Эпизод 20 Беспокойство. Полевой выход.

 

Одд-Бро едва смежил веки, как провалился в глубокую черную пропасть сна. Усталое тело медленно наливалось тяжестью, но сознание спящего воеводы тревожили обрывки видений.

 

... Растрескавшийся ледник, сползающий в зеленую долину. Там, среди камней, молодой Спрада-Гё, к его ногам жмутся детеныши рары. Спрада-Гё оборачивается и видит ледовую гору, нависающую над головой. Он хватает маленьких, лохматых рарогов на руки и бежит по ущелью. С одного гребня ущелья падает, пересекая леднику движение, громадный каменный исполин. Лед с грохотом врезается в камень, и откуда-то со стороны пробивает сонное сознание крик: "Воеводу!"

 

Одд-Бро проснулся, привстал с покрытого шкурами ложа и услышал крик стерегущего: "Буди воеводу! С Низа потянуло недобрым." Как был босой упругими быстрыми шагами вышел из логова и наткнулся на Видабру. Тот, не тревожа лишними словами, шагнул в сторону.

 

Одд-Бро не влез, влетел на сторожевую вышку и окинул взором черную темень вокруг. В стороне Большой Борозды, а вернее у нижнего ее основания, маячили огни, много огней... очень много. И, казалось, нет, так оно и есть – огни все прибывали.

– Говори.

– Огни появились в начале третьей четверти ночи. Я заметил, когда их было шесть. Огни прибывали, я считал. Считал, пока не сбился со счета. После четвертой сотни. Потом позвал Видабру.

 

Отд-Бро запрокинул голову, глядя на темное небо, усыпанное блестящими блестками – третья четверть ночи была в разгаре. От дыхания клубился белый пар. Он сейчас только ощутил холод и стал спускаться. Уже подходя к логову, бросил спокойно ждущему Видабре:

– Пусть стерегут... – и откинул тяжелый полог врытого в землю сруба. Больше он не сказал ничего.

 

Видабра понимал воеводу с полуслова, с взгляда, брошенного как бы невзначай, с нечеткого жеста. В который раз восхитился он простому его поведению, за которым чуял железную волю и твердость духа. "Пусть стерегут" и все. Спокойствие его от знания. От неприятеля до нас четыре дневных перехода. Спокойствие его от веры. От веры в тех, кто с ним здесь на заставе, в тех, нам на перевалах и на горах, окаймляющих Большую Борозду, Свагры, Горный Ров, многих больших и малых переходах бережет границу, нашу границу. Так пусть идут! Встретим.

 

* * *

Катер пригрунтовался в проверенном подготовленном месте, демаскировался и высадил экипаж. Природа подавляла суровой монументальной простотой. Немного закладывало уши. Пьеру стало как-то не по себе реальности материализовавшихся рассказов.

 

Было холодно. Особую неприятность доставлял резкий ветер. Если бы под местной одеждой не было надето согревающей сетки – совсем беда. Ладно аборигены, но как здесь собираются действовать проникатели, думал Пьер, ужасно негостеприимный мир. А, впрочем, он и не обязан быть гостеприимным. На спутниках одежда жрецов с Дальнего Святилища. Практичная, но вряд ли теплая.

 

Пьер поднял голову вверх. Какое здесь низкое небо! И везде туман. Потянуло сыростью. Порыв ветра едва не сбил с ног. Пьер восстановил равновесие и вгляделся в ближайшую скалу. Она казалась не настоящей, а как будто нарисованной. Это неЗемля! Попытался представить себе все расстояние, перебирая каждый светогод... и стало еще жутче от неизмеримого сравнения. Пустое пространство давило миллиарднотонной громадиной. А вся окружающая местность казалась игрушечной. Все-таки хорошо, что не придется столкнуться с туземцами. Предварительная разведка показала, что в окрестностях ущелья нет ни одной живой души. Но мало ли что может случиться…

 

Потемнело в глазах. Или это солнце зашло за горы? Ах, да, это не Солнце, то бишь как называется местное светило? Андрей говорил... "Глупости, о чем я думаю," – одернул себя Пьер: "Надо работать. В конце концов люди ждут". Он установил несколько приборов, замаскированных под обыкновенные булыжники, проверил сигнал, начальные показания. В принципе, эту работу мог выполнить любой проникатель, даже любой сотрудник базы, но Пьер настоял на том, чтобы все сделать самому. В конце концов не затем же он сюда добирался почти полгода, чтобы проторчать на Базе. Тем более его учили, что самостоятельность – это одно из основных качеств гражданина Союза.

 

Ветер дул все сильнее. Пьеру стало совсем неуютно, и он поспешил закончить работу.

 

Весь обратный путь проделали молча. О чем думали проникатели – неизвестно. А Пьеру лезли в голову всякие мысли о единстве всего сущего во Вселенной, об антропном принципе и сходных путях развития человеческих обществ. Но ничего путного так и не оформилось, поскольку Пьер пытался думать обо всем сразу и ни о чем конкретно.

 

Можно было считать, что первая вылазка закончилась удовлетворительно. Пьер был совершенно уверен, что в пластах этой планеты сохраняется определенное количество трансуранов. Еще пара вылазок, и станет ясно, где следует бурить пробную скважину.

 

* * *

Андрей нашел Пьера в гостевом зале обсерватории. Тот смотрел на звездное небо в направлении Солнечной системы. Почувствовав, что рядом кто-то есть, обернулся:

– Говорят, что отсюда Солнце выглядит так же, как эта система с Земли.

– Не совсем, но разницы визуально не увидишь.

– Мне сказали, что есть возможность отправить меня домой пораньше.

– Я как раз по этому поводу. Скоро тут будет пролетать транслайнер-клиппер, он сможет тебя забрать. Иначе придется задержаться минимум на две неделю. Свободных кораблей у нас нет.

 

Пьер задумался. Андрей истолковал молчание по-своему:

– Да ты не беспокойся, последнюю высадку я смогу сделать и без тебя. А как только получим информацию по результатам из скважины – сразу же тебе отправлю. Я же вижу, как ты хочешь домой.

 

Пьер повернулся к Андрею:

– А ты не хочешь?

– Для меня дом тут.

 

Пьер покачал головой:

– Не понимаю, что здесь может быть хорошего. На орбите быть запертым в стенах Базы, на планете быть ограниченным негостеприимным миром Клада и директивами КосмоСовета.

– Насчет негостеприимности ты не прав, но это субъективное мнение. Мне, например, на Земле негостеприимно, а тут я занят делом, которое мне нравится.

– Неужели ты готов здесь пробыть всю свою жизнь?

– А что здесь странного? Здесь есть все, что мне нужно. Но это не главное. Вот что ты будешь делать, когда вернешься на Землю? В перспективе.

– Ну… Надеюсь, от моих рефератов будет польза. Возможно, удастся стать ученым, попасть в лабораторию… На худой конец, можно стать транслиттером, говорят, у меня неплохой слог. В любом случае гражданство Союза дает большие возможности в свободное время заниматься любимыми делами.

– Так вот, я уже прямо сейчас занимаюсь любимым делом. И ни за какие энергетические единицы не хотел бы его променять. Но и это не самое главное…

– А что – главное?!

– Чем больше я изучаю рарогов, тем больше вижу в них прообраз мира будущего. Говоря высокопарно: это у них настоящий коммунизм, а не в СССР.

– Андрей, а ты не заработался? – Пьер был испуган и смущен одновременно. – По-моему у тебя естественная профессиональная деформация.

– Я знаю.

– Но ты же как историк должен понимать, что у нас не коммунизм, а солидаризм. Коммунизм исторически недостижим. Это же теоретический образ. А у рарогов тоже не коммунизм, насколько я знаю. Да, денег у них нет. И вообще… Но суть-то вовсе не в деньгах. А в отношениях между людьми. ЭЕ всего лишь способ взаимодействия между разными общностями людей. Ну вот у Союза их больше, и что такого? Это просто дает нам больше возможностей. А какие возможности есть у твоих рарогов?

– Пьер, ты не заметил, как сам себе противоречишь? Я же тебя ни к чему не призываю, а просто описываю свое настроение. У каждого своя дорога. Тебе ближе Земля, а мне – Клад.

– Да, извини, я что-то погорячился.

– Не страшно, у нас у каждого своя правда. Уж я-то, как историк, это понимаю.