Представленный русскими социал-демократами

МЕЖДУНАРОДНОМУ РАБОЧЕМУ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОМУ

КОНГРЕССУ В ЛОНДОНЕ В 1896 ГОДУ

От издателей

Настоящий доклад был для конгресса напечатан на немецком и английском языках и роздан в большом ко­личестве экземпляров делегатам всех национальностей. Издавая теперь русский подлинник, мы считаем нужным предпослать ему несколько слов о приеме, оказанном Международным конгрессом представителям русского рабочего класса, и о значении этого приема.

Заседавший в Лондоне в июле 1896 года Междуна­родный рабочий социалистический конгресс был первым, на который явились представители организованного рус­ского пролетариата. Рабочие десяти русских городов по­желали через своих представителей заявить, что и они присоединяются к борющейся за свое освобождение ми­ровой армии рабочих. Представители всемирного про­летариата оценили значение этого первого появления русского рабочего на Международном социалистическом конгрессе. Россия — единственное большое и сильное государство в Европе, в котором рабочие не только эко­номически угнетены, но и не пользуются никакими по­литическими правами для борьбы за лучшее будущее. В России государственный закон и государственная власть требуют от рабочего класса полного безмолвия и безусловной покорности и жестоко преследуют всякую его организацию. В России неограниченно царит воля царя и его чиновников, а творит эта воля то, что ей предписывают интересы дворян и капиталистов.

Западные народы также на собственном теле испы­тали благодеяния царского самодержавия. Дорогой це­ной бесчисленных человеческих жертв смели они это препятствие на пути к конечному торжеству рабочего класса. Представители их хорошо поняли, как тяжела для русских рабочих борьба против самодержавия ца­ря и полиции. Но русское самодержавие гнетет не толь­ко русский народ. Все те, кто на Западе с ужасом смот-

176

Издания на русском и немецком языках «Доклада, представленного русскими социал-демократами Международному рабочему социали­стическому конгрессу в Лондоне в 1896 г.».

рят на возрастающее влияние рабочего класса, видят в русском самодержавии сильнейший оплот против этой новой силы, грозящей положить конец всякому угнете­нию и всякой эксплуатации. Русское самодержавие — живая угроза европейской свободе. Его падение — за­ветное желание европейской демократии, борьба с ним — настоятельная задача мирового пролетариата.

Вот почему Лондонский конгресс единогласно и во­сторженно принял следующую резолюцию:

«Конгресс считает нужным указать на чрезвычайно важный и небывалый до сих пор факт присутствия представителей от русских рабочих организаций на меж­дународном съезде. Он приветствует пробуждение рус­ского пролетариата к самостоятельной жизни и от име­ни борющихся рабочих всех стран желает русским бра­тьям мужества и непоколебимой бодрости в их тяжелой борьбе против политической и экономической тирании. В организации русского пролетариата конгресс видит луч-

177

шую гарантию против царской власти, являющейся од­ной из последних опор европейской реакции» ¹.

Это заявление представителей рабочего класса всего мира наглядно показывает, какое огромное значение они придают вступлению русских рабочих в ряды освободи­тельной армии, какие надежды возлагаются на них ев­ропейско-американскими братьями. Обязанность передо­вых слоев нашего пролетариата — направить все свои силы и всю свою энергию на то, чтобы возможно скорее оправдать эти надежды. Восторженное сочувствие, вы­раженное Лондонским конгрессом освободительным уси­лиям русских рабочих, пусть послужит им источником ободрения на их трудном пути. Сознание тесной связи с миллионами борющихся братьев на Западе будет при­давать им новые силы в борьбе за свободу и равенство.

Доклад

Дорогие товарищи!

В докладе, представленном от имени редакции жур­нала «Социал-демократ» Международному социалисти­ческому конгрессу в Брюсселе, сказано (стр. 15) ²:

«Мы считаем своим долгом покрыть Россию сетью рабочих кружков. Пока эта цель не будет достигнута, мы не будем принимать участие в ваших конгрессах: до этого момента всякое представительство русской соци­ал-демократии было бы фикцией».

В настоящее время мы можем с законной гордостью сказать, что эта задача отчасти исполнена. Первые, са­мые трудные шаги на поприще организации русского рабочего класса уже сделаны, по крайней мере — места­ми. И вот почему русская социал-демократическая де­легация является на Международном рабочем конгрессе нынешнего года более многочисленной, чем когда-либо прежде.

Чтобы дать вам хоть некоторое понятие о том, как приходится нам вести свое дело и с какими трудностя­ми мы встречаемся почти на каждом шагу, мы укажем прежде всего на то, что происходило и происходит в столице русской империи, С.-Петербурге ³.

В течение всего десятилетия 80-х годов рабочее дви­жение тлело в многочисленных, но разрозненных рабо­чих кружках, где велась социал-демократическая про­паганда. То усиливаясь, то опять затихая, терпя огром­ные потери и опять, как феникс, возрождаясь из пепла, эта пропаганда велась с переменным успехом, не выхо-

178

Рукописная копия «Доклада» с редакционной правкой Г. В. Плеханова. Сверху пометка Л. Г. Дейча.

дя за пределы кружков, вплоть до самого последнего времени, т. е. до осени 1895 года. Только в этом году разрозненные дотоле группы нашли возможным слиться в одну организацию, принявшую название: «Союз борьбы за освобождение рабочего класса» ⁴, только с этого времени удалось социал-демократам С.-Петер­бурга выйти на широкую арену массовой агитации. Об­разование союзов и касс взаимопомощи на случай ста­чек, с одной стороны, выработка сознательных агитато­ров — с другой, наконец, массовая агитация путем воз­званий, распространения брошюр, формулирования тре­бований рабочих различных мастерских, фабрик и заво­дов, с третьей,— таковы в немногих словах ближайшие, практические задачи, поставленные себе «Союзом».

Условия, в которые поставлен названный «Союз» русской действительностью, дают нам возможность го­ворить с некоторою определенностью лишь об этой по­следней публичной стороне его деятельности.

Периодическое, массовое появление летучих листков было в Петербурге явлением давно не виданным и ос­новательно позабытым даже русской полицией. Тем большее впечатление производили воззвания «Союза», с ноября месяца появляющиеся массами во всех концах Петербурга. Прокламации, разбросанные в тысячах эк­земпляров в рабочих кварталах на улицах, приклеен­ные в виде афиш на столбах, рассеянные в мастерских

179

и на фабриках,— производили удручающее впечатление как на гг. фабрикантов, так и на местную администра­цию, прилагавшую крайние усилия, дабы искоренить крамолу. Хватались представители так называемой «ин­теллигенции», высылались на родину десятками и сотня­ми заподозренные рабочие, но ничто не помогало. Ли­стки появлялись немедленно вслед за арестами, как бы дразня своим появлением ретивых слуг царского прави­тельства.

Отличительная черта этих воззваний «Союза» — их конкретный, практический характер. Каждое из этих воззваний имело дело с определенным злоупотреблением со стороны фабриканта, с определенным произволом ад­министрации, каждое из них, опираясь на подробности данного случая, имело целью формулировать требова­ния рабочих, развить в них классовое самосознание, по­казать противоположность их интересов интересам ка­питалистов, показать, наконец, что царское правительст­во являлось и является во всех случаях усердным слу­гою буржуазии, усердным гасителем всякого сознатель­ного движения русского пролетариата. Почва, которую приходилось культивировать петербургской социал-де­мократической организации, была полна жизненных соков; само уже появление «Союза» служило знамена­тельным симптомом пробуждения петербургского проле­тариата; неудивительно, что результаты планомерной деятельности «Союза» не замедлили сказаться.

Зима 1895/96 г. в Петербурге была богата, как ни­когда, стачками и волнениями рабочих, полна той жиз­ни, которая характеризует проснувшееся сознание рабо­чих масс.

В ноябре прошлого года вспыхивает стачка на сукон­ной фабрике Торнтона; рабочие выставляют требования, формулируемые «Союзом» в массе разбросанных прок­ламаций; запуганный фабрикант и растерявшаяся поли­ция спешат удовлетворить требования негодующих ра­бочих. Почти одновременно волнуются и забастовывают папиросницы на табачной фабрике Лаферма . Начавше­еся <было> стихийно, движение принимает, благодаря «Союзу», более рациональные формы; опять выставля­ются требования, и опять их спешат удовлетворить во избежание дальнейших «недоразумений». Месяц спустя происходит забастовка на фабрике Т-ва механического производства обуви. Возникает стачка на лесопильне Лебедева. Волнуются рабочие Путиловского завода, происходят неприятные для администрации объяснения

180

на бумагопрядильне Кенига. В январе <месяце> ус­пешно и быстро заканчивается стачка на бумагопря­дильне Воронина (на острове Резвом); наконец, появив­шиеся листки вызывают волнение среди рабочих «Ново­го Адмиралтейства». Одно уж появление листков за­ставляет идти на уступки администрацию казенного Александровского чугунного завода, а угрозы забастов­ки вторично сламывают упорство г. Воронина, хозяина уже упомянутой нами мануфактуры.

Таково было положение дел к началу мая 1896 г. Только что отмеченные стачки произведены были рабо­чими различных отраслей производства и по различным поводам. Нетрудно, однако, уловить несколько общих, типичных черт в требованиях, выставленных стачечни­ками. В огромном большинстве случаев рабочие протес­туют против прямых нарушений со стороны фабричной администрации закона, т. е. тех или других статей того самого законодательства, которое, вообще говоря, ста­вит рабочего в полную зависимость ⁵ от хозяина.

Рабочие требуют, во-первых, точного исполнения за­кона: они стараются, во-вторых, удержать за собой пре­жний уровень заработной платы, сохранить status quo и противодействовать понижательному движению в це­нах на рабочие руки.

Иллюстрируем сказанное.

Чего требуют, напр., забастовавшие рабочие фабри­ки Торнтона? Они требуют, как говорилось в одном из листков, чтобы исполнялся «закон о том, что рабочему должна быть перед началом работы объявлена величи­на того заработка, на который он идет», они требуют, чтобы фабричный инспектор следил за тем, «чтобы в расценках не было обмана, чтобы они не были двойны­ми» ⁶.

Или вот, волнуются рабочие так называемого «Но­вого Адмиралтейства». Почему? Дело в том, что на­чальник порта адмирал Верховский <с решительно­стью военного человека> издает распоряжение о выда­че рабочим платы только раз в месяц, а закон между тем с совершенной ясностью гласит: «При найме рабо­чих на срок неопределенный выдача заработной платы должна производиться не реже двух раз в месяц».

Вскоре после окончания стачки на табачной фабрике Лаферма (в начале декабря 1895 г.) фабричная инспек­ция должна была признать правильность требований ра­ботниц, стоявших на почве закона, и заявить в циркуля­ре, напечатанном в русских газетах 20-го декабря 1895

181

года и разосланном табачным фабрикантам, что «жало­бы работниц верны» и что «нельзя произвольно брако­вать товар. Если хозяин признает товар негодным, то он не имеет права из-за нескольких испорченных папирос браковать всю сотню. Такая браковка совершенно про­извольна. Только за испорченные папиросы (от небреж­ной или неумелой работы) хозяин может налагать штраф по табели, порчу же материалов взыскивать только по суду» и т. д.

Таковы же по своему характеру главнейшие из тре­бований, выставленных рабочими на Калинкинской ма­нуфактуре, на бумагопрядильне Кенига, на мануфактуре Воронина, на Александровском чугунном заводе и т. д.

Мы говорили уже о другой общей черте в требовани­ях петербургских рабочих — о стремлении их сохранить существующий или вернуть недавно бывший размер за­работной платы.

Таковы крайне умеренные требования петербургских рабочих. А между тем, надо вспомнить, сколь малым приходится довольствоваться теперь русскому пролета­рию. Здесь не место давать характеристику его экономи­ческого положения, отметим только две-три цифры, по­черпнутые нами из петербургской литературы «воззва­ний». Когда ткачи фабрики Торнтона, измученные нуж­дою, потеряв всякое терпение, устроили вышеупомяну­тую стачку, многие из них, благодаря затишью в произ­водстве, зарабатывали не более семи рублей в месяц — цифра, невероятная для рабочего западноевропейской крупной капиталистической промышленности.

Когда в начале мая, во время грандиозной стачки петербургских бумагопрядилен, господствовало возбуж­дение на так называемой Русско-Американской резино­вой мануфактуре, расходившиеся среди рабочих листки указывали между прочим на то, что какой-нибудь валь­цовщик при 11-часовом рабочем дне, при работе, кото­рая по прошествии немногих лет вызывает кровохарка­нье, зарабатывает всего-навсего 65 коп. в день. Суще­ствование невероятно низкого уровня заработной платы признают, в откровенную минуту, даже представители русской администрации. Во время «усмирения» стачки на фабрике Лаферма, когда папиросницы, жалобы кото­рых циркуляр фабричной инспекции признал «верны­ми», а положение «очень бедственным», когда эти са­мые папиросницы обливались, по приказанию начальни­ка петербургской полиции, из пожарных насосов, этот самый воинственный градоправитель имел наглость,

182

признав всю недостаточность заработка работниц, посо­ветовать им в виде подспорья заняться проституцией.

Придавленное страшной нуждой, эксплуатируемое самым наглым образом, третируемое полицией, еще не­организованное большинство петербургских рабочих чутко прислушивалось к голосам своих организованных, сознательных товарищей. То здесь, то там вспыхивали и пожаром разгорались волнения рабочих, стоило лишь появиться листку социал-демократической организации. Фабрикант, как мы уже не раз видели, спешил в тревоге делать уступки, а царская полиция с лихорадочной по­спешностью принималась за «оздоровление атмосферы», за удаление неблагонадежных элементов, льстя себя на­деждой, что ей удастся дезорганизовать, разгромить, стереть с лица земли ненавистный «Союз».

С начала декабря (стар. стиля) прошлого года пра­вительство предпринимает целый поход против невиди­мых «злоумышленников».

В ночь с 8-го на 9 декабря схвачено было несколько десятков «подозрительных» для полиции лиц как из сре­ды так называемой «интеллигенции», так и из среды ра­бочих. Полиция торжествовала, полагая, что держит в руках «вожаков» движения. И что же? Немедленно пос­ле этих арестов появилась прокламация «Союза», раз­бросанная на массе фабрик и предупредительно послан­ная господам представителям власти. В ней «Союз» за­являл, что полиция «ошиблась в адресе», возвещал о но­вых стачках и заканчивал ее следующими словами, си­лу и значение которых русское правительство оценило лишь впоследствии: «Арестами и высылками не подавят рабочего движения: стачки и борьба не прекратятся до тех пор, пока не будет достигнуто полное освобождение рабочего класса из-под гнета капиталистов».

С этих пор начинается своего рода поединок между петербургской полицией и организацией «Союза». Обо­зленные жандармы хватают направо и налево. Единич­ные аресты продолжаются в течение всего декабря, в январе происходят массовые обыски, аресты, высылки, и затем не проходит недели, чтобы не вылавливался из рабочей массы тот или другой заподозренный в сноше­ниях с «Союзом» рабочий.

А издание прокламаций, раскрывающих глаза рабо­чим на капиталистическую эксплуатацию, на своеволие царских слуг, идет своим чередом, непрерывно подымая бодрость и веру пролетария в свои силы, внося тревогу и страх в сердца предпринимателей.

183

Наконец, царское правительство считает нужным, ус­тами своего министра финансов, г. Витте, забить трево­гу — министр издает секретный циркуляр, невзначай по­падающий на страницы центрального органа немецких соц.-демократов, а затем и в русские газеты; в нем он призывает фабричных инспекторов блюсти за сохране­нием патриархального строя отношений, якобы сущест­вующего на русских фабриках, предостерегает самих ра­бочих от козней подстрекателей — этих, по словам цир­куляра, злейших врагов рабочего класса ⁷.

Опубликованный циркуляр, распространенный «Сою­зом» в рабочей среде, уничтожил последние следы и без того слабого престижа русского фабричного инспектора, он раскрыл его двусмысленную роль будто бы защитни­ка интересов рабочего, разоблачил его сущность безглас­ного слуги абсолютизма, заигрывающего с буржуазией. «Союз» вообще не упускал случая дискредитировать в глазах рабочего царское правительство, показать рабо­чему, что в борьбе за лучшее будущее он должен рас­считывать лишь на свои собственные силы. Первого мая настоящего года «Союз» издал прокламацию, выясняю­щую рабочим значение всемирного рабочего праздника. Жадно хватается петербургский рабочий за печатное слово и нарасхват читает он листок, говорящий о том, каких успехов достигли рабочие других стран, благодаря упорной борьбе, благодаря стройной организации.

Кроме листков, написанных по определенному пово­ду, «Союз» распространял еще массами брошюры и вся­кого рода издания, частью привезенные из-за границы, частью напечатанные в тайных типографиях в самой России. При этом следует, однако, заметить, что спрос на печатное слово значительно превышает предложение, что «Союз», при всем старании, не был в силах вполне удовлетворять растущей потребности рабочего в знании при тех невыносимо тягостных условиях, в которые ста­вили его вечные репрессалии русского правительства.

Усилия петербургских социал-демократов не пропали даром: брошенные семена дали богатую жатву. В среде рабочих создалась атмосфера, насыщенная духом недо­вольства и протеста. При таких-то условиях возникла и разрослась колоссальная (на русскую мерку) стачка почти всех петербургских бумагопрядилен, стачка, сы­гравшая крупнейшую роль в истории не только петер­бургского, но и всего русского рабочего движения ⁸.

Как известно, русские промышленники, не без при­ятности приютившиеся под сенью русской протекцион-

184

ной системы, все без исключения — «патриоты своего отечества», пользующиеся всякой оказией для выраже­ния своих верноподданнических чувств. «Патриотами» явились они и во время недавних коронационных тор­жеств. Их «патриотизм», однако, быстро иссяк, когда де­ло дошло до реальных, хотя и незначительных жертв, когда дело коснулось до их туго набитого кошелька. По­чтенные представители русской промышленности — по крайней мере многие из них — наотрез отказались удов­летворить требования рабочих, настаивавших на получе­нии платы за коронационные дни, которые они «прогу­ляли» не по собственной вине. Такой отказ получили между прочим рабочие так называемой Екатерингофской мануфактуры, расположенной на одной из окраин Петер­бурга. Рабочие этой мануфактуры обратились за помо­щью к другим бумагопрядильням и послали к ним своих делегатов. Рабочие целого ряда бумагопрядилен горя­чо отозвались на этот призыв; было постановлено пред­ставителям разных фабрик собраться на сходку и фор­мулировать общие всех петербургских бумагопрядилен требования. В конце мая состоялось в Екатерингофском парке собрание делегатов; присутствовало на нем чело­век сто — явление, совершенно необычайное для Петер­бурга и поражающее всякого, хоть немного знакомого с полицейским режимом русского государства. На этой сходке под открытым небом были выставлены общие требования всех занятых в бумагопрядильнях рабочих, они были затем формулированы в прокламации, издан­ной «Союзом» и распространенной в огромном количест­ве по всему Петербургу. Затем началась стачка.

Приводим текст этой прокламации, подписанной «Союзом» 30 мая 1896 г. озаглавленной: «Чего требу­ют рабочие бумагопрядилен».

«Мы хотим,

1. чтобы рабочий день у нас везде продолжался от 7 час. утра до 7 час. вечера, вместо теперешних от 6 ч. утра до 8 час. вечера;

2. чтобы обеденное время длилось полтора часа и, та­ким образом, весь рабочий день продолжался 10½ ч. вместо 12;

3. чтобы расценки везде были повышены на одну коп., и где можно, — на две коп. против нынешних;

4. чтобы шабашили по субботам везде одновременно в 2 ч.;

5. чтобы хозяева самовольно не останавливали ма­шин и не пускали их в ход раньше времени;

185

6. чтобы заработок за первую половину месяца вы­давали правильно и вовремя, а не оттягивали;

7. чтобы было сполна заплачено за коронационные дни».

В течение нескольких дней стачка охватила 17 бума­гопрядилен, вскоре примкнуло еще 4, и таким образом, за ничтожными исключениями, все петербургские бума­гопрядильни прекратили работу. В стачку вовлечено было от 30 до 40 тысяч рабочих.

Впечатление от стачки получилось потрясающее. Пе­тербургское буржуазно-чиновничье общество, ошелом­ленное неожиданным для него явлением, задавало себе вопрос: неужели и у нас на Руси есть рабочий вопрос, неужели и у нас проснулся беспокойный дух пролета­рия, не дающий спать «гнилому Западу»? В особенное недоумение приводило петербургского обывателя необы­чайное спокойствие, дисциплина забастовавшей массы рабочих. Патрули казаков и усиленные отряды полицей­ских передвигались в рабочих кварталах среди пустын­ных улиц, на которых не было слышно даже обычного шума и гама. Там, где собиралась толпа и говорились речи, единичные призывы к насилию встречали отпор со стороны сознательных рабочих. Толпа была спокойна даже тогда, когда тот или другой местный полицейский чин обращался к ней с речами, выхвалявшими заслуги фабрикантов, якобы в поте лица своего трудящихся на общую пользу. Изумленный Петербург в первый раз громко заговорил о рабочем движении: стачку обсуж­дали, ее защищали, на нее нападали, о ней толковали все, она у всех была на устах, даже у тех, кому впер­вые приходилось обращать внимание на подобного рода вопросы. А представители власти между тем не теряли времени: созвано было экстренное собрание фабричного присутствия, на котором обсуждался вопрос, что делать; министр финансов конфиденциально сообщил фабрикан­там о готовности правительства поддержать их; градо­начальник обращался к рабочим с печатными воззвани­ями, тон которых заметно понижался, по мере того как стачка затягивалась, а рабочие продолжали сохранять спокойствие, на зло и удивление полиции. Положение становилось угрожающим. Стачечное настроение зара­зительно. Ходили слухи, что рабочие Путиловского и некоторых других металлических заводов не сегодня за­втра бросят работу,— а это было равносильно увеличе­нию числа стачечников еще на несколько десятков ты­сяч. На писчебумажной фабрике Варгунина было не-

186

спокойно. На Александровском чугунном заводе рабочие уже забастовали, но начальство поспешило их успоко­ить, пообещав выполнить их требования. На огромной резиновой мануфактуре ходили листки и вызывали вол­нение. Нужно было покончить со стачкой во что бы то ни стало. Тем более что — неслыханное дело! — из-за стачки сам царь откладывал свой торжественный въезд в Петербург.

И вот были приняты самые радикальные средства. В иных местах градоначальник обращался лично к рабо­чим (как это было на фабрике Кенига) с увещаниями, обещая после рассмотреть их требования, удовлетво­рить, насколько это будет «возможно», только бы те­перь, перед въездом царя, они перестали «бунтовать». Где не помогали меры «кротости», действовали иначе. Фабричные дворы были оцеплены солдатами, к рабочим, оставшимся дома, врывалась полиция и спрашивала каждого из них поодиночке, желают ли они возобновить работу или нет. Нежелающие немедленно арестовыва­лись, сажались в тюрьму, высылались. Излишне прибав­лять, что фабрики были наводнены шпионами, как это, впрочем, вообще в обычае у русской полиции. Но глав­ные удары, по мнению властей, должны были быть на­правлены против «Союза», против той организации, ко­торая заявляла во время стачки о своем существовании бесчисленными прокламациями. Возобновились аресты, хватались опять «интеллигенты», почему-либо возбуж­давшие подозрение полиции.

Не имея достаточно материальных средств, чтобы долго держаться, под гнетом страшных репрессий, тер­роризовавших население, рабочие начали понемногу приниматься за работу, стачка постепенно затихала и, наконец, совсем прекратилась ⁹.

Министр финансов издал воззвание: указывая на противозаконность стачек, которые вызываются подстре­кательствами «злонамеренных людей», г. Витте говорит в лицо рабочим наглую ложь, что «правительству одина­ково дороги как дела фабрикантов, так и рабочих». Рус­ские рабочие, конечно, хорошо знают, что соглашение и союзы рабочих, что нарушение контракта и стачка по русским уголовным законам преступны, но петербург­ский пролетариат под руководством «Союза» и задается как раз преступною целью сломить эти возмутительные, противные культуре и человеческому достоинству зако­ны, в которых так ярко выражается одинаковая забота самодержавного правительства о хозяевах и рабочих.

187

Каков, спросят нас, результат стачки, что дала она, если вообще дала что-нибудь петербургскому рабочему? Некоторые требования рабочих были удовлетворены, другие было обещано рассмотреть впоследствии. Это не­много. Но не в этом смысл и великое значение только что закончившейся стачки. Нам важен и дорог ее поис­тине огромный нравственный результат. Она служила живым свидетельством того, что русский рабочий умеет дружно и стойко стоять за свои интересы, что он спосо­бен к дисциплине, к организации, вызывающей слова удивления у злейших врагов его.

Стачка была, и это главное, живым уроком самому рабочему. Постоянные столкновения с полицией чрезвы­чайно наглядно и чувствительно показали ему его бес­силие в нынешнем русском государстве; он понял, что за спиной капитализма стоит другой враг — русское са­модержавие; он понял, что ему нужно прежде всего и больше, чем кому бы то ни было, добиваться политиче­ской свободы. Фактически политический вопрос всплыл во время стачки на поверхность русской общественной жизни. О нем-то и говорил «Союз», обращаясь в своем воззвании к представителям русского общества и заяв­ляя им, что все те, кто являются в русском обществе действительными, а не мнимыми врагами самодержа­вия, должны всеми зависящими от них средствами под­держивать начинающееся массовое движение русского пролетариата.

То, что происходило в Петербурге, совершалось в об­щих чертах, хотя и в меньших размерах, и в других центрах русской общественной и промышленной жизни.

Так, весною 1895 года прекращают работу из-за не­удовольствий с администрацией рабочие железнодорож­ного депо на Московско-Курском вокзале. В двадцатых числах мая того же года волнуются рабочие на ткацкой фабрике Прохорова в Москве; в июне происходит столк­новение рабочих с казаками и полицией на фабрике Мазурина и Герасимовых в Кускове под Москвою; в том же июне вспыхивает стачка рабочих в складе това­рищества К. и С Поповых. Наши московские товарищи, подобно петербургским, пользуются всеми явлениями этого рода для выяснения рабочему классу его совре­менного положения и его задач в будущем. Так, по по­воду недавней петербургской стачки центральный коми­тет московского рабочего союза выпустил две прокла­мации, в которых приглашал московских рабочих ока­зать дружную поддержку их петербургским братьям.

188

В мае 1895 г. стачка рабочих на фабрике Корзинки­на в Ярославле (на этой фабрике работало 7579 чело­век: 4238 мужчин, 3028 женщин, 111 мальчиков и 22 девочки), к сожалению, вызвала целое кровопролитие: офицеры Петров и Калугин напали со своей солдатней на одну, до тех пор совершенно мирную, группу стачеч­ников, а когда неожиданно атакованные рабочие стали защищаться камнями, они приказали сделать залп, пос­ле которого на месте столкновения оказалось три убитых (в том числе один ребенок и одна женщина) и 18 ране­ных * ¹⁰.

Подобное же столкновение рабочих с войсками едва не произошло в большом фабричном селе Тейково близ города Иваново-Вознесенска Владимирской] губ[ернии], весною 1895 г., на фабрике Каретниковых . Рабочие, в числе 5000 чел., собрались на фабричном дворе и всту­пили в шумные объяснения с англичанином-директором. Перепуганный директор выстрелил в рабочих из ре­вольвера, что и послужило сигналом к его гибели: он был немедленно сбит с ног и буквально растерзан оже­сточенной толпою. Местная полиция телеграфировала об этом происшествии в губернский город Владимир, от­куда немедленно выступили в Тейково казаки и пехота. К счастью, кровавое столкновение было предотвращено благоразумием гг. Каретниковых! Они уступили требо­ваниям рабочих; работы немедленно возобновились, и администрации осталось лишь начать полное грубого произвола следствие об убийстве директора.

Немало насилий со стороны администрации было и во время стачки на фабрике товарищества Иваново-Воз­несенской ткацкой мануфактуры в октябре того же года. Эта стачка окончилась, по-видимому, торжеством пред­принимателей; после двух недель борьбы рабочие вы­нуждены были взяться за работу. Но дружный отпор, данный ими предпринимателям, все-таки не остался без последствий. Опасаясь новых волнений, фабричный ин­спектор убедил товарищество несколько повысить зара­ботную плату.

В Нижнем Новгороде местный социал-демократиче­ский союз должен был зимою 1895/96 г. вступить в борь­бу с особого рода подрядной системой найма рабочих и расплаты с ними, практиковавшейся на механ[ическом]

* Убийцы-офицеры получили за свой подвиг «Высочайшую» благодарность: император Николай заявил, что он «весьма доволен стойким и спокойным поведением войск во время фабричных бес­порядков»!!

189

зав[оде] товарищества] «Добров и Набгольц». Воззва­ние, с которым нижегородский соц.-демократический со­юз обратился к рабочим «Доброва и Набгольца», про­извело очень сильное впечатление на рабочих и боль­шой переполох в среде заводской администрации и по­лиции. Под его влиянием некоторые из самых вопию­щих злоупотреблений, имевших место на названном за­воде, прекратились, хотя, может быть, и не надолго.

На юге России пробуждение классового сознания рабочего класса идет не менее быстро, чем на севере. Там тоже нет ни одного крупного промышленного цент­ра, в котором последние два-три года не ознаменовались бы стачками и иными проявлениями растущего недо­вольства пролетариата. Так, уже в 1893 и 1894 гг. по­лиция Ростова-на-Дону имела много хлопот с рабочими железнодорожного депо Владикавказской дороги, кото­рые требовали (в марте 1894 года) повышения заработ­ной платы и сокращения рабочего дня и вообще оказа­лись весьма «неблагонадежными» * ¹¹.

В Екатеринославе летом 1895 года полиция напала на след социал-демократической пропаганды на рельсо­прокатном Южно-Александровском заводе. Уже тогда арестовано было 16 рабочих. Эти аресты возобновились зимою 1895/96 г., и тогда наши екатеринославские това­рищи пострадали очень сильно; арестовано было на разных фабриках и заводах около 100 человек; кроме того, многие рабочие, заподозренные в социалистическом образе мыслей, были лишены заработка, т. е. осуждены чуть не на голодную смерть.

Но едва ли не быстрее, чем в других центрах рус­ского юга, идет вперед пробуждение классового само­сознания пролетариата Одессы. Минуя множество мел­ких фактов, мы укажем на то, что в этой столице Ново­россии в течение долгого времени рабочие собирались на правильные собрания в одном из местных ресторанов. На этих собраниях была выработана «программа южно­русских рабочих». Полиция узнала об этих собраниях и в один день арестовала двести человек, которые потом обвинялись в составлении тайного общества, имеющего целью вести агитацию среди рабочих законными и не­законными средствами. Но с этими арестами не прекра­тилось рабочее движение в Одессе. В июле того же года

* В марте 1894 года полиция выслала из Ростова-на-Дону ад­министративным порядком около 200 ра-бочих. Другие были поса­жены в тюрьмы под предлогом «политического преступления». Один из аре-стованных, рабочий Шамуров, был доведен до сумасшествия.

190

полиция сочла нужным закрыть три ресторана и один трактир, где происходили тайные собрания рабочих, и произвести много арестов в городе. В декабре того же года опять произошли аресты. Все арестованные обвиня­ются в социалистической пропаганде.

Переходя на запад России, мы с особенным удоволь­ствием указываем нашим иностранным товарищам на успехи социал-демократической пропаганды между ев­реями, составляющими весьма значительную, а иногда и преобладающую часть населения в городах и местеч­ках этого края. В этой местности фабрично-заводская промышленность развита слабо, там преобладает мел­кий ремесленный труд, на почве которого вырастают своеобразные виды эксплуатации и которыми занимают­ся по преимуществу бедные евреи. Эти парии русской земли, не имеющие даже тех жалких прав, которыми об­ладает христианское население, «обыватели» России, обнаружили в борьбе со своими эксплуататорами столь­ко стойкости и столько чуткости в понимании социально-политических задач современного рабочего движения, что их в некотором отношении можно считать авангар­дом рабочей армии в России *.

До какой степени ясно сознание передовых предста­вителей еврейского социал-демократического движения, покажут несколько строк, выписанных нами из брошю­ры, изданной по поводу стачки на табачной фабрике од­ного из западнорусских городов:

«Нет единого еврейского народа, внутри его имеется два народа, два враждебных класса, и борьба этих клас­сов дошла до таких размеров, что ее не может уже пога­сить ни уважение к синагоге и духовенству, ни грозная власть начальства».

И далее.

«Нам ли сожалеть об этом? Нам ли стараться поме­шать этому: ведь мы только в этой борьбе с капитали­стами почувствовали себя людьми, только на этой борь­бе научились понимать свои интересы, только в этой не­нависти к капиталу мы воспитали в себе любовь и брат­ское чувство к своим товарищам по страданиям, ведь только из этого раскола между капиталом и трудом вы­росло наше сознание, в этой борьбе оно развилось и ок­репло. Нам ли жалеть о тех старых временах, когда не­вежественные, презираемые и ненавидимые снизу, опле-

* Укажем на то, что наш товарищ Плеханов является на Лон­донском конгрессе представителем, между прочим, тысячи органи­зованных рабочих одного из городов западной России ¹².

191

вываемые и притесняемые сверху, евреи влачили жизнь дикарей, вечно трясущихся за свое жалкое существова­ние, вечно ожидающих грозы? Нам ли жалеть о потере связи между еврейским бедняком и еврейским магна­том, когда мы вместо нее приобрели связь, соединяю­щую нас с рабочими русскими, польскими, литвинскими, с рабочими всех стран? Будущее несет нам укрепление этой связи, рост нашей силы и нашего сознания,— чего же нам жалеть о темном прошедшем, без борьбы, без раскола, но зато и без жизни?» ¹³.

Эти строки не нуждаются в комментариях.

Как на яркий признак пробуждения сознания русско­го рабочего класса укажем, наконец, на тот интерес, с которым читаются нашими рабочими все попадающие в русские газеты известия о движении западноевропейско­го пролетариата, на празднование Первого мая, которое происходит на тайных со