О продолжении рода, материнстве и средневековой медицине

 

Основной проблемой английской аристократии всегда была ее малочисленность. В конце тринадцатого века в работе аналога современного парламента приняли участие 136 баронов. Историк Кеннет МакФарлайн принял этот момент за точку отсчета и проследил, сколько же баронских родов прекратили свое существование до окончания Средних веков. К 1325 году из списков исчезли 36 имен, к 1400 году осталось 89, а к 1500 – всего 16 потомков тех, кто пару столетий назад вызывались на совет баронами. Из 17 графских титулов в 1400 году только 3 оставались в одной семье в течение столетия. В какой‑то мере, исчезновение определенного имени из списка, скажем, баронов происходило просто в результате раздела имущества между наследниками. Если наследников было много, никто из них не мог набрать достаточного для титула имущественного ценза. Но делить и передавать из поколения в поколение можно было только собственные, наследственные земли. Графские же титулы означали, что земли, находящиеся во владении короны, давались под управление определенным аристократам. Обычно – с правой передачи титула по наследству. Заканчивалась линия – заканчивалась одна креация и создавалась другая. Титул переходил в другую семью или к другой линии того же рода. И то, что в течение столетия только три семьи сохранили титул по прямой линии, не может объясниться разделом имущества. Это можно объяснить только угасанием рода.

Конечно, частично такое угасание может быть объяснено войнами. Например, Войны Роз. Четырнадцать кровавых битв, смерть трех королей и двадцати шести рыцарей – кавалеров Ордена Подвязки. Из Плантагенетов Ричард, герцог Йоркский, и его сын Эдмунд, граф Рутленд, были казнены, попав в руки ланкастерианцев после битвы при Вэйкфилде. Герцог Кларенс был обвинен своим братом‑королем в государственной измене и погиб в Тауэре. Его сын позднее тоже был заключен в Тауэр и казнен. Эдуард V (будем его так называть, хотя, напоминаю, коронован этот Эдвард никогда не был) и его брат Ричард таинственно исчезли в замке Тауэр – предположительно, в конечном итоге оба погибли так или иначе. Ричард III погиб при Босуорте. Его сын Эдвард обычно не считается жертвой войны, но обстоятельства и, главное, время его смерти выглядят настолько подозрительно, что списать их на смерть по естественным причинам можно, но сложно. В доме Ланкастеров, король Генрих VI умер в том же Тауэре при темных обстоятельствах – вероятно, преднамеренно или непреднамеренно убит. Его сын Эдвард убит в битве при Тьюксбери. У Вудвиллов, отец королевы Эдварда IV, Ричард, граф Риверс, и сэр Джон Вудвилл, ее брат, были казнены в Нортхемптоне. Ее первый муж погиб во второй битве при Олбани. Ее сын, сэр Ричард Ерей, и ее брат Энтони были казнены в Помфрете.

В доме Бьюфортов погиб Эдмунд, герцог Сомерсет – в первой битве при Олбани. Еенри, второй герцог Сомерсет, был казнен после битвы при Хексеме. Эдмунд, третий герцог, был обезглавлен после битвы при Тьюксбери. В этой же битве погиб сэр Джон Бьюфорт, сын первого герцога. В доме Стаффордов, Хэмфри, граф Стаффорд, погиб в первой битве при Олбани. Его отец, герцог Бэкингем, погиб в битве при Нортхемптоне. Еенри Стаффорд, второй герцог, был казнен в Салбери. Из другой ветви Стаффордов, Хэмфри, граф Девон, был казнен у Бриджуотера. В доме Невиллов, Ричард, граф Салсбери, был обезглавлен после битвы при Вэйкфилде. Его сыновья, Ричард, лорд Уорик, и Джон, маркиз Монтегю, пали в битве при Барнете. Третий сын, сэр Томас Невилл, пал при Вэйкфилде. Сэр Еенри Невилл, наследник лорда Лэтимера, был казнен после битвы при Банбери. Сэр Джон Невилл был убит в битве при Тоутоне. Сэр Хэмфри Невилл и его брат Чарльз погибли в битве при Хексеме.

В доме де Перси Еенри, второй граф Нортумберленд, погиб в первой битве при Олбани. Два его сына (Еенри, второй граф Нортумберленд, и сэр Ричард Перси) погибли при Тоутоне. Томас, лорд Эгремонт, погиб в битве при Нортхемптоне, и сэр Ральф Перси пал при Хеджли Мур. В доме Тальботов Джон, второй граф Шрюсбери, и его брат, сэр Кристофер Тальбот, погибли в битве при Нортхемптоне. Их родич Томас Тальбот, лорд Лайл, погиб в засаде у Воттон‑андер‑Эйдж. В доме Кортни Томас, шестой граф Девон, был казнен после битвы при Тоутоне. Еенри, седьмой граф Девон, был казнен в Сареме. Восьмой граф Девон, Джон, погиб при Тьюксбери. У де Веров Джон, двенадцатый граф Оксфорд, и его сын, Обри де Вер, были казнены на Тауэр Хилл. У Клиффордов Томас, восьмой лорд, погиб в первой битве при Олбани. Его сын, девятый лорд, погиб в битве при Тоутоне. В доме Хангерфогдов Роберт, третий барон Хангерфорд, был обезглавлен после битвы при Хексеме. Его наследник, сэр Томас Хангерфорд, был обезглавлен в Салсбери.

В доме Бурше Хэмфри, лорд Кромвель, погиб в битве при Барнете. Сэр Эдвард Бурше, брат графа Эссекса, погиб при Вэйкфилде. У Вэллсов Лео, лорд Вэллс, погиб при Тоутоне. Его сын Ричард, лорд Вэллс и Виллоуби, и его внук, Роберт, были казнены по подозрению в заговорщической деятельности. В битве при Блор Хит погиб Джеймс Туше, лорд Одли. Джон, виконт де Бьюмонт, пал при Нортхемптоне. На поле боя остались Уильям Бонвилль, лорд Харрингтон; Джон, лорд Вентлок; Ранульф лорд Дакр из Гиллесленда. Битва при Босуорте унесла Джона Еоварда, герцога Норфолка, и Уолтера Девероса, лорда Ферреса из Чартли. При разных оказиях были казнены Уильям Еерберт, граф Пемброк; Джон Типтофт, граф Вустер; Джеймс Батлер, граф Вилтшир; Уильям Бонвилль, лорд Бонвилль; Уильям, лорд Гастингс; сэр Оуэн Тюдор. И это только пэры – простых рыцарей, не говоря о простолюдинах, никто поименно не считал.

Печальная хроника, но все‑таки большая часть аристократических линий пресекалась вовсе не потому, что ее подчистую истребили враги. Основная причина была проще: отсутствие наследников вообще или отсутствие наследников мужского пола. Титул герцогов Ланкастера был основан в 1351 году, но уже в 1361 его носитель умер без наследника мужского пола, и титул перешел к его зятю. Титул герцогов Йорка был основан в 1385 году, но уже в 1415 году перешел к младшей линии, к племяннику. Причина та же – отсутствие наследника ввиду бездетного брака. Титул герцога Елостера вообще имел несчастливую судьбу: носитель его в первой креации был казнен, и его сын стал всего лишь графом, а носитель во второй креации умер при загадочных обстоятельствах, причем не оставив наследника титулу. Титул графов Шрюсбери был создан для Роджера Монтгомери в 1074 году, но уже его сын умер бездетным. Правда, у Роджера был младший сын, к которому тогда титул и перешел. История титула графов Хантингтона была бурной уже в первой креации, но линия семьи, державшей титул, закончилась в 1237 году, когда последний представитель прямой линии умер бездетным. Из линий держателей титула графов Пемброка – де Клеры прямой мужской линии закончились уже на втором графе, и титул унаследовала Изабель де Клер, через которую он перешел к Маршаллам в 1189 году через брак – неравный по всем параметрам, возраста и родовитости, но удивительно счастливый. И кто бы мог подумать, что из пяти сыновей от этого брака погибнут все за небольшой период в 15 лет. Из следующих держателей титула де Валенсы продержались два поколения, Гастингсы – три. Причина – все те же бездетные браки.

Этот список можно продолжать бесконечно даже по рядам высшей аристократии страны, не говоря уже о виконтах, баронах, рыцарях, джентри. Из этого следует, что главной задачей замужней дамы было все‑таки обеспечение продолжения рода – помимо всех прочих главных задач. Это понимали все историки, всегда, и викторианские историки тоже. И вот в какой‑то момент в те далекие уже дни случился любопытный перекос.

Ценность наследников рода оставалась животрепещущей темой, и эта одержимость не могла не попасть на острое перо социальной сатиры. В романах начали появляться пьяноватые, безграмотные и безнадежно темные повитухи типа Сары Гэмп из «Приключений Мартина Чезлвита». Этот тип повитухи стал настолько популярен, что его «перенесли» и в Средние века. Дело в том, что викторианцы, несмотря на всю критику своей эпохи, очень ею гордились, этой эпохой могущества – промышленная революция, развитие научной мысли, набирающий обороты капитализм. Казалось, что Англия находится на вершине своего развития, своего величия. Неужели какое‑то Средневековье могло с этим сравниться? Тем не менее, наивными эти викторианцы не были. Они видели, что здоровье нации в целом находится в ужасающем состоянии, что женщины низведены обществом до статуса неразумных детей, что для многих слоев общества медицина оказалась совершенно недоступна, что улицы и жилища грязны, а обитатели городских трущоб омерзительны. Они все это видели, но осознание несовершенств современного им общества было настолько оскорбительным, что, по контрасту, они стали сами себе доказывать, что раньше было еще хуже. Именно так родился миф о темном, грязном и дремучем Средневековье. Миф, в который было поверить тем легче, что во время гражданской войны 1640‑х годов значительная часть культурного наследия нации была просто уничтожена вплоть до переплавки драгоценностей короны.

Миф прижился, получил развитие, стал обрастать жутковатыми подробностями, неизвестно откуда взятыми. Историки, настоящие историки, знали, конечно, что в том же Париже XII–XV веков можно было поименно перечислить 7 647 профессиональных медиков, из которых как минимум полтора процента составляли женщины. В 80‑х годах двадцатого века появилась серия публикаций, отслеживающих средневековых медиков по разным странам Европы (Франция, Италия, Германия, Испания), по разным этническим группам (арабы, евреи). Но вот по Англии документов практически не было. Приходилось по крупицам собирать данные хотя бы о тех, кто был зарегистрирован в гильдиях, кто числился в списках налогоплательщиков, кто по каким‑то вопросам фигурировал в суде. От некоторых выводов хотелось просто зажмуриться. Американка Верил Роуленд запустила в обиход выражение «woman’s illnesses were women’s business (женские болезни были делом женщин)», имея в виду, очевидно, именно гинекологические болезни, потому что именно вопросу гинекологии была посвящена ее книга. Но фраза, к сожалению, оказалась из породы «летучих» и потихоньку распространилась на всю сферу женского здоровья, словно средневековые дамы никогда не страдали, скажем, от несварения желудка или травм, полученных в быту или на охоте. Более того, даже в работах профессиональных историков неуклюжее наименование «специалист по женским болезням» частенько заменялось коротким словом «повитуха».

Историк Моника Грин дает более детальное разделение медиков по сферам специализации. Врач (или лекарь, или терапевт) – человек, получивший университетское образование и степень, имеющий право диагностировать болезнь и лечить внутренние заболевания. Хирург, занимающийся мануальными аспектами медицины: вправление вывихов, лечение переломов, ампутации. Цирюльник‑хирург, выполняющий менее профессиональные процедуры типа наложения швов и кровопускания. Аптекари занимались составлением лекарств либо по рецепту врача, либо по собственному пониманию. Часть медиков работали под эгидой лицензий и регуляций университетов, часть – под регуляцией гильдий, и, наконец, существовали независимые медицинские практики.

Все это в теории, разумеется. Потому что на практике сферы деятельности перекрывали друг друга, и сами наименования этих сфер стали складываться только к двенадцатому веку, а к шестнадцатому уже снова изменились. Помимо медиков в профессиональном смысле, существовали религиозные целители и немалое количество деятелей, занимающихся, так сказать, «чудесными исцелениями», но этот аспект ухода за больными совершенно не поддается классификации до сих пор. Мы не можем сказать, до какой степени коллективная молитва за чье‑то здоровье способствует выздоровлению. Исследования университета Дьюка (проект «Мантра», 1997–2003 годы) регистрируют, что способствует, но механизм воздействия анализировать весьма затруднительно. На любое заявление о том, что всевозможные энергетические терапии являются мошенничеством, находится ряд заявлений реальных людей, которым энергетические терапии помогли. Таким образом, заклеймить ряд средневековых медицинских практик словом «мошенничество» как‑то не получается, если уж мы до сих пор ими пользуемся, не понимая, как они работают.

Разумеется, услугами всех вышеперечисленных медиков пользовались и мужчины, и женщины. Но до какой степени здоровье женщин было «бизнесом женщин»? Опять же вопреки сложившемуся мнению, женщины средневековой Англии работали в профессиональной медицине по лицензиям. Даже тот минимальный материал, который удалось собрать историкам Тальботу и Хэммонду, показывает, что девять женщин практиковали в качестве дипломированных терапевтов, одна – в качестве хирурга и одна – в качестве специалиста по женским заболеваниям. Роберт Годдфрид нашел упоминания о 28 женщинах‑медиках, практиковавших в 1340–1530 годах: 8 терапевтов, 16 хирургов‑цирюльников и 4 аптекаря. Возникает, разумеется, вопрос о том, каким образом женщины получали университетские степени, если все знают, что в средневековые университеты женщин не брали. Не совсем так.

Во‑первых, существовала медицинская школа в Солерно, основанная на средства города и являвшаяся, таким образом, светской. В ней женщины не только учились в XI–XV веках, но и преподавали, хотя потребовалось несколько сотен лет, чтобы от этого факта историки перестали отмахиваться, как от легенды. Ребекка Гуарна написала трактаты «О зародыше», «О лихорадке» и «О моче». Абелла (псевдоним) написала «О черной лихорадке» и «О природе человеческого семени». В Салерно работала знаменитая на всю средневековую Европу Тротулла де Руджеро, работы которой средневековым английским дамам рекомендовалось не только иметь на столе, но и читать вслух. Тротулла (или, как ее часто именовали, дама Трота) была апологетом теории единой терапии, то есть рекомендовала рассматривать человека единым целым, в котором все связано со всем. Именно этот взгляд доминирует в современной нам медицине, кстати сказать. Тротулла рекомендовала дамам в деликатном положении употреблять в пищу только легкие продукты, часто купаться, втирать в тело масло фиалки, смазывать отекшие щиколотки розовым маслом и заваривать, в случае возникновения проблем с пищеварением, мяту. В Салерно работали как минимум две женщины‑хирурга, но под псевдонимами.

Обучению в Салерно предшествовал трехлетний подготовительный курс, затем студенты собственно учились медицине в течение пяти лет и, наконец, работали после этого год под руководством опытного врача в качестве помощников. Обучение в Салерно отнюдь не было теоретическим. Получив базовые знания на первых курсах, студенты вместе с преподавателями шли в госпитали. Да не покажется это странным сторонникам теории «грязного Средневековья», но очень большой упор в Салерно делался именно на гигиене и диетологии. Самым большим отличием от преподавания медицины в наши дни было отсутствие возможности свободно проводить вскрытие трупов, первое разрешение на публичную демонстрацию было дано только в 1238 году. Впрочем, и в наши дни медсестер благополучно учат по анатомическим макетам и рисункам – что и делалось в Салерно. «Салернский кодекс здоровья» дошел в стихотворной форме до наших дней, и определенно заслуживает прочтения, нужно только иметь в виду, что в результате многочисленных переводов там теперь может быть не совсем то, что изначально было написано.

Женщина‑цирюльник ставит пациентке банки. Рисунок XV века

 

Во‑вторых, следует учитывать, что средневековые университеты чрезвычайно отличались от тех академических заведений, которые знакомы нам. Некоторые университеты были изначально открыты для того, чтобы готовить в них образованную рабочую силу в системе самой церковной иерархии, чиновников в государственной системе, юристов и так далее. Средневековые дамы изучали закон, разумеется, потому что знание закона было необходимо для управления хозяйством и отношениями управляемой единицы с окружающим миром. Но карьера законника‑клирика была не для них. Поэтому свои знания они получали через то, что можно назвать средневековым научпопом – через труды, в которых сводилось вместе нужное, с сопровождением этого нужного конкретными примерами. Более того, имеет смысл помнить, что для получения университетской степени вовсе не обязательно было пять‑шесть лет отсиживать в классах. Образование можно было получить приватно, у нанятых преподавателей, и затем сдать экзамен, необходимый для получения лицензии. Потому что уже с одиннадцатого века в Европе начали вводиться законы, запрещающие нелицензированным аматерам заниматься работой, требующей профессиональной сноровки. В любом случае, и средневековое общество тоже нуждалось в приличном количестве хорошо образованных женщин в различных сферах деятельности, и странно предполагать, что их не было.

Предполагалось, что хозяйка дома/замка/поместья будет сведуща в составлении, по крайней мере, базовых лекарств, что она сумеет оказать первую помощь и что она будет способна организовать жизнь в своем хозяйстве так, чтобы люди вокруг нее были максимально здоровы. А согласно средневековым канонам, здоровье человека во многом определялось балансом четырех стихий организма: жар, холод, сухость, влажность. Далее, много внимания уделялось телесным жидкостям: были люди полнокровные, были – с избытком желтой желчи, что проявлялось в холерическом темпераменте, и были те, у кого избыток черной желчи обуславливал темперамент флегматический. И, наконец, должны были быть определены сами типы темпераментов, знакомых и нам: холерики, сангвиники, меланхолики, флегматики.

Все диеты, все лекарства составлялись с учетом данных факторов, имея целью привести организм в состояние баланса, которое должно было привести к излечению хвори. Чтобы задача не показалась слишком легкой, нужно было учитывать, что мужчины по самой своей природе горячи и сухи, а женщины – холодны и влажны. И задачей хозяйки дома было озаботиться тем, чтобы пища на столе была вкусной и здоровой, то есть учитывала предпочтения и особенности обитателей, чтобы составные ингредиенты вовремя заказывались и вовремя поступали.

Итак, какими же источниками пользовались благородные леди для поддержания своего здоровья и здоровья своих ближних? Абсолютно точно – сочинениями Тротулы, содержащими советы отнюдь не только и не столько по гинекологии. Они там, впрочем, тоже есть, включая тесты на фертильность для женщин и мужчин. Но многие советы касаются косметики, многие – половой гигиены. Справедливости ради надо заметить, что под общим наименованием «сочинений дамы Троты» по средневековой Англии ходили, как минимум, три разных работы, значительно друг от друга отличающиеся. Очевидно, понятие брендового имени было хорошо знакомо уже тогда. Во всяком случае, одна из работ адресована именно средневековым акушеркам. Весьма практичный мануал для акушерок написал в тринадцатом веке Гилбертус Англикус, или Гильберт Англичанин. Помимо всего прочего написал. Интересно, что мануал по акушерским вопросам у него был сделан в двух версиях – более короткой, практической, и более подробной и обширной. Скорее всего, для разных уровней медицинской подготовки, для акушерок / акушеров – и для врачей. В Англии найдены также принадлежащие знаменитому каноннику из Йорка, Джону Эргхоуму, работы Хильдегард Бинденской, хотя мы не знаем, насколько они были распространены именно в Англии.

Тем не менее, как бы ни обстояли дела с медицинским обслуживанием средневекового населения Англии, несколько особенностей бросаются в глаза. Во‑первых, лицензированные врачи отнюдь не были членами штата в каждом аристократическом доме. Во‑вторых, из определенных поименно практикующих медиков в средневековой Англии женщины составляют всего около полутора процентов, и в Париже, где документации сохранилось гораздо больше, процентное соотношение то же. В‑третьих, в сочинениях Ги де Шолиака, жившего в первой половине четырнадцатого века, есть упоминания о зеркале, применявшемся при акушерских операциях и производстве кесарева сечения. Это – факты. И на основании их можно сделать несколько выводов. Для начала, большинство аристократов в быту вполне обходились медицинскими познаниями хозяйки дома, вызывая врача только в случае острой необходимости. Далее, количество женщин, имевших квалификацию медиков‑профессионалов, было абсолютно недостаточно для того, что бы сделать женское здоровье «женским бизнесом». И, наконец, наличие акушерских инструментов свидетельствует о том, что их применяли. То есть уровень хирургического вмешательства в гинекологию в Средние века зашел уже достаточно далеко.

Но насколько медицина и практика шли рука об руку? Скорее всего, отнюдь не шли, если только не возникало особых проблем. В быту как минимум до середины тринадцатого века женщины пользовались традиционной травной медициной и, разумеется, ожидали помощи свыше. Текст‑заговор на зачатие из манускрипта середины XI века говорит: «Мария, дева, выносила Христа. Елизавета выносила Иоанна Крестителя. Я заклинаю тебя, дитя, будь ты мальчик или девочка, во имя Отца, Сына и Святого Духа, чтоб ты пришло. Господь, увидев сестер Лазаруса, рыдающих у его гробницы, воскликнул: Лазарус пришел!… Напиши это на воске, который никогда не использовался для работы, и положи себе в правый башмак». Женщины знали, что если у будущей матери отеки под глазами и она ходит быстро, то она носит девочку, а если отеков нет и ходит она медленно, то мальчика. Если ходит, опираясь на пятки – будет мальчик, если на пальцы – будет девочка.

У англосаксов главным источником медицинской мудрости была книга Балда Leechbook, в которой сплелись суеверия и вполне обоснованные советы, годящиеся к применению и в наши дни. Балд предупреждал, что беременная женщина не должна есть сладости и соления, не должна пить пиво, есть жирную свинину и другие жирные продукты, не должна напиваться допьяна, ездить верхом. Европейская медицина пришла в Англию вместе с норманнами: работа Тротуллы «Женские Болезни» и «Энциклопедия Бартоломью Англичанина» (он был англичанином по рождению, но учился, преподавал и жил в Германии и во Франции). Советы «Энциклопедии» звучат довольно логично до сих пор: новорожденного необходимо предохранять от перепадов температуры и света, его конечности необходимо легко массировать, мед и соль использовать в качестве антибиотиков («уменьшать воспаления»), ребенка нужно успокаивать пением и укачиванием. Правда, в этой «Энциклопедии» многовато аристотелеобразной риторики, но что ж поделать, Аристотель был авторитетом, и риторики требовали сами правила составления трактатов. Например, почему‑то утверждается, что «чем больше мать страдает (при родах), тем больше этим наслаждается». Мужчины… Но неплохо уже и то, что «Энциклопедия» предупреждает об опасности родов для очень молоденьких девушек.

Что касается женских болезней и осложнений при родах, а также детской смертности, то каких‑то внятных статистических данных по Средневековью в Англии нет. Есть данные только по шестнадцатому веку, и то, по большей части, условные: приблизительно одна из сорока женщин умирала при родах, и 200 из 1000 детей не доживали до пятилетнего возраста. Но в шестнадцатом веке общий уровень подготовки медиков уже сильно сдал. Ведущие умы увлеклись соединением медицины с астрологией и алхимией, оставляя население на откуп менее удачливых коллег, а то и откровенных шарлатанов. Разгон монастырей при Генрихе VIII автоматически исключил из английской жизни подготовку медиков среднего и низшего звена при монастырских школах и госпиталях, да и закрыл сами монастырские госпитали. Опять же, даже вышеприведенная условная статистика дает общие данные, без разделения на социальные группы, а сравнивать условия жизни в трущобах перенаселенного к тому времени Лондона и в поместьях, оснащенных проточной водой и персональными клозетами, все‑таки не стоит. Конечно, можно сделать какие‑то выводы из того, что женщина перед родами всегда исповедовалась и получала отпущение грехов (это известно), но делалось это на случай внезапной смерти или по чисто религиозным причинам торжественности момента – непонятно.

В «Женских Болезнях» описываются 16 «неестественных» позиций, в которых может находиться плод при начавшихся родах, и даются инструкции акушеркам, как и что можно сделать. Гигиена в инструкциях подчеркивается: акушерка должна иметь чистые руки, смазанные маслом лилии или тимьяна. Медицинские тексты того времени не обсуждают проблему, чью жизнь нужно спасать в экстремальной ситуации, матери или ребенка. Этот вопрос задается в текстах для изучающих медицину и в мануалах для пастырей, но ни малейшей подсказки на то, как нужно в подобных случаях действовать, там нет. Зато известна любопытнейшая деталь из инструкций акушеркам, прямо указывающая на то, где они получали свое образование. Считалось, что если ребенок умрет некрещеным, у него не будет будущей судьбы, он навсегда застрянет в лимбо. Поэтому на случай экстремальных ситуаций акушерки были всегда обязаны иметь под рукой чистую воду и уметь срочно окрестить новорожденного – это было частью их профессиональных обязанностей, пренебрежение которыми грозило, как минимум, потерей работы.

В Handling Synne подтверждается, что некрещеный ребенок не может быть похоронен на церковной земле. Известны случаи, когда там не хоронили даже женщин, умерших в период беременности, если только у них не извлекали плод после смерти. Поэтому уже с начала тринадцатого века в практику вошли кесаревы сечения post mortum. Разумеется, средневековая дама никогда не оставалась одна, даже рожая, и в присутствии родных и друзей роженицы (присутствие мужчин было очень редким) за поведением и профессионализмом акушерки наблюдало много глаз, так что профессия это была не для слабонервных и не для профанов. И тем более – не для темных и антисанитарных пьянчуг, которые так популярны у писателей романов на тему. Ведь именно акушерка решала, пора или нет делать кесарево сечение, звать или не звать врача, и нужно ли посылать к аптекарю.

Новорожденный ребенок крестился в течение 8 дней, но, скорее всего, быстрее, чтобы исключить возможность смерти до крещения. Присутствие матери на церемонии обязательным не было, потому что после родов женщинам тогда полагалось хорошенько вылежаться, ведь они после родов были «слабыми, больными и без телесных сил». Интересен обычай, в соответствии с которым молодые матери появлялись на публике только после церемонии очищения. Корни этого обычая историк Генриетта Лейзер нашла в Старом Завете (Leviticus 12: 1–5), хотя в средневековой Англии не делалось разницы в случае рождения мальчика или девочки: женщина проходила «очищение» приблизительно через месяц после родов. Этот обычай зачастую заставляет закипать кровь любой феминистки, которые (и не только они) считают его подчеркиванием якобы особой грешности женщин. Историки и медики, тем не менее, осторожно указывают на то, что ритуал был направлен на ограждение физического здоровья и психики только что родившей женщины. Доказательством тому служат описания самого ритуала очищения, настоящий прием, который был невероятно торжественен и на котором мать была в центре внимания. Тут и множество свечей, и торжественный банкет, и приятная для слуха музыка…

По поводу выкармливания детей и Тротула, и Бартоломью Англичанин в один голос говорят, что лучшим питанием для ребенка является молоко матери. Тема, не оставляющая людей равнодушными и в наши дни. Но там, где Тротула просто пишет, что «грудное молоко собственной матери является лучшим для ребенка», и не рекомендует кормилиц, Бартоломью пускается в философию: «мать (mater) потому так и зовется, что выкармливает ребенка своей грудью (mamma)». На практике же знатные леди регулярно нанимали кормилиц с проживанием в замке.

Правда, есть одна любопытная особенность. Генриетта Лейзер указывает, что по какой‑то причине использование кормилиц совершенно не зарегистрировано в средневековом Лондоне, хотя во Флоренции, например, об этом есть достаточно много письменных материалов. В принципе, Лондон всегда был городом административным и перенаселенным, беспокойным и даже опасным. Сэры и пэры проводили значительную часть своего времени, занимаясь делами короля, и в Лондоне бывали часто. Но отнюдь не каждая аристократическая семья имела в столице свой дом. Жена лорда жила, по большей части, в поместьях, и когда дети передавались кормилицам, это происходило в сельской местности. Так что причина отсутствия материалов по кормилицам в Лондоне может объясняться и этим.

Бартоломью Англичанин дает подробнейшие инструкции и кормилицам: «Как и мать, кормилица счастлива, когда дитя счастливо, и страдает, когда дитя страдает. Она поднимает его, когда оно падает, она целует его, когда оно плачет, пеленает его, моет его и кормит его. Она учит его говорить, она использует медицину, чтобы его лечить. Она носит его на руках и держит на коленях. Она разжевывает пищу, чтобы беззубый ребенок мог ее проглотить. Насвистывая и напевая, она почесывает его, когда он спит». Пеленание детей не обсуждалось, считалось, что если этого не делать, ребенок получит многочисленные искривления. Гаральд Уэльский (1147–1223) упоминает то, что ирландцы не пеленают своих детей, как доказательство их варварской жизни и обычаев. Тротула дает указания, что кормилица должна быть женщиной бело‑розовой комплекции, избегающей пряной пищи. Особенно запрещался чеснок. Кормилице рекомендовалось делать физические упражнения, пить легкое вино и виноградный сироп.

Похоже, что мода на использование кормилиц пришла в Англию вместе с норманнами. Известно, что одна из невесток Вильгельма Завоевателя умерла именно от грудного воспаления, последовавшего за бинтованием груди, имеющим целью прекратить выделение молока. Почему они это делали? Во‑первых, кормление ребенка сильно ограничивало свободу леди, и без того перегруженной массой обязанностей, подчиняя ее жизнь определенному ритму, мешая полноценному сну в короткие часы отдыха и прочее, о чем знает любая мать. Во‑вторых, многие леди считали, что кормление грудью ослабляет женщину.

Естественно, духовные пастыри, обладающие достаточными познаниями обо всем на свете, не обходили в своих наставлениях и матерей. Особенно матерей, и эти наставления дают кое‑какое представление о существовавших практиках. Например, Томас Чобемский (1160–1236) категорически возмущался отговоркой матерей‑аристократок о «деликатном сложении». Смогла родить – сможешь и выкормить, было его философией. Возможно, благочестивый пастырь подозревал за этой практикой суетное беспокойство леди о линиях фигуры и, наверняка, имел для этого основания. Он возмущался тем, что матери‑аристократки зачастую вообще не подходят к своим младенцам, пока те не вырастут достаточно. Церковь наставляла, что матери должны относиться к нуждам своих детей «с вниманием». Кормилицам объясняли, что во время отдыха детей, находящихся под присмотром, их нельзя брать с собой в одну кровать до трех лет минимум, потому что велика опасность придавить ребенка во сне (современные педиатры такую опасность отрицают). Им указывали, что колыбели должны быть проверены на устойчивость и что детей вообще нельзя оставлять без присмотра, даже идя в церковь.

Таким образом, абсолютно ничто в медицинской практике английского Средневековья не может объяснить проблем с продолжением рода у аристократических семейств. Медицина была, причем медицина гораздо более развитая и разумная, чем может прийти на ум от словосочетания «средневековая медицина». По здоровому образу жизни существовала масса рекомендаций, любая образованная женщина получала хотя бы общее представление о практической, повседневной медицине. О гигиене, в том числе и интимной гигиене, писалось и говорилось, разница между вхождением в возраст половой зрелости и готовностью к продолжению рода учитывалась.

Была ли причина в том, что стремление к умножению независимой от короля собственности приводило к слишком частым родственным бракам, на которые церковь слишком охотно стала выдавать с тринадцатого века диспенсации? Возможно. Но не менее возможно и то, что на юных леди слишком глубокое впечатление производило описание грядущего в книге «Святое девичество»: «Твое свежее лицо похудеет и позеленеет, как трава; твои глаза станут тусклыми и запавшими, и от приступов дурноты голова твоя будет жестоко болеть. Внутри тебя твое лоно разбухнет, как мех с водой; боли будут в животе твоем и колотье в боку, и частые боли в спине; тяжесть будет в каждом члене и тяжесть в твоих грудях оттянет их вниз. Красота твоя будет погублена бледностью. Во рту твоем будет горький вкус, и от всего, что бы ты ни ела, будет тебе плохо. Что бы ни получил твой желудок, он будет это с отвращением отвергать. Страх перед родовыми болями не даст тебе спать по ночам. И когда это начнется, это жестокое страдание, эта свирепая и пронзающая боль, эта безнадежность заставят тебя кричать и рыдать, и ты будешь бояться смерти, и ко всему этому будет добавляться стыд, стыд акушерок с их инструментами, помощь которых тебе понадобится».

Страница из «Женских болезней», показывающая некоторые варианты неправильного расположения плода

 

В конце концов, умеющая составлять лекарственные снадобья леди могла позаботиться о том, чтобы подобные ужасы с ней не случились.

 

О «некромансерах»

 

Говоря о средневековой медицине, нельзя обойти ее «магическую» составляющую, хотя ко всякого рода магии и колдовству в Средние века вообще‑то относились как к суеверию. Если «колдунов» и казнили, то за конкретное нанесение вреда. Но суеверие или нет – откройте любую современную газету и удивитесь огромному количеству объявлений магов любой масти, обещающих облегчить и улучшить, призвать и убрать. Ведь сколько существует человечество – столько его и тянет магически заглянуть в будущее, а еще лучше – как‑то на это будущее повлиять. В свою пользу. Нет, люди всегда, конечно, понимали, что если каждый будет тянуть одеяло на себя, ничего хорошего из этого не выйдет. Значит, отдельно взятому индивиду нужно было найти себе такого мага, чтобы тот одним рывком выдернул одеяло у других и отдал его нанимателю в личное пользование.

Веселых рассказов о современных магах и волшебниках много, но вот как это дело было поставлено в Средние века? Например, всем знакомое по более или менее юмористическим фэнтезийным романам словечко «некромансер» действительно мелькает в различных документах пятнадцатого столетия. Разумеется, каждая заметная личность в условиях беспокойной реальности Войн Роз обзаводилась собственным «некромансером», nigromansier. Был такой, например, у герцога Бэкингема, который предал Ричарда III. Звали некромансера Томас Нандьюк, и был он не последним человеком в академических кругах. Как не из последних был и Томас Саутвелл, некромансер при леди Элеанор Кобхем, супруге герцога Хэмфри 1лостера. Саутвелл был образован в Оксфорде, был канонником в Вестминстере, был врачом‑физиатром, именно он открыл в 1441 году первый объединенный колледж для совместного обучения хирургов и физиатров. Даже при набожной Маргарет Бьюфорт состоял свой некромансер – Льюис Карлеон, по совместительству личный врач леди, тоже образованный в Оксфорде и Кембридже. Всегда практичная, леди Маргарет заодно использовала Карлеона в качестве личного шпиона.

И никого не останавливало то, что проку от этих некромансеров было мало со знаком минус. Леди Элеанор осудили за попытку магически воздействовать на жизнь короля Генриха VI, и она, после публичного покаяния, провела остаток жизни в заключении. Сам «некромансер», Саутвелл, был бы сожжен, если бы не умер в Тауэре как раз в ночь перед казнью. Герцогу Бэкингему отрубили голову без суда и следствия. С леди Маргарет, правда, ничего дур<