Раскольников. Наваждение четырнадцатое

 

СОНЯ. (тревожно) Кто тут?

РАСКОЛЬНИКОВ. Это я… к вам

СОНЯ (вскрикнула и встала как вкопанная) Это вы! Господи!

РАСКОЛЬНИКОВ Куда к вам? сюда?

РАСКОЛЬНИКОВ. Я поздно… Одиннадцать часов есть? –

СОНЯ Есть, – пробормотала Соня. – Ах да, есть! сейчас у хозяев часы пробили… и я сама слышала… Есть.

РАСКОЛЬНИКОВ (угрюмо) Я к вам в последний раз пришел – я, может быть, вас не увижу больше…

СОНЯ Вы… едете?

РАСКОЛЬНИКОВ Не знаю… всё завтра…

СОНЯ Так вы не будете завтра у Катерины Ивановны?

РАСКОЛЬНИКОВ Не знаю. Всё завтра утром… Не в том дело: я пришел одно слово сказать… (тихо и ласково) Что ж вы стоите? Сядьте...Какая вы ху­денькая! Вон какая у вас рука! Совсем прозрачная. Пальцы, как у мертвой.

(Он взял ее руку. Соня слабо улыбнулась).

СОНЯ Я и всегда такая была

РАСКОЛЬНИКОВ Когда и дома жили?

СОНЯ Да.

РАСКОЛЬНИКОВ. Я бы в вашей комнате по ночам боялся, – угрюмо заме­тил он.

СОНЯ. Хозяева очень хорошие, очень ласковые А вы откуда про них знае­те? – прибавила она с некоторым удивлением.

РАСКОЛЬНИКОВ. Мне ваш отец все тогда рассказал. Он мне все про вас рассказал… И про то, как вы в шесть часов пошли, а в девятом назад пришли, и про то, как Катерина Ивановна у вашей постели на коленях стояла.

(Соня смутилась).

СОНЯ. Я его точно сегодня видела, – прошептала она нерешительно.

РАСКОЛЬНИКОВ. Кого?

СОНЯ. Отца. Я по улице шла, там подле, на углу, в десятом часу, а он будто впереди идет. И точно как будто он. Я хотела уж зайти к Катерине Иванов­не…

РАСКОЛЬНИКОВ. Вы гуляли?

СОНЯ. Да, – отрывисто прошептала Соня, опять смутившись и потупив­шись.

РАСКОЛЬНИКОВ. Катерина Ивановна ведь вас чуть не била, у отца-то?

СОНЯ. Ах, нет, что вы, что вы это, нет! – с каким-то даже испугом по­смотрела на него Соня.

РАСКОЛЬНИКОВ Так вы ее любите?

СОНЯ. Ее? Да ка-а-ак же! – протянула Соня жалобно и с страданием сло­жив вдруг руки. – Ах! вы ее… Если б вы только знали. Ведь она совсем как ребенок… Ведь у ней ум совсем как помешан… от горя.

РАСКОЛЬНИКОВ. А с вами что будет?

 

Соня посмотрела вопросительно.

 

Они ведь на вас остались. Оно, правда, и прежде все было на вас, и покойник на похмелье к вам же ходил просить. Ну, а теперь вот что будет?

СОНЯ. Не знаю, грустно произнесла Соня.

РАСКОЛЬНИКОВ. Они там останутся?

СОНЯ. Не знаю, они на той квартире должны; только хозяйка, слышно, го­ворила сегодня, что отказать хочет, а Катерина Ивановна говорит, что и сама ни минуты не останется.

РАСКОЛЬНИКОВ. С чего ж это она так храбрится? На вас надеется?

СОНЯ. Ах, нет, не говорите так!.. Мы одно, заодно живем – Да и как же ей быть? Ну как же, как же быть? – спрашивала она, горячась и волнуясь.

РАСКОЛЬНИКОВ. Ну и понятно после того, что вы… так живете, – сказал с горькою усмешкой Раскольников.

СОНЯ. А вам разве не жалко? Не жалко? – вскинулась опять Соня, – ведь вы, я знаю, вы последнее сами отдали, еще ничего не видя. А если бы вы все-то видели, о господи! А сколько, сколько раз я ее в слезы вводила!...

РАСКОЛЬНИКОВ – Катерина Ивановна в чахотке, в злой; она скоро умрет, – сказал Раскольников, помолчав и не ответив на вопрос.

СОНЯ – Ох, нет, нет, нет!

РАСКОЛЬНИКОВ – Да ведь это ж лучше, коль умрет.

СОНЯ – Нет, не лучше, не лучше, совсем не лучше! – испуганно и безотчет­но повторяла она.

РАСКОЛЬНИКОВ – А дети-то? Куда ж вы тогда возьмете их, коль не к вам?

СОНЯ – Ох, уж не знаю!

РАСКОЛЬНИКОВ / Ну, а коль вы, еще при Катерине Ивановне, теперь, забо­леете и вас в больницу свезут, ну что тогда будет?

СОНЯ. Ах, что вы, что вы! Этого-то уж не может быть!

РАСКОЛЬНИКОВ. Как не может быть? – продолжал Раскольников с жесткой усмешкой – не застрахованы же вы? Тогда что с ними станется?

СОНЯ. Ох, нет!.. Бог этого не попустит!

 

Раскольников встал и начал ходить по комнате. Прошло с минуту. Соня стоя­ла, опустив руки и голову, в страшной тоске.

 

РАСКОЛЬНИКОВ. А копить нельзя? На черный день откладывать? спросил он, вдруг останавливаясь перед ней.

СОНЯ. Нет, прошептала Соня.

РАСКОЛЬНИКОВ. Разумеется, нет! А пробовали? – прибавил он чуть не с насмешкой.

СОНЯ. Пробовала.

РАСКОЛЬНИКОВ. И сорвалось! Ну, да разумеется! Что и спрашивать!

 

И опять он пошел по комнате. Еще прошло с минуту.

– Не каждый день получаете-то?

СОНЯ. Нет...

РАСКОЛЬНИКОВ. С Полечкой, наверное, то же самое будет...

СОНЯ. Нет! нет! Не может быть, нет! – как отчаянная, громко вскрикнула Соня, как будто ее вдруг ножом ранили. – Бог, бог такого ужаса не допустит!..

РАСКОЛЬНИКОВ. Других допускает же.

СОНЯ. Нет! нет! Ее бог защитит, бог!.. – повторяла она, не помня себя.

РАСКОЛЬНИКОВ. Да, может, и бога-то совсем нет

 

Она вдруг горько-горько зарыдала, закрыв руками лицо.

 

Вы говорите, у Катерины Ивановны ум мешается; у вас самой ум мешается...

 

Прошло минут пять. Он взял ее обеими руками за плечи и прямо посмотрел в ее плачущее лицо. Вдруг он весь быстро наклонился и, припав к полу, поцело­вал ее ногу. Соня в ужасе от него отшатнулась, как от сумасшедшего. И действительно, он смотрел, как совсем сумасшедший.

СОНЯ. Что вы, что вы это? Передо мной!

 

Он тотчас же встал.

 

РАСКОЛЬНИКОВ. Я не тебе поклонился, я всему страданию человеческому поклонился. Слушай, – приба­вил он, воротившись к ней через минуту, – я давеча сказал одному обидчику, что он не стоит одного твоего мизинца… и что я моей сестре сделал сегодня честь, посадив ее рядом с тобою.

СОНЯ. Ах, что вы это им сказали! И при ней? – испуганно вскрикнула Соня, – сидеть со мной! Честь! да ведь я… бесчестная, я великая, великая грешница! Ах, что вы это сказали!

РАСКОЛЬНИКОВ. Не за бесчестие и грех я сказал это про тебя, а за вели­кое страдание твое...

СОНЯ. А с ними-то что будет?

 

Раскольников странно посмотрел на нее. Он все прочел в одном ее взгляде. Стало быть, действительно у ней самой была уже эта мысль.

МЫСЛИ РАСКОЛЬНИКОВА ВСЛУХ. «Ей три дороги: броситься в канаву, попасть в сумасшедший дом, или… или, наконец, броситься в разврат, одур­манивающий ум и окаменяющий сердце»... Разве она в здравом рассуд­ке? Разве так можно говорить, как она? Разве в здравом рассудке так можно рассуждать, как она? Разве так можно сидеть над погибелью, прямо над смрадною ямой, в которую уже ее втягивает, и махать руками и уши затыкать, когда ей говорят об опасности? Что она, уж не чуда ли ждет? И наверно так. Разве все это не признаки помешательства?».

 

№ 32. Музыкальный акцент.

 

РАСКОЛЬНИКОВ. (Порфирию, который находится в зрительном зале) Ну чем мой поступок кажется так безобразен? Тем, что он – злодеяние?

ПОРФИРИЙ. Что значит слово злодеяние?...

РАСКОЛЬНИКОВ. Совесть моя спокойна... Конечно, сделано уголовное преступление; конечно, нарушена буква закона и пролита кровь, ну и возьми­те за букву закона мою голову… и довольно! Конечно, в таком случае даже многие благодетели человечества, не наследовавшие власти, а сами ее захва­тившие, должны бы были быть казнены при самых первых своих шагах. Но те люди вынесли свои шаги, и потому они правы, а я не вынес, и, стало быть, я не имел права разрешить себе этот шаг».

ПОРФИРИЙ. В бога веруете? Извините, что так любопытствую.

РАСКОЛЬНИКОВ. Верую, – повторил Раскольников, поднимая глаза на Порфирия.

ПОРФИРИЙ. И-и в воскресение Лазаря веруете?

РАСКОЛЬНИКОВ. Ве-верую. Зачем вам все это?

ПОРФИРИЙ. Буквально веруете?

РАСКОЛЬНИКОВ. Буквально.

 

№ 32. Музыкальный акцент. Воспоминание Раскольникова. Из темноты появилось видение Сони.