Версия шестая (Масонская) Жана-Батиста Переса

Поэтому я не буду вам рассказывать об астрологических мифах, отражающих священные знания древних. Речь идет в шестой версии рождения Наполеона о самых могущественных царях Древности—Меровингах, так как Наполеон был объявлен продолжателем священной династии Меровингов.

—Это первые короли Франции, прозванные «ленивыми»?

—Да, они. Но об этом я не смогу вам коротко рассказать, потому что надо будет написать об этом целую книгу.

—Ладно, давай пока закончим, с нас и так уже хватит. Шесть абсолютно непохожих версий рождения одного человека!

— Я уж не буду упоминать о том, что есть даже такое мнение, что Наполеона вообще не было, то есть это выдуманный исторический персонаж…

—Как это? Что, вообще не было?

—Конечно! (Сы)Н`Аполлона Наполлон был сыном Солнца и Лета-Летиции. Буонапартий означает «благая часть», которую он должен был вырубить под самый корень в Европе. У него было 12 «бессмертных»= маршалов, т.е. Знаков Зодиака или месяцев в году. То есть он был Королем-Солнцем, а его Луной—Жозефина Богарне. Он был одним из семи детей-планет, и на него распространяли Легенду о седьмом сыне…

—А что это за легенда?

—Легенда о семи братьях, гласящей, что в семье, насчитывающей семь детей, один из них обладает сверхъестественной силой, и его имя будет прославлено в веках. Интересно в связи с этим сопоставление семейки Буонапартов с планетами: сам Наполлон—это, понятное дело, Солнце. Сестра Полина—Луна. Самый долгожитель—младшенький Жером—Нептун. И так далее.

—Слушай, а ведь к нему подходит также и определение «Сын Вдовы», т.к. он почти не знал отца.

—Все правильно. Оказалось, что к нему подходит вообще вся масонская символика, поэтому он и стал человеком-символом. Седьмым Сыном Вдовы, Избранником Святого Маркуля, Мессией или Царем-Назореем… Всего и не перечислишь.

Мне поэтому и стало интересно исследовать его гороскоп, чтобы там, на Небе, увидеть Тайны, нашедшие свои отражения на грешной Земле…

—А тут такая фигня, да? Непонятно, какой гороскоп составлять.

—Видите? Теперь-то вы меня понимаете, почему Великая Тайна Крошки Цахеса не может быть раскрыта? А может, это просто мистификация? Может, прав Жан-Батист Перес, что и не было никакого Н`аполлона, сына Солнца, Царя-Назорея и Сына Вдовы? Загрузили когда-то бедного сироту из приюта кучей всяких регалий, сделали Царем Грааля и величайшим полководцем мира, а на самом деле это была просто мистификация, мираж.

—Ну а кто это сделал-то? В чьей власти было создавать такие миражи, делать бедного сироту Царем Грааля? Ведь это круто, однако!

—Приоры Сиона и даже выше…

 

Глава 9. Несостоявшаяся женитьба (Коломбина и Пьеро у Гоголя и Верне) Первоверховный Закон Аналогии

 

«Халдеяне, уподобляя вещи земные вещам Небесным и Небо —низшему миру, видели в этой взаимной симпатии (сочувствии) частей Вселенной, разделенной по их положению, но не по самому их существу, гармонию, которая их соединяет подобно музыкальному аккорду».

Филон Александрийский

 

«Как вверху, так и внизу;

Как внизу, так и вверху;

Тот переходит от смерти к смерти,

Кто находит здесь малейшую тень

Разнствования».

Катха-Упанишада

 

 

Все, что писал Гоголь, было выдумкой до последнего слова, но то, что писал Верне—было, конечно же, чистой правдой. Поэтому никому и никогда не приходило в голову сравнивать эти два произведения—«Жизнь Наполеона» Горация Верне с «Мертвыми душами» Гоголя. Однако, уж не знаю почему, но последняя глава «Мертвых душ» прямо перекликается с Верне, и Закон Аналогии прекрасно применим к этим двум произведениям.

 

Родословная Ерундобера

Вот, например, как описывает «древнюю» дворянскую родословную Чичикова Гоголь:

«Темно и скромно происхождение нашего героя. Родители были дворяне, но столбовые или личные —бог ведает; лицом он на них не походил: по крайней мере родственница, бывшая при его рождении, низенькая, коротенькая женщина, которых обыкновенно называют пигалицами, взявши в руки ребенка, вскрикнула: «Совсем вышел не такой, как я думала! Ему бы следовало пойти в бабку с матерней стороны, что было бы и лучше, а он родился просто, как говорит пословица: ни в мать, ни в отца, а в проезжего молодца».

 

А вот описание того же предмета у Верне:

«Во время консульства Наполеона и перед самым восстановлением во Франции монархического правления некоторые писатели, основываясь на неоспоримом дворянском происхождении фамилии Бонапарта, вздумали было сочинить для будущего императора княжескую родословную и отыскать ему предков между древними государями Севера. Но воин, который чувствовал, что в нем одном заключаются все судьбы французской революции, и помнил, что при владычестве совершенного равенства одними личными заслугами дошел от низших воинских чинов до верховной власти, объявил, что дворянское достоинство его основано на одних заслугах, оказанных им отечеству, и что благородство его начинается с Монтенотской битвы».

 

Не правда ли, сходство налицо, только в одном случае безродству Наполеона придается героическо- патетический характер, а в другом —иронично- уничижительный? Аналогичным образом описывается у Гоголя беспросветно бедное детство Наполеона, и определение его в казенное учебное заведение, и трогательное расставание и наставление отца, после чего они больше не встречались из-за ранней смерти родителя.

 

Ложное сватовство

 Но наиболее интересно сопоставление описания первого сватовства Наполеона у тех же двух авторов. На этот раз лучше начать с Верне:

«Будучи отправлен в Валанс, где на то время была расположена часть его полка, Наполеон вошел в круг лучшего тамошнего общества; особенно хорошо был он принят в доме госпожи Коломбие, женщины высоких достоинств, которая была, так сказать, законодательницею валанского высшего круга. Здесь познакомился он с господином Монталиве, которого впоследствии сделал своим министром внутренних дел. У госпожи Коломбие была дочь; она-то внушила Наполеону первые чувства любви и сама разделяла эту нежную и невинную склонность, предметом которой была. Влюбленные назначали себе свидания, но,—по словам Наполеона,—все их блаженство ограничивалось тем, что они вместе лакомились вишнями.

О браке не было и речи. Мать девицы Коломбие, сколько, впрочем, ни уважала и ни любила молодого подпоручика, а вовсе не помышляла выдавать за него дочь, как после многие утверждали. Зато она в разговорах часто предсказывала ему его высокое назначение, что повторила даже в свою предсмертную минуту; она умерла при самом начале французской революции, и пророчество ее не замедлило сбыться. Однако же ни любовь, ни знакомства не мешали Наполеону продолжать своих ученых занятий и предаваться исследованию самых трудных задач по части общественного устройства».

 

А вот как то же событие описано у Гоголя:

«Наконец он пронюхал его домашнюю, семейственную жизнь, узнал, что у него была зрелая дочь, с лицом, тоже похожим на то, как будто бы на нем происходила по ночам молотьба гороху. С этой-то стороны придумал он навести приступ. Узнал, в какую церковь приходила она по воскресным дням, становился всякий раз насупротив ее, чисто одетый, накрахмаливши сильно манишку —и дело возымело успех: пошатнулся суровый повытчик и зазвал его на чай! И в канцелярии не успели оглянуться, как устроилось дело так, что Чичиков переехал к нему в дом, сделался нужным и необходимым человеком, закупал и муку и сахар, с дочерью обращался как с невестой, повытчика звал папенькой, целовал его в руку; все положили в палате, что в конце февраля перед великим постом будет свадьба. Суровый повытчик стал даже хлопотать за него у начальства, и чрез несколько времени Чичиков сам сел повытчиком на одно открывшееся вакантное место. В этом, казалось, и заключалась главная цель связей его со старым повытчиком, потому что тут же сундук свой он отправил секретно домой и на другой день очутился уже на другой квартире. Повытчика перестал звать папенькой и не целовал больше его руки, а о свадьбе так дело и замялось, как будто вовсе ничего не происходило. Однако же, встречаясь с ним, он всякий раз ласково жал ему руку и приглашал его на чай, так что старый повытчик, несмотря на вечную неподвижность и черствое равнодушие, всякий раз встряхивал головою и произносил себе под нос: «Надул, надул, чертов сын!»

 

 Увлекательное, знаете ли, милостивые государи, я вам скажу, занятие—перечитывание историй великих сказочников в компании с Верне и другими Фукидидами —официальными биографами Наполеона! Столько открывается новых подробностей из жизни великого авантюриста (Булгаков в своей неоконченной повести «Похождения Чичикова», правда, назвал Чичикова мошенником—но да дело-то не в том, как назвать), столько захватывающих сюжетов, могущих составить славу и величие любому начинающему писателю—но Гоголь, со свойственной ему скромностию, поместил почему-то сии великолепные образчики живости и изворотливости ума своего главного героя Чичикова в самый конец своего повествования. И все же мы в состоянии произвести с жизнеописанием Чичикова все необходимые подмены и подстановки и раскрыть иносказания, и, наконец, увидеть то, что занимало сказочников и литераторов и весь XIX век: КАК безродный, ничем особенно не выделявшийся уродец сумел так перевернуть историю Европы, что составил в этой истории целую эпоху и затмил своей славой величайших героев Древности—Александра Македонского, Ганнибала и др.?

 

И вот царственный и Первоверховный Закон Аналогии вступает в силу в странном и причудливом мире Ерундобера. С одной стороны—орлиный взор, могучий торс и гордо поднятая голова… на памятниках уродцу, с другой—сам протитип, жалкий уродец, с трудом влачащий свое несуразное тело на паучьих ножках. Кому верить? А, между тем, речь идет об одном и том же предмете, и где здесь тогда Закон Аналогии, где Закон Соответствия?

 

Даже трогательно-возвышенное описание расставания навеки отца с сыном с произнесением обязательного отцовского наставления, которое в устах других писателей звучит как религиозный завет, у Гоголя крайне приземленно:

«При расставании слез не было пролито из родительских глаз; дана была полтина меди на расход и лакомства и, что гораздо важнее, умное наставление: «Смотри же, Павлуша, учись, не дури и не повесничай, а больше всего угождай учителям и начальникам. Коли будешь угождать начальнику, то, хоть и в науке не успеешь и таланту бог не дал, все пойдешь в ход и всех опередишь. С товарищами не водись, они тебя добру не научат; а если уж пошло на то, так водись с теми, которые побогаче, чтобы при случае могли быть тебе полезными. Не угощай и не потчевай никого, а веди себя лучше так, чтобы тебя угощали, а больше всего береги и копи копейку: эта вещь надежнее всего на свете. Товарищ или приятель тебя надует и в беде первый тебя выдаст, а копейка не выдаст, в какой бы беде ты ни был. Все сделаешь и все прошибешь на свете Копейкой».

 

И этот образ—не преувеличение, к которым был так склонен ранний Гоголь! Он прямо списан с реальных поступков и высказываний Чичикова—простите, Наполеона,—например, таких:

«XXII. Заурядный человек домогается общества вельмож не ради них самих, но ради их власти, а те принимают его из тщеславия или по мере надобности» …

«XXXIX. Самое верное средство остаться бедным—быть честным человеком»…

«CLXV. Самое важное в политике—следовать своей цели: средства ничего не значат»…

«CCCLXXXV. То, что называется естественным законом—всего лишь закон выгоды и разума».

 

Но сии образчики рассуждений Великого Чичикова-Ерундобера были подробно исследованы следующим за Гоголем писателем—Достоевским, посвятившим Наполеону роман «Преступление и Наказание». Раскольников-Наполеон очень много рассуждает на темы морали, толпы, права на Преступление и т.д., продолжая и развивая темы узника св.Елены, своего прототипа. Действиительно, а почему убийство одной никому ненужной старухи-процентщицы считается преступлением, в то время как намеренное убийство миллионов здоровых полноценных талантливых людей—наоборот, возвеличивается и преподносится как геройство?