Чёрт. Наваждение двадцать пятое

Черт ставит стул у дверей

СВИДРИГАЙЛОВ. – (открывает ключом дверь) Вот, посмотрите сюда, в эту вторую большую комнату. Заметьте эту дверь, она заперта на ключ. Возле дверей стоит стул, всего один стул в обеих комнатах. Это я принес из своей квартиры, чтоб удобнее слушать. Вот там сейчас за дверью стоит стол Софьи Семеновны; там она сидела и разговаривала с Родионом Романычем. А я здесь подслушивал, сидя на стуле, два вечера сряду, оба раза часа по два, – и, уж конечно, мог узнать что-нибудь, как вы думаете?

ДУНЯ. Вы подслушивали?

СВИДРИГАЙЛОВ. Да, я подслушивал.

ДУНЯ. Вот ваше письмо, – начала она, положив его на стол. – Разве возможно то, что вы пишете? Вы намекаете на преступление, совершенное будто бы братом. Это гнусное и смешное подозрение. У вас не может быть никаких доказательств. Вы обещали доказать: говорите же! Но заранее знайте, что я вам не верю! Не верю!..

 

Дунечка проговорила это скороговоркой, торопясь, и на мгновение краска бросилась ей в лицо.

СВИДРИГАЙЛОВ. – Если бы вы не верили, то могло ли сбыться, чтобы вы рискнули прийти одна ко мне? Зачем же вы пришли? Из одного любопытства?

ДУНЯ. Не мучьте меня, говорите, говорите!

СВИДРИГАЙЛОВ. Нечего и говорить, что вы храбрая девушка... Впрочем, в вас все божественно… Что же касается до вашего брата, то что я вам скажу? Вы сейчас его видели сами. Каков?

ДУНЯ. Не на этом же одном вы основываете?

СВИДРИГАЙЛОВ. Нет, не на этом, а на его собственных словах. Вот сюда два вечера сряду он приходил к Софье Семеновне. Я вам показывал, где они сидели. Он сообщил ей полную свою исповедь. Он убийца. Он убил старуху чиновницу, процентщицу, у которой и сам закладывал вещи; убил тоже сестру ее, торговку, по имени Лизавету, нечаянно вошедшую во время убийства сестры. Убил он их обеих топором, который принес с собою. Он их убил, чтоб ограбить, и ограбил; взял деньги и кой-какие вещи…

ДУНЯ. Этого быть не может! Это ложь! Ложь!

СВИДРИГАЙЛОВ. Он ограбил, вот и вся причина.

ДУНЯ. Да разве вероятно, чтоб он мог украсть, ограбить? Чтоб он мог об этом только помыслить? – вскричала Дуня и вскочила со стула. – Ведь вы его знаете, видели? Разве он может быть вором?

 

Она точно умаливала Свидригайлова; она весь свой страх забыла.

 

СВИДРИГАЙЛОВ. Он Софье Семеновне и причины все объяснял; но та и ушам своим сначала не поверила, да глазам, наконец, поверила, своим собственным глазам. Он ведь сам ей лично передавал.

ДУНЯ. Какие же… причины!

СВИДРИГАЙЛОВ. Наполеон его ужасно увлек... Он, кажется, вообразил себе, что и он гениальный человек, – то есть был в том некоторое время уверен. Он очень страдал и теперь страдает от мысли, что теорию-то сочинить он умел, а перешагнуть-то, не задумываясь, и не в состоянии, стало быть человек не гениальный. Ну, а уж это для молодого человека с самолюбием и унизительно, в наш век-то особенно…

ДУНЯ. А угрызение совести? Вы отрицаете в нем, стало быть, всякое нравственное чувство? Да разве он таков?

СВИДРИГАЙЛОВ. Ах, Авдотья Романовна, теперь все помутилось, то есть, впрочем, оно и никогда в порядке-то особенном не было.

ДУНЯ. Я эту теорию его знаю. Я читала его статью в журнале о людях, которым все разрешается… Мне приносил Разумихин…

СВИДРИГАЙЛОВ. Но куда же вы, Авдотья Романовна?

ДУНЯ. Я хочу видеть Софью Семеновну, куда к ней пройти? Она, может, и пришла; я непременно сейчас хочу ее видеть. Пусть она…

СВИДРИГАЙЛОВ. Софья Семеновна не воротится до ночи. Я так полагаю. Она должна была прийти очень скоро, если же нет, то уж очень поздно…

ДУНЯ. А, так ты лжешь! Я вижу… ты лгал… ты все лгал! Я тебе не верю! Не верю! Не верю! …

 

Почти в обмороке упала она на стул, который поспешил ей подставить Свидригайлов.

 

СВИДРИГАЙЛОВ. Авдотья Романовна, что с вами, очнитесь! Вот вода. Отпейте один глоток… (Он брызнул на нее воды. Дунечка вздрогнула и очнулась). Авдотья Романовна, успокойтесь! Знайте, что у него есть друзья. Мы его спасем, выручим. Хотите, я увезу его за границу? У меня есть деньги; я в три дня достану билет... Куда вы? Да куда вы?...

ДУНЯ. К нему. Где он? Вы знаете? Отчего эта дверь заперта? Мы сюда вошли в эту дверь, а теперь она заперта на ключ. Когда вы успели запереть ее на ключ?

СВИДРИГАЙЛОВ. Подождите: я видел его и говорил с ним сейчас; его еще можно спасти. Подождите, сядьте, обдумаем вместе.

ДУНЯ. Каким образом вы можете его спасти? Разве его можно спасти?

 

Дуня села. Свидригайлов сел подле нее.

 

СВИДРИГАЙЛОВ. (почти шепотом) Все это от вас зависит, от вас, от вас одной.

 

Дуня в испуге отшатнулась от него дальше. Он тоже весь дрожал.

 

Вы… одно ваше слово, и он спасен! Я… я его спасу. У меня есть деньги и друзья. Я тотчас отправлю его, а сам возьму паспорт, два паспорта. Один его, другой мой. У меня друзья; у меня есть деловые люди… Хотите?... Я вас бесконечно люблю. Скажите мне: сделай то, и я сделаю! Я все сделаю. Я невозможное сделаю. Чему вы веруете, тому и я буду веровать. Я все, все сделаю! Не смотрите, не смотрите на меня так! Знаете ли, что вы меня убиваете…

 

Дуня вскочила и бросилась к дверям.

ДУНЯ. Отворите! отворите! – кричала она чрез дверь, призывая кого-нибудь и потрясая дверь руками. – Отворите же! Неужели нет никого?

СВИДРИГАЙЛОВ. Там никого нет дома, хозяйка ушла, и напрасный труд так кричать.

ДУНЯ. Где ключ? Отвори сейчас дверь, сейчас, низкий человек!

СВИДРИГАЙЛОВ. Я ключ потерял и не могу его отыскать.

ДУНЯ. А? Так это насилие! – вскричала Дуня, побледнела как смерть и бросилась в угол, где поскорей заслонилась столиком, случившимся под рукой. Она не кричала; но она впилась взглядом в своего мучителя и зорко следила за каждым его движением. Свидригайлов тоже не двигался с места и стоял против нее на другом конце комнаты.

СВИДРИГАЙЛОВ. Если даже и братом пожертвуете, то и тут ничего не докажете: насилие очень трудно доказать, Авдотья Романовна.

ДУНЯ. (прошептала) Подлец!

СВИДРИГАЙЛОВ. Как хотите. Судьба вашего брата и вашей матери в ваших руках. Я же буду ваш раб… всю жизнь… я вот здесь буду ждать…

 

Свидригайлов сел на диван, шагах в восьми от Дуни. Вдруг она вынула из кармана револьвер, взвела курок и опустила руку с револьвером на столик. Свидригайлов вскочил с места.

 

Ага! Так вот как!...Да где это вы револьвер достали? Ба! Да револьвер-то мой! Старый знакомый! А я-то его тогда как искал!.. Наши деревенские уроки стрельбы, которые я имел честь вам давать, не пропали-таки даром.

ДУНЯ. Не твой револьвер, а Марфы Петровны, которую ты убил, злодей! У тебя ничего не было своего в ее доме. Я взяла его, как стала подозревать, на что ты способен. Смей шагнуть хоть один шаг, и, клянусь, я убью тебя!

СВИДРИГАЙЛОВ. Ну, а брат? Из любопытства спрашиваю,

ДУНЯ. Доноси, если хочешь! Ни с места! Не сходи! Я выстрелю! Ты жену отравил, я знаю, ты сам убийца!..

СВИДРИГАЙЛОВ. А вы твердо уверены, что я Марфу Петровну отравил?

ДУНЯ. Ты! Ты мне сам намекал; ты мне говорил об яде… я знаю, ты за ним ездил… у тебя было готово… Это непременно ты… подлец!

СВИДРИГАЙЛОВ. Если бы даже это была и правда, так из-за тебя же… все-таки ты была бы причиной.

ДУНЯ. Лжешь! Я тебя ненавидела всегда, всегда…

СВИДРИГАЙЛОВ. Лгу? Ну, пожалуй, и лгу. Солгал. (Он усмехнулся.) Знаю, что выстрелишь, зверок хорошенький. Ну и стреляй!

 

Он ступил шаг, и выстрел раздался. Пуля скользнула по его волосам и ударилась сзади в стену. Он остановился и тихо засмеялся:

 

СВИДРИГАЙЛОВ. Укусила оса! Прямо в голову метит… Что это? Кровь! (Он вынул платок, чтоб обтереть кровь, тоненькою струйкой стекавшую по его правому виску, тихо проговорил) Ну что ж, промах! Стреляйте еще, я жду.

 

Дунечка вздрогнула, быстро взвела курок и опять подняла револьвер.

 

ДУНЯ. Оставьте меня! – проговорила она в отчаянии, – клянусь, я опять выстрелю… Я… убью!..

СВИДРИГАЙЛОВ. Ну что ж… в трех шагах и нельзя не убить. Ну а не убьете… тогда… (он ступил еще два шага. Дунечка выстрелила, осечка!)

Зарядили неаккуратно. Ничего! У вас там еще есть капсюль. Поправьте, я подожду.

 

Дуня поняла, что он скорее умрет, чем отпустит ее. «И… и, уж конечно, она убьет его теперь, в двух шагах!..». Вдруг она отбросила револьвер.

 

СВИДРИГАЙЛОВ. Бросила! (Он подошел к Дуне и тихо обнял ее рукой за талию. Она не сопротивлялась, но, вся трепеща как лист, смотрела на него умоляющими глазами).

ДУНЯ. (умоляя) Отпусти меня!

СВИДРИГАЙЛОВ. (тихо) Так не любишь? (Дуня отрицательно повела головой, с отчаянием прошептал) И… не можешь?.. Никогда?

ДУНЯ. (прошептала) Никогда!

 

Прошло еще мгновение.

 

СВИДРИГАЙЛОВ. Вот ключ! (Он вынул его из левого кармана пальто и положил сзади себя на стол, не глядя и не оборачиваясь к Дуне.) Берите; уходите скорей!.. (Он упорно смотрел в окно).

 

Дуня подошла к столу взять ключ.

 

(с угрозой, не оборачиваясь) Скорей! Скорей!

 

Дуня поняла угрозу, схватила ключ, бросилась к дверям, быстро отомкнула их и вырвалась из комнаты. Свидригайлов простоял еще у окна минуты три; наконец медленно обернулся, осмотрелся кругом и тихо провел ладонью по лбу. Странная улыбка искривила его лицо, жалкая, печальная, слабая улыбка, улыбка отчаяния. Кровь, уже засыхавшая, запачкала ему ладонь; он посмотрел на кровь со злобою, затем намочил полотенце и вымыл себе висок.

Револьвер, отброшенный Дуней и отлетевший к дверям, вдруг попался ему на глаза. Он поднял и осмотрел его. Это был маленький, карманный трехударный револьвер, старого устройства; в нем осталось еще два заряда и один капсюль. Один раз можно было выстрелить. Он подумал, сунул револьвер в карман, взял шляпу …

№ « № 3. Искаженный ЛЕЙТМОТИВ на тему «Вечерний звон».

Свидригайлов и сидящие в зале персонажи спектакля выходят на площадку в плотности воздуха…Хаотичное движение толпы на Сенной…. Свидригайлов идет в центральную дверь, откуда вспыхивает луч прожектора…Движение толпы…

 

Раскольников увидел стремительно вошедшую из левой двери ему навстречу Дуню…