь для того, чтобы обрести свое лицо за его счет. Правда, для Теодоровича Татаров - «слепой филистер», который «визжит», что он, Теодорович, умалчивает о заслугах Ленина. Татаров «не захотел затратить даже малейшего умственного напряжения [...]».

Теодорович детально останавливается в 25 пунктах на обвинениях, содержавшихся в обоих статьях Татарова в «Известиях». Он не делает уступок относительно своих тезисов об историческому значению «Народной воли», даже если теперь и представляет их менее восторженно. Он защищает их в особенности многочисленными другими цитатами Ленина. Новое по сравнению со статьей в «Каторге и ссылке» августа 1929 г. заключается в том, что Теодорович пытается теперь защитить свою исторически ориентированную линию аргументации от политически заряженной критики, которая намерена оттеснить его в определенный политический угол «правого уклона».

Сначала он излагает спектр обвинений: от упрека в возрождении народничества («Известия», 1929, № 307) через переоценку народничества к оживлению неонародничества («Известия», 1930, № 9) до неточного размежевания с «буржуазными идеями» Кондратьева. Ему в особенности вменяется в вину неправильный ответ на вопрос об отношениях мелкого товаропроизводителя к капитализму, включая вопрос социалистического перевоспитания мелкого товаропроизводителя пролетариатом. Точно так же, как и народники, он впадает в ошибку, идеализируя мелкого товаропроизводителя.

По мнению Теодоровича, Татаров преднамеренно затушевывает границы между народничеством и неонародничеством или эпигонами народничества, а затем подобным же образом различия между неонародничеством и буржуазными идеями. По мнению Теодоровича, такой образ действий недифференцирован и не соответствует ленинскому мышлению. Теодорович использует в особенности упрек в идеализации мелкого товаропроизводителя, чтобы разъяснить, что он в комментарии «Правды» («Правда», 1929, №272), на который, как упоминалось, в этом пункте ссылался Татаров, только предостерегал от идентификации мелкого товаропроизводителя с капитализмом как таковым. «Правда» выражает в его отношений упрек, по мнению Теодоровича, разумеется, несправедливый, в том, что он своими тезисами о «Народной воле» идеализирует капиталистические формы экономики.

Теодорович стремится отразить постоянно слышащуюся в рецензии Татарова (а также и Малаховского) интерпретацию, в соответствии с которой он не оценил в достаточной степени заслуги Ленина, а, напротив, преувеличил первопроходческую функцию «Народной воли» за счет Ленина. Теодорович может, однако, показать, что Татаров с этой целью неполно, преувеличенно, а отчасти даже неверно воспроизводит его высказывания, скрывая избранные им дифференцирующие и ограничивающие понятия и различия. Как и от Малаховского, от него уходит мотив имеющихся только в «зародыше» представлений и идей, которые затем были преобразованы «в свете гениальных синтезов ленинизма»:

«Люди разумные из констатирования подобных фактов предвосхищения другими классами в зародыше таких положений, которые входят потом в великий синтез идеологов пролетариата, - не делают “сокрушительного” вывода об умалении заслуг марксизма-ленинизма».

Вслед за тем Теодорович показывает, что задача его статьи в «Каторге и ссылке» заключалась только в том, чтобы показать, что было время, когда демиургом революционной истории была масса мелких товаропроизводителей и что их идеологами была революционная интеллигенция утопистов. Упрек в идеализации или переоценке народовольчества Теодорович отвергает и в то же время делает вывод, что Татаров подчеркивал в особенности различия и несовместимость между крестьянским социализмом и анархизмом, с одной стороны, и научным социализмом, создаваемым пролетариатом, и в этой связи вновь и вновь акцентировал исключительность научного социализма. С помощью Ленина Теодорович решительно аргументирует против этой точки зрения, чтобы упрекнуть Татарова, в конце концов, в недостаточном знании Ленина, а также одностороннем и неполном применении его работ. Приведенной Татаровым цитате Ленина о том, что «во всем народничестве, в том числе и в “Народной Воле”, нет социализма», Теодорович противопоставляет мнение, согласно которому Ленин тем самым имел в виду только, что в народничестве не было «ни грана социализма, но социализма научного». Теодорович проявляет себя в этой связи мастером в обращении с нюансами и оттенками ленинской аргументации и их применением, чтобы argumentativ подвести базу под своё собственное различие между наличествовавшим у народников (пригодным) крестьянским и (непригодным) мелкобуржуазным социализмом.

Напротив, Теодорович ассоциирует Татарова с Плехановым, «закосневшим» в своей позиции, согласно которой «дегенерация народничества была закономерной» и больше не видевшего поэтому констатировавшейся Лениным вслед за Марксом возможности того, что, хотя мелкий товаропроизводитель и должен в капиталистическом обществе выродиться, превращаясь в мелкого буржуа, в случае победы пролетарской революции вполне возможна некапиталистическая эволюция сельского хозяйства и мелкого товаропроизводителя. По мнению Теодоровича, позиция Татарова тождественна «регрессу» и «соскальзыванию» в «плехановско-троцкистскую», не соответствующую Ленину постановку вопроса.

Очевидно, чтобы не попасть, наоборот, под напрашивавшееся подозрение в намерении с помощью такой интерпретации сохранять приверженность НЭПу, Теодорович использует в этом месте возможность перехода к новой аграрной политике партийного руководства, т. е. к коллективизации сельского хозяйства. В соответствии с этим он интерпретирует только что появившиеся в «Правде» сообщения о массовом вступлении середняка и индивидуального мелкого товаропроизводителя в колхозы как доказательство вполне возможной эволюции мелкого товаропроизводителя к социализму ленинского образца. По мнению Теодоровича, исключительно враги советской власти утверждают, что крестьянство в целом отбивается от выступления в колхозы и его приходится загонять в коммуны.

Вслед за тем Теодорович детально останавливается на том обстоятельстве, что Татаров хотел бы ограничить всю дискуссию о «Народной воле» следующими вопросами: входят ли в качестве ее наследства в арсенал большевизма социалистические принципы партии или скорее ее революционно-демократическая борьба против самодержавия. Теодорович, однако, отвергает ограничение двумя этими вопросами. Его цель заключалась в том, чтобы вслед за Лениным не хранить всякое наследие, подобно архивариусу, подшивающего документы к делу, а сберечь его в переработанной форме. В качестве примера Теодорович приводит формы организации и тактики. Кроме того, он не хотел просто копировать социалистические принципы «Народной воли» - ведь социализм «Народной воли» не идентичен пролетарскому социализму. Задача Теодоровича заключалась не более и не менее как в критическом усвоении источников, свидетельствующих об опыте борьбы других классов, особенно тех, кто генетически так же близки к пролетариату, как мелкие товаропроизводители.

В заключение Теодорович подводит итог своей полемики против Покровского, характеризуя его концепцию историографии революционного движения как недопустимую «модернизацию истории». Таким образом он искусно применяет упрек, первоначально обращенный против него в связи с «Народной волей», против самого Покровского. Свою же собственную линию Теодорович непосредственно снова демонстративно характеризует как «прямую реставрацию подлинно-ленинских взглядов на народовольчество». Только аргументируя против Ленина, можно сохранить «затемненные концепции» Покровского.

С середины января 1930 г. дискуссия о «Народной воле» переместилась в секцию «История ВКП(б) и ленинизма» Общества историков-марксистов при Коммунистической академии наук. Первоначально Покровский не участвовал в дискуссии. Он вернулся из Берлина только в середине февраля.

Среди марксистки ориентированных историков доходило до нескольких горячих дискуссий, в ходе которых развивались и подкреплялись взаимными личными нападками на оппонентов уже приведенные позиции. Противники Теодоровича, в особенности ученики Покровского Горин и Татаров, следовали стратегии, заключавшейся в политической дискредитации Теодоровича его прошлым. Напротив, Теодорович сомневался в их компетенции как историков, так как у них не было политического прошлого. На сей раз Теодорович сделал содержательный акцент на показе того обстоятельства, что оценка Лениным значения «Народной воли» была подвергнута живому процессу изменений, который учитывал исторические условия. При этом он снова стремился показать относительность оценки, выраженной Лениным в 1894 г., согласно которой во всем народничестве, включая «Народную волю», нет ни [искры] социализма, в пользу позднейших, более дифференцированных взглядов. Сверх того, он пытался и далее подкрепить свои уже высказанные тезисы по поводу размежевания Ленина с Плехановым и с Покровским.

Покровский снова был охарактеризован как «модернизатор», правда, упрек в троцкизме Теодорович при этом больше не применял.

 

Внутренняя борьба

В ОПК 26 декабря 1931 г. специально по поводу статьи Чужака-Насимовича состоялось заседание коммунистической фракции Центрального Совета. Чужак-Насимович присутствовал, Ярославского же не было. Он лишь попросил Теодоровича зачитать свое заявление. Главной темой документа была статья Чужака- Насимовича. Он подвергался критике на содержательном, методическом и стилистическом уровне. Кроме того, в поле зрения оказались обстоятельства, при которых статья смогла попасть в журнал. Обращает на себя внимание, что члены коммунистической фракции не занимали единой позиции, отчасти существенно различаясь в направлении главного удара и степени осуждения. Можно отметить два основных течения: Я.Б. Шумяцкий, И.И. Шейн и Е.А. Трифонов стараются всеми силами политизировать дело. Напротив, Теодорович насколько возможно избегает этого.

Все ораторы, участвовавшие в заседании, согласились в оценке статьи как стилистически неадекватной, так как тема была рассмотрена с использованием ненаучного, популяризированного языка. На содержательном уровне статью критиковал прежде всего Теодорович. При этом обращает на себя внимание, что он почти дословно повторял обвинения, выраженные в статье Ярославского. И он подчеркивает, что не соответствует фактам утверждение о пренебрежении большевиков вопросом о вооруженном восстании. Он также приводит различные примеры обсуждения этого вопроса на III и IV съездах, состоявшихся в 1905 и 1906 гг. К тому же в статье выступление Ярославского на V съезде было изложено так, будто в вопросе грозившего исключения делегатов соответствующих учреждений он действовал без мандата ЦК. Большевики в целом изображены карикатурно. По мнению Теодоровича, возникает впечатление, что меньшевики призвали большевиков к порядку. Теодорович - главный критик и на методическом уровне. Направленность статьи для него абсолютно «небольшевистская». Подход к теме недиалектический, немарксистский и не соответствует ленинской позиции. Возникает впечатление, что Чужак-Насимович понял ситуацию лучше, чем все большевики вместе взятые. Подобно Теодоровичу, и у Трифонова сложилось впечатление, что Чужак-Насимович становится над партией. Шумяцкому показалось даже, что о съездах партии писал «посторонний» наблюдатель.

Касательно вопроса о том, как статья могла попасть в «Каторгу и ссылку», Теодорович не берет на себя никакой ответственности за происшедшее. Он не видел статью и не читал ее, так как был два месяца в отпуске. То же касается и Константинова. Шумяцкий был болен. Чужак-Насимович просто использовал его, Константинова и Шумяцкого отсутствие, тем самым дискредитировав редакцию.

Теодорович решительно защищается против попытки Трифонова и Шейна взвалить на него политическую ответственность за статью Чужака-Насимовича, так как он никогда не присутствовал, не организовал свое замещение и вообще выбор сотрудников редакции был плох. Теодорович отвергает и свое формальное привлечение к делу в качестве ответственного редактора: членов редакции отбирал не он, а Центральный Совет ОПК или фактически, - как знали все в коммунистической фракции - фракция. В конечном счете он предлагает освободить свой пост.

Ответственным за напечатание статьи Теодорович видит однозначно члена редколлегии Б.П. Козьмина и уполномоченного Главлита в редакции и издательстве ОПК В.С. Цветкова-Просвещенского. Оба действительно читали статью и рекомендовали ее к печати. Ни Козьмин, ни Цветков-Просвещенский не входили, однако, в ОПК. Они были работниками технического аппарата редакции «Каторги и ссылки» и издательства Общества. Козьмин работал в редакции уже 10 лет. В Главлите получил «образование» в качестве цензора. Он был беспартийным и опытным сотрудником, полностью поддерживавшим проект ОПК. Он поддерживал тесный контакт с Теодоровичем, его очень ценим благодаря обширным знаниям революционного движения, в особенности народничества. В свою очередь, Цветков-Просвещенский сначала работал по поручению Главлита редактором и цензором в Обществе старых большевиков, но затем, как отмечал Теодорович, [в 1930 г.] был специально «откомандирован» [Главлитом] в ОПК. Он был членом редакции «Каторги и ссылки» и работал в издательстве ОПК. Дополнительный авторитет он обрел благодаря членству в московской парторганизации.

Козьмин и Цветков-Просвещенский до известной степени придерживались сопоставимой стратегии, чтобы обосновать, как это они позволили статье «пройти». Оба утверждают, что у них были сомнения в стилистическом и содержательном отношении, но статью они одобрили по следующим соображениям. Цветков-Просвещенский приводит факт членства Чужака-Насимовича в редакции и упоминает его статус уполномоченного Главлита. Точно также Козьмин описывает Чужака-Насимовича как опытного политического цензора, который «в Главлите он нас учил, что печатать и что нет».

В отличие от Цветкова-Просвещенского Козьмин приводит и другие характеристики Чужака-Насимовича. Он характеризует его как искреннего «во всех политических вопросах» и заслуженного

большевика, а также специалиста по военным вопросам большевиков в РСДРП. К тому же, как сообщает Теодорович, Козьмин рассказал ему в личной беседе о том, что им лишь двигала заинтересованность в том, чтобы в журнале было больше статей большевиков. Напротив, Цветков-Просвещенский пытается дополнительно оправдаться перегруженностью работой. Но в конечном счете он видит главною причину вкравшейся ошибки не в себе, а в организационной стурктуре редакции:

«Нет человека, который бы сказал: “вы ошибаетесь”, или «правильно, давай черти к чертям все» [...] Мое желание, чтобы в редакции постоянно сидели партийные товарищи, с которыми можно было бы поговорить, чтобы они могли разрешить самостоятельно вопросы и.т.д.».

Цветков-Просвещенский хотел бы тем самым пресечь и постоянные дискуссии на заседаниях редакции:

«А будь там авторитетные товарищи, сразу пришел, сказал, давай черти ее [статью], а тут целая дискуссия затеялась».

Цветков-Просвещенский получил в данном вопросе поддержку от влиятельных кругов, выражением которой стали письмо Ярославского и доклад Шумяцкого. В них фракцию призывают назначить на работу в редакции двух-трех молодых «красных профессоров» или члена Общества старых большевиков.

Теодорович, однако, решительно выступает против такого варианта и снова предлагает свою отставку:

«Мне в таком неопределенном положении работать абсолютно невозможно. Я не могу, не в силах. [...] Зачем тянут неопределенное положение. Если вы считаете, что я не работоспособен, скажите это, я уйду в интересах дела, партии, я уйду».

Обстоятельную критику формулирует Шейн. В принципе он опирается на пункты, названные его предшественниками, но идет на шаг дальше. Он считает статью Чужака-Насимовича не соответствующей политическим требованиям момента. ЦК выдвинул вслед за письмом Сталина лозунг перестройки на «историческом фронте». По мнению Шейна, теперь нельзя больше заниматься «историей ради историю». Историография должна преследовать определенную цель. На аргумент Чужака-Насимовича, в соответствии с которым Ленин прочитал и счел хорошей его статью подобного содержания, Шейн отвечает, что это неправильная аналогия:

«Задача, которая была тогда - это одно, а задача и целевая установка, с которой вы писали статью сегодня - это другое дело».

Теперь речь идет о том, чтобы с помощью прошлого партии воспитывать молодое поколение, новых членов партии и международное коммунистическое движение. В будущем следует сконцентрироваться на том, чтобы в немногословной форме «правильным» и «здоровым» образом рассматривать исторические

темы.

Шейн категорически осуждает аргументацию Цветкова-Просвещенского, заключавшуюся в той, чтобы, принимая решение о допуске статьи к печати, сослаться на общий авторитет Чужака-Насимовича. Это «гнилой либерализм» - формулировка, которую Шейн прямо позаимствовал из письма Сталина. Вот его комментарий:

«Кто бы ни был автор, какое бы положение он не занимал, каким бы авторитетом он в редакции или в данном вопросе не пользовался, нельзя было без просмотра и решительной переделки эту статью помещать»...

Не следует, по мнению оратора, умалять значение происходившего. Содержание статьи опасно, даже направлено против партии. Статья демобилизует партийные массы.

В своей защитительной речи Чужак-Насимович безуспешно пытается свести «ошибки» к стилистическим неточностям, невольно исказившим содержание. Касаясь содержательного аспекта своей критики Ленина, он утверждает, что даже Ленин признавал отсутствие должного рассмотрения в партии в целом вопроса об агитации в войсках. Именно поэтому Ленин и хвалил Ярославского за его решительное выступление на V съезде партии. Чужак-Насимович сообщает далее, что он уже высказал основные положения своих тезисов в ряде статей и что подобные тезисы были представлены также в статье в «Каторге и ссылке». Его оценка ситуации такова:

«[...] по-видимому, бывают такие острые темы, трактовка которых вчера была совершенно законной, а сегодня совершенно незаконна».

В заключительной резолюции коммунистическая фракция характеризует статью Чужака-Насимовича как неправильную в политическом и содержательном отношении. Печатание статьи было вменено в вину редакции как ошибка. Фракция распорядилась, далее, устранить статью из № 10 «Каторги и ссылки», уволить Чужака-Насимовича и подвергнуть работу редакции проверке со стороны коммунистической фракции. Кроме того, в будущем должны были быть привлечены для укрепления редакции не менее трех профессоров - как историков, так и членов партии. Затем резолюция была передана в ЦК партии.

 

Меры

Чтобы можно было определить действительные последствия предшествующей дискуссии о письме Сталина для структуры и линии ОПК, следует теперь показать, какие конкретные меры были приняты в Обществе.

Когда в начале января 1932 г. снова собрались коммунистическая фракция Центрального Совета Общества и партийная фракция, именно Теодорович внес предложения по «практическим» мерам, вытекавшим из письма Сталина для редакции и всей издательской деятельности ОПК. Вступительный доклад Теодоровича не удалось, однако, до сих пор найти в архивах. Главное в позиции Теодоровича, как и тех, кто его критиковал и поддерживал, можно, тем не менее, реконструировать на основе высказываний других участников заседания о его докладе и дальнейших выступлений Теодоровича на двух заседаниях - 8 и 12 января 1932 г. Заседания документированы полными стенограммами. Здесь они будут рассмотрены более обстоятельно, ибо эти материалы выявляют различные стратегии реагирования в ОПК на письмо Сталина.

На обеих заседаниях выступали многочисленные ораторы, которых можно разделить на три группы. Первая группа рассматривает ситуацию с чисто политической точки зрения. Вторая аргументирует с точки зрения или в поддержку редакции издательства ОПК и третья нерешительна в своих высказываниях.

На первом заседании 8 января 1932 г. присутствовали как минимум 58 человек. В качестве первого оратора Шейн изложил свою интерпретацию письма Сталина. Чтобы выполнить директивы, по его мнению, следовавшие из письма Сталина, в будущем на взгляд оратора необходимы следующие узловые моменты.

В центре стоит воспитательная функция текстов, выходивших в ОПК, о которой он говорил уже на декабрьском заседании. Следует отказаться прежде всего от имевшего силу до тех пор, представленного прежде всего Чужаком-Насимовичем притязания на максимальное сохранение документального содержания публикуемых текстов. Шейн больше не считает достаточным публикацию текстов в неприкосновенном виде, но комментированными. Журнал «Каторга и ссылка» не может, по его мнению, служить простой платформой. Редакционному коллективу надлежит со всей силой бороться против «искажений» истории. Кроме того, все члены руководящих органов Общества должны были совместно показать свою ответственность за то, что проявляется под крышей ОПК. Новые критерии оценки должны прежде всего задаваться критическим вопросом о полит<