Символика цвета в романе «Мы» как проявление сущностных качеств человека, социума, мира природы

Роман «Мы» написан от лица героя – верноподданного инженера Единого Государства. Это и определяет сложность субъектной организации, отражающуюся в «игре» точками зрения, оценке колористического компонента. Сюжет произведения от первых до последних страниц «впаян в цвета»[193]. В дневниковых записях главного героя Д-503 на уровне цвета показаны две формы жизни: сине-стеклянный мир разумного социума (некое Единое Государство) и пестрый мир дикой природы. Колористическая мозаика «механизированной» природы небогата. И все же мы не можем согласиться с А.Н. Сабат, что «все в Едином Государстве выдержано в серых тонах». Также возразим К. Профферу, у которого «все краски романа, за исключением синей, ассоциируются преимущественно с иррациональным миром прошлого»[194]. В Едином Государстве можно выделить синий, белый, серый, розовый, золотой и пурпурный цвета. Палитра мира неорганизованной природы включает все хроматические и ахроматические тона и до предела насыщена яркими и теплыми оттенками. Миры художественного пространства романа отделены друг от друга нерушимой стеной из «мутно-зеленого стекла». Стена – прозрачная конструкция, и названа Зеленой потому, что сквозь нее просвечивают дебри – частичка неорганизованной природы. В романе проводится параллель между цветами механизированного и естественного миров. Ключевые краски – синий, белый, черный, желтый, зеленый, золотой, розовый, красный и серый.

 Синий – доминирующий цвет романа (48 употреблений). Он окутал «организованный мир» Единого Государства пастельно-буколической дымкой счастья. Прошлое, настоящее и будущее проинтегрированы на земле. Не только математические символы, но и краски подчинены ритму, абсолютно упорядочены. Стеклянно-синяя майолика неба, стеклянные, будто сотканные из прозрачной паутины, дома, голубые юнифы, – эти тона синонимичны и лишены таинственности, традиционно свойственной синему цвету. «Посылка» Замятина при выборе доминанты для стеклянного полиса очевидна: синие тона лежат в основе логического (а не эйдического, образного) познания действительности[195]. Введение данного колоронима, во-первых, отражает «разумное» устройство жизни, во-вторых – воплощает идею, что у граждан Единого Государства практически выродилась способность мыслить образно, воспринимать красоту мира. Вечернее времяпрепровождение инженера Д‑503 в компании О‑90 часто сводится к решению примеров из старинного задачника – «это очень успокаивает и очищает мысли» [II, 236]. Букетик ландышей возмущает Д своей природной гармоничностью: «Ландыш пахнет хорошо: так. Но ведь не можете же вы сказать о запахе, о самом понятии "запах", что это хорошо или плохо? Не мо-же-те, ну? Есть запах ландыша – и есть мерзкий запах белены: и то и другое запах» [II, 235-236].

Следующий по значению доминирующий цвет – белый (употреблен 47 раз) – является скрытым фоном художественного мира романа. Если свести в единую таблицу «световую» систему романа, то обнаружится, что светом озарено лишь Единое Государство и все, что связано с жизнью в нём. Это спокойный «умеренный», «сияющий», «блаженный», «тихий» свет материального социума, но он не безмятежен. И «молочный раствор неба» [II, 258], и белые одежды Благодетеля – лишь иллюзия чистоты и святости жизни (христианская символика). Значения инверсируют по следующей схеме: «святость – смерть духа», «покой – пустота» и «новизна – страх». Люди-тракторы под белым знаменем «Мы первые! Мы - уже оперированы!» [II, 338] вызывают у жителей Государства ужас.

Черный цвет (25 употреблений) представлен эксплицитно, а также связан со словами «мрак», «косматая темнота», «засасывающая пустота». В романе он преимущественно проявляется как в оттенках природы, особенно неорганизованной, так и в портретных характеристиках персонажей, причастных к группировке разрушителей. В цветовом континууме Замятина ни белый, ни черный не несут в себе положительного значения, в результате чего одна оппозиция бытия, вырождаясь, дополняет другую. Е.А. Кожемякова пишет: «Единое Государство отделяет от «черного» варварства ничтожно малая толща ножа» [196].

Период холода, пустоты и мрака связан с появлением в сюжете героини под номером I-330, образ которой получил самые противоречивые «трактовки» в замятиноведении[197]. Ее цветовой портрет: ослепительно-белые зубы, бархатно-черное концертное платье, а затем – странный желто-шафранный наряд, золотые зрачки черных глаз, в которых пылает огонь. Все попытки Первого Строителя переключиться на мир «блаженного» света пресекаются. В 27-ой главе все краски вырождаются в цвет «угля». Тревогу ощущает Д-503 и перед выходом за Стену: «Когда я с I попаду туда, – будет 39, 40, 41 градус – отмеченные на термометре черной чертой» [II, 312]. В записи 34 чернота, которую приносит с собой I, проникает в космос Единого Государства и прочно вживается в сознание людей. С 32-ой главы по 40-ую темные и бледные тона являются доминирующими.

После встречи с I-330 у главного героя возникают «желтые» сны, сознание опьяняет желтый, шафранный шелк, улыбка «той, другой» пахнет пылью желтых цветов из-за Стены. Дни без нее – желтого цвета, без тени, лишь «иссушенный, накаленный песок»[II, 267]. Слово «желтый» употребляется в романе 45 раз. Ни один цвет не совмещает в себе столько полярных толкований. Солнечный, сияющий, он имеет способность «вырождаться» в зависть, злобу, безумие[198]. Сверкающая всевозможными оттенками (оранжевый, шафранно-желтый, лимонный, бледно-желтый) I-330 активизирует дремавшие в Д-503 чувства и переживания и одновременно вносит ноту разрушения в отлаженный мир Благодетеля. Древний Дом (смысловой центр произведения) и неорганизованная природа насыщены именно этим цветом. Как и в романе Достоевского, желтый «даже является двигателем сюжета, определяя роковую участь героев»[199]. Он содержит в себе стихию и греховность. Не зря Д размышляет о невозможности сопротивления законам природы («Однажды пальцы <…> будут желтые, ледяные» [II, 336]).

Желтый в контексте произведения становится также цветом времени. Герой говорит, что каждая морщина на «желтой параболе лба» его соседа-математика о нем. Ученый занят вычислением формулы конечности вселенной, но ему никак не удается «подсчитать числовой коэффициент», чтоб цифровые ризы «победили философски» [II, 366]. Восприятие мира как бесконечно текущего по пустыне желтого песка ассоциируется с цикличным и замкнутым философским временем, пульсирующим в нарративе одновременно с эксплицированным линейно-историческим. «Желтизна» времени связана с эпохой современных автору исторических событий, когда «прочной перестала быть самая земля под ногами», «рушилась величайшая и разумнейшая в истории цивилизация» [II, 369, 365]. Поэтому желтый цвет в системе романа выражает авторский взгляд на историю, общество, мироздание, где, в отличие от философской концепции искусства, «противоположности не преодолеваются, энтропия и энергия обречены на вечную борьбу, и каждая остается при этом собой»[200].

Зеленый (34 употребления) цвет неразрывно связан с желтым. Зеленый – типичный природный цвет: Зеленая Стена – зеленый дикий вал – за которым выход… в неизвестность, к Земле, «податливой, живой, зеленой», где властвует «зеленый ветер»[II, 227, 314]. Д-503 снятся странные сны: «Зеленое, оранжевое, синее, темно-зеленое…» [II, 232]. Онирический зеленый включает энергию дикого мира, «буйный, багровый, лохматый» архетип и главного героя в единую матрицу. Зеленые сны настойчивы, интенсивны, но ближе к концу романа они вытесняются желтыми картинами. Зеленые видения помогают освободить энергию «застенного» мира, пробуждают в душе мемуариста «лохматый» архетип и выявляют его сущность как человека «природного».

Другая модификация энергии этого цвета – ядовито-зеленый. На Руси бытовала игра, в ходе которой участники изображали приготовление и употребление магического напитка: «зелья» или «зеленого вина». В обряде с его помощью участники перемещались в мир мертвых – чужое, волшебное пространство и время[201]. Замятин воспользовался этим свойством цвета при описании «роковой» героини, которую Д-503 не случайно называет «чужой». Ядовито-зеленый сопровождает ситуации, связанные с I-330, окутывает ее приход и исчезновение мистической дымкой: эта женщина пьет «ядовито-зеленую жидкость» из «зеленого флакона» [II, 247], а ядовито-зеленые буквы «МЕФИ» на белом листке «взрывают» организованную жизнь в Едином Государстве. Ядовито-зеленый оттенок присутствует в цветовой гамме романа «Мы» почти незримо, он законспирирован.

Золотой (используется около 30 раз), как и другие цвета в художественно-эстетической системе Замятина, имеет полярные значения. Атрибутика Единого Государства – золотое «поле Скрижали», золотые бляхи на груди каждого нумера, сияние букв на вывесках «высших учреждений», золотисто-молочный раствор неба над «тепличным» куполом, золотой переплет газет в доме у Д-503, – подчеркивает внешний блеск Государства. Это не белый божественный свет духовности, его характер вещественен. Хотелось бы отметить, что это статичный «свет». Альтернативный образ – «золотые окна зрачков» [II, 309] в темных глазах I-330, словно огонь завораживающих и притягивающих впечатлительного Д. Золотой динамичен, он близок к красному и желтому. Огонь в глазах отражает мятежную сущность героини и характер стихий за Стеной: «золотое опаляющее солнце», жидкое золото человеческих очагов, люди, «покрытые короткой блестящей шерстью» [II, 315]. Атрибутика огня постоянно сопровождает I-330.

Множество смыслов в цветовом континууме романа интегрирует розовый (46 употреблений). Он инверсирует от признака материнской нежности (героиня О-90 – «розовый вихрь») до вульгарного эротизма: получение «розового талона» узаконивает право на физическую близость с любым нумером гигантской системы Благодетеля. Полярное толкование розового в художественно-эстетической системе Замятнина – цвет предательства. Это доминанта навязчивого хранителя S, у которого розовые крылья-уши, назойливой Ю, щеки которой полыхают розовым. В конце романа розовый цвет претерпевает метаморфозы (становятся пунцовыми уши S, героиня Ю меняет маркировку, обнажая «желтое, висячее тело» [II, 352]). Иллюзия счастья уходит.

Ключевой цвет романа – красный (17 раз) – представлен не только в чистом виде, но и ассоциативно: как напряжение душевных сил и «клокотание <…> в чреве земли» [II, 249], в бесконечном множестве вариаций и оттенков: от малинового до каракового. В христианстве красный – цвет мученичества. В связи с данной коннотацией история 200-летней войны воспринимается сознанием героя как «кровавая». Одна из модификаций красного цвета – огонь, энергия которого неуправляема. Природа, незатронутая цивилизацией, до сих пор полыхает огненно-красными, багровыми, «непристойными» цветами, а там, где человек захватил в тиски разума и приручил природу, беспорядочно-красное вылилось в статичный пурпур, изображенный на вывесках бюро, в цифрах Великой Часовой Скрижали, в ленте, заменяющей наручники. Пурпур – символ величия земного владыки – зеркально отражается в красном свете космического корабля интеграла Интеграла, запрограммированного на развоплощение личности. Сцены казни и праздника, уравненные в мире мертвого атихристианского разума, совершаются подле кубического алтаря, на котором расположены Благодетель и его Машина – настоящий медный бык Фаларида. В кульминационный момент действия жертва под рукоплескания счастливых нумеров убивается током и превращается в лужу химически чистой воды. (Обращение крови в воду – аллюзия на описанные в Апокалипсисе «чудеса» Антихриста).

И, наконец, анабиоз жизненных функций во всех типах художественного сознания – серый цвет. Наряду с блаженно-голубым он является неизменным атрибутом жизни и функционирования мира Государства: серо-голубые шеренги, серо-голубые «клетки штор», даже губы государственного поэта серые. Серый – инверсированный тип христианского смирения, которое превосходно укладывается в рамки механического безумия, предельной регуляции чувственных восприятий и жизненных процессов каждого нумера в абсурдном государстве.

Внимательного читателя ждет открытие: в романе отсутствует фиолетовый цвет, имеющий особое значение в православии[202]. Минус-цвет несет особую семантику. Отсутствие фиолетового цвета в романе «Мы» говорит о том, что человек Единого Государства окончательно отошел от настоящего Бога, а люди за Зеленой Стеной пребывают в состоянии первичного рая на земле, где реализована лишь природная сущность человека. Война двух миров превращается в конфликт падшего разума и падшего естества, дьявольской несвободы и дьявольской же вседозволенности. Для обеих моделей космоса бесполезна даже иллюзия духовности – голубой, белый, золотой и желтый цвета. Место фиолетового в романе занял черный цвет, который составляет особый фон: черные глаза государственного преступника, черные буквы на страницах Государственной Газеты, черные птицы на шпицах башен, чернота «застенных» пространств. Мир-машина не выдерживает эксплуатации и через края переполняется черным воздухом смерти.

Состоящая из оппозиций (полярных значений) цветовая система романа в динамике сюжетных ходов постепенно эволюционирует. И эта эволюция связана с развитием характера Д-503. Его цветоощущение и цветоописание лежат в основе развития сюжета.

Цветовая доминанта Д – серые «стальные» глаза – свидетельствует о принадлежности к унифицированной человеческой системе, тусклой фантазии, чрезмерной заземленности. В записи 1-ой Д, вышагивающий во многомиллионной шеренге под утренний Марш, – часть мира «мы». Однако после встречи с I хроматизм проникает в сознание и подготавливает перерождение героя. Если небо, люди, мысли раньше казались стеклянными, то в 5-ой записи очевидны признаки цветного зрения. Д чувствует, как краски неорганизованной природы проникают из-за Стены («зеленым» утром ветер несет в Государство «желтую медовую пыль» [II, 212], в непонятных разноцветных судорогах перед закатом трепещет «застенное» небо, желтые и черные глаза неизвестных зверей и птиц смотрят в синий купол «механизированной природы»), количество воспринимаемых Д цветов увеличивается. Герой чувствует раздвоенность души и разума – цвета становятся эмоциональней. В 20-ой записи возникает мотив радуги. Радуга в христианской эстетике символизирует мост между полюсами существования: жизнью временной на земле и вечной в царстве небесном. Д ощущает аномалии исторического процесса, который видится ему золотым, чёрным и кровавым. Дикие люди – «багровое пламя факелов» [II, 303]. Герой выходит из состояния психологической энтропии и начинает осознавать мир и свое место в нем; появляется мысль об участи преступника. Описания природных ландшафтов индуцируют состояние души Строителя Интеграла: небо из «детски-синего» становится бетонным, а затем превращается в малиновый кристаллизованный огонь.

Запись 30-ая. Появляющиеся здесь три цвета символизируют три пути жизни: «черная черта» – подчиниться природе хаоса и воле I, синева немых пространств – «кинуться вниз головой» [II, 330], то есть самоубийство, а можно стать «розовой солнечной кровью» на простынях из «белоснежного стекла» [II, 329], то есть сделать Великую операцию и стать счастливым. Д готов к действию, но сам не знает, к какому, в нем произошло что-то, что лишило его ума. Он мчится в соблазнительную бездну I, но голову тесно сжимает «обруч <…> из стеклянной стали» [II, 349] – укоренившиеся в нём законы социума. Наступает период величайшего душевного напряжения, и всё внутри Д-503 становится «красным, как болванка на наковальне» [II, 355]. Его мировосприятие практически восстановлено до нормального человеческого уровня, о чем свидетельствует появление в тексте большого числа синестетических образов: смех представляется Д-503 в виде «праздничных красных, синих, золотых ракет» [II, 359].

Когда на ветвях восседает «зеленое, янтарное, малиновое» (запись 39), рушится «величайшая и разумнейшая во всей истории цивилизация» [II, 365]. Последние цвета, зафиксированные усложнившейся оптической системой героя – «золотые буквы на вывеске бюро» и «желтые неразборчивые строки морщин» на лбу его соседа, занятого вычислением формулы конечности вселенной [II, 366].

В финальной 40-й главе мир, явленный читателю через цветовосприятие Д, практически восстановленного до нормального цветового зрения, минимизируется до абсурда: герой может описать только «очень белое лицо» и темные глаза «той женщины» под Газовым Колоколом [II, 367]. Д возвращается к моносознанию. Спектр романа устремляется к мраку, черноте и пустоте как отрицанию монохромного восприятия окружающей действительности. Угасание света не вызывает исчезновения мира, мир деформируется, но остается узнаваемым, однако, потеряв возможность быть цветной, вселенная Д-503 утрачивает полноту и самодостаточность.

В главном герое романа изначально было заложено стремление к природным стихиям, первоистокам жизни. Но укоренившиеся в нем законы социума и догмы Нового времени, внедряемые социальной действительностью, не дают реализоваться духовным импульсам. Д становится окончательно закрытым как для архаики, так и для первооснов христианства. Рационализм Нового времени подвигает его на «вырезывание» души для дальнейшего воплощения идеи о создании механизированного космоса. «Разум должен победить» [II, 368] – последняя установка повествователя, но и она не получает реализации.

Неординарным персонажем является I-330. Ее портрет создан с помощью условной формы типизации, свойственной символистским, неомифологическим романам Д.С. Мережковского, Ф.К. Сологуба, А. Белого. Штрихи к портрету героини, повторяющие колористику «застенного» мира, нельзя собрать в цельную картину (белый, черный, желтый, оранжевый, шафранно-желтый, голубовато-серый, «тлеющий» розовый, ядовито-зеленый, угольно-черный, «едучий» синий и золотой). В I-330 воплощены практически все возможности спектра: оттенки шести цветов (кроме фиолетового), чаще всего резкие, «ядовитые» и «горящие», традиционная фольклорная и социально-политическая оппозиция «красный – белый». I пропускает через себя все культурные пласты и типы сознания: это и первобытная страсть, и «миссия» христианского Спасителя, пришедшего освободить «механизированный» мир, и амбициозность человека Нового времени. Вне цветовой доминанты образ героини интерпретировали как «идеал человеческой личности в идейно-художественной концепции Е.И. Замятина»[203]; назвали ее Лилит, Евой-искусительницей[204]; она рассматривалась как Антихрист или даже «античный "одичалый демон"», несущий свои цели в антимир романа[205].

Но вряд ли можно согласиться, что «свою космическую энергию Вечной Женственности» I-330 «направила на созидание жизни в самом страшном из человеческих обществ – тоталитарном государстве[206]. В I на цветовом уровне тщательно замаскирована дисгармония, хаос, разрушение. Об этом говорит перманентный «цветовой жест» героини: она постоянно обнажается, «вышагивая из голубовато-серой груды одежды», «выпутывается из платья» [II, 247, 278], что символизирует свободу от нравственных и физических регулятивов. Пожилая Ю, наоборот, имеет привычку «оправлять между колен серо-голубую ткань юнифы» [II, 334]: типичный нумер Единого Государства. В романе ни разу не упоминается, как обнажается розово-голубая О, решившая зачать ребенка вопреки законам Благодетеля. В древнерусской культуре, особенно в иконографии, обнаженное тело олицетворяло злую волю, бесовство, грех[207]. Сцена поднятия в космос на Интеграле преподнесена в духе карнавальной логики: в процессе Вознесения I окутывается божественными «синими искрами», но говорит она словами Сатаны: о власти над миром, о предчувствии славы. «В сущности, те же речи, что и Благодетеля; цели изменились, а философия принуждения человека к счастью <…> осталась»[208]. Подобно всем декандентским мадоннам замятинской прозы, I подчиняет себе людей (красотой, талантом, сексуальной энергией) и использует их в собственных целях. Второстепенные персонажи с мимикрирующей окраской (хранитель S-4711, тонкий доктор и мужской нумер в «тончайших лучах») – свита I, умело «замаскированная» в монолите Единого Государства. Их цвет, даже свет – мнимый, изменчивый, он оттеняет деструктивный характер действий I.

Образ I-330 неотделим от пространств-отражений, имеющих в прозе Замятина ключевую роль. Краски в отражениях выполняют прогностическую функцию. В ранних произведениях они соответствуют атмосфере страха и приближающего эсхатологического конца: вместо тихой мечтательной Веры из темного зеркала смотрит славянская богиня Смерти («Девушка»). Зловещей представляется сцена бала из неоконченной повести «Колумб», происходящая в зеркальном – «другом и третьем обманчивом мире» [I, 384]. Глаза I-330 способны воспроизводить и видоизменять реальный мир. Они уподобляются зеркалам за темными шторами и «крошечным окнам внутри» [III, 229]. Граница между зеркалом и окном нейтрализована. При внимательном вглядывании в магическую поверхность на поверхности сознания смотрящего субъекта «отпечатываются» скрытые знаки, смутные образы из отдаленного прошлого, настоящего или будущего, а затем происходит перемещение в квазипространство, поскольку окно символизирует в модернистском дискурсе выход в иное, над-реальное пространство.

Во время одного из первых путешествий в Древний Дом Д-503 всматривается в глаза I-330 через зеркало, висящее на стене (двойная система зеркал), и неожиданно для себя прозревает мучительную любовь и не менее мучительное перерождение: «Передо мной – два жутко-темных окна, и внутри такая неведомая, чужая жизнь. Я видел только огонь – пылает там какой-то свой камин <…> Я определенно почувствовал страх, почувствовал себя пойманным, посаженным в эту дикую клетку, почувствовал себя захваченным в дикий вихрь древней жизни» [III, 229]. Сущностные свойства I обнажаются лишь в Древнем Доме, где отражение героини проектируется и множится при помощи зеркал, отображающих ее то в желтом, то в черном, то в оранжевом одеянии. «Зеркальной дверью шкафа» запечатан выход за Зеленую Стену [II, 362].

Почему «вечность» О бессильна перед «мерцающим» обаянием I? О (розовый) и I (оранжевый, шафранно-желтый) – две модификации энергии красного цвета. Но I содержит в себе все три основных цвета, из которых можно составить любые цвета, даже розовый (в третьем сне Д-503 I – розовая). Следовательно, I может принять любой образ, чтобы искусить.

На фоне серо-голубых нумеров выделяется R-13 – поэт Единого Государства, где искусство выродилось в контролируемый Благодетелем люминесцентный источник, где все преломляется сквозь стеклянные массивы и переходит в иную смысловую парадигму, где существуют целые легионы государственных поэтов, писателей и музыкантов. Образ «брызжущего, красного, бешеного» [II, 307] поэта в цветовом воплощении сходен с образом Д-503. R и Д – друзья, в рамках единого сознания ощущающие присутствие иного мира, связь с природными стихиями, но R не хватает внутренней силы повторить судьбу казнимого поэта, открыто выразившего свой протест идеологии Единого Государства. Он остается верен доктрине Скрижали и миру Благодетеля. Смерть R-13 на родной «стеклянной» почве во время кризиса в Государстве, его серый, улыбающийся труп, через который перешагивает Д, протягивают между R и «механизированным» социумом неразрывную нить.

Сущностные качества второго мира произведения – мира дикой природы – связаны с образами Зеленой Стены, Древнего Дома, мотивами сна и образом О-90. Древний Дом - единственное, сохранившееся со времен 200-летней войны строение, находится на периферии стеклянной ойкумены. Он, как и тридевятое царство в сказках славян-язычников, охраняется зубьями «желтых стен» и старухой с желтыми глазами?[209]. Когда в первый раз Д попадает внутрь, его окутывает первобытный мрак (Запись 6). Затем он видит раздражающую глаза пестроту красок и форм, создающую ощущение «разноголосого гама». Древний Дом в Едином Государстве – это своеобразное окно, выход в мир неорганизованной природы. Первое пребывание Д на зеленой поляне можно интерпретировать как реминисценцию ветхозаветного искушения, либо сниженный тип евхаристии: Д принимает из рук полногрудой женщины длинный желтый плод и кусочек чего-то темного.

С Древним Домом связаны таинственные сны Д. В опреки классической традиции, предполагающей в пределах одного романа нескольких персонажей-сновидцев со сложной системой снов, грез и миражей, Замятин наделяет способностью сновидеть лишь одного из главных персонажей. В антиутопии это Д-503, в неоконченном «скифском» романе – маленький хун Атилла.

В романе «Мы» самая сложная система снов со специфическим использованием света и цвета. Видения Д-503 напитаны золотисто-розовым соком: «зеленое, оранжевое, синее, медный Будда», «из желтого платья сок» [ III, 232] – эти краски безошибочно повторяют цвета Древнего Дома, I -330 и контрастируют с сине-стеклянным миром Единого Государства. Сон-воспоминание навязчиво повторяется, дополняется новыми красками, превращаясь в сон-предупреждение. Колористика онейросферы из записи 27 будет продублирована в пейзажах «застенного» мира. Соприкосновение с этим миром закончится для сновидца Д трагедией.

Трансу, погружению в сладкий и теплый сон, из которого выход – в неизвестность, где не будет никакого завтра [ III, с. 341], уподобляются все любовные встречи с I -330. Д-503 с трудом интерпретирует застенный язык героини, процесс коммуникации осмысливается на уровне цветовых ассоциаций: «И удивительно: я не могу вспомнить ее слов – особенно вначале – и только какие-то отдельные образы, цвета…» [ III, с. 321] Строитель Интеграла – не только зритель и участник своих снов, бесстрастно фиксирующий их на страницах своего дневника. Д – единственный из персонажей во всем корпусе текстов писателя, рефлексирующий над знаковой символикой собственных видений. Он осмысливает яркие цветные сны как погружение в мир духовных сущностей, табуированный для представителей «механизированной» природы, как временную смерть: «медленно, мягко, поплыл куда-то вниз, в глазах потемнело, я умер» [ III, 275].

С миром дикой природы также неразрывно связана героиня О-90 («розовый вихрь», «синяя пустота»). «Вот у нее простой круглый ум», – говорит Д [II, 235]. Розовый – это свободная, ни к чему не обязывающая лёгкость, возбудимость, и в этом его соблазнительное обаяние. Вспомним розовый полумесяц губ, радостно-розовую улыбку и «розовый восторг». В первой части романа розовость О-90 вызывает у Д исключительно эротические ассоциации.Почему же тогда обладательнице «простого круглого ума» единственной из миллионов нумеров дано «слиться» с природой за Стеной, сохранить жизнь себе и ребёнку? В христианстве розовый – цвет целомудрия и типично земной цвет, повенчанный с небесностью и бессмертностью: на православных иконах Божья Матерь появляется в одеждах двух цветов – розового и голубого[210]. В О-90 на цветовом уровне воплощена суть женского естества – великая миссия материнства. При исчезновении розового колоронима из пространства художественного мира в 25-ой записи (губы О становятся мертвенно-белыми), перед Д открывается значение отношений с этой женщиной: родитель и дитя, нежность, начало жизни; в последний раз он «черпает глазами из ее синих глаз» [II, 340]. О – свобода души, вечность, вера (символика белого и синего). В цветовой доминанте героини заложено стремление к гармонии. Именно поэтому ей единственной предоставляется возможность сохранить жизнь себе и ребёнку.

Итак, в романе «Мы» показано два мира: сине-стеклянный мир разумного социума и пестрый, разноголосый мир дикой природы. В первом правит технократическая идея, «безошибочно» воплощённая великим Благодетелем рода человеческого. Белые одежды его – мнимое сходство с христианским Спасителем. Люди Государства поклоняются тому, что их обесчеловечило. Второй мир – зелёный, янтарный, кровавый – великий хаос и неизвестность. Люди, живущие в нём, – дети природы. Они пребывают в состоянии блаженного рая на земле, где реализована лишь природная сущность человека. Это рай без Бога и мир, где властвует I-330. «Пусть молятся огню <…> А мы, анти-христиане», – говорит героиня [II, 321-322].

Из обеих моделей космоса изъят христианский Бог, человечество лишается возможности выбрать личный путь спасения. В цветовой картине романа отсутствует фиолетовый, глубокий духовно цвет, который замыканием спектрального круга преграждает дорогу чёрной пропасти ада и полному вырождению. А синий, самый важный в православии цвет Бога Духа Святого, получает в романе статичную стеклянную окраску, снижение до вещного уровня.

До логического итога на уровне цвета доводит Замятин и «идеал» человека рационального, предельно унифицированного. Мир, явленный читателю через цветовосприятие Д, оптимизируется до абсурда. Лишившись творческой фантазии, герой утрачивает даже нормальное цветоощущение, свою физиологическую способность. На цветовом уровне в образе Д-503 показана нравственная деградация, эволюция и полный регресс человеческой природы.

Единственная надежда выжить, сохранив при этом свою человеческую природу, остаётся за О-90. Можно ли считать, что для автора это выход? Вполне. Дискуссионным остается вопрос, сохранит ли человек свою первоначальную сущность, воплотятся ли его духовные стремления. Даже в мире проинтегрированной реальности О необходим был человек, который восполнил бы её женскую недостаточность: какой-либо объект любви, будь то мужчина или ребёнок. И она обретает его навеки за Зелёной Стеной, в мире архаической «пестроты», дохристианского, языческого рая.