Глава шестая. Отнюдь не праздная жизнь

О любви небесной и земной

Практически до самого тринадцатого века монастыри в Англии не разделялись четко на мужские и женские. Они были смешанными. Вернее, жили монахи и монахини, чаще всего, в разных помещениях, но работали вместе и над общими делами. Известна теснейшая дружба между монахиней Кристиной Маркейт и аббатом крупного монастыря Сент‑Олбанс Джеффри де Камом, жившими в 1100‑х годах.

История Кристины невероятно драматична. Дочь богатых англосаксов, она была просватана метящими высоко родителями за норманна. Ничего исключительного, такие браки заключались тогда повсюду и весьма поощрялись правительственной политикой. В данном случае, к величайшему сожалению всех вовлеченных сторон, невеста категорически отказалась от лестного союза. Не то, чтобы жених был ей как‑то особенно противен, нет. Косвенные доказательства говорят за то, что этот норманн оказался человеком более чем приличным. Просто Кристина вообще не намеревалась выходить замуж. Она была твердо настроена остаться девственницей и принять монашество.

По тем временам стать чьей‑то женой в Англии было крайне просто. Достаточно было обменяться в присутствии свидетелей (или даже без них) изъявлениями намерений и подкрепить их телесной близостью. Такой брак считался действительным и признавался таковым церковными авторитетами. Поскольку брак Кристины был решен приватно, она оказалась перед лицом закона замужней женщиной. Формально от нее ожидалось, конечно, какое‑то изъявление согласия, но семья девушки была твердо намерена не обращать внимания на «девичьи глупости», поэтому слушать ее отказы просто никто не стал. Тем не менее, с точки зрения того же закона брак был проблематичен. По какой‑то причине свежеиспеченный муж самоустранился от проблемы, заключающейся в том, что Кристина наотрез отказалась делить с ним постель. То есть их союз оказался незавершенным, по причине чего мог быть аннулирован решением епископального суда. Вполне возможно, что сам муж просто искал через брак связей с коренным дворянством страны, не испытывая личного интереса к оказавшейся такой упрямицей девушке. Или просто понятия не имел о том, что его «жена» вовсе не хочет быть женой.

Во всяком случае, он не принял участия в том прессинге, который обрушила на Кристину ее собственная семья. Девушку избивали, таскали по дому за косы, пытались влить ей в горло вино и даже срывали с нее перед мужем одежды, предлагая тому просто изнасиловать супругу. Честь Кристины спасло, очевидно, чувство собственного достоинства этого мужчины, который, скорее всего, и нашел выход из патовой ситуации. В один прекрасный день Кристина просто исчезла. Как выяснилось гораздо позже, почти через четыре года (именно столько времени занял процесс аннулирования брака), ее спрятал некий Роджер, дьякон из аббатства Сент‑Олбанс, что было бы практически невозможно, если бы муж Кристины не был бы «соучастником».

Можно почти не сомневаться, что Кристина Маркейт и Джеффри де Кам были знакомы еще до того, как она стала монахиней, что дьякон аббатства действовал с ведома аббата, и очень вероятно, что само решение Кристины стать монахиней объяснялось тем, что она хотела быть рядом с человеком, которого любила. Впрочем, все это – романтические домыслы, конечно, хотя и косвенно подтверждающиеся словами самой Кристины, которые будут приведены ниже. На самом деле известно лишь то, что персонально для Кристины в Маркейте было основано небольшое аббатство, которое финансировалось из аббатства в Сент‑Олбанс. Кстати, Джеффри де Кам открыл при своем аббатстве первый в Англии лепрозорий, так что человеком он был вполне достойным.

Для нас необычным может показаться то, что по моральным установкам тех далеких времен монахам вовсе не возбранялось искать в сестрах по вере источники вдохновения и божественной любви. Да и сами сестры зачастую жили в городах просто полурелигиозными сообществами. Любить вполне дозволялось, грешить с объектом любви – нет. И вовсе не потому, что церковь тех лет относилась к сексу брезгливо. Дело в Англии одиннадцатого‑двенадцатого веков и даже позже обстояло в этом плане с точностью до наоборот. Просто монашество тогда рассматривалось служением, персональным решением обратить свою человеческую страсть в русло божественной любви. Было бы наивным утверждать, что все отношения всегда оставались безгрешными. При самом горячем стремлении управлять своими плотскими желаниями кому‑то это удается, а кому‑то нет. Довольно много средневековых миниатюр гривуазного содержания изображают монаха и монахиню, и слишком много сохранилось о них средневековых анекдотов, чтобы списать все это просто на грязное воображение мирян.

В тринадцатом веке ситуация с женскими монастырями резко изменилась, и в этом оказался «виноват» не кто иной, как Франциск Ассизский. Около 1209 года св. Клара, тогда еще Чиара Оффредучио, примкнула к его движению при обстоятельствах, которые очень напоминают историю Кристины Маркейт. Франциск сам постриг девушку в монахини. Причем если в Англии норманны с первых же дней ввели железную бюрократию, при помощи которой кривду можно было исправить на правду, то в Италии того же периода дело с правопорядком обстояло намного своеобразнее. Франциск устроил Клару, ее сестру и еще несколько женщин в Сен‑Дамиано, за высокие стены, и там они остались навсегда – в безопасности, но совершенно изолированными от мира.

Очевидно, в Европе религиозные организации и их вожди к тринадцатому веку достаточно дозрели до мысли, что человеческая натура – штука сложно управляемая и что женщин безопаснее боготворить на расстоянии. И нельзя сказать, чтобы женщины протестовали против такого отделения женских монастырских организаций в самостоятельные единицы. До норманнов в Англии было всего около девяти женских монастырей. В последующие за битвой при Гастингсе пятьдесят лет были основаны еще семь. Но вот за один только двенадцатый век монастырей появилось, как грибов в сезон: клюнийские, цистерцианские, гильбертинские, августинские, госпитальерские, премонстрантские, фонтеврольдинские, аррузианские, бенедиктинские… Причем единственно английскими из них были гильбертинские, а единственными, поддерживающими связь с Орденом, были только только два клюнийских.

Остальные «монастыри» представляли собой самые невообразимые женские коммуны, организованные иногда экзальтированными барышнями, иногда – амбициозными девами, жаждущими управлять. Одним словом, кем угодно, кто хотел организовать «сестринство» и умел найти для него источник материальной поддержки и покровителей. Например, группа женщин в Халивелле называла себя то грегорианками, то августинками – в зависимости от вкусов покровителей и благотворителей.