О нарядах для невест и не только

«Something old, something new, something borrowed, something blue, and a silver sixpence in her shoe». Все знают этот стишок, который рекомендует невесте иметь на своей свадьбе «что‑то новое, что‑то старое, что‑то взятое взаймы, что‑то голубое и серебряный шестипенсовик в своей туфельке». Благодаря упоминанию шестипенсовика, мы можем с уверенностью сказать, что стишок говорит о временах не раньше 1551 года, когда серебряные шестипенсовики начали чеканить, и не позже 1946 года, когда чеканка прекратилась. Но вот начало? Начало стишка, несомненно, более старое, потому что в средние века голубой цвет, цвет девы Марии, действительно считался очень уместным на свадьбах и вообще в женской одежде.

До самого восемнадцатого века англичанки не выходили замуж в белом, если только белый не был любимым цветом невесты или жениха. В белом шелке выходила замуж Филиппа Ланкастерская, дочь Генриха IV, за короля Дании, Швеции и Норвегии Эрика. В белом, затканном золотом верхнем платье, отороченном беличьим мехом, поверх нижнего желтого, оточенного горностаем, выходила замуж за короля Португалии и ее тетушка, тоже Филиппа, дочь Эдварда III. Что касается остальных, то Элеанора Прованская выходила за Генри III в зеленой мантии на плечах, на Изабелле Французской нижнее платье как раз голубого цвета, а вот верхнее так расшито и изукрашено, что определить его цвет одним словом невозможно. В златотканых одеждах изображена и невеста Ричарда II, тоже Изабелла, и на миниатюре видно, что часть костюма была все того же голубого цвета. Генри V и Катерина Валуа оба одеты на брачной церемонии в золотое, а Маргарет Анжу выходила за Генри VI в затканной золотом мантии.

Кстати, не давайте поблекшим цветам миниатюр себя обмануть: в живой жизни одежда богатых англичан была не просто яркой, а очень яркой, потому что импортные красители стоили невероятно дорого, и делом чести для каждого богача было показать, что у него вполне хватает денег на дорогие ткани. Ткани пастельного цвета были уделом бедняков, которые пользовались растительными красителями, а не минеральными. В Европе сохранилось одно‑единственное платье, принадлежавшее средневековой даме, королеве Швеции, Дании и Норвегии Маргарет (1353–1412), помещенное уже в 1600 году для хранения в кафедральный собор Уппсалы. Естественно, за пару сотен лет до помещения в закрытую витрину оно успело несколько поблекнуть, но все равно дает некоторое представление о былой роскоши.

Поскольку сохранившиеся со Средних веков миниатюры изображают, по большей части, именно королевские свадьбы, то можно сделать вывод, что фату невесты тоже не носили. В принципе, покрывать голову всегда считалось пристойным, но зачастую принцессы красовались на своих свадьбах просто в открытых коронах и с распущенными волосами – если только не выходили замуж за обычных рыцарей. Дочь Эдварда III выходила за своего Ангеррана де Куси с покрытой головой. Впрочем, эта своенравная принцесса просидела в девицах до 33 лет, пока не нашла себе мужа по сердцу, так что вполне возможно, что она просто сочла смешным распускать кудри при всем честном народе в далеко не девичьем возрасте.

Можно с большей или меньшей уверенностью считать, что фата не заняла своего места в свадебном наряде до того момента, как бракосочетания не начали проводиться в церквях, где женщины всегда покрывали голову. Довольно долго они проводились у дверей церкви, а не внутри. Не всегда королевские невесты были невинными девицами и иностранными принцессами. Эдвард IV публично женился на вдове, Элизабет Вудвилл, но миниатюра изображает и ее с распущенными по‑девичьи волосами и с короной на голове, одетой в синее платье. Впрочем, к моменту церемонии Элизабет уже была женой Эдварда, и, как королева, имела право и на корону, и на распущенные косы.

Стоит также учитывать, что зачастую миниатюристы рисовали не то, чему они были свидетелями. Они рисовали некие «виртуальные» изображения со слов очевидцев, а у очевидцев одного и того же события есть прискорбная привычка видеть его по‑разному. Поэтому лучше всего придерживаться представления, что аристократы, несомненно, одевались на свои свадьбы в лучшие одежды, которые если не полностью, то частично шились именно к этому случаю. Голова невесты могла быть покрыта или замысловатым головным убором, или коронетом, бракосочетание могло проходить или перед церковью, при большом стечении народа, или в частной часовне, практически без свидетелей, или просто в большом холле замка или поместья. Могло быть и так, что невеста отправлялась в путь в дом жениха, не имея представления ни о нем, ни о своем будущем доме, имея на руках только брачный контракт. Скорее всего, в ее честь устраивался праздник, но, по большому счету, это была уже не столько свадьба, сколько прибытие новой хозяйки в свой дом. Хотя в самой Англии с ее достаточно узкой аристократической прослойкой подобная ситуация «прыжка в неизвестность» была маловероятна.

Драгоценности в Средние века «фамильными» еще не были. Оправы переплавлялись или делались из монет согласно моде для определенных событий в жизни. Камни, с другой стороны, переходили из одной оправы в другую, но очень часто проходили через новую огранку, подходящую для нового украшения. Это были рубины из Индии и Цейлона, сапфиры из Цейлона и Персии, изумруды из Египта, бирюза из Персии и Тибета, бриллианты из Индии и Центральной Африки, аметисты из Германии и России, горный хрусталь из Германии, Швейцарии и Франции, опалы из Восточной Европы. Жемчуг из Шотландии и янтарь с побережий Балтики, а также средиземноморские кораллы тоже широко использовались ювелирами.

Хорошо описаны и изучены, например, драгоценности, сделанные специально для свадьбы сестры короля Эдварда IV, Маргарет, с герцогом Бургундии. Корона Маргарет сохранилась в Аахене. Круглая, открытая корона украшена большими розами из белой эмали и маленькими розами, покрытыми красной и черной эмалью. Круглая основа короны обрамлена внизу и вверху жемчугом, и жемчуг также щедро рассыпан по другим деталям короны – в честь невесты, как считают исследователи, потому что одним из слов, обозначающих во французском языке жемчуг, является marguerites, так что они использовались в качестве синонима имени Маргарет. Буквы на короне – это буквы имени Маргарет и соединенные буквы М и С, для Margaret и Charles. Сзади корона украшена гербом Бургундского дома. В короне преобладают парные цвета: белый с голубым и красный с черным. Белый с голубым были цветами бургундских Валуа. Что касается комбинаций красного с черным, то, скорее всего, и это имеет отношение к Бургундскому дому, потому что Орден Подвязки, сделанный для мужа принцессы Маргарет Карла Смелого, состоит именно из красных камней и черной эмали. Некоторое удивление вызывает у историков крошечный размер короны, всего 12,5 см. По этому поводу были довольно жаркие дебаты, но причина такого размера, как совершенно справедливо считает Эшдаун‑Хилл, очевидна: корона была сделана как часть головного убора, известного как atour.

Корона Маргарет Йоркской из Аахенского кафедрала. 1467–1468 года

На портрете Маргарет Йоркской изображены еще несколько украшений. Подвеска в виде буквы В (Burgundy), комбинированная с жемчужиной (marguerites), брошь в виде золотой маргаритки и колье. Относительно колье тоже идут дебаты (оно не сохранилось), но это украшение идеально подходит к короне, которая совершенно точно принадлежала этой даме, так что можно с достаточной уверенностью сказать, что колье было, и что оно принадлежало Маргарет Йоркской. Главной причиной дебатов служит комбинация белых и красных роз в колье. С белыми розами, эмблемой Йорков, все более или менее понятно. Но что делают на колье красные розы, твердо ассоциирующиеся у наших современников с домом Ланкастеров? Правда, скорее всего, заключается в том, что в 1460‑х, когда Маргарет выходила замуж, никакие красные розы Ланкастеров не символизировали. Красные розы в колье символизируют Карла Смелого, цветами которого были красное и черное.

Что касается колец, то кольца были, но во время свадьбы кольцо было атрибутом церемониальным, и более поздние портреты вышеупомянутых королев не показывают, что они обручальные кольца носили. Церемониально жених касался кольцом кончика большого пальца невесты со словами «во имя Отца», затем – указательного пальца, говоря «и Сына», затем – кончика среднего пальца, продолжая фразу словами «и Святого духа», и, наконец, говорил «Амен», надевая кольцо на безымянный палец правой руки. Насколько известно, средневековые невесты колец своим женихам не надевали. Джон Эшдайн‑Хилл, исследуя практики средневековых браков, предполагает, что церемония могла иметь место и в случаях совершенно неформальных браков, где роль кольца могло играть хотя бы колечко из соломы или травинки. Дорог был не металл, дорог был символический жест, что клятва дана.

Относительно косметики, используемой в Средние века, записей осталось очень мало. Изучение портретов того времени многого не дает. К сожалению, в ту пору, когда на континенте писались уже вполне вменяемые портреты, англичане продолжали живописать кривенько и косенько, в стиле миниатюр. Даже те написанные неизвестным художником портреты королей и королев конца пятнадцатого века, которые нашлись в частной коллекции Роберта Харбина из Сомерсета, и те, которые представлены в музеях National Portrait Gallery, Government Art Collection и Society of Antiquaries, были созданы уже в шестнадцатом веке, около 1540 года. Портреты других королей и королев тоже написаны через столетия после того, как эти короли и королевы жили. Возможно, существовали более ранние портреты, копиями с которых эти портреты являются. Возможно, настоящий художник и по кривой миниатюре поймет, как выглядел человек. Но сказать о том, насколько распространена было в Средние века косметика, по этим портретам невозможно.

Из текстов средневековых хронистов, которые обожали порицать суетность мирской жизни, мы знаем, что волосы дамы‑аристократки подкрашивали совершенно точно. Из рукописей типа Compendium Medicinae от 1240 года мы можем понять, что бледность кожи была в моде, потому что рукопись содержит рецепты косметических препаратов, помогающих достичь эффекта белизны. В свою очередь, этот семитомник является ничем иным, как конспектом более ранних трудов по медицине, которые автор и перечисляет в предисловии. Таким образом, мы можем сделать вывод, что и в Средние века под создание косметических составов подводилась медицинская база, как и в наши дни. Насколько этой базе можно доверять? Настолько же, насколько и современной, разумеется, то есть с изрядной долей скептицизма.

Отбеливающим считался порошок, сделанный из луковицы белоснежной лилии Lilium candidum, известной как Лилия Мадонна. Для той же цели рекомендовался корень цикламена. В L’ornement des Dames можно найти совет буквально по любому поводу: как отбелить лицо и как отбеливать зубы, как выбелить волосы и как покрасить их в черный цвет, как закрасить седину и как сделать волосы блестящими и здоровыми, как вывести волосы и как их укрепить, и, конечно, о том, как сводить веснушки. Предположительно, текст основывался на работах знаменитой Тротуллы из Салернского университета, но кто знает. Для отбеливания зубов, например, рекомендовалось смешать ячменную муку, жженые квасцы и прокаленную соль, растереть мелко, смешать с растопленным медом и протирать этой смесью зубы.

Мы не знаем, подкрашивали ли средневековые леди глаза, но румянами, бальзамами и помадами они пользовались совершенно точно. Джеймс Клай в своей книге “Love Locked Out, A Survey of Love, Licence and Restriction in the Middle Ages” упоминает о французской песенке тринадцатого века, в которой разносчик торгует «бритвами, щипчиками, очками для чтения, зубными щетками и зубочистками, лентами, ободками и щипцами для завивки, бантами, расческами, зеркалами… хлопком, которыми они себя румянят и себя отбеливают». Знакомые предметы, не так ли?

Мода – это почти всегда некоторая экстравагантность, и мода средневековой Англии отнюдь не была исключением. Разумеется, быть абсолютными модниками всегда и везде никто позволить себе не мог, и вот почему. Дело в том, что «высокая мода» английского средневековья имеет четкий источник: двор короля Вильгельма II Руфуса. И вот как эту моду описывает современник Ордерикус Виталис (Ордерик Виталий), живший в 1075–1142 годах: «они носят волосы разделенными на пробор, обрамляющими лицо, и отращивают свои локоны длинными, как у женщин, и носят длинные рубашки и туники с завязками. Они надевают на ноги туфли с носками, загнутыми наподобие хвостов змеи и имеющими форму скорпиона. Они метут землю чудовищной длины шлейфами своих мантий и одеяний и прячут свои руки в перчатки, слишком высокие и широкие для того, чтобы делать в них что‑либо полезное. И, обремененные этими излишествами, они теряют свободу движений для активных занятий. Передняя часть головы у них не покрыта, как у воров, и сзади волосы распущены, как у шлюх. Волосы они завивают и вместо того, чтобы носить шапки, обматывают они головы повязками». Вполне очевидно, монах Ордерикус Виталис не был другом высокой моды, но благодаря его запискам мы знаем имя того, кто первым придумал набивать длинные носы туфель пенькой и закручивать их наподобие бараньих рогов. Некто Роберт, «дебоширистый малый», как обозвал его монах, получивший благодаря своему изобретению прозвище Корнард.

Все, что мы знаем о короле Вильгельме Руфусе, предполагает, что его придворные не только и не столько завивали себе локоны, сколько занимались тем, чем лордам и рыцарям заниматься было должно. Модели наших дней вне подиума одеваются, как и все прочие смертные, в обычнейшую практичную одежду. Для придворных времен Вильгельма Руфуса подмостками служили церемонии при дворе, где было вполне уместно себя показать так, чтобы не было досадно и других посмотреть. Так что точка зрения монаха ценна для истории скорее описанием парадных одежд того времени, нежели достоверностью описания предполагаемых нравов. Один момент следует запомнить и не забывать: в Средние века голову не покрывали две категории населения: члены королевской семьи и преступники. Очевидно, потому, что короли стояли над обыденными правилами приличия, а преступники – вне всех правил. И все же, даже имея право на исключение, и первая, и вторая категории предпочитали носить головные уборы хотя бы потому, что их можно было сделать дополнительным украшением обдуманного образа. На праздниках незамужние девушки обычно веселились с непокрытыми головами, но в таком случае они украшали себя коронетами, венками, диадемами, просто обручами.

О том, как одевались дамы того же периода, тоже не нужно строить догадок. Хотя описаний их нарядов никто в летописях не оставлял, англичане имели манеру иллюстрировать библейские истории, наряжая персонажей в современные иллюстраторам одежды, и Томас Райт, написавший книгу «Womankind in Western Europe» в 1869 году, сделал в Британском музее несколько зарисовок с Псалтыря двенадцатого века. Хорошо заметно, что у фигур, волосы которых не покрыты, прическа полностью соответствует той, которую критиковал Ордерикус Виталис у мужчин. Точно так же длинны рукава и в женской одежде, иногда буквально достигая пола, и точно так же длинны туники и мантии. Но сама по себе одежда довольно проста: нижнее платье, верхнее платье и мантия. Платья довольно узки, подчеркивают формы, а мантия, как и положено, их закрывает от нескромных взоров и, в первую очередь, позволяет хозяйке укладывать ее красивыми складками.

Правда, на этих картинках показана мода уже второго поколения англо‑норманнов, если вообще не третьего. Женщины времен Вильгельма Завоевателя одевались в будней деятельности куда как функциональнее, в своего рода женский вариант воинской одежды. Пожалуй, никогда еще английская мода не отличалась от континентальной так сильно, как в шестидесятые и семидесятые годы одиннадцатого столетья.

Одежда всегда в какой‑то степени отражает социальные и экономические тенденции общества. К тринадцатому веку значимость женщин‑аристократок заметно увеличилась по мере того, как в их владения стали переходить наследства в семьях, где наследники мужского рода либо так и не появились, либо они погибли в одном из многочисленных конфликтов, либо умерли от болезни. Женские наряды стали более богатыми, более изысканными – благо, появилась возможность комбинировать материалы. К концу двенадцатого века в английской одежде появился хлопок, материал «между шерстью и льном», как восторженно писал Жак де Витри, который был, как ни странно, тоже монахом, да еще и епископом, но к моде, в отличие от Ордерикуса Виталиса, относился с интересом, что не мешало ему быть воином и философом. Различные примеси к шелковой пряже позволили создавать ткани, напоминающие тафту (cendal), или толстый, золотого цвета сиглатон (siglaton), или расшитый золотом самит. Стал использоваться бархат. Изменились и женские прически. Теперь волосы забирались наверх, в практически любую мыслимую форму. «Рога» тогда тоже пробовали, хотя в моду они вошли позже.

С каждым поколением украшательства прибавлялись, особенно в плане драгоценностей и металлических работ по тканям. Законы, пытающиеся расписать тип одежды, материалы и цвет, аксессуары и меха по сословиям и статусу, начали появляться в Англии уже во времена Столетней войны, и почти каждый последующий король считал своим долгом издать очередной закон в этом направлении. Но на деле добрые англичане только отмахивались от всех попыток ограничить их страсть тратить деньги на наряды.