Раскольников. Наваждение двадцатое.

 

СОНЯ. (с робостью) Что с вами? (Она тихо подошла к нему, села подле и ждала, не сводя с него глаз? слегка от него отстраняясь). Что с вами?

РАСКОЛЬНИКОВ. Ничего, Соня. Не пугайся… Вздор! Право, если рассудить, – вздор, – (словно в бреду). – Зачем только тебя-то я пришел мучить? Право. Зачем? Я все задаю себе этот вопрос, Соня…

СОНЯ. (с состраданием). Ох, как вы мучаетесь!

РАСКОЛЬНИКОВ. Все вздор!.. Вот что, Соня (он вдруг отчего-то улыбнулся, как-то бледно и бессильно, секунды на две), – помнишь ты, что я вчера хотел тебе сказать? Я сказал, уходя, что, может быть, прощаюсь с тобой навсегда, но что если приду сегодня, то скажу тебе… кто убил Лизавету.

 

Она вдруг задрожала всем телом.

 

Ну, так вот я и пришел сказать.

СОНЯ. Почему ж вы знаете?

 

Соня начала дышать с трудом.

 

РАСКОЛЬНИКОВ. Знаю.

СОНЯ. (робко) Нашли, что ли, его?

РАСКОЛЬНИКОВ. Нет, не нашли... Угадай... (проговорил он с прежнею искривленною и бессильною улыбкой).

СОНЯ. Да вы… меня… что же вы меня так… пугаете? – проговорила она, улыбаясь, как ребенок.

РАСКОЛЬНИКОВ. Стало быть, я с ним приятель большой… коли знаю, – он Лизавету эту… убить не хотел… Он ее… убил нечаянно… Он старуху убить хотел… когда она была одна… и пришел… А тут вошла Лизавета… Он тут… и ее убил.

 

№ 44. Музыкальный акцент

 

(с тем ощущением, как бы бросался вниз с колокольни). Так не можешь угадать-то?

СОНЯ. (прошептала) Н-нет...

РАСКОЛЬНИКОВ. Погляди-ка хорошенько… (прошептал) Угадала?

СОНЯ. (вырвался ужасный вопль) Господи! (сорвалась со стула, но через мгновение, быстро придвинулась к нему, схватила его за обе руки и, крепко сжимая их, как в тисках - с ожиданием надежды).

РАСКОЛЬНИКОВ. Полно, Соня, довольно! Не мучь меня!

Как бы себя не помня, она вскочила и, ломая руки, дошла до средины комнаты; но быстро воротилась и села опять подле него, почти прикасаясь к нему плечом к плечу. Вдруг, точно пронзенная, она вздрогнула, вскрикнула и бросилась, сама не зная для чего, перед ним на колени.

СОНЯ. Что вы, что вы это над собой сделали! – отчаянно проговорила она и, вскочив с колен, бросилась ему на шею, обняла его и крепко-крепко сжала его руками.

РАСКОЛЬНИКОВ. (Раскольников отшатнулся и с грустною улыбкой посмотрел на нее) Странная какая ты, Соня, – обнимаешь и целуешь, когда я тебе сказал про это. Себя ты не помнишь.

СОНЯ. (заплакала навзрыд, как в истерике). Нет, нет тебя несчастнее никого теперь в целом свете!

РАСКОЛЬНИКОВ. (чуть не с с надеждой) Так не оставишь меня, Соня? –

СОНЯ. (вскрикнула) Нет, нет; никогда и нигде! – за тобой пойду, всюду пойду! О господи!.. И зачем, зачем я тебя прежде не знала! Зачем ты прежде не приходил? О господи!

РАСКОЛЬНИКОВ. Вот и пришел.

СОНЯ. Теперь-то! О, что теперь делать!.. Вместе, вместе!... В каторгу с тобой вместе пойду!

РАСКОЛЬНИКОВ. Я, Соня, еще в каторгу-то, может, и не хочу идти.

 

В переменившемся тоне его слов ей вдруг послышался убийца.

 

СОНЯ. Да как вы, вы, такой… могли на это решиться? Да что это! – проговорила она в глубоком недоумении, как будто еще не придя в себя, – да как вы, вы, такой… могли на это решиться? Да что это!

РАСКОЛЬНИКОВ. Ну да, чтоб ограбить. Перестань, Соня!

СОНЯ. (крича) Ты был голоден! ты… чтобы матери помочь? Да?

РАСКОЛЬНИКОВ. Нет, Соня, нет, не был я так голоден… я действительно хотел помочь матери, но… и это не совсем верно… не мучь меня, Соня!

СОНЯ. И как же, как же вы сами последнее отдаете, а убили, чтоб ограбить! А!..

РАСКОЛЬНИКОВ. Вот что: я хотел Наполеоном сделаться, оттого и убил… Ну, понятно теперь?

СОНЯ. Н-нет, – наивно и робко прошептала Соня, – только… говори, говори! Я пойму, я про себя все пойму! – упрашивала она его.

РАСКОЛЬНИКОВ. Поймешь? Ну, хорошо, посмотрим!...Я ведь только вошь убил, Соня, бесполезную, гадкую, зловредную.

СОНЯ. Это человек-то вошь!

РАСКОЛЬНИКОВ.Да ведь и я знаю, что не вошь, давно уже вру… Совсем, совсем, совсем тут другие причины!.. Я… я захотел осмелиться и убил… я только осмелиться захотел, Соня, вот вся причина!

СОНЯ. О, молчите, молчите! – вскрикнула Соня, всплеснув руками. – От бога вы отошли, и вас бог поразил, дьяволу предал!..

РАСКОЛЬНИКОВ. Мне другое надо было узнать, другое толкало меня под руки: мне надо было узнать тогда, и поскорей узнать, вошь ли я, как все, или человек? Смогу ли я переступить или не смогу! Осмелюсь ли нагнуться и взять, или нет? Тварь ли я дрожащая или право имею…

СОНЯ. Убивать? Убивать-то право имеете? – всплеснула руками Соня.

РАСКОЛЬНИКОВ. Ну, что теперь делать, говори!...

СОНЯ. Что делать! Встань! Поди сейчас, сию же минуту, стань на перекрестке, поклонись, поцелуй сначала землю, которую ты осквернил, а потом поклонись всему свету, на все четыре стороны, и скажи всем, вслух: «Я убил!» Тогда бог опять тебе жизни пошлет. Пойдешь?

 

Он изумился и был даже поражен ее внезапным восторгом.

РАСКОЛЬНИКОВ. Это ты про каторгу, что ли, Соня? Донести, что ль, на себя надо?

СОНЯ. Страдание принять и искупить себя им, вот что надо.

РАСКОЛЬНИКОВ. Нет! не пойду я к ним, Соня.

СОНЯ. А жить-то, жить-то как будешь? Жить-то с чем будешь? –

РАСКОЛЬНИКОВ. Привыкну… Слушай, полно плакать, пора о деле: я пришел тебе сказать, что меня теперь ищут, ловят…

СОНЯ. (испуганно). Ax!... Есть на тебе крест? Нет, ведь нет? На, возьми вот этот, кипарисный. У меня другой остался, медный, Лизаветин. Вместе ведь страдать пойдем, вместе и крест понесем!..

РАСКОЛЬНИКОВ. Дай! (Ему не хотелось ее огорчить. Но он тотчас же отдернул протянутую за крестом руку)... Не теперь, Соня. Лучше потом...

СОНЯ. Да, да, лучше, лучше, как пойдешь на страдание, тогда и наденешь. Придешь ко мне, я надену на тебя, помолимся и пойдем.